НОВЫЕ КНИГИ НАТАЛЬИ ВОЛОХИНОЙ voloxina.ru
Третий глаз
У Ивана Петровича открылся третий глаз. Только как-то странно открылся. Не наружу, а внутрь. Первая странность - видел он, в отличие от описанных случаев, не то, что внутри у других делается, а что внутри у самого себя. Вторая - обычные два глаза в момент внутривидения слепли, ничего вокруг не видели. Была и третья, не то что бы странность, но некоторое неудобство. Изнутри виделись вещи, не новые, но неприятные, самим Иван Петровичем от себя тщательно скрываемые и отгоняемые. Иногда стыдные, а иногда и жутковатые.
А началось все самым обычным вечером, в пятницу. Иван Петрович с супругой, ждавшие назавтра гостей, готовили птицу по их семейному, знаменитому рецепту. Дружно возились на кухне.
- Ваня, достань пока противень, только на плиту не ставь, стукнешь еще нечаянно по керамике, - «домашним» голосом попросила супруга.
Иван повернулся к духовке, не глядя достал противень и со всего маху опустил жене на голову. Раздался звук раскрывшегося гигантского грецкого ореха. По толстым щекам, припухшим, поросячьим глазкам Маруси потекли алые струйки. Но сквозь раскрывшиеся трещины в её черепушке, как ни странно, была видна противоположная стена, с крючочками для полотенец и кухонных прихваток.
- Я ж говорил – башка пустая, удовлетворённо хмыкнул Петрович.
- Вань, ты что застыл? Чернослив давай.
Иван Петрович вспомнил, что чернослив он купить забыл. И с удовольствием еще раз треснул по и без того плоскому лицу:
- Вот тебе чернослив!
Носик жены из выпуклой пуговки превратился в гладенькую, все лицо обрело негроидные черты, а визгливый голосок с удивлением заметил:
- Где - вот?
- Живучая, сволочь, - хмыкнул Петрович, и, вздрогнув, открыл «наружные» глаза.
- Что ты сегодня все хмыкаешь? Простудился?- поинтересовалась Маруся.- И где чернослив? А то мне уже зашивать надо.
- Я забыл купить, - хрипло сказал Иван Петрович.
- Жалко, Ваня,- спокойно отреагировала жена,- вечно ты, старый мудак, все забудешь. Чикну сейчас твою лысую головенку и зашью вместо чернослива.
Маруся щелкнула специальными ножницами для разделки птицы, и плешивая голова Петровича покатилась по линолеуму. Женщина слегка подвинула её ногой и заметила:
-Точно пустая, как гнилой орех. Что ж делать? Положу яблоки, да зашью.
Когда супруга в очередной раз носком домашней тапки двинула его голову в сторону мойки, поближе к мусорному ведру, Иван Петрович, охнув, тяжело опустился на стул. При этом он изо всех сил старался держать «обычные» газа открытыми.
- Ой, Ванюша, ты чего, плохо тебе?- засуетилась жена.- Я ж говорю, заболел. Погоди, я сейчас капли принесу.- И поспешила на своих коротеньких, толстых, тромбофлебитных ножках в комнату.
Голова её была совершенно целой, только кое-где просвечивала розовая кожа, особенно заметная на крашеных прорехах причёски. Петрович облегченно вздохнул и прикрыл глаза.
- Сдохнешь еще под выходной, да в морозяку такую, - проворчала Маруся, входя на кухню.- Всем людям выходной - мне нервотрепка. Вот выпей,- протянула она вытаращившемуся на неё мужу хрустальную рюмку с остро пахнущей, мутноватой жидкостью.
Иван Петрович решительно отодвинул мясистую, подрагивающую руку, достал из шкафчика бутылку коньяку, щедро плеснул в чайную чашку, выпил залпом, взял рюмку с лекарством у оторопевшей супруги и вылил на её лысоватое темечко.
- Сама прими, а то разволновалась. Мне доктор сказал, лучше коньку, - ровным тоном произнес Петрович и поднял глаза на жену.
Она, налила себе кипяченой воды из графина, хлебнула, и собралась было что-то сказать, но тут зазвонил домашний телефон.
- Точно, Богдановна, дура старая, вечно не вовремя, болеет-болеет, жалуется, а все не сдохнет никак, - проворчала Маруся, а в трубку пропела,- А я думаю, чего это Богдановна не звонит. Не заболела ли часом.
Петрович понял, что дело плохо, что он действительно заболел, и болезнь его была куда хуже привычной стенокардии. Бесконечно таращить воспалённые глаза было трудно, лоб пульсировал и нестерпимо чесался, но как только он, в надежде на облегчение, прикрывал «наружные» глаза, проклятый «внутренний» показывал и озвучивал такие ужасы, что впору в психушку сдаваться.
Иван Петрович «обычными» глазами редко смотрел на себя в зеркало. А если и случалось, то заранее делал «специальное лицо», которое надеялся там увидеть – пожилого, серьезного, импозантного мужчину. Если лицо
Задать волнующий вопрос психологу по волнующей вас проблеме бесплатно. http://dysheved.com/contacts
[700x381]
Посмотрите документальный фильм «Самсара» Рона Фрике. Мне очень понравился, возможно, потому, что близок по замыслу к моей книге «Хотим сожрать мир». Санса́ра или самса́ра (санскр. «блуждание, странствование») — круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в «океане сансары», стремится к освобождению (мокше), избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью «сети сансары». http://www.myvi.ru/watch/dUe7HtK280KNuIYygvCZxw2
[426x640]
Отрывок из новой книги Н. Волохиной «Рецепт бестселлера для графомана…»
Страшный случай в редакции модного журнала
В редакции одного модного литературного журнала произошел экстраординарный случай – заболели все сотрудники. Вы скажете, что ж тут неординарного, тем более, «экстра». Ну, эпидемия гриппа случилась, перезаражали друг дружку, да и всё. Вот именно, если бы гриппа, то все просто. Это только гриппом все вместе болеют, как верно заметил один известный мультгерой, а с ума сходят поодиночке.
А началось так. Редактора Анну Петровну и корректора Марью Петровну, почти одновременно, стали мучать ночные кошмары. Самое странное - содержание снов было совершенно одинаковым, до самых мельчайших деталей. А снилось им буквально следующее. Будто бы вычитывают они авторские тексты и никакой привычной головной или зубной боли не испытывают, чему очень даже в самом начале сна радуются. А зря, потому как, ничего просто так не бывает. Обычные буковки и вполне обычные слова начинают шевелиться, как змеи на голове Медузы Горгоны, увеличиваться в размерах, менять очертания, и, в конце концов, превращаются в страшные, отвратительные чудовища, большей частью, земноводных гадов и тварей им подобных, безобразных. Эти из прозаических текстов. А всего страшнее жуткие насекомые из стихов начинающих авторов выползают. Знакомые, милые буквочки, оборачиваются маленькими педикулезными жучками с мерзкими харями. Быстро срываются они со страниц мониторного, "вордовского" текста и не врассыпную бросаются, а прямиком к Петровнам. И вот уже бегают за пазухой, за шиворотом и в прическе, щекочут тонкими ножками, покусывают, сеют вокруг из себя другие, более мелкие, гнидоподобные буквёшки, но самое страшное, кричат в уши дикие «нерифмованные рифмы», отчего не только все тело чешется, но и звенит в ушах, дико колотится немолодое, литинститутское сердце и постклимактерическое тело просыпается в липком, холодном поту.
Вы скажете, работа тяжелая, да и тексты одни и те же читали, вот и сны видели одинаковые. Ах, если бы! Взять хотя бы дизайнера – верстальщика Вадика. Он тексты ваще никогда не читал, не только из самосохранения, из полного отсутствия интереса. Верстал себе и верстал, но, поди ж ты, и ему те же сны стали сниться, а дизайнеру обложки Галимову, как человеку с тонким художественным вкусом, даже цветные.
Когда владелец издания Переверстов прибыл из Лондона экстренно в редакцию, он застал там следующую картину. У входа в офис дворовый пес Феликс, прикормленный службой охраны, дико выл и чесался, косил карим глазом по сторонам, всхрапывал, как пегий жеребец, почуявший волка, взбрыкивал и припускал галопом мимо решетчатого забора и шарахавшихся прохожих. Охранники, вместо того чтобы унять взбесившуюся псину, наблюдали за ней не менее дикими, выпученными глазами, и казались бы окаменевшей женой Лота, если бы не принимались неожиданно лихорадочно почёсываться и отмахиваться от кого-то невидимого ошалевшему начальнику.
В самом офисе дело обстояло не лучше. Все сотрудники собрались в редакторском кабинете и наперебой рассказывали друг другу один и тот же сон, дополняя рассказ до боли знакомыми каждому из присутствующих деталями. Но гораздо больше указало начальнику на опасность ситуации отсутствие, обычного при его появлении, трепета у подчинённых, каждый из которых держался всеми хватающими частями тела за свое место, потому, завидев, редко посещавшего их владельца, делавших мгновенно «ку» и рьяно демонстрирующих рабочее рвение. Ноне народ никакой субординации не продемонстрировал, а использовал его, «главнюка» (!), в качестве девственника, готового принять на себя весь накопившийся поток чувств. Собственник, владевший кроме популярной чтиво - издательской конторы парочкой сталелитейных предприятий, опыт управленческий имел немалый, и решил ситуацию выправить привычно, одним махом - где мол, продукция, предъявите. Оную предъявили, но как-то странно. Шум мгновенно стих, а вместо того, чтобы преподнесть начальству на цирлах свежеотпечатанный глянцевый номер, народ расступился и даже не жестом, не кивком головы, а косящим глазом, уперся в экземпляр на столе. Когда хозяин взял в руки номер, прошелестел общий вздох ужаса, сменившийся мертвой тишиной. Пронять виды видавшего бизнесмена было нелегко. Пока он шел уверенной походкой к столу, твердой рукой тянулся к СВОЕМУ журналу, успел прокрутить все возможные варианты данной ситуации: денег хотят - бузят, провокация со стороны конкурентов, подкупивших персонал и т.д. Журнал был как журнал. Плюгавые стишки вперемежку с поп-бестселлерами, небольшие вкрапления классики для реанимации особо чувствительных. Босс довольно хмыкнул, окинул оценивающим взглядом сборную редакции и вызвал начальника службы безопасности. Покуда
КАЖДЫЙ РЕШАЕТ САМ, ГОТОВ ЛИ ОН ПРОСИТЬ И ПРИНИМАТЬ ПОМОЩЬ
Лечим зубы у стоматолога, аппендикс удаляем у хирурга, лицо сохраняем у косметолога, волосы стрижем у парикмахера. А вот душу, жизнь лечим, чиним, ровняем сами. Как будто это легче или проще.Есть и другая крайность — бегаем без конца на тренинги, консультации к психологу. Правда, крайность такая имеется у «профессиональных больных», у тех, кто любит лечение и самокопание как процесс сам по себе.
Бывает и по-другому – человек «до последнего» не обращает внимания на болезненные симптомы, геройствует, терпит до скорой помощи или госпитализации. Это с телом. Душа же, как известно, больнее болит, а жизнь иногда и вовсе не слушается нас – идет как угодно, только не так, как нам нужно, что тоже бывает довольно болезненно. И с ней «человек крайностей» поступает также как с телом...
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ: http://peoplecenter98.ru/zadat_vopros_psikhologhu
[565x367]
ПОСЛЕ ДЕТСТВА. НАТАЛЬЯ ВОЛОХИНА
РАССКАЗ
Уже прошло лет тридцать после детства,
Уже душою всё трудней раздеться,
Уже всё чаще хочется гулять
Не за столом, а старым тихим парком,
В котором в сентябре уже не жарко,
Где молодости листья не сулят
(Александр Розенбаум)
Хотела бы я вернуться в детство? Нет, ни в плохую, ни в хорошую его пору, не хотела бы. Мало того, недавно поймала себя на противном чувстве страха при скользнувшем воспоминании картинке – зимняя сумеречная улица возле родной пятиэтажки. Ни про что, так, мелькнуло и накрыло. Одна только мысль, что придется снова тащиться по знакомым событиям и переживаниям, вызывает отвращение. Хорошего было полно, но оно уже свершилось, все сделало для моей жизни. Это все равно, что строить построенный дом. И пережитое пережито с пользой, нет больше от него проку, износилось.
А если бы, скажем, вернуться без памяти, начать все заново? Не дай Бог! Ещё хуже. Да и не может человек совсем всё забыть, прошлое будет мучить, вылезать дежавю, что ещё тоскливее.
Может, это старость, поношенность мыслей и чувств. Самое ужасное, что перестаешь страшиться своего безразличия. На исходе жизни главное не перейти границу между покоем и равнодушием. Пограничница с косой мигом встанет за спиной, и оставшийся путь до последнего перехода пролетишь с ней на большой скорости.
Сколько страхов! А ведь совсем недавно было бесстрашие. Как с высотой. Страх высоты удивительная вещь. В юности мы не боимся сверзнуться с небес, а к старости опасаемся, как бы не свалиться с поребрика. При том, умереть не страшно, а начать жизнь сначала – ни за что.
Кто из нас согласится, что весенний ветер, пахнущий яблоневым цветом, приносил нам в юности мечту: поскорее самоопределиться, превратиться из легкомысленной, юной козочки во взрослую, самостоятельную, самодостаточную, сильную, свободную, задолбанную пони, считающую себя лошадью-тяжеловозом. Никто, конечно. А вот психологи, я в частности, говорят, что мы получаем только то, что хотим на самом деле. Но, в конце концов, именно лошадь и «сбывается». Вот тебе истинные желания – без прикрас.
На большинстве детских фото я с ложкой. В любое время года, в любом настроении, смешная, курносая, конопатая девчонка норовит зачерпнуть ложкой жизнь. На снимках последних лет без прибора, разве что, с пустым бокалом. Не то утерян, не то сбежал аппетит. А может, переела или не то скушала.
Что едим, читаем, поём, слушаем, смотрим – оно и есть наша жизнь. Перестроечная была: чернуха, порнуха, заказуха, грязь, мразь, слизь. Сегодняшняя: попсуха, цитаты, задерганные до невменяемой обесцененности, корявые вирши на тему, как трудно и как правильно жить. А на самом деле, создавать видимость жизни, подпрыгивая в руках опытных кукловодов, дергающих сверху за веревочки или от неожиданных тычков товарищей по навыку жить сбоку. Ох, верно, не то съела и многовато. Пора на диету.
Исход жизни. Уже без света всё видно в темноте, а при свете бывает темно. Уже давно хочется молчать и слушать молчание. Уже совсем не осталось «важных» вещей, только любимые люди. Уже совсем нечего бояться, и всё ближе душа и сердце к богу. А жизнь параллельно. И так много в ней гномов, троллей, эльфов, что люди совсем затерялись. Если и наткнёшься на какого, обязательно сильно потрепанного вампирами. Бледный, задерганный, никакого блеска в глазах, если только голодного. И поди-ка придумай добрую сказку в страшной сказке повседневности. Писать – трудная работа, историю придумать – чудо сотворить.
Приходится выползать из домика – раковины и тащиться за едой и историями. Потом колдовать, превращая пластиковые продукты в еду, монстров в героев. А если затвориться, может получиться бизнес-план «перестроечного Ротшильда»:
- Купить вагон сыра, запереться в нём, выбросить ключ в окно, и жить там, пока сыр не кончится. А потом что-нибудь придумаем. Главное, не сдохнуть с голоду
ОТ РЕДАКТОРА ДЕТСКОГО ЭЛЕКТРОННОГО ЖУРНАЛА ДЛЯ ДЕТЕЙ И РОДИТЕЛЕЙ "ОЗОРНИКИ"
Наталья Волохина
ОТ АВТОРА НАТАЛЬИ ВОЛОХИНОЙ О НОВОЙ КНИГЕ «РЕЦЕПТ БЕСТСЕЛЛЕРА ДЛЯ ГРАФОМАНА, ИЛИ КАК ПОХУДЕТЬ, ОБЖИРАЯСЬ НА НОЧЬ».
О чем книга? Самый нелюбимый мой вопрос.
Рассказать содержание? Объяснить замысел? Все равно, каждый читает про своё. Но как иначе читатель обратит внимание на мою писанину?
Вздыхаю и рассказываю.
«Рецепт бестселлера для графомана, или Как похудеть, обжираясь на ночь» книга, внутри которой ещё две книги. Приём «mise en abyme» - «рассказ в рассказе», матрёшка. «Внутренние» книги «Хотим сожрать мир» и «Да какой там Апокалипсис» зреют в авторской оранжерее и скоро станут самостоятельными отдельными произведениями. В «Рецепте» они работаю т на основной замысел.
Способов, опыта разрушения мира у человечества достаточно. Но я считаю, что в следующий раз не понадобятся ни бомбы, ни потопы, мы его попросту съедим. Мы не только уничтожим запасы планеты, но сожрём самое главное, без чего бездумно (безумно) рушим всё вокруг и саморазрушаемся.
И тут наступает самое трудное «объяснение» про «главное». Почему первая часть книги именно про рецепт, именно графомана? Когда люди перестают слушать друг друга и мир вокруг, образовавшуюся пустоту они начинают заполнять безразмерным мусором из слов. Каждый стремится заполнить свой вакуум собственным словоизвержением. А что ценного может возникнуть в замкнутых системах, кроме отходов? И вот уже, пожравший общечеловеческие ценности индивидуум, выбрасывает свои отходы в общее пространство, дальше, всё, как на обычной свалке, гниёт. И… «эффект бабочки». А тем, кто остался, остаётся выживать, с чем остался. А выживать – значит добывать еду? Не только. Иначе не выжить. Вот и прорастает потихоньку что-то важное для человека и жизни в его душе. В «Графомане», выживший после глобальной катастрофы народец – охотник, учится заново создавать нематериальные ценности, слушать себя и других.
Довольно скучной и нравоучительной получается объяснялка. А в книге герои, один из которых я сама, просто люди, со своими радостями и горестями, в жизненных перипетиях, иногда невероятных по сюжету, даже сказочных. А сказка, как известно, ложь, да в ней намёк.
Наталья Волохина.
[340x484]