Безумно душен и тяжел
Горячий воздух. Лютый, красный,
Дракон качается, — напрасный
И безнадежный произвол.
Федор Сологуб Жарким летом
Георгий Чернобровкин
* * *
…всё будет как прежде: зелёное лето,
полоски купальника, дачные дети,
бельё на верёвках, тугие лодыжки,
ладошки, прищепки, короткие стрижки,
лужаек разбеги, морковные грядки,
лежанье-валянье, варенье, догадки
о чьём-то романе, о чьей-то победе,
о том, что никто никуда не уедет,
о том, что сегодня смешная девчонка
тебя поцелует… и сердце вдруг тонко,
по-птичьи сжимаясь, толкнётся под горло,
и ты поцелуй этот будешь, как орден,
носить, и во сне, слишком жарком для детства,
её вдруг увидишь, и мира телесность
откроется «мальчику-грязные пятки»,
и первые рифмы украдкой в тетрадке
искать будешь слепо, нелепо рифмуя
упрямое слово «любовь», негодуя,
что кто-то, когда-то, успел эту рифму
заездить до дыр, и ломать будешь грифель
в тетрадочке школьной, в линейку косую,
и будешь дышать, прижимая сухую
ладошку-ледышку к горячей тетради –
для взрослых в какой-то смешной клоунаде,
в каком-то для них непонятном явленьи:
писаньи, вранье о какой-то сирени,
о пухлых коленках (откуда и знает!),
о небе, о звёздах, чего не бывает
нигде и ни с кем… и никто не заметит
что лето прошло, и что выросли дети…
Я тебя обожаю, ты снишься ночами,
в них я счастлив, как прежде, и жизнь не пуста;
ты пронзаешь меня не глазами – очами,
подставляешь не губы свои, а уста.
Вячеслав Егиазаров
Владимир Нарбут
* * *
О бархатная радуга бровей!
Озерные русалочьи глаза!
В черемухе пьянеет соловей,
И светит полумесяц меж ветвей,
Но никому весну не рассказать.
Забуду ли прилежный завиток
Еще не зацелованных волос,
В разрезе платья вянущий цветок
И от руки душистый теплый ток:
Мучительно что так и не сбылось?..
Какая горечь, жалоба в словах
О жизни, безвозвратно прожитой!
О прошлое! Я твой целую прах!
Баюкай, вечер, и меня в ветвях
И соловьиною лелей мечтой.
Забуду ли я в передразлучный день
Тебя и вас, озерные глаза?
Я буду всюду с нами, словно тень,
Хоть не достоин, знаю, и ремень
У ваших ног, припавши, развязать.
Игорь Северянин
Все они говорят об одном
С. В. Рахманинову
Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада – в любви…
И цветы монастырского луга
С лаской, свойственной только цветам,
Говорят, что одна есть заслуга:
Прикоснуться к любимым устам…
Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят: нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен и любим…
Жизнь износить до паутинки
И все равно плодить картинки
Без устали.
Лариса Миллер
Елена Ушакова
* * *
В Египте синий цвет мечтал о воскрешенье,
В Китае обещал он вечную весну.
«Берлинская лазурь» — волшебное смешенье
Оттенков голубых, сродни морскому дну.
У древних христиан на выцветших полотнах
Одежды синева изображает грех.
Но синему греху я верю неохотно,
Он втайне адвокат, оправдывает всех.
[700x437]
И, в синий облачась, является Мария,
И в голубом плаще на троне Соломон.
Поистине, как жизнь сама, его стихия,
И все, что знаем мы, в себя вбирает он.
Я этот цвет люблю — цвет жизни, цвет печали,
Цвет смерти и любви, спасенья и стыда.
Как много мне его оттенки нашептали,
Привязчивы, нежны, текучи, как вода.
[333x470]
А тот, кто наблюдал в музее в Амстердаме
Молочницу в чепце и синий фартук (цвет,
Который, как стихи, беседует с богами), –
Тот видел: счастье есть, а смерти – смерти нет!
© http://magazines.russ.ru/zvezda/2010/5/ush2.html
Художник: Ян Вермеер – Молочница
На свете счастье есть, на свете нету нас
Михаил Сазонов
Алексей Сомов
* * *
Стихи мои, зализывайте раны:
там, где полнеба вьюги замели,
есть счастье - с равными на равных
бежать, не чуя под собой земли,
есть ремесло примеривать навырост
безбожную распахнутую даль,
остановиться; отдышаться; выгрызть
из лап кусочки розового льда,
есть в пораженьи страшная победа
и в немоте предчувствие строки,
оскаленное торжество побега –
порвать к чертям тугие постромки
и, опрокинув нарты с ездоками –
о чем ты думал, опытный вожак? –
на предпоследнем жгучем издыханьи,
как в детстве, кувыркаясь и визжа,
бежать с единокровными бок о бок
по грудь в слоеном мартовском снегу,
смотреть на звезды гибельные в оба
и умереть от бега на бегу.
СЧАСТИЕ
Сны расцвечивать алым,
в дождь плясать нагишом…
Господи, как же мало.
Боже, как хорошо.
Быть влюбленным и глупым,
беде чужой не в укор.
Обрывать городские клумбы
ленивой рукой.
Плакать, шататься, драться,
чувствовать боль.
Говорить «здравствуй»
той, что проснется с тобой.
Стирать пеленки,
дочку купать свою.
Проявлять фотопленки,
где синеет июль.
Еще судьба не устала,
еще не время, еще…
Господи, как же мало,
Боже, как хорошо.
© http://www.netslova.ru/somov/father.html?2003
Но, сознавая собственную зыбкость,
Я буду вновь разглядывать улыбки
и различать за мишурою – ценность,
а за щитом самообмана – нежность…
Иосиф Бродский (Edt)
[612x612]
Неизбежность любви
Список лиц для расправы подписан,
Способ казни назначен – любовь.
Это слово сугробом на крыше
Нависает над морем голов.
Но когда рассыпается нежность
По склонённым в поклоне сердцам,
Я хотел бы её неизбежность
Навсегда разделить пополам.
Марк Луцкий
Анютины глазки
Цветы необычной и яркой окраски,
Храните в палитре огромный запас.
Анютины глазки, анютины глазки!
Ваш солнечный облик – награда для нас!
Анютины глазки, семейство фиалок,
Анютиных глазок чудесный набор!
Анютины глазки, наверно, из сказок
Явился на клумбы ваш милый ковёр!
Сияете ярко, как гроздья салюта,
Собой восхищать – это ваши дела!
Растёте, не зная, какая Анюта
Вам имя навеки своё отдала.
© http://www.poezia.ru/article.php?sid=94114
Уолтер Сэвидж Лэндор
Анютины глазки
Трёхцветные фиалки-невелички
милей мне, чем редчайшие цветы.
Я приколол бы их к моей петличке,
когда б себе их выбрала и ты.
Walter Savage Landor
Heartsease
There is a flower I wish to wear,
But not until first worn by you—
Heartsease – of all earth’s flowers most rare;
Bring it; and bring enough for two.
Два озера, – твои глаза, –
За то любимы мной,
Что в них и нежность и гроза,
Прохлада, жар и зной.
Михаил Талесников
Имануил Глейзер
Фото: Maja Topčagić
Есть где-то женщина
Есть где-то женщина с глазами,
Которым в день и час любой
Мне хочется сдавать экзамен
На верность, нежность и любовь.
Она не выдумана мною,
Я б мог узнать её в толпе.
Но колеёй своей земною
Не вспыхнуть ей в моей судьбе.
Не выкликнуть, не постучаться,
Щекою влажной не прильнуть,
Внезапной тишиною счастья
Друг другу наполняя грудь.
Ни ревностью меня не мучит,
Ни вечной суетою дел.
Пока я жив, звезды падучей
Ей не грозит слепой удел.
Я б мог ей рассказать о многом,
Чего б не рассказал другим…
Но не дал Бог иным дорогам
Узлом связаться дорогим.
И этой женщине с глазами,
Синеющими над судьбой,
Мне никогда не сдать экзамен
На верность, нежность и любовь.
Нежность
настолько полна,
что легко задохнуться.
Сергей Москаленко
Ольга Кузнецова
Фото: Maja Topčagić
НЕЖНОСТЬ
Свет,
Какой ослепительный свет.
Час,
Ничем не делимый на части,
Снег,
Которого больше нет,
Миг,
Вместившийся в слово «счастье».
День,
Не выпитый в спешке до дна,
Мир,
Как запрет, познающий снежность,
Нежность,
Которая сводит с ума,
Белая,
Неутолимая нежность.
И нежности приют
и грусти вестник
Иосиф Бродский
Александр Эварист
Где рассыпалась вязь, а ход времени замер,
Обитает за летних дождей бахромой
Ненаглядный дракон с голубыми глазами.
Туда редко когда забредет человек,
Разве, сбившись в пути или в поисках рока,
Потому, там минута – как дельный совет,
День подобен стиху, а жизнь – как дорога.
Затеряться в немыслимой вольнице дней,
Высоте буйных трав, в небесах с птичьим клином!..
Чтоб внезапно понять, вспышки молний ясней:
Возвращенье домой будет явкой с повинной.
Воспоследуют кары: сума ли, тюрьма,
Но, на стуки колес поделя перегоны,
Начинаешь рассказ, как дорогу с холма:
«В заповедном краю...» – и срывается голос…
Мне случалось бывать там, но ночью, зимой,
Когда звезды с далеким рассветом сливались,
Там, в краю белоснежном далеких холмов,
Мой дракон дорогой с голубыми глазами…
Мария Ватутина
Фото: Сергей Новожилов – Над белой водой
* * *
На самом деле счастье есть. Оно
В окне лазурном на небе бетонном,
В мечтах всечасных о тебе, влюбленном
В меня, в таких — когда в глазах темно.
И в музыке! Бывают вечера,
Когда приходит счастье на мгновенье —
В конце стихотворенья! В диком пенье
Друзей на дачных сходках у Днепра.
Тебе я перечислить не могу,
Как много раз оно ко мне входило,
Ласкало, целовало, заводило,
Росло во мне проталиной в снегу.
Не убеждай меня, что счастье есть.
Давно уже тебе сказать хотела:
Я счастлива бываю то и дело,
Примеров счастья мне не перечесть.
Когда ложусь в холодную постель,
Перечисляю, пальцы загибая:
Раз — ты звонил в апреле, два — живая,
Три — сын, четыре — скоро вновь апрель…
Кирилл Азёрный
* * *
Тепло слоняется везде
без дела, притворяясь светом,
а ночью в птичьем спит гнезде,
где сердце греется под снегом;
ты заключишь себя в объятья,
от взгляда прячась моего…
люблю твое простое платье
и руки, сшившие его
* * *
Всего бы надо: стул и стол,
и чай еще, и каплю страсти
для воплощения, и боль,
неотличимую от счастья;
чтоб сказка обратилась в быль,
мне не хватает силы взмаха —
чтоб в воздухе повисла пыль,
неотличимая от праха.
Художник: Станислав Сугинтас
* * *
На суше высушен, прибит
к земле и хвоей, и рябиной —
снег проступает и рябит,
собой пересыпая льдину,
и из угла земли любого
спешит туда, где он любим:
к окну небесно-голубому,
глазам небесно-голубым.
На фотографию смотрю
её — как кошка на сметану…©
* * *
Как на исходе ночи, тьма
овеществлялась —
чтоб никогда уже тюрьма
не отпиралась.
И мы не ждали синевы,
ее разлива,
мы были более мертвы
с тобой, чем живы!
Нам было всё позавчера,
от дней Адама…
Но дули мощные ветра,
скрипела рама,
и на исходе зимних зол,
сухой, колючий,
столетник всё-таки зацвёл
на всякий случай!
* * *
Смотрю в открытый окоем —
жить глазу нечем.
Не в этом мире, так в ином
нам будет встреча.
Ты — звук и зов иных широт,
и глас из хора,
за что бы лег на смертный одр —
без разговора!
© (Edt)
Из книги: Макс Фрай «Кофейная книга»
Марина Богданова и Оксана Санжарова
Кофейная кантата
Утро
Хорошо, когда утро в девять. Нет, в десять еще прекрасней, а в одиннадцать — уже разврат. К разврату кофе должно подавать в постель, на таком деревянном подносике, и чтобы кофейник и сливочник серебряные, а чашечка прозрачного фарфора, а в сухарнице под салфеточкой нечто благоуханное, похрустывающее и пышное, присыпанное корицей и ванильным сахаром. «Не желаете ли кофию, душечка?» — «С удовольствием, любезный друг мой!» И никакого тебе «кофе — черная смерть, сливки — белая, сахар — сладкая и ис-ка-жа-ю-щая вкус!» Это надо подсказать Николь: «Смерть, искажающая вкус», — чем не название для детектива? Так что лучше в девять и не в постель. Зато никто не предлагает мерзкий зеленый чай и тошнотворные финики. Поздравляю, душечка, мы снова без любовничка.
Лиза вытащила ноги из-под одеяла — и не кривые, и не хромые, и вообще изумительно прекрасные ножки в поперечно-полосатых махровых носочках — и зарядки ради пропрыгала в кухню, кокетливо помахивая подолом спальной футболки и распевая: «Мой папаша запрещал, чтоб я польку танцевала».
На середине кухни, взбрыкнув ножкой в потолок, она окончательно поняла, что коль и заводить мужа, то лишь такого, который позволил бы пить кофе вволю. А лучше бы и сам варил. Впрочем, нет. Пускай лучше не вмешивается, и сами сварим. Све-же-смо-ло-то-го. Что нашей душеньке угодно? Кисельку или водицы? Пожалуй, что водицы? Из колодца или из болотца? А не угадали — из-под крана. А кофей в это время суток желаете из Аравии или из Бразилии? Кофей мы, друзья мои, предпочтем из осиного гнезда, да-да-да! И не говорите, что высокоэкологичный бывший любовник — это нерентабельно. Вы знаете, в какой моде сейчас вазы из бумаги ручной работы? Не знаете — то-то же. А у нас-то круче. Бедные осы, жевали-жевали, плевали-плевали, лепили-лепили, а всё для того, чтобы у Лизочки кофеек не задохся в дурацкой жестянке. А в чем мы наш кофеечек сварим? В медной турочке, глиняной корчажечке или в антикварном кофейничке польского серебра забытой фирмы «Кристобель»? А и нет у нас времени на кофейничек, только на турку. Воды под ободок, четыре ложечки без горки, имбирь на кончике ножа и кардамону два зерна. А на блюдечко мы положим пирожное от добрых кришнаитов — сплошной вред и нездоровье: сливочное масло, вареная сгущенка, — кушай, дорогая, и ни в чем себе не отказывай.
Что может сниться прелестной барышне, брошенной неверным другом, засыпающей в слезах и печали в одинокой постели? Кто-то большой и важный, в пудреном парике, в табачном камзоле и с бородавкой на носу. И какая-то музыка, как будто строгий папенька бранится под клавесин и скрипки. И никаких неверных друзей. Нам, знаете ли, недосуг. Недосуг, недосук и не до кобелей, как сказала бы Николь. У нас забот полон рот — как бы кофе не упустить, и на службу не опоздать, и полосатые носочки кофием не облить! На стене, в пятне развеселого утреннего солнца, кивает обиженному кофейнику на полке опрятная Шоколадница, плывущая по итальянскому кафелю в крошечных туфельках, еле видных из-под гремящего крахмального передника. Гигантскую переводную картинку принесла Николь вечером скверного дня. Утром Лизочка проснулась
Владислав Иванов
* * *
Глаз твоих излученье,
Их немыслимый свет.
Только в нем излеченье
От разломанных лет,
Только с ним разлученья
Настоящего нет.
Свет, струящийся прямо
С высоты на меня
С грустью тою же самой,
С той же болью огня,
Как в оконную раму
Блеск огромного дня.
Из книги: Макс Фрай «Кофейная книга»
Наталья Крайнер
Фотография
— Нет, на эту стенку!
— Нет, на ту!
— На той не видно, если заходишь.
— А ее и не должно быть видно. Ее надо найти!
— Нет, Она должна находить всех сама.
Сейчас поссоримся окончательно, разойдемся дуться по разным комнатам. Точнее, я уйду в спальню, а он пойдет на кухню. И это нечестно, потому что там он сможет курить, а мне остается если только обиженно сопеть в подушку. Мы скребли по всем мыслимым и немыслимым сусекам, чтобы снять двушку, как раз для таких случаев. А повод, как всегда, ерундовый — картинка. Фотка, украденная накануне из клуба. Тырили вместе, между прочим, я отвлекала охранника, а он запихивал фотографию под куртку. А теперь, а теперь вот что. Это совместная жизнь, бубнят, вечный поиск компромиссов.
Он стоит у своей стены, смотрит на меня носорогом без всякого желания уступить слабому полу. Фотка лежит на столе между нами, как пресловутый меч.
Ежедневный поиск общих решений: кто варит кофе, кто выносит мусор, кто моет плиту после того, как кофе убежит? Кто объяснит кошке, что свежекупленный диван — хреновая когтеточка. А все почему? Потому что мы не признаем кофе-машины, не успеваем ловить кофе, не любим ругать нашу кошку. Это все наше общее, на двоих. И фотография, если вдуматься, тоже. Я подпираю свою стенку, смотрю на стол. Там, рядом с фотографией, лежит пачка сигарет. Кто первый добежит и схватит, тот пойдет обижаться на кухню. Он перехватывает мой взгляд. Мне до стола три шага, ему пять, но он шустрее, я знаю, он и кофе ловит раза в полтора чаще.
— На эту стенку, — говорю я, надеясь отвлечь его внимание, даже стучу по стене, для наглядности. Он мотает головой, но продолжает смотреть на стол. Интересно, а сколько у нас зажигалок и где они. Постоянно теряются. Мы уже при каждом походе в магазин покупаем десяток, а все равно теряются. Он хлопает себя по карманам, я делаю то же самое. Кажется, в заднем кармане лежит раздавленный коробок спичек из того самого клуба. Главное, чтобы он не понял, у него-то голяк, судя по всему. Хотя, может, на кухне что завалялось. Я делаю полшага вперед.
— Глупый повод для ссоры, — говорит он. Ага, ну точно, не нашел он зажигалку.
— Да, но не хуже всех прочих. — Еще полшага. Он напрягся, готовится к решительному рывку, видимо.
Я замираю.
— Мы можем пойти и сделать копию
— Глупо будет смотреться. — Я смотрю на его левое ухо. Серьга, которую я ему подарила на день рождения. Обычное колечко, но я помню, как он обрадовался. Он теребит себя за ухо. Может, из благородства уступит? Нет, две секунды и снова та же поза, и даже руку вперед протянул. Я делаю еще полшага. Он кидается вперед.
С кухни доносится какое-то шипение.
— Что это? — спрашивает он.
— Кофе, очевидно.
— Я мою плиту. — Он хватает сигареты и убегает на кухню.
Я задумчиво смотрю на фотографию. Концерт, фигура музыканта, белый слайд, на нем надпись: «Жизнь — это череда удивительных событий, которые мы ошибочно делим на удачи и неудачи».
— Тогда я выношу мусор, — кричу я ему вслед и тоже иду на кухню. — А еще у меня есть спички.
Иосиф Бродский
Книга
"Пришлите мне книгу со счастливым концом…"
Назым Хикмет
Путешественник, наконец, обретает ночлег.
Честняга-блондин расправляется с подлецом.
Крестьянин смотрит на деревья
и запирает хлев
на последней странице
книги
со счастливым концом.
Упоминавшиеся созвездия капают в тишину,
в закрытые окна, на смежающиеся ресницы.
…В первой главе деревья
молча приникли к окну,
и в уснувших больницах больные кричат, как птицы.
Иногда романы заканчиваются днем.
Ученый открывает окно, закономерность открыв,
тот путешественник
скрывается за холмом,
остальные герои встречаются в обеденный перерыв.
Экономика стабилизируется,
социолог отбрасывает сомнения.
У элегантных баров
блестят скромные машины.
Войны окончены. Подрастает поколение.
Каждая женщина может рассчитывать на мужчину.
Блондины излагают разницу
между добром и злом.
Все деревья – в полдень – укрывают крестьянина тенью.
Все самолеты благополучно
возвращаются на аэродром.
Все капитаны
отчетливо видят землю.
Глупцы умнеют. Лгуны перестают врать.
У подлеца, естественно, ничего не вышло.
…Если в первой главе кто-то продолжает орать,
то в тридцатой это, разумеется же, не слышно.
Сексуальная одержимость и социальный оптимизм,
хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон,
полудетективный сюжет, именуемый – жизнь.
…Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!
[312x70]4 мая.
Представь, что война окончена, что воцарился мир.
Что ты еще отражаешься в зеркале. Что сорóка
или дрозд, а не юнкерс, щебечет на ветке "чирр".
Иосиф Бродский
Иосиф Бродский
Фото: Анатолий Гаранин (взято здесь)
Вальсок
Проснулся я, и нет руки,
а было пальцев пять.
В моих глазах пошли круги,
и я заснул опять.
Проснулся я, и нет второй.
Опасно долго спать.
Но Бог шепнул: глаза закрой,
и я заснул опять.
Проснулся я, и нету ног,
бежит на грудь слеза.
Проснулся я: несут венок,
и я закрыл глаза.
Проснулся я, а я исчез,
совсем исчез – и вот
в свою постель смотрю с небес:
лежит один живот.
Проснулся я, а я – в раю,
при мне – душа одна.
И я из тучки вниз смотрю,
а там давно война.
Александр Межиров
Сон
Был бой.
И мы устали до потери
Всего, чем обладает человек.
Шутил полковник:
— Сонные тетери...—
И падал от усталости на снег.
А нам и жить не очень-то хотелось,—
В том феврале, четвертого числа,
Мы перевоевали,
Наша смелость,
По правде, лишь усталостью была.
Нам не хотелось жить —
И мы уснули.
Быть может, просто спать хотелось нам.
Мы головы блаженно повернули
В глубоком сне
Навстречу нашим снам.
Мне снился сон.
В его широком русле
Скользил смоленый корпус корабля,
Соленым ветром паруса нагрузли,
Вселяя страх и душу веселя.
Мне снился сон о женщине далекой,
О женщине жестокой,
Как война.
Зовущими глазами с поволокой
Меня вела на палубу она.
И рядом с ней стоял я у штурвала,
А в прибережных чащах,
Невдали,
Кукушка так усердно куковала,
Чтоб мы со счета сбиться не могли.
И мы летели в прозелень куда-то.
Светало на обоих берегах.
Так спали полумертвые солдаты
От Шлиссельбурга в тысяче шагах.
Ночной костер случайного привала
Уже золой подернулся на треть.
Проснулся я.
Кукушка куковала,
И невозможно было умереть.
Иосиф Бродский
* * *
В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте,
мостовая блестит, как чешуя на карпе,
на столетнем каштане оплывают тугие свечи,
и чугунный лес скучает по пылкой речи.
Сквозь оконную марлю, выцветшую от
NoNameNo
Сбой в матрице
Художник: Vassia Alaykova – Watercolors of Dreams
Ринат Валиуллин
сага о блудном…
Елена Георгиевская
Художник : Giovanna Garzoni