Вся лазурно-пурпуровая,
Не чужая и не новая.
Не земля обетованная.
Не привычная, не странная.
Обретённая забвением,
Одарованная гением.
Испещрённая оврагами,
Изуродована сагами.
Не святая, не гулящая.
Но живая, настоящая.
Птичьим криком пробуждённая.
Вечно заново рождённая.
Говорящая о Вечности
По законам быстротечности.
В славе до уничижения.
Не в покое. Не в движении.
Светом мысли сотворённая.
Тьмою дел заговорённая.
То бессонная, то спящая.
В небесах во сне парящая.
Увлекаешь в бездну самую.
Как познать тебя, душа моя?!
[700x393]
[показать]
[показать]
Не взывай к небесам, - ты небо!
Твои слёзы - роса рассвета.
Не кричи и не жди ответа,
Коли жил, а у жизни не был.
[604x489]
В раю – зима. И это неизбежно.
Как стая птиц, укрывшись облаками,
Лелеем вереск на равнине снежной.
В раю – зима. Укрыты сны снегами.
Там ждут чудес. А мы взираем робко:
Ведь знаем, как бывает с чудесами…
Останутся ли так просты и кротки?
Там ждут чудес те, что творят их сами.
В раю – зима. В круженье непорочном
Кристаллы слов опустятся на землю.
И те, что ждут в предчувствии полночном,
«в раю – зима» напишут, небу внемля.
[384x504]
Моя колыбель - на осколке звезды.
Вечер, и мало света.
Когда-то там к небу тянулись сады,
Просто слова поэта
Сливались с дыханием, к цели стремясь,
Силу свободы славя.
Но кто-то посмел в безымянный час
Их на Земле оставить.
Он взял с собой свитки и всё описал,
В тлен обращая Вечность.
Не ведая зла, слово жизни познал.
(Слово – река. Беспечность!)
Он сам в эту книгу начало конца
Внёс омертвевшим слогом.
И чтили народы того мудреца,
Даже считали богом.
Твоя колыбель - на осколке звезды.
Слово живое – ближе.
Из свитков коры не взрастают сады.
Вечность с тобою дышит.
[640x493]
Сотворённая светом без имени,
Вознесённая третьей к престолу.
Повествуешь снегами и ливнями,
По религий бредя частоколу.
Опоённая музыкой памяти,
Непонятной зачитанным душам.
Помогаешь в безмолвие кануть им.
И взываешь к однажды уснувшим.
Пролетели века столкновения
Незаметно для странников песни.
Пусть симфония в вихре затмения,
С наступлением яви воскреснет.
С милым иду по реке.
Смыло следы на песке.
Смолы бегут как вода,-
Смело ступаем туда.
С малой упавшей звезды
Смоет забвенье следы.
Сменит воскреснувший день
Смерти бессильную тень.
Хозяин решил придержать своих псов,
Притопнув трёхглавым ногою.
На тени уже не набросить оков, -
Их манит долина покоя.
Колышутся в такт порождённым словам,
Что вяжутся в цепь узелками.
И, лишь, безучастно глядит Авраам,
Как волхвы снуют меж рядами.
Но – к трапезе звоны, накрыты столы.
Дарители песни явились.
И, смытые в Лету, остатки смолы
В елейную речь обратились.
Пороги приподняты, солнце встаёт,
Возносятся руки к святыне.
Осанна!.. Лишь ветер траву у ворот
Ласкает в пустынной долине.
Не иди по моим следам,
Не ищи в них разгадку,
Коль не веришь моим слезам,
И речам моим сладким.
Не следи за моей судьбой,
Не пиши манускрипты.
Я бросаюсь в любовь как в бой,
До сошедших в Египте.
Не пророчь за моей спиной
Лжесвидетельством злата.
Если хочешь, пойдём со мной,
Брось одежды прелата.
[604x453]
Now, I opened last door. It’s so easy.
But I lost all my keys in the haze.
The remainder of tierces makes breezy
All my life on the man's seventh maze.
Take French leave. No, I can’t. Look around
All this reticence mist - not for me.
Bach, the sea, one more step on the ground –
All I take for my trip to be free.
Is this sadness, affection? I don’t care.
Only fragments of chains on milestones.
Midas, I'm not your wife. Are you scare?
Bona Dea watching you hears your groans.
Она писала, а мир за окном менялся. Она писала, а мир преображался на глазах: появлялись новые оттенки, запахи, звуки, движения, чувства. Она слушала, слышала и внимала. Она растворялась в пространстве, в то время как люди вокруг стали замечать и воспринимать посланников как волшебную, но естественную реальность своей жизни. Чем прозрачней становилась её оболочка, тем больше ощущалась связь и целостность всего и всех в её мире, тем сильнее и вдохновеннее звучала мелодия гармонии и любви.
Она летала, и никого уже это не удивляло, - ибо таков её мир.
Он был странником и однажды взял в руки перо и обрёл свой мир. Она услышала призыв его вдохновения и стала его музой.
Он писал, и мир преображался. Не зная времени и пространства серебряные лучи гармонии тянулись к его сердцу.
[450x338]
Всё чаще вас встречаю,
Всё чаще узнаю.
Свершилось! Всё прощаю
И миру отдаю.
Ах, странники! Ах, дети!
Смеётесь? Вы правы.
Попались снова в сети
Придуманной любви.
Коснитесь с укоризной
Прошедших полых дней.
Разбросаны по жизни
Наивностью своей.
Красивыми словами
Не зачеркнуть ваш плен.
Но что случилось с вами,
Сошедшими со стен.
Молчите вы, взывая
Ко жрице тишины,
У самой двери рая –
Придуманной страны.
Коромысло через плечи
Утомлённых берегов.
Я забуду этот вечер
И закрою на засов.
В уголке под образами
Кружева плетёт сестра.
Над седыми волосами
Тень купальского костра.
Конь стреножен, бродит в стайне,
Кличет волю погостить.
А на печке сонно чайник
Колыбельную свистит.
Во дворе дорожки пахнут
Свежескошенной травой.
Кинь, сестрица, полно чахнуть,
Уж намаялась с лихвой.
За тобою по макушкам
Тихой рощи я брела.
Да вспугнула колотушка
На околице села.
Оглянулась: ты далече.
Догнала одну лишь тень.
Сердце бьётся всё сильнее. Страх завладел каждой клеточкой его естества. Скорее, скорее! Тропинка раненой змеёй извивается под ногами. Нет никаких мыслей, нет чувств, - только инстинкт: убежать, спрятаться, укрыться…
Ну вот, наконец, долгожданная дверь. Он уже чувствует дыхание за его спиной, но спасительный проём так близко. Едва переступив порог, он с грохотом закрывает дверь, наваливаясь на неё всем телом, и тщательно запирает её на засов.
В который раз ему удалось укрыться в своём прибежище, чтобы прислушиваясь, не спускать глаз с запертой двери. И снова, как и прежде, за дверью – тишина.
И ещё одно мгновение, и ещё один день, и ещё одна Вечность. Одиночество не причиняет боли до тех пор, пока страх не отпустит свои железные объятия. И он сидит неподвижно без сна и покоя, до исступления вглядываясь в безмолвное постоянство дверного замка. Но когда он перестаёт слышать биение своего сердца, непреодолимая тоска снова зовёт его в путь.
Всё повторяется снова и снова, как на затёртой грампластинке. Но в этот раз страх не отпускал слишком долго, и тоска, которая пришла вслед за ним превратилась в настоящую пытку. И, вдруг, он услышал тихий стон за спиной. Может это разыгравшееся воображение, или обострённое чувство тоски? Он оглянулся и… в ужасе отпрянул к двери. На него смотрело бесчисленное множество повторяющихся гримас какого-то безликого полуживого чудовища. Оно смотрело на него взглядом загнанного зверя. Кто это?
Несколько бесконечных мгновений они в оцепенении смотрели друг на друга. Но когда он взглянул в глаза этой твари, его осенила страшная догадка. Это чудовище – он сам! Боясь преследующей его неизвестности открытого мира, он никогда не поворачивался спиной к двери. Оказывается, противоположная стена его тесного прибежища состояла из множества маленьких зеркал. И теперь, оказавшись лицом к лицу со своим наибольшим страхом и решившись заглянуть ему в глаза, он почувствовал, как его наполняет доселе неведомое ему ощущение свободы и решимости.
Но тут раздался стук в дверь. Он подошёл, прислонил ухо к замочной скважине и услышал уже такое знакомое дыхание. Немного постояв в нерешительности, он ещё раз взглянул через плечо на своё отражение, потом, взявшись за дверную ручку тихо спросил:
- Кто там?
- Твоя душа, - произнёс такой же голос за дверью.
Обретший свою душу, он преобразился и наполнился смыслом бытия. И только его душа помогла ему понять происхождение его вечного чувства неизбывной тоски и желания вечного поиска, которое заставляло его снова и снова отправляться в путь.
Но теперь жажда познания заставила его снова обернуться к зеркальной стене. Он положил ладонь на холодную гладкую поверхность и почувствовал, как она немного подалась назад. Оказывается, зеркала скрывали за собой дверь. Он непринуждённо открыл её и вошёл в ещё одну такую же маленькую комнатушку, как и та, в которой обитал он сам.
Никакая маска не скроет суть души, вместилищем которой являюсь я сама.
Я знаю все ответы для себя, но иногда боюсь принять их сразу.
Принимая знания по капле, обретёшь жизнь и молодость.
Закон парности равен закону вовлечения в новом мире. Главное - видеть.
Поэзия - это молчание в звуках.
Оригами - бумажное счастье в руках мастера, застывшее в ожидании ветра.
Смотри на то, что есть. Замечай, чего нет. Почувствуй трепет души. Это - и есть твой путь.
Всё имеет своё окончание для того, чтобы одни могли проснуться, а другие не успели уснуть.
Приходящее - спрашивает, уходящее - отвечает. Жизнь - не теорема. Абсолют.
Станешь ли ты вспоминать прошлое или задумываться о будущем, когда надо будет спасать настоящее?
Если хочешь, чтобы слово обрело силу, - не произноси его слишком часто.
Позволь себе отразиться в чистоте источника прежде, чем утолить свою жажду.
Постигая дуальность мира, вспомни, что она проросла из семени истины. Обрати цифры в образы.
Горная река спускается в долину, чтобы, по крупице отдавая себя свету, вознестись.
Когда ты рисуешь ступени чужими мыслями, твои ноги проваливаются в пустоту. Благословляй упрямство своей души.
Ощущение полёта, - как это всё-таки прекрасно! Как хорошо, освободившись от всех вязких условностей снова почувствовать себя на высоте. Переливаясь, мерцая, звёздное небо врывается в тебя и поглощает изнутри. И тебя уже нет. Есть только взгляд, который может видеть гораздо дальше горизонта. Потому что горизонта тоже нет.
На мгновение ослеплённая яркой вспышкой, ты на полном лету едва не врезаешься в огромную скалу. Бесконечное железнодорожное полотно тянется у самого обрыва. Нет ни перехода, ни моста. И тут ты понимаешь, Что тебя ослепило. Поезд. Он несётся безостановочно и неумолимо, как время. А здесь, совсем рядом с тобой, выстроившись в очередь медленно и покорно бредут люди. Безмолвные фигуры в белых одеждах пересекают дорогу стальному зверю. И, кто знает, кому повезёт больше: тем обречённым, которые попадут под колёса, или тем, кто, всё-таки, успеет пройти перед поездом только для того, чтобы камнем полететь вниз с обрыва. Но среди них есть те, кто, вероятно, очнувшись в последний миг, вспоминает о свободе и взмывает вверх.
И, вдруг, тебя, словно магнитом, потянуло в глубину этого тёмного пространства. Что это, - полёт по принуждению? И что ожидает там внизу?
Жёлтое, красное, белое и золотое... «Где я?»
Надвигающаяся неизбежность её, буквально, вытолкнула из сна. Свет уличных фонарей, пробиваясь сквозь балконные рамы, отражался на потолке и стенах просторной спальни немыслимыми фигурами. Всё складывалось, постепенно становясь на свои места.
Она, полежав ещё пару минут в каком-то немом оцепенении, медленно поднялась с постели и подошла к окну. Душно. Темнота ночи кипит какой-то потаённой страстью: «Хотябы глоток свежести!»
Неделя за неделей, месяц за месяцем. Сколько бессонных, застывших, словно воск, пролитый на холодную воду, ночей у неё за плечами!
Ветер, ворвавшись в открытую форточку, пронзал её как бесплотную дымку. Но это не прохлада. Это - одиночество. Часы мерно отсчитывают ход невидимых в темноте минут. Комната, как пустующая сцена, уставленная роскошными театральными декорациями. Но пьеса ещё не сыграна. Рука автора ещё, даже, не занеслась над чистым листом бумаги, чтобы впустить её в этот мир.
Она зажигает остатки свечей в канделябре и медленно погружается в прошлое.
Если бы прошлое было таким немым и неподвижным, как фотографии в альбомах! Если бы оно не заставляло сильнее биться сердце, подчиняясь необъяснимой тревоге и тоске. Тоске по невоплощённым мечтам и упущенным возможностям...
«Детство. Зима. Кружевной веер вьюги хлещет по щекам, пытаясь рассказать мне о жизни. Мать с отцом везут меня в санях. Уже вечер. Я лежу на спине, заботливо укутанная в одеяло. Они спорят. Слышу их голоса. Не хочу понимать, но каждое их слово проходит сквозь меня, словно игла, продевающая тонкий шёлк и тянущая за собою грубую нить. Эти слова стягивают меня. Не буду помнить! Слышу скрип снега под их ногами. Пусть лучше это станет моей колыбельной песней. Вижу снежные шапки, свисающие с усталых ветвей проплывающих мимо деревьев; сонные брызги света, отражающиеся в снежных сугробах. Вижу небо. Я у него на ладони.