Усну на миг и мне приснится
Картин невымышленных ряд:
Костры далёких инквизиций
В нас до сих пор ещё горят.

Их языки – в огне сомнений…
На этом жертвенном огне
Сгорали толпы поколений,
Сгорали и горят при мне.

Горят учёные, поэты,
Не отыскав своих опор.
О, сколько их ушло за светом
И не вернулось до сих пор.

При нас они уж не вернутся, –
Спаситель проклят и распят! –
Их души, как родник, пробьются
И жажду света утолят.

Мне снилось, как сжигали ведьму
На очистительном костре,
Она пыталась мне поведать
Святую правду, как сестре.

И задыхаясь в дымном чаде,
В свет превращаясь от огня,
Она пеклась не о пощаде,
Она молилась за меня.

…Росток упрямый вместо грунта
Асфальт взрывает, чтоб зацвесть,
В нём атом от Джордано Бруно, –
Пусть хоть один, но всё же есть.

Есть и во мне упрямый атом,
От женщины с того костра,
Она – не ведьма: всем распятым,
Сожжённым всем она – сестра!..

Пускай пройдут тысячелетья –
Но, в безысходности слепой,
Мечась меж пряником и плетью,
Толпа останется толпой.

Дай хлеба ей, вина и зрелищ,
И ей плевать, ей всё равно,
Что там, на площади горело –
Живая плоть или бревно.

Прикажет Ирод, и младенцев
Толпа готова растоптать,
Как будто нет ни в ком там сердца,
И никого не ждёт там мать.

Как будто там – в толпе – не люди,
А дикий рой безмозглых ос;
Толпе всегда милей Иуда,
Чем Бог-бессребреник – Христос.

Толпе не нужен Бог! Как стаду,
Ей нужен только лишь пастух, –
Тот, кто, не ведая пощады,
Глаз не смыкает на посту.

Вольготней стаду, нет сомненья,
Когда, как пыль, из пастуха
От чуть заметного движенья
По ветру сеется труха.

Ещё милей, коль на пригорке,
С закуской свежею, чуть свет,
Пастух, забыв о стаде, с «горькой»
Ведёт беседу тет-а-тет.

Уговорить бутылку просто,
Не то, что мужнину жену,
Стакан – не больше, чем напёрсток,
Бутылка – просто дробь слону.

И кнут – уже не кнут: всего лишь
Крутой пастуший атрибут, –
И ноздри будоражит воля,
И даже овцы прочь бегут!..
Все побежали, разбежались

Куда глаза глядят и, вот,
По-скотски досыта нажрались
Спьяна подаренных свобод.
Куда бежать? Конечно, к Богу:

«Дай отпущение грехов,
Не ту мы выбрали дорогу,
Не тех позвали пастухов;
Прости нас, Господи, помилуй,

Мы по рождению чисты,
Но, коль сошлись с нечистой силой,
В том виноват, Отец и Ты;
Куда смотрел, кому доверил

Тобою созданных детей,
Ведь, люди – это те же звери,
Когда в них искры нет Твоей.
Так дай нам каждому по ложке,

Как лекарь снадобье даёт,
Того, что нас с кривой дорожки
На путь спасенья приведёт.

Спаси нам души, как спасает
Сердца инфарктные хирург,
Когда живую плоть кромсает
Он, словно глину Демиург!»

Молчит Господь…
Душа – не сердце.
За душу надобно судить,
Как плоть, от чистого младенца
Её нельзя пересадить;

Нельзя с её живого лика
Стереть морщины, как с лица.
Её ничтожность и великость –
Людей заслуга иль Творца?

Как вызревающее семя,
Душа итожит жизни путь,
В живой кристалл, прессуя время,
В спираль закручивая суть.

И как единственную ценность
Земной не знающей цены,
Я душу вынесу на сцену,
Чтоб были шрамы все видны,

И Высший Суд замрёт, увидев
Души истерзанную плоть;
Из-за кулис небесных выйдет
И успокоит всех Господь:

Он приговор, как гром, обрушит,
И словно отсылая в Ад,
За то, что не жалела душу,
Мне повелит идти назад.

И я вернусь на эту Землю,
Вернусь, чтоб снова не щадить
Своей души живое семя,
Вернусь – не умирать, а жить!

…За поколеньем поколенье
Ложимся волнами в степи,
Мы все – разрозненные звенья
Одной неведомой цепи.

Что с нами было и что стало,
Чем и когда себя спасём –
В узорах тайного кристалла
Храним мы память обо всём.

И если снова окропила
Земные судьбы кровью ложь,
знай, «Будет только то, что было,
А что