Валерий Черешня
***
Солнечный день — удар силуэта в стену.
В силу этого сплющенный в тень,
молчаливую, быстро бегущую
по ребристым камням. Сущую.
Солнечный день. Птица
до предела расперив крылья
мелкотенью чиркает лица
быстрой пылью.
Одинокое дерево пишет
Ветвеносную скоропись. Это
потому, что над ним пышет
несмываемой ясностью света
ослепительно синий свиток,
раскалённый до блеска блесны.
Вот сейчас понимания слиток
отольётся из голубизны…
Солнечный день. Ты
в состоянье тупой немоты.
На границе света и тьмы —
ты.
Нас написать… по памяти
Алексей Котельников
Алексей Котельников
ПРИДУМАТЬ ВРЕМЯ…
придумать время… час, восход,
мгновенье, луч, секунду, блик,
ведь даже високосный год
скупой на високосный миг.
придумать «лишних» десять лет,
где нет шутов и королей,
а есть нестертый детский след
в саду, под кляксами теней.
придумать век, где не растут
домов бетонные грибы,
и где не сосчитать минут
от ожиданий до судьбы.
придумать время… чтоб оно
смотрело годы на просвет,
и, словно в старое кино,
войти в него и знать сюжет,
где нет январской седины,
где так банальна ночь без сна,
где замер силуэт весны
в стоп-кадре твоего окна.
Евгений Карасев
ВОЗЛЕ ЕЕ ДОМА
Знакомая скамейка — на кирпичиках бревно.
Уцелели и петух на трубе, и дощатая городьба.
Но я не стучусь в окно —
не судьба.
Владимир Салимон
* * *
Над землей кружащиеся птицы,
может быть, лишь плод воображенья,
как элементарные частицы
с крайне ненаучной точки зренья.
Снег лежать остался в поле чистом,
как боец, что пал в смертельной схватке,
без прикрас любимым мной артистом
сыгранный на съемочной площадке.
Достоверно все — земля под снегом.
Ватник сальный. Тельник. Нож заправский.
Но Судьба играет человеком.
Все напрасно — умер Станиславский!
[700x359]
Фото: Дмитрий Азончик
* * *
Поэту не хватает силы духа,
и потому он старости бежит,
одеколоном мочит мочку уха
и делает непринужденный вид.
О, если бы я мог маскироваться,
как научился это делать он,
чтоб смерти на глаза не попадаться,
ходить в концерт, в музей, считать ворон.
В любую непогоду в туфлях мягких
с носка на пятку бережно ступать,
в стихах неоднозначных, но двояких
к любви и дружбе барышень склонять.
[536x398]
Фото: Svetlana Bahchevanova
* * *
День мутный, словно рыбий глаз.
Подернут пеленой.
И кажется, что смертный час
не за горами мой.
Сирени ветка по лицу
погладила меня.
Я думал, день идет к концу,
а это — жизнь моя.
* * *
Ночь падает, как плитка шоколада
на радость детям с барского стола,
и мне ее добыть кусочек надо,
чтоб сладко ты сегодня поспала.
Я у часов загнуть навеки стрелки
решил, как будто кончики усов
прекрасный Сальвадор, чьи милые поделки,
по существу, не стоят добрых слов.
Юрий Казарин
* * *
Речь пришивает рот
к воздуху. Крепко шьет.
Ходит иглой согласных.
Тянет и в шов кладет
долгую нить атласных
гласных — зеленых, красных,
синих, огнеопасных,
желтых и голубых,
черных и белых. Их
в божьих устах немного.
Слово крупнее бога —
бога в губах твоих.
Вячеслав Куприянов
* * *
Русский язык
Как-то не к лицу русскому народу
Повернувшему лицо свое на запад
Вот стоит народ
Переминается с ноги на ногу
Разводит руками
Головой качает
Вот и весь разговор
Или еще русские дамы
Говорят что жизнь это шопинг
Говорят не шепотом
Громко
Шопинг это хорошо организованный
Оргазм
А несмышленым чадам говорят свыше
Говорят по-русски —
Егэ, егэ,
Егэ сдавать надо!
И тогда все уже ого как будет
Если не придет снова
Отмененное историками иго
А народ безмолвствует
И сдает пустые бутылки
Андрей Коровин
И ПОСЛЕ СМЕРТИ
а когда человек умирает
он себя самого забывает
даже страсти что жгли и болели
забывает в оставленном теле
эти ахи и вскрики и вздохи
в бедном теле лежат одиноки
прорастают ручьями травою
над уснувшей в земле головою
смс-ки печали и счастья
у сомнамбул пусть ищут участья
и любовные все разговоры
притаились в земле словно воры
все что снилось тебе человеку
погружается в общую реку
общей памяти общего дела
одного бесконечного тела
столько знает вселенское тело
даже то что сказать ты хотела
все что мы не сказали друг другу
пусть цветет теперь клевером в гугле
Алексей Алехин
СОНЕТ ТАЧКИ
забытая в саду тачка
вечно напоминает о работе
как заправленный в машинку бумажный лист
в прежние времена
весь обитаемый мир в опечатках и сныти
ты раб с мотыгой
ты мальчик измученный фортепьянными гаммами
ты Сизиф закатывающий на гору слово
последний китайский император
закончил жизнь садовником
неплохая карьера
а ночью империя опять неухоженный сад
и Большая Медведица торчит среди сорных звезд
как забытая в небе тачка
К себе посадишь на колени
И будешь петь, как я пою,
Томясь душой в любовном плене.
Петр Потемкин
примем дождь...
Примем дождь как неизбежность.
Вымокнем, поддадимся его водяной миссии…
Главное - вместе мы!
Посажу тебя к себе на колени, всю мокрую,
И влажные ресницы твои осушу губами.
Знаю - ты специально вызвала дождь,
Чтобы скрыть слезы свои…
А мне теперь – согревать тебя, дрожащую,
Словно котенка, выпавшего из водосточной трубы,
Которого я никогда никому не отдам.
А высушить тебя непросто!
Пока я согреваю одну лапку - три другие стынут,
Но не променяю роль свою, – сушилки, –
Ни на какую другую… даже блестящего цесаря…
© Copyright: Антанд, 2010 (Edited)
Александр Межиров
От весны,
от бессонных, бездомных ночей
Зацветают пути трын-травой.
И живу на земле я
не твой и ничей,
А ничей, потому что не твой.
я не знаю, сколько прошло времени
с того момента,
как я перестал быть с Богом,
но в промежутках памяти,
где-то в темени
я помню себя в далеком
феврале. так сложно искать тебя
по следам заснеженных городов,
там, где «пережидают» очередь
среди Богов. я таков,
каков уж есть. мне дали честь
считаться человеком среди толпы.
а знаешь,
среди людей (как говорили мне)
есть ангелы.
есть ощущение, что это ты.
© Copyright: Милена Райт, 2010
…Правда, есть отважная одна,
что ко мне приходит… помолчать.
Глеб Горбовский
Роберт Бриджес
ТРИОЛЕТ
В дни первой встречи мы не знали,
Что у Любви – жестока власть.
Дружить стремились, и печали
В дни первой встречи мы не знали.
Кто б нам предрёк, как мы страдали,
Как горем обернулась страсть,
В дни первой встречи? - Мы не знали,
Что у Любви – жестока власть.
© Перевод Александра Лукьянова
http://www.poezia.ru/article.php?sid=40733
Фото: Евгений Кожевников – Декаданс-автопортрет с моделью
Не приключится тебе зло,
и язва не приблизится к
жилищу твоему.
Псалом 90
Денис Карасев
Фото: Zena-Holloway – Nude, Kaya
* * *
Все слова на потом —
ты говори глазами.
Не надевай платок.
Завтра все будет, завтра.
Тот, кто горит строкой, —
млад, а глаголет мудро:
здравствуй — и Бог с тобой,
утром все будет, утром.
В воду войти сухим —
выйти — не хватит истин.
Ты береги стихи.
Это живые листья.
Буквою дух скрепя,
будто глазами кобры,
я не берег себя,
но сберегу твой образ.
Он не заметен всем,
хоть и за каждым словом.
Техника — кровь, офсет,
шорох мышей и совы.
Стих мой не прям, не хитр.
Стих — не жара, не иней.
Ты береги стихи.
Это бинты больные.
Это язык родной.
Это листы надежды.
Это твоя любовь,
та, что на свете держит.
Николай Гумилев
Отравленный
«Ты совсем, ты совсем снеговая,
Как ты странно и страшно бледна!
Почему ты дрожишь, подавая
Мне стакан золотого вина?»
Отвернулась печальной и гибкой…
Что я знаю, то знаю давно,
Но я выпью, и выпью с улыбкой
Все налитое ею вино.
А потом, когда свечи потушат
И кошмары придут на постель,
Те кошмары, что медленно душат,
Я смертельный почувствую хмель…
И приду к ней, скажу: «Дорогая,
Видел я удивительный сон.
Ах, мне снилась равнина без края
И совсем золотой небосклон.
Знай, я больше не буду жестоким,
Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,
Я уеду далеким, далеким,
Я не буду печальным и злым.
Мне из рая, прохладного рая,
Видны белые отсветы дня…
И мне сладко – не плачь, дорогая, –
Знать, что ты отравила меня».
<1911>
И всё глядеть на тебя и глядеть,
Всё бытовое откинув, бросив,
Забыв о тревожных криках газет.
Илья Сельвинский
Я с тоской,
Как с траурным котом,
День-деньской
Гляжу на старый дом,
До зари
В стакан гремит струя,
(О, Анюта,
Милая моя…)
2
Корабли сереют
Сквозь туман,
Моря блик
Сведет меня с ума.
Стой! Замри,
Скрипичная змея!
(О, Анюта,
Милая моя…)
3
Разве снесть
В глазах бессонных соль?
Разве есть
Еще такая боль?
О миры
Скрежещется ноябрь!
(О, Анюта,
Милая моя…)
4
Кончен грог.
Молочницы скрипят.
Скрипку в гроб,
Как девочку, скрипач.
Звонари
Уходят на маяк.
(О, Анюта,
Милая моя…)
5
День как год,
Как черный наговор.
Я да кот,
И больше никого,
Примири
Хоть с гибелью меня,
О, Анюта,
Милая моя!
Илья Сельвинский
Люди всегда молоды
Молодость проходит, говорят.
Нет, неправда – красота проходит:
Вянут веки,
губы не горят,
Поясницу ломит к непогоде,
Но душа… Душа всегда юна,
Духом вечно человек у старта.
Поглядите на любого старца:
Ноздри жадны, как у бегуна.
Прочитайте ну хотя бы письма,
Если он, ракалия, влюблен:
Это литургия, это песня,
Это Аполлон!
Он пленит любую недотрогу,
Но не выйдет на свиданье к ней:
Может, старичишка тянет ногу,
Хоть, бывало, объезжал коней?
Может, в битве захмелев как брага,
Выходил с бутылкою на танк,
А теперь, страдая от люмбаго,
Ковыляет как орангутанг?
Но душа прекрасна по природе,
Даже пред годами не склонясь…
Молодость, к несчастью, не проходит:
В том-то и трагедия для нас.
Имя твое шепчу неустанно,
Шепчу неустанно имя твоё
Илья Сельвинский
Илья Сельвинский
Гимн женщине
Каждый день как с бою добыт.
Кто из нас не рыдал в ладони?
И кого не гонял следопыт
В тюрьме ли, в быту, фельетоне?
Но ни хищность, ни зависть, ни месть
Не сумели мне петлю сплесть,
Оттого что на свете есть
Женщина.
У мужчины рука – рычаг,
Жернова, а не зубы в мужчинах,
Коромысло в его плечах,
Чудо-мысли в его морщинах.
А у женщины плечи – женщина,
А у женщины локоть – женщина,
А у женщины речи – женщина,
А у женщины хохот – женщина...
И, томясь о венерах Буше,
О пленительных ведьмах Ропса,
То по звездам гадал я в душе,
То под дверью бесенком скребся.
На метле или в пене морей,
Всех чудес на свете милей
Ты – убежище муки моей,
Женщина!
Так и буду жить. Один меж прочих.
А со мной отныне на года
Вечное круженье этих строчек
И глухонемое «никогда».
Илья Сельвинский
Илья Сельвинский
* * *
Годами голодаю по тебе.
С мольбой о недоступном засыпаю,
Проснусь – и в затухающей мольбе
Прислушиваюсь к петухам и к лаю.
А в этих звуках столько безразличья,
Такая трезвость мира за окном,
Что кажется – немыслимо разлиться
Моей тоске со всем ее огнем.
А ты мелькаешь в этом трезвом мире,
Ты счастлива среди простых забот,
Встаешь к семи, обедаешь в четыре –
Олений зов тебя не позовет.
Но иногда, самой иконы строже,
Ты взглянешь исподлобья в стороне –
И на секунду жутко мне до дрожи:
Не ты ль сама тоскуешь обо мне?
Безвыдыханно…
Алексей Торхов
Завтра — имя,
а сейчас — тишина
Йокко Иринати
И вечно — как нищий у порога: ведь женщина
всегда и выше и щедрее меня, и лишь в ее
воле выбор — одарить или не одарить.
Амос Оз
И стоит чуть-чуть постараться,
расслышу вверху, в небесах —
песчинки мгновений роятся
в незримых песочных часах.
В отчаяньи книгу хватаю,
цветные альбомы листаю,
до света жгу лампу без сна…
Ан, верхняя чаша пустая,
а нижняя чаша — полна.
Хосе Вилья
Николай Тихонов
Фото: Benoit Courti
* * *
Я люблю тебя той — без прически,
Без румян — перед ночи концом,
В черном блеске волос твоих жестких,
С побледневшим и строгим лицом.
Но, отняв свои руки и губы,
Ты уходишь, ты вечно в пути,
А ведь сердце не может на убыль,
Как полночная встреча, идти.
Словно сон, что случайно вспугнули,
Ты уходишь, без слов, — в глубину
Чужедальних мелькающих улиц,
За страною меняешь страну.
Я дышал тобой в сумраке рыжем,
Что мучений любых горячей,
В раскаленных бульварах Парижа,
В синеве ленинградских ночей.
В крутизне закавказских нагорий,
В равнодушье московской зимы
Я дышал этой сладостью горя,
До которого дожили мы.
Где ж ещё я тебя повстречаю,
Вновь увижу, как ты хороша?
Из какого ты мрака, отчаясь,
Улыбнешься, почти не дыша?
В суету и суровость дневную,
Посреди роковых новостей,
Я не сетую, я не ревную, —
Ты — мой хлеб в этот голод страстей.
<1937-1940>
