Тлеющий уголек. Его мерцание уже не согревает, но всё ещё хранит в себе память о прошлом: ярком и мимолетном, таком обжигающем и прекрасном. Он скоро умрет. Но его согревает то, что прожил он жизнь свою ярко, что передал свое тепло в вечность, а вечность по своим законам не забудет его. И он ждет своего часа. Горячий, он знает, что станет холодным, что тепло жизни уйдет из него, постепенно забирая жар его сердца. Но это потом. А сейчас он еще пытается насладиться последней минутой, и в память о прошлом он собирает свои последние силы, чтобы вспыхнуть в последний раз. И он вспыхнул ярко и ослепительно. А затем необъятная и леденящая тьма захватила все в свои руки, поглотив все то, что когда-то грело. И тьма правила миром.
Нежное сердце розы
Разорвано на лепестки.
Река поглощала слёзы
И приступ чёрной тоски.
Рука, что на розе гадала,
Махала вслед кораблю,
Другую потом обнимала,
А губы шептали: "Люблю".
Вновь пальцы искали ответа,
Терзая нежный цветок,
Бросая голую ветку
Во временной поток.
А сердце реки страдало,
Понять оно не могло:
Зачем же рука искала
Того, что ей знать не дано?
Сердце знает, когда его любят.
Ему не нужны слова.
Любовь никогда не губит,
О ней говорят дела.
Холодными пальцами смерти
Ответа не ищут в любви.
Живое слушает сердце,
Как другое сердце стучит.
В ответах рука сомневалась,
Срывая цветок за цветком.
А сердце реки разбивалось
О сердце людское со льдом.
Очарование весны лилось в комнату из раскрытого окна. Утро было нежным и обещающим. Солнце мягко обнимало комнату своими лучами. Свежий воздух наполнял легкие свободой. Смятая постель еще хранила в себе тепло ночи и дурманящий запах сна. На столе остывал крепкий кофе. Аппетитные булочки красовались своими поджаристыми боками. И только еще неостывшее тело, мерно покачиваясь, говорило, что день для него уже не наступит.
Байрон Дюкей сидел за восьмиугольным столом с зеленой крышкой. Справа от него высились столбики фишек для покера — красные, белые и синие. Слева стояла маленькая тележка с бутылками виски, дюжиной чистых стаканов, сифоном с содовой и большим сосудом, доверху заполненным ледяными кубиками.
Сидя в одиночестве, Байрон Дюкей забавлялся с колодой карт. Тонкие, с ухоженными ногтями пальцы перетасовали карты и приступили к некой загадочной игре, походившей на «солитер» или на гадание. Одна за другой открывались карты, при этом красивое аскетическое лицо игрока сохраняло полную невозмутимость.
В огромной квартире царила тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом карт. И вдруг еле слышно щелкнула дверь; она находилась вне поля зрения игрока, поэтому он громко и дружелюбно произнес:
— Кто бы это ни был — входите.
Он ожидал приятеля и партнера по игре. Но человек, появившийся перед ним, пришел сюда явно не для карточной игры. Он был невысок и удивительно тощ, одет в грязноватые серые брюки и белую рубашку с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. Длинные песочного цвета волосы были взлохмачены. Блеклые глаза горели отчаянием. В правой руке он сжимал внушительных размеров нож.
Байрон Дюкей не попытался подняться из-за стола.
— Что вам угодно? — спросил он.
Незнакомец помолчал и, настороженно оглядевшись, осведомился:
— Мы одни?
Может, это было опрометчиво, но Дюкей кивнул.
— Ладно, — произнес незнакомец. — Не делайте глупостей, и я вас не трону.
— Что вам угодно? — повторил Дюкей. Голос его прозвучал еще спокойнее.
Юноша снова оставил вопрос без ответа и оглядел комнату, как бы раздумывая, не понадобится ли ему здесь что-либо. Он заметил рядом с локтем игрока бутылки, и взгляд его оживился.
— Неплохо бы выпить, — сказал он.
— Присядьте, — предложил Дюкей, — я вам налью.
Незнакомец выбрал место напротив игрока. Правую руку он держал над крышкой стола: шестидюймовое лезвие блестело на зеленой материи, будто алмаз на бархате.
— Что будете пить? Бурбон? Шотландский виски?
Юноша заколебался, как бы удивляясь тому, что имеется выбор.
— Бурбон, — проговорил он наконец. — Побольше и со льдом.
Дюкей молча приготовил напиток, затем подвинул его в сторону незнакомца, который принял его левой свободной рукой. Сделав большой глоток, незваный гость передернулся.
— Мне нужны деньги и ключи от машины, — произнес он. — И кое-какая одежда.
Вопреки ожиданиям игрок не торопился исполнять приказание.
— Это не похоже на обычный налет, — промолвил он.
— Вот именно. — Молодой человек снова отхлебнул из стакана. — Слышите? Пошевеливайтесь!
— Кстати, кто вы такой? — спросил Дюкей, меняя тему разговора.
— А это, черт подери, вас не касается...
— Должно быть, вы Рик Мэйден?
На губах незнакомца мелькнула улыбка гордости.
— Видно, вы слушаете новости, — заметил он.
— Иногда, — кивнул Дюкей.
— Ну да, я Рик Мэйден. На прошлой неделе порезал в баре двоих. Мою подружку и ее нового приятеля. Через пару дней меня поймали, но вчера утром я удрал. — Он усмехнулся. — Потому что сумел раздобыть себе другой нож.
— Вы не против, если я выпью за компанию? — спросил игрок, потянувшись к графину.
В ту же секунду Мэйден, отставив недопитый бурбон, хлопнул по столу левой рукой.
— Еще чего! — едва не выкрикнул он. — Я сказал: мне нужны деньги, вот и гоните их!
Дюкей замер, но не подчинился.
— Давайте-ка обговорим это, Мэйден, — начал он.
Правая рука собеседника приподнялась над столом, лезвие беспокойно дрогнуло в пальцах.
— Слушайте, мистер, — медленно произнес он, — или вы сделаете, как я хочу, или я вас порежу, как тех, других...
Дюкей не дрогнул.
— Сидите спокойно, Мэйден, — приказал он, и юноша повиновался. — Прежде чем вы решитесь «порезать» меня, будьте любезны выслушать...
Казалось, Мэйден почувствовал в этих словах нечто опасное. Он сидел не шевелясь, нож замер в руке.
— Прекрасно. Итак, проанализируем ситуацию, мистер Мэйден. Мы располагаемся за столом, как раз напротив и примерно в шести футах друг от друга. У вас — нож, у меня в данный момент нет оружия, но зато имеются кое-какие соображения. Что мне делать, если вы решитесь применить силу? Конечно, я постараюсь защититься. А знаете как? При малейшей вашей попытке подняться со стула я опрокину на вас стол — в успехе я уверен. Может, вы и помоложе, Мэйден, но, как видите, я вдвое крупнее вас. Вот таким образом завершится первый этап нашего единоборства: вы очутитесь на полу, а стол сверху. Или, если мне не повезет, вы окажетесь у противоположной стены. Улавливаете мою мысль?
Несмотря на бушевавшие в нем подозрительность и злобу, юноша завороженно кивнул.
— Перейдем ко второму этапу: обратите внимание на стол позади меня, Мэйден. Полагаю, вы догадываетесь, на что я намекаю, — с того места, где вы сидите, эта вещь хорошо видна. Я использую ее для разрезания писем, но вообще-то это турецкий кинжал... Дальнейшее ясно, не так ли? Я хватаю кинжал, и мы уже на равных — согласны, Мэйден?
Грабитель не сводил с игрока глаз. Когда Дюкей сделал паузу, он молча облизал губы.
— На этом со вторым этапом покончено,
Холод постепенно подкрадывался к самому сердцу. Миллионы маленьких ледяных иголок жгли тело не тем теплом, которое согревает. Холод медленно захватывал все новые и новые территории владения, постепенно побеждая живое тепло тела. Тепло… Огонь… Это все теперь казалось недостижимым и очень далеким. Разум отказывался верить в то, что тьма может быть такой белоснежно – непорочной. И тем не менее реальность доказывала обратное. Каждый шаг был шагом в тьму, в холод. Шаги, приближающие тело к смерти, к тлену. Ноги подкосились, отказываясь продолжать этот бессмысленный бег в никуда. Какой странный жар - жар льда, такой же сильный как огонь, но оставляющий совсем другие следы. Взор искал огонь, искал тепло. Но видел только белый бескрайний простор тьмы. И в ней был огонь, но не привычный огонь. Огонь тьмы – бело - синее пламя, которое обжигает, но не теплом, а холодом, горит, но не греет, светит, но не освещает. Обжигающе – ледяной огонь, забирающий тепло из живого. И тем не менее такой красивый, искрящийся огонь состоящий из мельчайших снежных чешуек, пушистых и жестоких. Тьма никогда не была и не будет черной. Быть черным значит быть противоположным белому, быть противоположным полному отражению, то есть полным поглощением. Это не тьма. Тьма – это полное отсутствие света. А раз нет света, то нет и цвета. Тьма – это неизвестность. Просто неизвестность… Странные рассуждения на тонкой границе жизни и смерти. Но разум не в силах был думать об огне, о поисках тепла, да в принципе и об этой границе. Не было вопросов: Почему? Зачем? Не было рассуждений о несправедливости мира и жестокости жизни. Такой ход мыслей был непривычен, а потому непонятен и не принимаем. Не в силах больше думать о поисках огня, оставив всякую надежду на спасение от холода и отказываясь принимать близкую смерть, разум пытался найти утешение в мире фантазий и рассуждений. Если реальность убивает не принимаемой безысходностью - ум создает свой новый мир. Безысходность не становится безвыходностью. В этот момент происходит изменение взгляда на привычные вещи или создание мира полноценных иллюзий. Красивая сказка - для каждого своя. Прочный кокон в людской жизни. Погребенные живые трупы… Один и тот же путь, ведущий в никуда человеческий разум. Рабы собственных иллюзий, боящиеся встречи с реальностью, и потому отказывающиеся принимать и понимать не только окружающее, но в конце концов и самих себя… Холод жег все тело. Тьма ослепляла, и от нее начинали болеть глаза. Она была везде – бескрайнее белоснежное полотно, чуждающееся тепла. Тьма, несущая с собою смерть и неизвестность. Вдруг в голове высветился ярким огнем вопрос: а знал ли Сын Зари, когда отказывался от света, что неизвестность – это ад?
Начало нового пути всегда таит в себе неизвестность. Так теперь стало. Но так не было раньше. Идеальный мир с идеальными ангелами, идеально устроенной жизнью различных существ, и неизменностью власть держания. Четкая иерархия: Он- суть жизни, сама жизнь, Идея, Слово, Созидающий, имеющий много имен, многогранность которого описана в Его книге; они- его бесчисленные творения, со своими талантами, своей спецификой, выбирающие путь света; Его Дыхание Жизни, обитающее как отдельная субстанция; и Сын, рожденный духом, но имеющий материальную оболочку. Сын? Бог был Отцом. Вездесущность и Всеведущность – суть Отца. Мать – неизвестна, потому что она и есть Неизвестность, никогда не освещаемая светом Своего Мужа, но обитающая всегда в тесном соседстве с ним, несущая в себе неизменную тайну, скрытую от самого света и лишь поэтому называющуюся тайной. И имя Матери – Тьма. Никто и никогда не видел и не увидит ее поистине божественную красоту. Счастье насладиться ее красотой имели только трое: ее Муж, ее Сын и он.
Первый Ангел стоял на одной из планет и смотрел на рассвет. Ярко – алое пламя завораживало его своей красотой. Ангел думал…
- Господи, Твое творение прекрасно. А что если это красивое зарево превратить в самостоятельную субстанцию, чтобы можно было наслаждаться им тогда, когда захочешь?
- Я могу создать огонь… Но доставляя радость одним, он будет забирать жизнь других, а потому будет не вечен… Нет, я не буду создавать огонь, потому что он принесет с собою боль. А я не хочу, чтобы хоть одно существо, созданное Мной, страдало. Твоя идея без сомнения красива, но помни, ты несешь огромную ответственность за каждое свое действие и за каждую свою идею, воплощенную в реальность. Ты – самое совершенное, самое красивое и самое мудрое Мое творение, поэтому ты руководишь всеми ангелами. Я постоянно удивляюсь тому, насколько богата и разнообразна твоя фантазия, способная
