Это цитата сообщения Pinik Оригинальное сообщение
Как самостоятельно нормализовать давление
К сожалению, людей, у которых частенько скачет давления, становится все больше и больше. Как его нормализовать, не прибегая к лекарствам, читайте в нашем материале.
А также и под Котляреевкой они тоже не выдержали натиска казаков и ушли оттуда; и нам тоже пришлось всю тяжесть боя брать на себя и отойти к городу. И как-то в последних числах ноября 1918 года, рано вечером наш отряд двинулся в Архонку, к нам присоединился отряд ингушской кавалерии(сотни полторы). К полуночи мы подошли к окраине станицы. По эту сторону речки мы обнаружили пост казаков с пулемётом. А когда они нас обнаружили, то сейчас же постарались скрыться, но не смогли увести пулемёт, оставили его нам, но лент с патронами не было. А когда они стали убегать и дали выстрелами своим сигнал, то после этого сигнала пошла перепалка на всей линии. Мы залегли в траве, а пули так и свистели над головой. С нашей стороны стали стрелять с батареи. Но я свой пулемёт выставил на курган. И мне было видно пачки выстрелов, и я направлял огонь своего пулемёта на эти «пачки». С левой стороны наши было заняли окраину, но тут нужна была кавалерия. Но ингушей уже и «след простыл». При первых же выстрелах они укрылись в овраге за речкой и так оттуда они и не вышли. А наша дуэль продолжалась часа два. И за это время у нас поранило всего несколько человек и начальника Гогечкорского отряда: Саши Гогечкори. Ему снарядом ноги повредило. И особо мы в эту ночь ничего не сделали и с тем ушли обратно в город. А ингушский отряд, как только мы стали отступать. Они это почуяли и вперед нас стали уходить. В общем у нас на них надежды было мало, они не могли выдержать казачьих атак.
Всё же нам пришлось частично обезаружить Архонку и Ардон. А затем из Ардона часть нашего отряда направились в Алагир – 50 человек пехоты, два пулемёта и два орудия с прислугой. Прибыли мы в Алагир рано – в два часа дня. И расположились мы в школе около шоссейной дороги. А батрейцы заняли позицию около школы была площадка, и тут же был большой сарай, и в нём они расположились. Распрягли лошадей, выставили орудия в проходе, дула орудий повернули на площадь. А пехота и мы расположились в помещении. Начальником пехоты был товарищ Агурцов с Курской слободки. Это был человек особого покроя – не боялся ни огня, ни воды, матерщинник был беспощадный. Но командир был хороший, всегда с нами советовался по-товарищески и его все мы уважали.
Мы расположилисьв этой школе. Наш «кашевар» стал разводить свою кухню, готовить обед, и мы не предчувствия никакой опасности и расположились как дома. Кто-то песни поёт, а кто-то шутками забавляется. И так как-будто весело нам было. Прошло более двух часов, обед ещё не был готов, но кушать хотелось. Пошли мы во двор, разузнать на счёт обеда.. И вдруг, на улице слышим шум и конский топот в помещении, т.е. в школе. В торопях, хватают винтовки и бежит. А Огурцов во всё горло как закричаит:
- «Товарищи! В ружьё!!!»
Мы сразу же все сломя голову кинулись за пулемётом. А в окно увидели осетинскую конницу. Окружают площадь. Мы второпях выставили один пулемёт в окно, а второй я взял и стал вывозить в парадную на улицу. Мой помощник Фёдор Галкин принес две ленты патронов в коробке.
И вот вижу следующую картину: метров за пятьдесят от нас выстроилось оцепление конницы, а посреди, т.е. на середине между нами и конницей выехали два начальника(парламентёры) с осетинской и с нашей стороны т. Огурцов и Давид. И они предъявляют нам ультиматум, чтобы мы без сопротивления сдались. Я вижу картину не подходящую, вывожу пулемёт под укрытие на угол и поворачиваю в сторону противника, Фёдор бросает мне коробку с лентой, я заряжаю пулемёт и лежу, жду команды. Но, как видно т. Огурцов следил за моим движением и, когда я залег, они сразу отбежали и закричали во всё горло:
- Огонь!!!
И, тут же сразу по команде батарея оглушила своим выстрелом, и пошло смятение среди кавалерии. Они с испугу кинулись врассыпную во все стороны. И я свою тоже открыл огонь. В момент вся площадь была очищена. Было убито несколько лошадей и всадников. Они оставались лежать на площади. И пошла «перепалка» со всех сторон. Неприятель окопался на окраинах слободок и в лесу, по направлении к шоссейной дороге. К вечеру перестрелка прекратилась, и слышались только одиночные выстрелы. Так мы оказались в окружении и десять дней были в этом тревожном положении. Неприятель всячески засылал нам своих парламентёров для переговоров и, требовали, чтобы мы сдались. А мы категорически отвергали их ультиматумы. Мы считали, что лучше умрём в бою но позорно не сдадимся. А мы в свою очередь три раза засылали своих разведчиков в наш тыл и требовали нас освободить из окружения. Но всё было безрезультатно, ответа не было, снаряды были на исходе и патронов
Августовские события, можно сказать нас захватили врасплох, потому что плохая у нас была организована бдительность, делалось больше всего на авось, да и дисциплина была из рук вонплохая, а потому они нас изучили и надеялись захватить врасплох. Но всё же они ошиблись не смогли нас захватить спящими, посты наши не спаи своевременно сигнал дали о нападении казаков. Я в это время дома у сестры ночевал, потому что я перед этим днём дежурил на казарме, когда меня сестра разбудила утром перед рассветом я услышал сильную стрельбу в городе, и я сразу почувствовал что-то неладное и стал быстро одеваться. Оделся и даже не кушал и побежал в штаб. Со мной ещё бежали товарищи по службе, а в чём дело ещё не знаем. Когда мы стали перебегать чугунный мост, не подозревая ничего, а когда перешли мост то увидели что мы не ожидали, и не думали, справой стороны моста стояли вооружённые осетины и заворачивали нас в свою сторону. И все подозреваемые красногвардейцы под конвоем отправляли в казармы на осетинской слободке, когда нас пригнали во двор открыли ворота сарая и загнали нас в этот сарай. Помимо нас там уже были наши товарищи по несчастью. И нас уже собралось в этом сарае человек 50. Но всё же мы духом не пали, только слышим сильную стрельбу в городе, так и хотелось вырваться на подмогу нашим бьющимся товарищам. Просидели мы до двенадцати часов дня, о стрельба не умолкает. Мы кушать захотели. Стали требовать:-«Дайте нам хлеб!» Но часовой осетин отвечает, что ещё рано, мы доложим начальству, что вы кушать хотите. Но не прошло много времени и нам принесли десять кругов чюрена и ведро воды. Мы немного подкрепились, но не можем успокоиться и ничего не можем сделать без оружия. Но около сарая нас охраняют двое часовых. И мы не знаем что твориться в городе, и мы просидели до пяти часов дня. А ровно в пять часов для нас открылась неожиданная картина. Слышим над нашими казармами начали рваться снаряды большой силы, нас это поразило. Мы были в недоумении и, все призадумались, что бы это значило? Неужели нас хотят похоронить под развалинами этого сарая. Но мне кажется что нет. Мы не должны здесь умирать под этим сараем и при первых же взрывах снарядов часовые разбежались. Но мы в это время не растерялись. Кто-то крикнул: - «Момент наш, давайте напором ворота ломать!»,- риск благородное дело и бежать будем через Терек к своим. И мы сразу навалились на ворота, ворота с треском повалились и нам дорога открылась. Снаряд рвался за снарядом правее нас по зданию, часовых не было. Мы стали выбегать по нескольку человек к обрыву Терека. По нам стали стрелять. Но мы не обращая на выстрелы внимания стали прыгать с кручи в Терек. Но Терек был неглубоким, кто вплавь, а кто вброд пешком – падая в воду. И в это время нас увидели с Молоканской Слободки. Когда мы переплывали через Терек, то с нашей стороны открыли огонь по Осетинской Слободке, чтобы дать нам возможность переплыть и не дать им возможность обстреливать нас. Но всё же из нас были пять человек ранены. Но всё же мы их подобрали. И так нам посчастливилось убежать.
Как видно из вышеизложенного, к Августовским событиям и подготовка со стороны белоказаков, а также со стороны осетинских кулаков и офицерства, которые имели прямую связь с казачеством, за исключением горских Керменистов и Ново-крестьянских осетин, последние были сплочены с нами от начала и до конца. А под командование Белоказаков и офицерств Мак Караулов, который был убит в вагоне, а затем полковники Беликовы, Бичераховы, Иалиповы и т.д. вот ими было заранее подготовлено это событие.
Рано утром(числа не помню) со стороны Арнонки и Ардона двинулась Белоказачья сила совместно с осетинами на город Владикавказ. И как видно они и шли в надежде захватить город спящим врасплох. Части шли одна с правой стороны, а другая с левой стороны Терека. Части шли рано утром через Владимирскую Слободку на выход через деревянный мост. А сдругой через Курскую Слободку. Вот здесь их замысел и обнаружили Курская самооборона. Отсюда и пошла единичная перестрелка. Но часть Белоказаков прорвались к штабу, но и тут их обнаружили, и тут пошла уличная перестрелка - Курские ребята за каждый угол дрались с казаками. А часть казаков прошла через Шалдон на Верхнюю Осетинскую Слободку, но здесь они сопротивления не получили. Осетины Слободки их встретили как своих союзников. Но другие казачьи части стали обходить через сады к Молоканской Слободе. Но здесь их обнаружили наши солдаты по охране садов. Выставили пулемёты для ихней встречи. Поделали окопы, как положено встречать врага. И когда рассвело тут все были на ногах и большинство выступили против белогвардейцев.
Но мы как красногвардейцы
Приехав во Владикавказ и при выходе из вагонов увидели что здесь по станции расхаживали юнкера, и у кого обнаруживали оружие – тут же отбирали. Мы вышли со станции, наняли «линейку» и поехали на слободку. Но я тут уже не поехал к бабушке, потому что не хотел её стеснять, а поехал прямо к сестре Пелагее. Она жила на квартире по Чернореченской улице в доме Бучина. И она меня встретила, я у не временно поселился. Она рассказала мне все что за время моего отсутствия все здесь изменилось.
По отношении отца она мне рассказала каким он был пьяницей, таким он и остался. Дом продал, а деньги,можно сказать, постепенно пропил. Теперь заделался батраком, работает где-то по мельницам, мирошником по селениям. Когда он дом продал, то нас в это время здесь не было, мы жилив это время в городе Грозном. Павел, то есть наш зять, работал на промыслах кузнецом. И когда он умер там, мне было после его смерти жить с двумя его малышами с Шуркой и Любой. Жить было трудно в то время и я была вынуждена выехать на свою Родину. Но оказывается, и здесь нелегко с детьми прожить. И я поступила на работу в больницу – сиделкой.
Во время нашей беседы зашла к нам сестра Катя Мастюгина, а после и тётки пришли побеседовать и поделиться положением своих дел. И особенно, что стало твориться в настоящее время вокруг, как-то всё напряжённо. После продолжительных наших разговоров, и обо мне тоже кое-кто узнал и сообщил моему младшему брату и кое-кому из моих товарищей. Оказывается, что брат раньше меня приехал с фронта. Он узнал о моем приезде и вскорости прибыл на квартиру со своим неразлучным товарищем Колькой Алтай, а также с ним пришел и мой товарищ по службе, в одном полку служили вместе до самой революции, Тулупов Василий, при встрече мы поздоровались. От долгой разговоров с друзьями родные наши стали расходиться, но товарищи и брат остались со мной и стали мне рассказывать, что у нас сейчас твориться во Владикавказе. Я слушал их со вниманием. Оказалось что за неделю до моего приезда, здесь произошла интересная история. Наша Молоканская слободка и Курская слободка, организовали сплоченную группу фронтовиков, против казачества и юнкеров. Начальниками были: на нашей слободке Сорокин и Семинов, Ермолин Михайло, а также и т. Баучидзе тоже входил сюда. Мы провели налет на юнкеров, находящихся в конце Тифлиской улицы, не доходя тюрьмы, но можно сказать, что юнкера не стали сопротивляться, потому что их было мало, а поэтому мы их обезоружили отобрав: восемь пулеметов с лентами патронов, 4 бомбомета и винтовки. Это оружие мы поделили. По четыре пулемета и по 2 бомбомета и винтовки на каждую слободку. И теперь у нас организовался свой комиссариат на Тифлисской улице. Там у нас начальники: Семинов и Кувшинов Ефим. Я дал согласие, что прийду завтра обязательно. И так мы поболакали до поздна и разошлись. Я в этот день никуда не ходил, только бабушку проведал, да дядьку Ивана увидел, он тоже прибыл с фронта жив-здоров. Мы с ни м долго просидели за столом делясь воспоминаниями о фронтовой жизни. Он обратил внимание на мои Георгиевские ленты вшитые наискось на грудном воротнике. И говорит, что видимо я был георгиевским кавалером по лентам. Я рассказал ему, что был награжден за взятие Эрзерума, и что Николай Николаевич мне лично приколол крест четвёртой степени, а третий степени за взятие Эрдзержана. Это уже дивизионный наш генерал награждал. А мы, говорит дядька, нам немец давал «кресты» в Карпатах под Сувалнами, три дня бежали мы без отдыха, мы рассмеялись с ним за столом, какие ихнии командиры были – вперед солдат улепётывали на лошадях. И так мы просидели за беседой до двенадцати часов ночи. А после всех разговоров я ушёл спать.
На следующий день после завтрака, часов в десять, я направился в Молоканский комиссариат. И к моему удивлению встретился со своими товарищами и сослуживцами, а также с нашими начальниками: Сорокиным, Семёновым и Кувшиновым. Оказывается все Свои. Как была приятная беседа наша в одной сплочённой семье. И они мне предложили, что надо нам сформировать свою пулемётную команду, и надо подобрать людей и обучить их этой технике, а то нам предстоят большие дела впереди, сказал Ермолай Михайлович. Я дал согласие руководить этим делом. И тут же вскорости мы стали подбирать людей. И наша команда создалась из следующих товарищей: Фролов Осик, Моноенко Павел, Пономарёв Павел, Мамонов Александр, Маисеев Павел, Галкин Фёдор и ряд других товарищей, в том числе и я. И с этого дня пошла наша революционная, большевитская жизнь. На скорую руку пришлось обучить товарищей как надо обращаться с пулемётом.
В начале 1918 года, числа не помню, нам дали задание – в бывшем кадетском корпусе на Молоканке, забрать винтовки. И мы вооружившись, с
По приезду в город Туапсе перед нами возникла совершенно иная картина. В Батуме все военные носят погоны, а здесь не поймешь толи военный солдат, толи гражданский – без погон. А взамен какарды – пришиты на искосок шапки или фуражки красные ленты, нас это удивляло. Когда мы ехали на пароходе, нам матросы сказали, чтобы мы погоны поснимали и мы сняли свои погоны не возражая на это их требование. На станции мы расположившись под навесом заметили, что и здесь почти все военные с красными лентами - у кого на фуражках, а у кого на груди красный бант. И тут мы поняли, что началось формирование красногвардейских отрядов. Когда мы расположились на станции около своих чемоданов, а сверху на чемоданах лежала шашка нашего фельдфебеля Пичугина, то подошли к нам три военных человека и попросили сдать эту шашку, …и может есть у вас какое-либо другое оружие? И мы сказали, что «Кроме этой шашки другого оружия у нас нет.» И они взяли эту шашку и ушли, но у нас были ещё турецкие винтовки. Они были разобраны и спрятаны в завёрнутой постели в чемодане с секретным дном, патроны и револьверы, наганы в чемоданах. Это оружие мы довезли до дому секретным способом. Оно нам пригодилось здесь на Кавказе, защищать свою революцию.
И после этого мы погрузились в вагоны и помчал нас поезд на свою Родину. Ехали мы всю дорогу с препятствиями и, почти всю дорогу нас пытались завербовать в отряды, но мы настаивали на своем, что едем на Кавказ защищать его. И всё же преодолев все трудности мы доехали.
Но и здесь, последнее время, стало как то напряжённо. Политическая обстановка стала накаляться: меньшевики хотели избавиться от большевиков, особенно от матросов. Этот народ был спаян в одно, работали дружно, ребята совершенно бесстрашные. Они часто в городе срывали погоны с офицеров. Матросы эти были чисто большевитского покроя. И они связь держали с батарейцами фортов, а и на фортах были их матросы.
Как то в начале 1918 года, точно не помню когда это было: толи в январе, толи в феврале разыгралась здесь большая перемена. Когда в 1917 году было свергнуто большевиками Временное Правительство, то здесь в Закавказье было создано Грузинское Меньшевитское Правительство, и здесь они создавали свой меньшевистский «кулак». И в начале 1918 года Грузинская Меньшевитская партия сделала налёт на Батуми. Дело началось перед рассветом, когда мы проснулись рано утром и услышали пулеметные и оружейные выстрелы по направлении пристани. Нас это удивило, что это значит, не турок ли наступает у нас такое создалось сомнение, а оказалось что Грузинские Меньшевистские части, в первую очередь застали спящих матросов на фортах и обезоружили всех матросов. Хотя был небольшой инцидент с матросами, но матросы видят, что попали врасплох и не стали бесцельно проливать кровь, потому что силы были неравны и все сдали свои оружия. Грузинские части заняли все форты и оставили своих солдат. А второй налет сделали на порты, где стояли 4 миноносца и 2 подводные лодки, но сдесь матросы не подпустили их к лодкам и угрожали им пулеметами. Но некоторые матросы были на берегу и их арестовали и сопроводили в Михайловские Ардаганские казармы, находившиеся около моря, и там их содержали под арестом до особого распоряжения. Некоторые солдаты тоже были арестованы, которые держали связь с матросами. Когда были очищены воинские части от большевиков, тогда они предъявили миноноским ультиматум о добровольной сдаче. Но матросы отвергли их ультиматум. Все 4 миноносца отошли от пристани и стали цепью в бухте, но один из миноносцев, как видно по сигналу должен был уйти в открытое море, а с каким заданием мы не знали. Этот миноносец стал маневрировать в порту и набрав быстрый ход направился к выходу в открытое море. А при выходе в открытое море стал окутывать себя белым густым дымом и быстро стал уходить вперед. Когда же с фортов заметили их уход, сейчас же открыли по ним беглый артиллерийский огонь. Мы всё это наблюдали с крыши казармы. Были видно как снаряды рвались около миноносца, но он не смотря на сильный огонь продолжал удаляться. Итак ушёл, скрывшись от наших глаз, и артиллерия прекратила огонь. Но какие повреждения были у этого миноносца нам неизвестно, он как видно направлялся в город Севастополь. А там был Военно-Морской штаб большевиков, но эти три миноносца не двигались с места до самой ночи, и только под покровом темноты они стали выходить в открытое море. Но прожекторы с фортов освещали и следили за миноносцами. И тогда они тоже последовали примеру ушедшего миноносца. Когда они попытались удалиться, по ним ударили сильным артиллерийским огнём, освещая их прожекторами. Но все, же и этим миноносцам удалось уйти, не смогли их никто остановить. И что с ними сталось впоследствии неизвестно. А подводные лодки ушли еще днём, их вообще никто не видел, когда они уходили. На этом пока закончился временный меньшевистский замысел против матросов и большевиков. И после этого меньшевики стали делать «чистку» всего аппарата: как военных, так и гражданских, окружающих всего города. По истечении трёх дневного срока в наши казармы пришли грузинское меньшевистское начальство и был устроен митинг во дворе наших казарм. Многие выступали, но большинство из них от грузинских меньшевиков. В конце этого митинга был установлен указ от грузинской меньшевистской республики. Указ этот гласил: «Все военнообязанные, оставшиеся на территории Грузинской республики, обязаны вступить на добровольном согласии в вверенные войска Грузинской республики. А кто не желает то по истечению 3-х суток могут покинуть территорию Грузинской республики и выехать за пределы России.
И многие оставшиеся солдаты изъявили свое согласие выехать за пределы Россию, на свою Родину, в том числе и мы изъявили свое согласие выехать на свою родину.
И в марте, числа 25-го 1918 года мы сдали всё что за нами числилось на склад, грузинским военным частям. После этого нам выдали, документы и деньги и все что нам было положено. А 26-го утром, мы покинули свои казармы и пошли, т.е. отвез наш кучер Махмуд прямо на пристань. Здесь стоял большой полувоенный пароход и все отъезжающие в него погружались, они все были военные. Наш пароход отчалил поздно ночью. Мы с товарищами Кулагиным и фельдфебелем Печюзиным залезли в трюм, там нам было тепло спать, хотя было и жестко, но зато тепло. Проснулись тогда, когда пароход
Приехали мы в Батуми и пошли прямо в казармы, идем мы в канцелярию. Представились начальнику, поздоровались с ним. Нам предложили сесть на стул, и мой товарищ Кулагин стал говорить начальнику, что вот этот Георгиевский кавалер мой товарищ – мы с ним с одного города. Он хотел ехать в свою часть в Турцию, в Трапезунд, но оказывается той части уже там нет, а куда она перебралась трудно узнать, а поэтому я предложил ему, чтобы не искать в поле ветра, поехать со мной в нашу часть, может наш начальник тебе посодействует в этом.
Но как видно начальник не возражал о принятии меня в свою часть, сказал, что отдаст приказ о зачислении меня в часть. И предложил мне должность быть Каптенармусом при складе продуктов питания и обмундирования. Я дал своё согласие, ион предлжил мне приступить к делам завтра же потому, что тот Каптенармус едет в отпуск, а я вижу по вашему разговору и по вашему чину, что вы с этой работой справитесь.
А мой товарищ Кулагин занял должность артельшина, его дело тоже не плохое. Начальник дал нам указание и мы вскорости вышли из канцелярии.
И мы пошли в казарму. Заходим во вторую дверь налево. И мой товарищ открывая дверь, спрашивает разрешения войти. А тот товарищ сразу угадал его и как крикнул
«Ооо! Пожалуйста, я так часто тебя вспоминал и даже ждал твоего приезда,- и поворачивается ко мне – А это кто? Что за товарищ новый, э да это не простой солдат». И он предлогает ему самому знакомиться. Это будет наш третий, и мы будем здесь находиться втроём. И я с ним познакомился. Итак продолжалась наша беседа. Он был по чину Фельдфебель, занимал должность по всей казарме. В его подчинении были все солдаты, находившиеся в этих казармах.
С этого дня продолжилась моя новая служба. И здесь я так сдружился со всеми и служба здесь была лучше быть некуда. Во-первых мы были как хозяева хорошие – в нашем распоряжении было всё: как питание так и обмундирование, и даже турки военнопленные. Если нам требовалось поехать в город или в кино, то у нас была своя пролетка, кучером был турок Махмуд и он нас развозил куда нам потребуется.
И ещё до моего приезда в Трапезунд, там была построена железная дорога-узкоколейка. До селения Джевезлик 45 километров отсюда вывозился лесоматериал в Трапезунд, а дальше отправляли где он требовался. Мне пришлось до Кукушки прибыть в Трапезунд, а отсюда я погрузился на пароход и прибыл в город Туапсе. Город мне очень понравился, но подробно познакомиться мне с ним не пришлось,так как я торопился поскорее, первым же поездом выехать. И вечером я уже сидел в вагоне. В этом вагоне были почти все военные кто-то ехал в отпуск, а кто то в командировку. Мы не скучали, играли в карты, рассказывали своей военной жизни кто где был и что видел. И тут заговорили о предстоящей перемене в нашей жизни, после отречения царя, И стало какое-то напряженное время. Появились много разных партий со своими революционными порядками и, со своими агитаторами, и все вроде бы говорили хорошо но кому поверить, трудно сказать. По моему подсчету этих партий было около 26, вот тут-то и подумай за какую же партию голосовать. Тут тебе и учредиловка и меншевитская и кадеты, и эссеры и Украинская рада, и Махно и Петлюровцы и т.д. Но большинство солдат придерживались курса большевистской партии Ленина.
Прибыл я на Родину второй раз в середине декабря 1917 года и опять встретился со своими родными и знакомыми. Период был зимний, на дворе было холодно. Но на меня этот холод не влиял. Я успевал ходить кругом и, можно сказать, что и этот отпуск пролетел незаментно для меня. Тут я встретился со своим сослуживцем, с Кулагиным Иваном. Он служил в Батуми в Михайловско-Ардаганских Казармах
. Они обслуживали форты окружающие город Батуми. У него тоже отпуск кончился. И нам пришлось вместе ехать до Батуми. Он мне предложил, давай мол сразу же в нашу часть поедем, у нас началник хороший и мы с ним договоримся, чем тебе ехать искать свою часть, неизвестно куда, а тебя он обязательно оставит у нас, и тем более ты являешься орденоносцем. Так мы и порешили.
Я попал в маршевый полк и направлен опять на турецкий фронт. Но на фронт я больше не попал. Когда наш маршевый полк прибыл в Новоросийск, мы высадились на следующий день. К вечеру наш батальон погружался на военный пароход. В шесть часов вечера наш пароход отчалил от берега. Вскоре наш пароход скрылся из виду от Новороссийска и мы очутились в открытом черном море. Мне было все интересно, так как я впервые за всю свою жизнь побывал на пароходе на Черном море. Особенно было интересно наблюдать во время ясную погоду во время восхода солнца. Утром я вставал рано еще до восхода солнца. Погода стояла тихая без ветерка, день был теплый и я облокотился на борт корабля и наблюдал над тихим морем как рыбы выпрыгивают из воды, а некоторые летят даже на близком расстоянии, огромные дельфины показывают свои жирные спины, чайки кружатся над морем и, тоже ловят себе добычу в море. На небе ни одного облачка не видно, а всё вокруг небо и вода куда ни посмотри, как будто и земли нет. Особенно красиво и даже как-то невероятно, когда из воды выходило солнце.
В два часа дня мы заметили в южной стороне стал вырисовываться горизонт гор, а затем ближе стали вырисовываться ясней, а потом с южно-западной стороны стал вырисовываться город Трапезунд,(это эллинский, греческий город, возникший благодаря греческой колонизации берегов Понта Эвксинского (Гостеприимного моря), называемого нами Черным морем. Он всегда был где-то на краю мира: и когда к нему с греческими наемниками спустился Ксенофонт, возвращавшийся в Элладу, и когда римские полководцы боролись с Митридатом Понтийским, и когда здесь был один из рубежей борьбы Византии с арабами, захватившими Закавказье. Это какой-то вечный край цивилизованного мира, последний рубеж, за которым уже дикость и суровость мира варварского)но ровно в четыре часа вечера мы стали отчаливать от парохода на шлюпках к пристани, пароход к пристани близко не подходил, потому, что около берега было мелко, а пароход был большого водоизмещения. Итак к вечеру мы были все выгружены на берег и строевым порядком направились на пересыльный пункт. И отсюда наш батальон стали рассеивать, в Трапезунде оставили 50 человек. А на другой день нас начали направлять вглубь, итак мы дошли до селения Джевезлик в 45 километров от Трапезунда. В этом селении в большинстве населения были греки. В этом селения я остался, был назначен младшим писарем в комендантской канцелярии. А комендантом здесь был капитан Светлов, он был ярым кадетом. Сын помещика, как-то он сам мне сказал в разговоре, и как то мы с ним скоро сдружились. Он на фронте совершенно нигде не был и ему со мной интересно было вести беседу на тему войны, потому, что я был Георгиевским кавалером и он очень восхищался моими орденами. Говорил мне: - «Такие кресты заслужить, батенька мой, не очень-то легко удаётся, ведб в большинстве ими за храбрость награждают, красный темяк на шашку или 1-ый или 2-ой степени Анны.
И после нашей короткой беседы, он ознакомил меня с нашей комендантской работой. Вскоре яосвоился с этой работой и обязанности стал выполнять хорошо. Работа на меня была возложена не трудная. Я составлял наряды и готовил списки людей для посылки их на работу: строить шоссейную работу и так далее. Здесь на этой дороге работали военнопленные, и большинстве работали вольнонаёмные греки, а также и наши солдаты. Они в основном трудились на заготовке лесоматериалов. Лес находился здесь же рядом. В очень большом количестве здесь были ель и сосна, но попадался и крупный орех. И местность здесь была в основном гористая и вся в зелени, куда ни окинешь взгляд.
Итак продолжалась моя работа, не трудная вскоре здесь я совсем освоился и ознакомился со всеми своими сослуживцами, а особенно со своим капитаном. Я часто с ним засиживался в его кабинете, т.е. в халупе, в свободное время, и он был любителем слушать мои рассказы, о моих похождениях на фронте. И он меня считал своим товарищем, и я привык к нему и не называл его Господин Капитан, а просто по имени и отчеству. А особенно он был заинтересован моим рассказом – как нас обезоруживали казаки в городе Грозном. Но и он мне рассказывал откуда он, где учился и как стал офицером. Оказывается отец его был крупным помещиком, и поэтому он не пошел на фронт, а работал по штабам.
Я здесь прослужил недолго, до декабря 1917 года, и попросил у него отпуск на родину на месяц. И он мне вправду в этом не отказал, и я не думал, чтобы он меня пустил. Но оказывается мне и тут посчастливилось. И я тут же стал собираться в отпуск и, числа 10 декабря я отправился в отпуск.
Полковник наш был грузин Киркулидзе – меньшевик, и он не любил эти комитеты, считая себя представителем Временного Правительства. Он приказал созвать на плацу митинг, и вскоре этот митинг был созван. Пришёл полковник со своим адъютантом и стал читать приказ о выступлении нашего полка. После него стали выступать солдаты и требовали пополнить наш полк кадрами, которые побывали на фронте, и выдать нам обмундирование, тогда мы выступим. Полковник не терпел такие высказывания со стороны солдат и, просто заявил - «Я приказываю!» Солдаты возмутились его грубым высказыванием и пошло волнение среди солдат. И по адресу его некоторые подали свист и гневно закричали. Полковник, видя что дело обретает нежелательный оборот, ушел со своим адъютантом от возмущенных солдат, стал быстро удаляться от толпы, но не прошёл он еще и пол дороги как кто-то из солдат пустился в него вдогонку и угодил ему мослом. Острие попало ему в правый бок спины и он упал без сознания. Санитары тут же его отнесли а адъютант его убежал.
И что же получилось у нас после этой картины, в общем некрасивая история. А могло бы получиться кровавое последствие, благодаря этим хулиганским провокациям, когда можно было бы иначе сделать. Но кто это сделал не могли найти и пришлось всю вину принимать на весь полк.
А впоследствии получилось следующая картина по истечению трех дней был выстроен наш полк на дворе в семь часов утра. И был объявлен нашему полку ультиматум со сроком к часу дня сдать всё оружие. А по истечению срока в случае не выполнения нами этой команды наши казармы и весь наш полк подлежит бомбандировки со стороны казачьих частей и запаса артиллеристского, которые были подготовлены против нас. Но многие из нас не захотели без боя сдаваться. Я было отдал свое распоряжение выставить пулеметы где нужно и против батареи, которая была направлена против нас. В общем хотели принять бой против Гребено-Волынских Казачих полков, и вообще наш полк был обострен против казаков. А наши солдаты, вернее большинство из них, ни под каким видом не хотели сдавать свое оружие, но благодаря поселений близ лежащих к нашим казармам, прибывшая к нам делегация от них, убедительно просила наш полк пожалеть их очаги и не допускать кровопролития и разрушению близ лежащих зданий, чем могло бы отозваться трагическое последствие этого выступления с обеих сторон.
После этого у нас был созван вторичный митинг. Но тут прибыли ещё солдатские делегации с других частей и тоже просили нас не допускать кровопролития без цели. И в этот было принято трагическое решение, и мы согласились, но не сдавать оружие пошли на уступку жителей. И после митинга наш полк был выстроен как положено без оружия, и отошли недалеко от казармы. Но тут налетела на нас казачья кавалерия и пехота и заняли все выходы и стали вытаскивать из казармы наше оружие. И за два часа они всё оружие у нас забрали, одним словом обезоружили наш полк, а затем разрешили нам войти в казармы. И хотя нам было очень прискорбно, но мы смирились. А по истечении трёх суток наши казармы были оцеплены и мы были лишены допуска в город. Наш полк был назначен в маршевые роты и отправлен в разные направления, как не благонадежных солдат. Они называли нас «Большевистский полк».
Это цитата сообщения Appassionata Оригинальное сообщение
Иверия, храм Светицховели
“Недалеко от берега Куры высится, как утес, собор Животворящего Столпа – Светицховели. Там находится величайшая святыня Грузии – хитон Господень. Мцхета – древняя столица Грузии. “Мцехата” означает ... милость Божию. В духовном плане Мцхета и по сей день остается столицей Иверии, а ее собор Светицховели – троном Божества”
...есть неразгаданная тайна,
в прекрасном имени твоем –
оно пленит необычайно
осенним солнечным дождем,
как словно листья золотые
скользят дыханьем тишины,
напоминая о Святыне
Хитона Божией Любви.
Это цитата сообщения ИНТЕРЕСНЫЙ_БЛОГ_ЛесякаРу Оригинальное сообщение
Тель-Авив и его достопримечательности
Это цитата сообщения klari126 Оригинальное сообщение
Дорога из Тель
Прокатимся по израильской земле с юга на север.
Начнём наше путешествие с Тель-Авива.
Это цитата сообщения Арина_Солнце Оригинальное сообщение
Рукописный памятник древнерусского певческого искусства - Супрасльский Ирмологий.Антифоны Великой Пятницы.
|
Это цитата сообщения Appassionata Оригинальное сообщение
Иверия, храм Светицховели
“Недалеко от берега Куры высится, как утес, собор Животворящего Столпа – Светицховели. Там находится величайшая святыня Грузии – хитон Господень. Мцхета – древняя столица Грузии. “Мцехата” означает ... милость Божию. В духовном плане Мцхета и по сей день остается столицей Иверии, а ее собор Светицховели – троном Божества”
...есть неразгаданная тайна,
в прекрасном имени твоем –
оно пленит необычайно
осенним солнечным дождем,
как словно листья золотые
скользят дыханьем тишины,
напоминая о Святыне
Хитона Божией Любви.
Вечер. В одной из живописных рощ, каких немало на границе Курской и Воронежской области, в лагере N-ского артиллерийского дивизиона после учебного дня оживлённо и весело. У палаток взвода управления это оживление чувствуется как-то особенно. Разведчики с телефонистами, не смотря на сумерки, продолжают усердно забивать «козла» на высадку. Их голоса и задорный смех звонко разливаются по роще. У штабной палатки на опушке, на окраине рощи, снуют посыльные, офицеры и старшины. А у курилки собрались топографы, и под дымок ядреного солдатского табачка ведут разговор о сегодняшней глазомерной съёмке местности. Молодой худенький солдат Шевченко, виновато улыбаясь, пытается оправдаться в неудачной привязке, сетуя на то, что у него неважный глазомер и не такое зоркое зрение, как у его товарищей.
– Плохо получается у меня «на глазок». Когда работаешь – кажется, что всё ладно, а закончишь и проверишь - самому тошно становится. А вот с приборами я, товарищ старший сержант, чувствую себя гораздо уверенней.
[показать]
Действительно, приборами Шевченко владеет в совершенстве, и любые топографические задачи решает в уме. Обожает он математику и мечтает после службы поступить в университет на матмех. В школе, бывало, на контрольных по алгебре или геометрии он первым решал самые трудные задачи и под завистливые взгляды товарищей досрочно сдавал работу. Особенно хорошо ему давались задачи по геометрии с применением элементов тригонометрии. И даже здесь, в армии, он не забывает о своем увлечении, и свободное время посвящает учебнику по аналитической геометрии. Товарищи порой подтрунивают над ним, но все же относятся к нему с уважением и переживают за маленькие неудачи.
– А ведь товарищ старший сержант говорил, что у нас есть хороший инструмент, и с ним мы и привязку и другие задачи всегда делали без ошибок. И вы еще сами говорили, что на передовой с таким инструментом работали даже под огнём, когда и голову боязно было от земли оторвать.
– Это всё так, Шевченко, я с вами спорить не собираюсь, – рассудительно молвит комвзвода,- А вот глазомер вам всё-таки полезно развивать, и делать это упорно и, по возможности, каждый день.
И, немного подождав, продолжает таким же неспешным тоном:
– Глазомер - это, брат, великое дело. В соё время сам Суворов, да и адмиралы наши Ушаков и Нахимов большое значение придавали этому качеству. И сейчас глазомеру следует уделять немало внимания, особенно нам, артиллеристам. Я вам давно хотел рассказать один весьма поучительный случай из моего фронтового прошлого.
Он замолчал, присел, оперевшись локтем о колено, закурил папироску, и, оглядев нас и убедившись, что все его слушают, начал свой рассказ.
- Как сейчас помню, наша дивизия после форсирования реки Прут вышла за речку Жижиа. Есть такая река в Румынии, летом она почти вся пересыхает. Так вот, за этой рекой на высотах, недалеко от города Яссы, и остановилась наша дивизия и заняла оборону. Немцы, немного оправившись от полученных ударов, попытались снова нас отбросить за Прут.
Стояла жаркая, как говорят фронтовики, лётная погода, и в августовском небе не было ни облачка. Немцы бросили на нас авиацию, свою и румынскую, подтянули свежие танковые эсесовские части и особые румынские полки.
День и ночь мы не смыкали глаз, отбивая атаку за атакой. Батареи зачастую вели огонь прямой наводкой. Мы все, включая разведчиков и связистов, держали оборону вместе с пехотой, а порой и вовсе оставались одни, и вели автоматный огонь вместе с нашими батарейцами. День и ночь горели подбитые немецкие танки, и чёрный дым подолгу висел в воздухе, слабо разгоняемый редкими дуновениями ленивого южного ветра.
На десятые сутки противник окончательно выдохся и перешёл в оборону. Наступило затишье. Нас отвели на передышку во второй эшелон недалеко от переднего края, и мы занялись повседневной боевой подготовкой.
Командный состав дивизиона был вызван на сборы в распоряжение начальника артиллерии дивизии, и в дивизионе оставался лишь один начальник штаба и замполит. Каждое подразделение занялось отработкой своих обязанностей согласно боевому расписанию. Мы, топографы, привели в порядок своё хозяйство, и, получив новые карты, приступили к решению
Это цитата сообщения more_cveta Оригинальное сообщение
Наш Питер
Фото 1. Продожение наших прогулок по Питеру.
Замечательный пастырь, счастливый дедушка, популярный блогер, любимый писатель, радостный, веселый, остроумный человек. Священник Александр Авдюгин, настоятель храма-часовни святых Богоотец Иоакима и Анны в честь погибших шахтеров города Ровеньки Луганской области, недавно приезжал в Москву, чтобы принять участие в работе форума «Вера и слово»
АЛИСА СТРУКОВА | 06 ОКТЯБРЯ 2014 Г.
Источник: http://www.pravmir.ru/protoierey-aleksandr-avdyugi...-eto-eksklyuziv/#ixzz3RGl1oL4N
– Отец Александр, что в Вашей жизни книга, слово, литература?
– Книга? Знаете, когда я слышу слово «книжка», то мне сразу вспоминается «скачет сито по полям, а корыто по лугам» – те стихи, которые мне читали в детстве. Всегда рядом со мной была книжка, и так до сегодняшнего дня, когда все в электронном виде печатают и читают.
Для меня книга есть то, чем я жил и живу. И священником сделала меня именно книга. Однажды на проселочной станции в Белгородской области я встретил «литературного священника». Он был одет в рясу, что было странно в те годы, но в руках он держал журнал «Новый мир». В то время «Новый мир» начал публиковать Солженицына и прочих авторов, имена которых в недавнем прошлом и произносить было опасно, не то что читать. А тут священник с популярным, «диссидентским» журналом! Для меня это было поразительно.
Познакомились мы с батюшкой, и я от него не отставал, спрашивал обо всем. Через некоторое время после нашего знакомства отвез меня этот священник в возрождающуюся Оптину пустынь.
– А можно ли говорить о связи времени и словесных форм? В древности была эпоха эпоса, богословской поэзии, потом – время поэмы, романа, пьесы. Появление интернета, блогов влияет на новые форматы литературы? Когда Вы начали писать, то думали о стилистической форме?
– Я вообще
ВОТ ТАКИЕ СИТУАЦИИ ВОЗНИКАЮТ НА УКРАИНЕ.
________________________________________________Рассказ
В храме по вечерам – тихо. Горит лишь одна лампадка у распятия, а в левом углу, где стоит поминальный стол, как всегда скребется церковная мышь, которую отец Федор, после долгих попыток ее извести, признал приходской тварью и приказал «не чипать».
Так было всегда.
Последние четыре года батюшка, каждый вечер объезжал на своей инвалидной коляске храм, прикладывался к иконам, наизусть вычитывая молитвы на сон грядущий. Дело в том, что он – почетный настоятель прихода, а службу правит и церковным хозяйством занимается уже молодой священник, воспитанник отца Федора. Годы служения у почетного настоятеля не простые были, многое пришлось за веру и верность претерпеть. На здоровье сказались времена, когда священника за человека не считали, издевались, да преследовали. Хотя и сегодня, правая рука у отца Федора, былую силу и крепость помнит, а вот левая, вкупе с ногой, работать и ходить отказали.
Горевал священник изначально, что литургию служить полноценно не может, да прихожане успокоили своей нескончаемой чередой к исповеди, да посоветоваться.
Все было бы к завершению жизненного пути отца Федора благополучно, размеренно и знакомо, да вот беда, война нагрянула. Устроил лукавый пляску в крае шахтерском, да не просто искушениями жизненными, а снарядами, бомбами, ракетами, блокпостами и рьяным озлоблением друг на друга.
( Свернуть )
Даже когда снаряды над храмом курсировать начали, когда сыпались стекла с окон соседних хат и домов, когда минометная мина взорвалась в церковном дворе, ранив церковного сторожа, и в его большом селе остались только, сидящие по подвалам, старики и старухи, священник о мире Бога просил, да о погибших молитвы возносил.
Вот и сегодня до обеда грохотало недалече, в стороне большой автотрассы. Затем стихло. Батюшка изначально даже приободрился немного, да вскоре понял, что не к добру эта тишина, когда с улицы ни звука. Даже собаки голоса не подавали и храмовая дверь за полдня так ни разу и не скрипнула.
- Господи, вот так к концу дней своих и узнаешь, что такое «зловещая тишина» и «давящая пустота», - подумал отец Федор, перекрестился да и поехал к себе келью, которая рядом с храмом в бывшей сторожке располагалась.
Не удалось священнику добраться до своего маленького домика. Гость помешал. Да еще какой! Таких на приходе отродясь не бывало.
Прямо у церковных ворот, прогрохотав гусеницами, подняв облако пыли, остановился военный бронетранспортёр с двумя белыми полосками на броне.
- Украинская армия – произнес про себя отец Федор, развернул коляску и покатил навстречу вылезавшему из военной черепахи офицеру. То, что это именно офицер, священник не сомневался, хотя на новых формах рассмотреть звездочки на погонах издали не возможно. Властность и начальственность сразу видна, да и немалые годы армейские себя выдают и манерой, и взглядом. Даже говорить ничего не надобно…
- И зачем же ты, воин,