Желаю Вам всегдашней радости в судьбе, желаю Вам всего того, что Вы желаете себе!
Желаю Вам одних счастливых дней в году!
Посвящается Екатерине Макушиной и ее «Лили»
Она была кораблем.
Нет, не так. Она была великим кораблем.
Легендой.
«Властительница океанов», красавица, сверкавшая темно-вороными, словно атласными, бортами, легко скользящая по морской глади.
Еще Она была «счастливым кораблем». Так прямо ее и называли.
Она появилась на свет, вместе со своей близняшкой, в далеком 1902 году. Их называли чудом современной техники, и, оправдывая свое прозвище, они, словно шутя, наперегонки пересекали «большой пруд» - Атлантику, весело отнимая друг у друга рекорды скорости.
У нее уже побывало несколько «хозяев». Она к ним относилась хорошо, да и не могла иначе – нрав у нее был веселый, добродушный. Но все ждала кого-то особенного, кому Она отдала бы весь жар своих четырех турбин.
Он пришел, когда началась Великая война. Один за другим сменялись тогда ее временные «хозяева»: они уходили от усталости, переживаний, стресса, болезней. А потом случилось страшное – погибла ее сестричка, потопленная глупостью своего «хозяина» и вражеской субмариной.
Она тихонько горевала в порту, когда появился Он. Легко взбежал на мостик, ласково потрепал ее по обшивке, поведал, как давно Он мечтал стать ее «хозяином».
Это была любовь с первого взгляда, обоюдная, преданная.
Вместе с ним они сражались в Великой войне, вместе с ним перевозили войска, укрывали раненных, сбегали от субмарин, уворачивались от торпед. И все им было нипочем: штормы, циклоны, туманы. Они стали единым, неразлучным целым: капитан и корабль. Непобедимым, неуязвимым, легендарным.
Кончилась война, и Она, счастливая и радостная, вместе с любимым хозяином, вернулась к своим пассажирам, играючи переплывая «большой пруд» и устанавливая все новые и новые рекорды скорости.
Так прошло целых одиннадцать лет. И все это время Она оставалась главной среди кораблей – «флагманом» своей компании, а ее капитан получал все новые и новые награды.
Но ничто не вечно под килем. И, после четверти века ее неоспоримого господства, появился новый корабль – больше, шикарнее, быстрее. Ему отдали флаг, и самые главные «хозяева» решили, что легендарному капитану место на главном корабле.
Ее любимого «хозяина» забрали. Она горевала и скучала почти так же, а может быть и сильнее, чем после потери своей сестрички. Скучал и Он, и когда мог, прибегал ее навестить, к плохо скрываемому неудовольствию новых капитанов. Их было несколько после него, но ей они были безразличны. Она их даже не запомнила. А может быть старела?
И вот настал час ее ухода. Это было большим и грустным событием: ее любили. Многие протестовали, даже президент самой могущественной страны в мире, но главные «хозяева» были неумолимы. А ей уже было все равно.
Когда ее провожали на слом, на берегу собралась огромная толпа: ее фотографировали, ей махали рукой, для нее играла музыка. А Она все ждала, печально
Адвокатской конторе
Стетсон, Дженнингс и Расселл
15 Броуд стрит, Манхэттен, Нью-Йорк
Дорогой сэр!
Довожу до вашего сведения, что в нашем распоряжении оказались документы, представляющие для одного из ваших основных клиентов большую ценность, и касающиеся известных событий недельной давности.
Они представляют собой заверенные подписями свидетельские показания нескольких лиц. Эти показания, в случае их разглашения, будут представлять огромный юридический интерес и вызовут большой общественный резонанс по обе стороны Атлантики с самыми неожиданными и непредсказуемыми последствиями.
Смею вас заверить, что в планы нашего клиента не входит предание огласке этих документов в течение 200 лет от даты написания этого письма. Документы будут храниться в одном из сорока трех филиалов нашей конторы вплоть до 19 апреля 2112 года.
Нами было получено указание сообщить вам, что единственным нарушением условий этого договора будет преждевременный, неестественный или случившийся при странных обстоятельствах уход из жизни лиц, список которых прилагается.
Остаюсь преданный вам
Айседор Блюменталь,
Главный поверенный адвокатской конторы Зонненшайн Нат и Розенталь,
Чикаго, Иллинойс.
19 апреля, 1912 года
В полночь Дин и Биссет заступили на дежурство на мостике, Лайтоллер, Питман и Лоу заняли места на корме и по каждому борту в качестве впередсмотрящих. Двое матросов сменились в «вороньем гнезде».
В небе зарождалась молодая луна, сверкали звезды. Океан был ласковым и спокойным как сонливый котенок. Но офицеры на мостике прекрасно знали, как обманчив Атлантический океан. С ним нужно держать ухо востро да зоркий глаз.
Капитан Рострон стоял на мостике. Предоставив Хоррэсу Дину вести корабль, он был задумчив, поглощен мыслями. Его пальцы в натянутых кожаных перчатках отбивали по поручням какой-то ритм. Ни одному из офицеров не хотелось прерывать размышлений капитана. На мостике было тихо, только слышались команды первого помощника, которые он отдавал рулевому и машинисту.
Так прошла ночь.
На рассвете впередсмотрящие заметили приближающиеся с запада два небольших крейсера.
Мгновенно вооружившись биноклями, Рострон и его офицеры с напряжением всматривались в горизонт. Наконец, Биссет воскликнул с облегчением, высмотрев вымпел на флагштоке:
- Два военно-морских крейсера Соединенных Штатов Америки!
- Ого! – проговорил Рострон. - Неужели это нас так встречают?!
На мостике появился Гарольд Коттэм.
- Сэр! Только что получил срочную радиограмму с использованием военного кода.
- Вы владеете военным кодом, мистер Коттэм?!
- Да, сэр, нас этому тоже обучали, но особой практики не было.
- И что же нам говорят? – с нетерпением спросил Рострон.
Офицеры повернулись к Коттэму.
- «Карпатии. Вместе с крейсером «Салим» получили приказ проводить вас в порт Нью-Йорка. На борту ли Майор Арчибальд Батт? Прошу ответить. Крейсер военно-морского флота США «Честер».
- Вы им сможете ответить, мистер Коттэм?
- Принимать нетрудно, но военный радиоприемник переводит маркониграммы с большими ошибками, так что им будет нелегко нас понять, иногда получается галиматья.
- Так, - у Рострона загорелись глаза. – Вместо ответа начните передавать им снова уточненные списки спасенных пассажиров первого класса. Как там мистер Брайд?
- Слушаюсь, сэр! – Коттэм улыбнулся. – Хорошо, он работает полулежа, мы с доктором МакГи ему подушки под спину понатыкали. Спасибо, что прислали Гарольда, а то я уж совсем бы все напутал от усталости, и не понарошку, а на самом деле!
- Мистер Дин, а ну-ка проведите «Карпатию» прямиком между нашими провожатыми, - у капитана Рострона настроение явно улучшилось. – Теперь нам, скорее всего, на море уже ничего не угрожает!
«Простите меня, майор Батт, - мысленно обратился к погибшему герою Артур Рострон, - что мне пришлось загадывать шарады, используя ваше доблестное имя. Но вы были настоящим воином, и
Артур чувствовал напряженное дыхание молодой женщины, ее тело, прильнувшее к груди, видел как приближаются полуоткрытые тонкие губы, и, завороженный, не находил в себе сил ее остановить.
Говорят, что между капитаном и послушным ему судном устанавливается сверхъестественная связь. Они понимают друг друга без слов: через шум лопастей, вибрацию корпуса, дымку пара, а, может быть, и угадывают настроение друг друга. Не даром ведь капитана у заядлых мореходов британцев звали «хозяином», мастером.
Во всяком случае,«Карпатии» еще не доводилось видеть своего хозяина в таком смятенном состоянии, и это явно пришлось ей не по нраву. К тому же, он был нужен на мостике! «Карпатия» подпрыгнула на короткой и жесткой волне, Рострона занесло к панели коридора, и он больно ударился плечом о стенку. Наваждение исчезло.
Быстро вскочив на ноги, он помог подняться молодой женщине, и, потирая ушибленное плечо, открыл дверь в ее каюту. Смотря ей прямо в глаза (тут уж пришлось приложить некоторое усилие), Артур легонько подтолкнул ее к двери:
- Оставайтесь в каюте, мэм, и не выпускайте детей. Мы входим в зону сильного волнения.
Надев фуражку и отдав честь под козырек, Артур Рострон быстро зашагал прочь.
- Капитан на мостике!
Чернильно-темный океан сливался со свинцовым, безлунным и беззвездным небом, на котором угадывались тяжелые тучи. Волнение усиливалось.
- Сэр, - тут же подбежал Джеймс Биссет, - мы только что посылали за вами старшину! В направлении восток/юго-восток, на расстоянии приблизительно десяти миль, видны огни корабля, - и он протянул Рострону бинокль.
- Если это наш неприятель, то они предпочли обогнуть полосу тумана, и потому теперь движутся с востока, - пробормотал Рострон, разглядывая огни корабля, – Мистер Биссет, вы и мистер Дин замеряли секстантом нашу позицию этим утром?
- Так точно, сэр!
- Сверьте ее с координатами, переданными мною «Франконии» через «Олимпик» для рандеву, а также с координатами зоны шторма. Я надеюсь, что капитану Хэддоку удалось передать мое послание капитану Смиту с «Франконии».
- Айэ-Айэ, сэр! – и Джеймс Биссет скрылся в рубке.
Капитан Рострон продолжал наблюдать за огнями неизвестного корабля на востоке. Они медленно, но неуклонно, приближались. Биссет вернулся с вычислениями. Некоторое время Рострон разглядывал график координат.
- Мистер Дин, подкорректировать курс на пять градусов в направлении север/северо-восток! Прибавить ход до 12 узлов!
- Айэ-Айэ, сэр! Пять градусов право руля, скорость 12 узлов!
Минут через двадцать они должны быть на месте рандеву. Задерживаться им нельзя! Но где же «Франкония»? Может быть ее огней не видно из-за туч?
- Сэр, корабль с юго-востока идет на большой скорости, расстояние между нами сокращается! – Эрик Риис передал сообщение из «вороньего гнезда».
- Мистер Биссет, попросите мистера Коттэма
Из «вороньего гнезда» поступило сообщение о приближении с севера неизвестного судна. Туман рассеивался. Было уже темно.
- Капитан на мостике!
Хоррэс Дин продолжал вести корабль. Припав к биноклям, Рострон, Биссет и Лайтоллер пытались разглядеть очертания незнакомого корабля сквозь рассеивающуюся дымку тумана.
- Сколько же у него мачтовых огней? – с нетерпением проговорил Рострон.
- Четыре! Четыре мачты, сэр! – радостно воскликнул Биссет, - это не наш неприятель, да и идет он с севера!
- Это если предположить, что у нас только один неприятель.
- Да, сэр, - радость Биссета как рукой сняло.
- Мистер Риис, что там в «вороньем гнезде»?
- Они видят не больше нашего, сэр! Темно!
- Мистер Дин, прибавьте скорость до 10 узлов.
- Есть прибавить скорость до 10 узлов!
Пользоваться передатчиком «Маркони» Рострон не хотел, их координаты легко могли бы засечь.
- Мистер Барниш!
- Да, сэр! – четвертый помощник подбежал к капитану.
- Просигнальте лампой Морзе кораблю, идущему с севера: «Говорит королевское почтовое судно «Карпатия», Кьюнардское пароходство. Назовите себя. Капитан Рострон».
- Айэ-Айэ, сэр!
Джеральд Барниш считался на «Карпатии» одним из лучших сигнальщиков Морзе. Взяв в руки сигнальную лампу он передал послание капитана три раза.
Затаив дыхание, все, кроме Дина, офицеры «Карпатии» завороженно вглядывались в огни незнакомого корабля. Прошло четверть часа. Наконец, на незнакомце замигала сигнальная лампа: «Рострону. Отвечает грузовой пароход «Бирма», Русско-Американское пароходство. Капитан Стулпинг».
На мостике раздался многократный вздох облегчения. «Бирма» продолжала сигналить. «Рострону. Ответьте на радиограмму. Легче, чем сигналить. Стулпинг».
«Стулпингу. Наш аппарат Маркони не совместим с вашей системой. Рострон».
«Рострону. Вы следуете в эпицентр шторма З/ЮЗ, 11 баллов. Знаем о «Титанике». Шли на помощь. Сколько спасенных? Не нужно ли содействие? Стулпинг».
«Стулпингу. О шторме известно. Идем в Халифакс. Благодарю. Конец связи. Рострон».
- Мистер Барниш. Выключите сигнальную лампу.
- Айэ-Айэ, сэр!
На «Бирме» посчитают его невоспитанным
«Карпатия» исчезла в густом, как свежевзбитые сливки, тумане. Корабль прошел первые подступы к белому вареву на полном ходу, поэтому чувство было такое, что они нырнули в туман, как в омут.
- Малый ход, держать курс!
- Есть, малый ход, держать курс!
На мостике не было видно ничего на расстоянии пяти ярдов.
Видя, что никаких распоряжений больше не поступает, к капитану Рострону почти что наугад приблизился Эрик Риис.
- Сэр, распорядиться подавать сигнальную сирену?
- Мистер Риис, вы слышали, чтобы я отдавал такое распоряжение?
- Нет, сэр! - и Риис тут же исчез с глаз долой в ответ на жесткий взгляд капитана.
Подавать сигнальную сирену в тумане с периодичностью в несколько минут, чтобы избежать столкновения с другим кораблем при почти нулевой видимости, было обязательно. Непосвященным офицерам, да и членам команды оставалось только гадать, почему всегда дотошный Рострон в этот раз игнорирует одно из основополагающих правил судоходства.
- Мистер Биссет и лейтенант Лайтоллер!
Оба офицера, чуть ли не на ощупь проложили свой путь к капитану.
- Распорядитесь, чтобы все наши впередсмотрящие и «воронье гнездо» переключили зрение на слух. Сохранять полную тишину на открытых палубах, вслушиваться в любой шорох! Передайте по цепочке, иначе вам до кормы не добраться до завтрашнего дня.
- Айэ-Айэ, сэр!
- Режим полной тишины на палубах! Приказ капитана!
В наступившей тишине было слышно лишь шуршащие при малом ходе турбины «Карпатии» и плеск разрезаемых корпусом корабля океанских волн. Все офицеры и дежурные матросы напряженно вслушивались в белую бесконечность.
Из молочного варева вынырнула коренастая фигура Чарльза Лайтоллера.
- Коммандер Рострон, сэр, разрешите обратиться! – сказал он приглушенным голосом.
- Говорите, лейтенант Лайтоллер, - также тихо ответил Рострон.
- Гарольд Лоу сообщил, что Хитченс находится в депрессивном состоянии, много пьет. Тем не менее, часа два назад он вылез из своей берлоги в третьем классе, куда его определили на постой, и переговорил вот с этими двумя членами комманды «Титаника». – Лайтоллер передал Рострону клочек бумаги. - Все трое казались подавленными и хмурыми, хотя это ни о чем не говорит: спасенным сейчас не до веселья. Но все трое потом скрылись в каюте Хитченса. Лоу сообщил, что оба собеседника Хитченса были в «вороньем гнезде» во время столкновения с айсбергом: Фредерик Флит и Реджинальд Ли. – Лайтоллер красноречиво посмотрел на Рострона.
- Кажется, картина начинает проясняться. К сожалению, мой источник информации оказался прав, – как бы размышляя сам с собой, проговорил Рострон. - Ближе к вечеру мне будет необходимо...
Договорить он не
- Я спрячусь от них в тумане, а потом пройду через шторм на полном ходу. Очень сомневаюсь, чтобы они осмелились полезть за мной в одиннадцатибалльный шторм! – И капитан Рострон нежно погладил стенку рубки.
- Мы еще зададим всем жару, почтенная леди!
Настроение капитана тут же передалось присутствующим. Стало легко, и даже как-то весело, уныния как не бывало, вместо него появились уверенность и азарт. Усталость как рукой сняло.
- Айэ-Айэ, сэр! – Дин принялся набрасывать маршрут, а Джеймс Биссет подумал: «Электрическая искра» в действии! Научусь ли я когда-нибудь вот так заряжать своим энтузиазмом окружающих?».
- Мистер Биссет, вызовите рулевого Фицпатрика, если он уже отдохнул после ночной смены. Прекрасный рулевой, я ему доверяю.
- Айэ-Айэ, сэр!
В рубку постучали. Это был старший стюард Хьюз. Офицеры, кроме Дина, склонившегося над маршрутом, вышли на мостик.
- Сэр, служба заканчивается, пассажиры «Титаника» будут на палубе через четверть часа. Вот примерный список спасенных, пока что уточняем, но, похоже, мы подобрали от 705 до 712 человек. – и Хьюз вручил капитану толстую подшивку бумаги.
- Спасибо! Заберите у Коттэма несколько сотен бланков для маркониграмм, чтобы раздать потерпевшим с «Титаника».
- Слушаюсь, сэр!
Капитан Рострон провел рукой по подбородку.
- На кого я похож! Небритый, китель помятый. Мне надо привести себя в порядок. Четверти часа достаточно. Мистер Хьюз, куда перенесли мои вещи? Я ведь распорядился отдать мою каюту леди Астор, миссис Тэйэр и миссис Уайденер.
- Вы не дали определенных распоряжений, сэр, поэтому я перенес все к себе.
- Отлично! – и капитан Рострон умчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Ровно через четверть часа гладко выбритый, в отутюженном кителе, капитан Артур Генри Рострон обратился с мостика к спасенным пассажирам и членам команды «Титаника». Пассажиры «Карпатии» тоже потянулись на палубу.
- Леди и джентльмены, Провидению угодно было распорядиться, чтобы нас объединили горе и печаль. Поверьте, что сердце «Карпатии» и ее офицеров, всех членов команды, бьется в унисон с вашими сердцами, и мы глубоко переживаем ваши трагические утраты. Флаг на «Карпатии» приспущен, корабль в трауре.
- Капитан на мостике!
Офицеры Хэнкинсон, Дин и Биссет, старший стюард Гарри Хьюз, и – Чарльз Лайтоллер, ожидали дальнейших указаний.
- Мистер Лайтоллер, вам надо бы отдохнуть!
- Все в порядке, сэр, одного часа мне достаточно. Я подумал, что могу вам пригодиться.
- Благодарю вас, мистер Лайтоллер. Мистер Хьюз, вы ко мне с докладом?
- Да, сэр! Преподобный Андерсон проводит службу в кают-компании первого класса, собралось очень много народа. Меня послали поблагодарить вас.
- Сэр, не попросить ли преподобного Андерсона провести отпевание погибших матросов? – спросил Дин.
- Нет, я не хочу, чтобы пассажиры видели тела погибших: они находятся в состоянии шока, и мы должны, по возможности, уберечь их от дополнительных психологических травм. Я сам проведу отпевание попозже, и мы предадим тела морю.
- Мистер Хьюз, после окончания службы попросите пассажиров «Титаника» и наших пассажиров собраться на верхней палубе. Я хочу обратиться к ним с короткой речью. Да, и, пожалуйста, пришлите мне Коттэма с информацией о погодных условиях в направлении Халифакса, Нью-Йорка и Азорских островов.
- Слушаюсь, сэр, - и Хьюз ушел исполнять поручение.
- Мистер Хэнкинсон, через полчаса снимаемся с дрейфа. Распорядитесь приспустить флаг: «Карпатия» в трауре.
- Айэ-Айэ, сэр! – и Хэнкинсон подозвал старшину.
Рострон повернулся к остальным офицерам.
- Мистер Дин, мистер Биссет, - и, после секундного колебания, - мистер Лайтоллер, попрошу пройти со мной в рубку.
Эти слова, произнесенные капитаном несколько приглушенно, показались офицерам тревожными. В полном молчании они последовали за Ростроном в пустую рубку. В это время в нее ворвался Коттэм с кипой маркониграмм в руке и собрался, как обычно, затараторить, но капитан жестом остановил его.
- Джентльмены, я собрал вас здесь, чтобы проинформировать о сложных обстоятельствах, в которых оказался наш корабль. Я буду краток, но прежде, чем объясню вам суть дела, мне необходимо получить подтверждение вашему полному и безусловному доверию ко мне и моим последующим действиям. Эти действия и поступки вам могут показаться непоследовательными и странными, и не всегда я смогу вам их обстоятельно объяснить, тем более, что впереди нас ждут тяжелые испытания. Мне надо знать, что вы доверяете мне полностью, и будете исполнять мои указы беспрекословно.
Присутствующие переглянулись.
- Мистер Биссет, я начну с вас. Мы с вами плаваем вместе не первый год, вы служили третьим офицером на моей «Брескии». Я знаю вас хорошо и надеюсь на ваше содействие.
- Сэр, я с вами хоть на край света!
- Капитан Рострон, у меня есть серьезные основания утверждать, что «Карпатии» угрожает смертельная опасность! - руки Брюса Исмея дрожали, он пытался это скрыть, сцепив ладони и чуть покачиваясь в кресле.
За спиной у него доктор МакГи красноречиво покачал головой, мол – тяжелый случай, ничего не поделаешь. Однако, к вящему изумлению доктора, капитан Рострон придвинул стул и сел поближе к Исмею.
- Я вас внимательно слушаю.
Исмей был не менее удивлен. Он готовился к тому, чтобы упрашивать и убеждать, и поэтому растерялся.
- Даже не знаю с чего начать... И еще, - Исмей с неуверенностью оглянулся на доктора МакГи.
- Начните с самого главного. Доктор МакГи связан врачебной тайной, говорите свободно.
- «Титаник» не затонул, он был потоплен! – выпалил Брюс Исмей.
Доктор МакГи ахнул и вновь с удивлением уставился на Рострона. Тот только нахмурился, покусывая край губы.
- Приведите ваши аргументы. Пожалуйста, успокойтесь и теперь уже расскажите все по порядку. Сосредоточьтесь.
- Когда стало ясно, что кораблю не продержаться на плаву более двух часов, об этом сообщил главный инженер мистер Томас Эндрюс, ознакомившись с повреждением, капитан Смит отдал распоряжение об эвакуации, - голос Исмея все еще дрожал, но, увлекшись рассказом, он немного успокоился. – Мы, несколько человек, сидели в полной растерянности в кают-компании. Я почему-то выскочил на палубу и побежал в сторону мостика, мне хотелось двигаться, все было похоже на дурной сон. И вдруг меня хватает за руку первый помощник капитана Уильям Мердок – глаза запавшие, сверкают, и тянет меня к стенке верхней палубы. Последовавший разговор был просто фантасмагоричным:
- Я вас везде ищу! Когда же он подойдет поближе и заберет пассажиров?
- Кто?!
- Ваш корабль!
- Мой корабль?! Мердок вы рехнулись?! Мы с вами на моем корабле, на «Титанике»!
- Мне сказали, что вы в курсе, и что после аварии «Титаника» всех подберут, что все пройдет гладко!
- Я ничего не понимаю!
- Мне сказали, что вы – глава заговора! Страховка за «Титаник»!
И тут до меня что-то начало доходить.
- Я весь этот бред в первый раз слышу! Откуда вы это взяли, кто вам такого наговорил?! Что вы натворили?! О каком корабле вы говорите?!
Мердок указал на светящиеся точки на горизонте по левому борту.
- Вы можете описать этот корабль? – перебил Рострон.
После самоотверженной ночной гонки по
усеянному айсбергами атлантическому океану
пароход «Карпатия» прибывает на место трагедии
«Титаника» и подбирает 712 замерзающих пассажиров
гигантского лайнера с полузатопленных шлюпок.
Но не обернется ли блестящая операция
по спасению жертв
кораблекрушения
трагедией для самой «Карпатии», неожиданно
оказавшейся в эпицентре действия могущественных сил?
Глава 1. Неизвестный корабль
К «Карпатии», уворачиваясь от волн и мелких льдин, отчаянно гребла последняя шлюпка из шестнадцати, - все что осталось от гигантского корабля. Тринадцать шлюпок, столько, сколько можно было поместить на грузовых палубах, уже были подняты на борт трансатлантического пассажирского парохода. Окаменевших от горя пассажиров и членов команды «Титаника» распределяли по каютам, столовым, палубам. Им оказывали медицинскую помощь, отогревали, отпаивали горячим бульоном, кофе, чаем с виски.
Первой в 4 часа 10 минут утра на борт подняли шлюпку, управляемую четвертым помощником капитана «Титаника» Джозефом Боксэлом. От него стало известно, что из двадцати имевшихся на «Титанике» шлюпок успели спустить шестнадцать и все четыре «Бертоновских» плота, но их разнесло течением в кромешной темноте безлунной ночи, и Боксэл понятия не имел, где искать остальные. В шлюпке Боксэла, по счастливой случайности, оказались зеленые сигнальные огни, которые и заметили с «Карпатии». В других шлюпках сигнальных огней, судя по всему, не было. Дрожавшего всем телом молодого Боксэла привели к капитану «Карпатии» Артуру Генри Рострону на мостик для официального доклада. Там он и подтвердил, что «Титаник» затонул полтора часа назад.
- Сколько человек оставалось на «Титанике», когда он затонул?
- Сотни, сэр, может быть тысяча, или две тысячи! Он был обречен с самого начала, сэр! – и тут парень разрыдался, его трясло.
- Ну-ну, сынок, - Рострон знаком показал, чтобы на плечи Боксэла набросили теплое одеяло, взял его за плечо. – Постарайся больше об этом не думать,
Кто благочестив и Боголюбив — насладись ныне сим прекрасным и радостным торжеством! Кто слуга благоразумный — войди, радуясь, в радость Господа своего! Кто потрудился, постясь, — прими ныне динарий! Кто работал с первого часа — получи ныне заслуженную плату! Кто пришел после третьего часа — с благодарностью празднуй! Кто достиг только после шестого часа — нисколько не сомневайся, ибо и ничего не теряешь! Кто замедлил и до девятого часа — приступи без всякого сомнения и боязни! Кто же подоспел прийти лишь к одиннадцатому часу — и тот не страшися своего промедления! Ибо щедр Домовладыка: принимает последнего, как и первого; ублажает пришедшего в одиннадцатый час так же, как и трудившегося с первого часа; и последнего одаряет, и первому воздает достойное; и тому дает, и этому дарует; и деяние принимает, и намерение приветствует; и труд ценит, и расположение хвалит.
Итак, все — все войдите в радость Господа своего! И первые, и последние, примите награду; богатые и бедные, друг с другом ликуйте; воздержные и беспечные, равно почтите этот день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным! Все насладитесь пиром веры, все воспримите богатство благости!
Никто не рыдай о своем убожестве, ибо для всех настало Царство! Никто не плачь о своих грехах, потому что из гроба воссияло прощение! Никто не бойся смерти, ибо освободила нас Спасова смерть! Объятый смертью, Он угасил смерть. Сошед во ад, Он пленил ад и огорчил того, кто коснулся Его плоти.
Предвосхищая сие, Исаия воскликнул: «Ад огорчился, встретив Тебя в преисподних своих». Огорчился ад, ибо упразднен! Огорчился, ибо осмеян! Огорчился, ибо умерщвлен! Огорчился, ибо низложен! Огорчился, ибо связан! Взял тело, а прикоснулся Бога; принял землю, а нашел в нем небо; взял то, что видел, а подвергся тому, чего не ожидал!
Смерть! где твое жало?! Ад! где твоя победа?!
Воскрес Христос, и ты низвержен! Воскрес Христос, и пали демоны! Воскрес Христос, и радуются ангелы! Воскрес Христос, и торжествует жизнь! Воскрес Христос, и никто не мертв во гробе! Ибо Христос, восстав из гроба, — первенец из умерших. Ему слава и держава во веки веков! Аминь.
Тихонько плещет о песок волна...
Чей это голос?
Звезда упала до морского дна...
Кто так сладко зовет?.
Деревья шепчут в тишине ночной.
Чей это голос?
Не друг ли милый говорит со мной?
Кто так сладко зовет?
Кузнечик песню затянул ко сну.
Чей это голос?
Волна качает и морщит луну.
Кто так сладко зовет?
Взметнулся ветер и вздохнул во сне.
Чей это голос?
Не друг ли милый плачет обо мне?
Кто так сладко зовет?
Тихонько плещет о песок волна.
Чей это голос?
Звезда упала до морского дна.
Кто так сладко зовет?
  |
ИХНЕВМОН И ЦИВЕТТА
— Счастливая любовь, — сказала бабочка Ванесса, — все-таки бывает на свете счастливая любовь!
Лягушка Квакша вытянула свою короткую шею и с завистью покосилась на змею Анаконду, которая вся состояла из одной шеи и потому могла слушать в свое удовольствие.
— Это было еще в те времена, когда смельчак Ихневмон охотился на крокодилов. Крокодилы были огромные, но Ихневмон их убивал, потому что он был храбр и любил красавицу Циветту. И в честь Циветты он убивал крокодилов, в этом проявлялась его любовь.
Бабочка Ванесса тихонько вздохнула, и лягушка Квакша тихонько вздохнула, и змея Анаконда тихонько вздохнула. И Ванесса продолжила свой рассказ.
— Однажды, когда Ихневмон убил какого-то там крокодила и уже повернулся, чтобы идти дальше, oн вдруг услышал у себя под ногами плач. Ихневмон наклонился и увидел в траве плачущую ящерицу Скаптейру.
— Бедная ящерица! — сказала лягушка Квакша и опять покосилась на змею Анаконду.
Ихневмон наклонился к ней и стал расспрашивать, не потеряла ли она чего-нибудь, потому что траве легко что-нибудь потерять. «Потеряла, — сквозь слезы ответила ящерица Скаптейра. — Я потеряла моего крокодила… Ты сам его убил, и ты еще спрашиваешь…» — «Это был твой крокодил? — удивился Ихневмон. — Разве крокодилы бывают чьи-нибудь?» — «Это был мой крокодил, — сказала ящерица Скаптейра. — Ты же видишь, мы с ним похожи, только я маленькая и на суше, а он большой и в воде». — «А почему бы тебе не найти кого-нибудь маленького на суше?» — «Я не хочу маленького на суше, мой крокодил был большой, и он не боялся воды, — сказала ящерица. — Быть может, за это я его полюбила».
— Как это верно, — сказала змея Анаконда. Она, большая, вот так полюбила Зяблика — за то, что он был маленький и летал.
— Смельчак Ихневмон стоял над ящерицей Скаптейрой, и ему хотелось как-то загладить свою вину. И он сказал, что если ящерице непременно нужно любить крокодила, то он ей покажет такое место, где крокодилами хоть пруд пруди. Но ящерица ответила, что ей не нужен другой крокодил, что она любила именно этого. И тут уже Ихневмон ничего не мог понять, потому что этот крокодил не отличался от других, а уж он-то, Ихневмон, повидал на своем веку крокодилов!
«Послушай, ящерица, — сказал Ихневмон, — мне очень жаль, что так получилось. Я бы и сам заменил тебе крокодила, но ты же видишь, я совсем не большой и живу не в воде, а на суше. И кроме того, я люблю Циветту. Ты не сердись на меня, ящерица, но я действительно очень люблю Циветту и ничего с собой не могу поделать, ты уж меня прости».
И вот здесь начинается самое интересное. Оказалось, что смельчак Ихневмон, по которому тоскует прекрасная Циветта, ящерице Скаптейре совсем ни к чему, что если б даже он захотел заменить ей крокодила, она бы, ящерица, этого не захотела. Оказалось, что смельчак Ихневмон может убить крокодила, но заменить крокодила он не в состоянии.
Ну что ж, тут, пожалуй, ему бы и уйти, он все сказал, остальное от него не зависело, но ему было жаль эту ящерицу, и, чтоб ее утешить, он готов был заменить ей крокодила… Он помнил о Циветте, он знал, что его ждет Циветта, но не мог
Я БЫЛ ТАРПАНОМ
Я был тарпаном. Нас был целый табун, и мы неслись по степи, перемахивая через холмы и овраги. Земля пролетала у нас под ногами, и мы были свободны от нее, от земли, и от неба, стынущего над головой, и от скучного долга возвращаться домой, на конюшню. У нас не было дома, у нас ничего не было, чем стоило дорожить на земле.
Мы неслись между степью и солнцем, испепеляющими друг друга вечным жаром любви, а может быть, ненависти. Мы неслись между двумя огнями, как стрела, пущенная нам вслед, или пуля, летящая нам навстречу. И на закате, когда, изнемогая, солнце и степь склонялись друг к другу, мы одни не чувствовали усталости.
Мы ничего общего не имели с мустангами, с этими в прошлом домашними лошадьми, которые отказались ходить в узде, но не смогли отказаться от многих старых привычек. Мы никогда не были домашними. Мы всегда презирали узду, даже если она была из чистого золота.
Мой друг Белогрив, который лучше меня разбирался в жизни, не раз говорил:
— У послушной скотины сена полные закрома, но ноги ее опутаны толстой веревкой. Желудок у нас один, а ног вон сколько, о чем же мы должны больше думать?
И, вместо ответа, Белогрив отрывал от земли свои ноги и уносился в степь, увлекая нас за собой.
Белогрив был самым лучшим из нас. Это понимали все, особенно Рыжая Кобылица.
Сейчас даже странно об этом вспоминать. Белогрива давно нет, и давно нет Рыжей Кобылицы, и из всех тарпанов остался только я, да и то этому никто не поверит. «Тарпан? — спросят. — А что это такое — тарпан?»
Но я был тарпаном! И Рыжая Кобылица — это не выдумка, потому что мы ее любили все, все до одного — до того одного, которого она любила.
И, конечно, это был Белогрив.
Та ночь застала нас посреди степи, и мы жались друг к другу, стараясь укрыться от зябкого ветра. И тут я увидел, как Рыжая Кобылица подошла к Белогриву и положила ему на спину свою красивую голову.
— Холодно? — спросил Белогрив.
— Нет, — она сказала и закрыла глаза.
— Устала? — спросил Белогрив.
— Нет, — сказала Рыжая Кобылица.
И вот Белогрив, который так хорошо разбирался в жизни, на этот раз стал в тупик.
— Тогда я не понимаю… — сказал он и замолчал.
Рыжая Кобылица не отходила от него, и голова ее была у него на спине, и глаза ее были закрыты.
Мы все, сколько нас было в табуне, смотрели на них, но никто не решился им помешать.
Пусть бесится ветер жестокий В тумане житейских морей Белеет мой парус такой одинокий На фоне стальных кораблей
Дорогие друзья!
Поздравляю с Великим праздником!
Да будет всегда сверкать перед вами яркая Путеводная Звезда!
