Юрий Казарин
[700x423]
* * *
Сердце дерева в птичке,
остальное — сучки:
то ли крику — отмычки,
то ли скрипке — смычки.
В каждом снеге — сухарик.
Сердце яблока — здесь.
Спелых зёрнышек карих,
стылой музыки — взвесь.
Сердце яблочка в птичке.
И озёра — в очках.
И рыдают отмычки
в волосатых смычках.
Пахнет снегом и дыней —
это лыжи-смычки.
Взгляд божественно синий
и зашитые в иней
золотые зрачки.
Георгий Чернобровкин
Художник: Robert Julian Onderdonk – Bluebonnets on a Grey Day
4
Нет ничего ленивей облаков…
Герман Власов
Нет летней бирюзы небес. Печально
мне наблюдать движенья облаков.
Они ― ленивы. Впрочем, эта тайна
понятна всем теперь без дураков.
Есть где-то поле, женщина на синем
слепящем фоне, ждущая коней;
кузнечик там сбирает воедино,
как зингер, строчки наших летних дней.
Там солнце ― жжет. Там ― ласточки упруги.
Но что мне делать с улицей моей?
Она так далека от тех полей…
Здесь ― облака и дождь по всей округе
и как бы лето я тут не берег ―
осыпались люпины у дорог.
Все чудится, что рядом ты.
Все вижу сквозь ненастный вой
вливающийся в цвет воды
колеблющийся локон твой.
Иосиф Бродский
кота любви подтягивай к мешку
Иосиф Бродский
Иосиф Бродский
Художник: Георгий Дмитриев
VII
Я, в сущности… Любители острот
в компании с искателями правд
пусть выглянут из времени вперед:
увидев, как бывалый астронавт
топорщит в замешательстве усы
при запуске космических ракет,
таращась на песочные часы,
как тикающий в ужасе брегет.
(Из: «Чаша со змейкой»)
Подольше не давай меня задуть
и чаще снись – во сне я лучше вижу!
Юнна Мориц
Георгий Волжанин
на фоне глупого счастливого моря
(песок меж четырех ладоней)
Песок обнимает сплетенье ладоней,
Он оттиском страждущих, пляшущих линий
Пасется в лугах, где усталые кони
Склоняются, перед горячностью лилий…
Улиткой холодной, раскрывшихся створок,
Подальше от утренней, праздничной суши
Уносит волна в неизбежность проворно
Объятий следы в растревоженных душах…
Бледнеют в изъеденном нежном рокфоре
Вечерние крупные наглые мыши –
Мигают и падают в теплое море, –
Пронзая желаньем небесную крышу.
Снова ветеp с востока несет гоpячий песок
Юрий Нестеренко
Александр Соколофф
ПЕСОК ЛЮБВИ
Листая пожелтевший фолиант, протёртый до исподнего альбом, на слово веришь женщине George Sand* – любовь судьбу пытает на излом. В любви сгорают троны королей и врёт компáс и стрелка на часах, ломаются бушприты кораблей, но вам плевать на рифы и на страх…
Когда спалишь безумство первых дней, горящие взаимностью дрова становятся немного холодней, уже не жгутся искры и слова. У каждой страсти есть всегда предел, всё топливо уходит в никуда. И может даже ты ещё хотел, но чувствуешь, что НЕТ стирает ДА...
И вот остыло…
Не раздуть огонь, но ты не понимаешь почему. Оставь костёр и прошлого не тронь, иначе, превратится всё в тюрьму.
Начни читать божественный устав с заглавной коды длинной буквы эЛ. От пустоты и холода устав и даже больше, чем от разных дел, открой тот древний ветхий манускрипт, где сказано, что первый людям дар был не огонь, пожравший эвкалипт, а был песок, впитавший страсти жар.
Он собран был Венерой на Луне, в песочные часы запаян был, чтоб не сгорели души на огне, чтоб отмеряли люди страсти пыл по времени, что сыплется струёй из будущего через точку вниз. И был им гарантирован покой... Но птица-случай села на карниз, задела крылышком стеклянный хроноскоп и он упал на берег, на валун. Об каменный, поросший тиной лоб разбил подарок ветреный летун. Песок был дуновеньем унесён, рассеян был ветрами перемен... С тех пор по миру весь развеян он, весь мир ему пристанище и плен…
Любовь – тот вихрь из мелкого песка. Рассыпанный, просеянный сто крат, он застревает с ветром у виска, смещая оси всех координат. Он распрямляет в линию углы и, мёбиусом время закрутив, по нотным станам сладкой кабалы заставит зазвучать в мозгу мотив, который от кантабиле** основ, от рондо вод, звенящих над тобой, уводит твой кораблик в море снов, под фронт грозы, питающей прибой. И волны, вспенив волосы свои, выбрасывают вновь на берег смесь из просто кварца и песка любви, что станет для кого-то страстью здесь.
Порывом ветра высушив, его бросает на лицо воздушный ток. Ты трёшь глаза, не видя ничего и на зубах опять скрипит песок…
*Sand (англ) – песок
**Кантабиле (Cantabile) (муз. термин) – певучий, связный стиль исполнения.
так мало говорит,
мой Арлекин чуть-чуть хитрец,
хотя простак на вид,
ах, Арлекину моему
успех и слава ни к чему,
одна любовь нужна ему…
Иосиф Бродский
Больно надо, надо больно –
потерпи немного.
Вот и жил поэт от Бога
и до Бога.
Вот и жил поэт светло и алкогольно,
повторяя: больно надо, надо больно…
Права защищены: а между этих слов, –
там, где пробел, – усматриваешь сразу,
где буквы «а» и «з» – края столов,
ещё чуть-чуть – рукой заденешь вазу.
Права защищены: и падает она,
не отличить фарфора от фаянса,
и важно то, что мы – не видим дна,
а значит, вазе – нечего бояться.
Проступит месяц, словно копирайт,
и пожелтеет в поисках мечети.
И сколько острых слов не собирай –
попробуй склеить: «Я за всё в ответе»,
попробуй многолетнее вино
налить в такую крохотную фразу.
…А ваза падает, – на западе темно,
и ваза падает совсем в другую вазу…
Глупыш мой, потерпи чуть-чуть…
Владимир Щербединский
Геннадий Семенченко
* * *
Едва-едва
Шевелится листва,
И замер день, как будто ждет исхода.
Забывшая об осени погода
Лениво плавит мысли и слова.
Не нужно, сердце, меленько дрожать,
Свой оборот Земля не остановит,
В цвета заката чуть добавит крови,
Вдруг капнувшей с кухóнного ножа.
Лишь потерпеть немного духоту,
Ведь лето напоследок для порядка
Раздать себя решило без остатка,
Оставив след в душе, как след тату.
Противиться жаре я не хочу.
Зима придет, пушистая, большая.
Чуть-чуть любви пока не помешает,
Дай Бог, чтоб это
Было по плечу.
Фото: АЛЕКСЕЙ АСТРЕДИНОВ – АВОСЬ И ЕРИ
* * *
Я в этом сне
Себя не узнавал.
Где седина? Откуда эта свежесть?
Чуть-чуть светал щеки твоей овал,
Мой удивленный взгляд любя и нежа.
Как зеркало в полнеба, был рассвет,
И отражались там Адам и Ева,
Твой каждый выдох нес в себе ответ, –
Мне надышала ты, где сердце, слева.
И вдруг – тепло, теплее, горячо…
И пробуждалась варварская сила.
Так пахло степью голое плечо,
И лодочкой рука твоя скользила.
Не надо вслух. Не надо о любви.
Не замирай на нашей лодке с краю,
Печатью губ меня благослови –
Сегодня так близка
Дорога к раю.
Фото: Александр Талюка – ***
ПОРТРЕТ
По памяти
Я рисовал портрет.
И исказил твои черты, наверно:
Прости мне этот бледный и неверный,
Баюкающий душу свет.
Мне надоели резкие мазки.
Глаза и сердце вновь боюсь изранить.
Где прядки, словно ночь,
Я с замираньем
Вдруг положил белила на виски.
Чуть холоднее прописал уста,
Размыл ко мне стремящуюся руку.
И лишь глаза, –
Я помню эту муку, –
Взошли живыми
На небе
Холста.
Дерек Уолкотт
(Нобелевский лауреат 1992 г)
Оджоб, бультерьер
Ты ждешь одну беду,
а приходит другая.
Это не то, что плохая погода,
ты не можешь собраться —
неподготовленность это всё.
Мы тревожимся
за спутницу жизни, женщину,
за близкого друга,
за ребенка подле нас
и собаку,
смотрим на море и думаем:
наверное, будет дождь.
Мы приготовимся встретить дождь,
ты не видишь связи
между тем, как солнечный свет меняет
темнеющие олеандры
в приморском саду,
и тем, как меркнет золото пальм.
Не видишь связи
между каплей дождя
на твоей коже
и поскуливаньем пса,
тебя не пугает гром — готовность это всё,
существо, бегущее у твоих ног,
пытается тебе сказать,
что молчание — это всё,
оно превыше готовности,
глубокое, словно море,
глубокое, как земля,
глубокое, как любовь.
Молчание
сильней грома,
потрясенные, мы теряем дар речи,
будто животные, не умеющие сказать о любви,
как мы умеем, если только
она не становится невыразимой,
а нужно сказать о ней,
и мы говорим поскуливаньем,
слезами —
дождем, что подступает к глазам,
не называя любовь по имени,
молчание мертвых
и молчанье любви, схороненной на дне сердца, —
это одно и то же молчанье,
и молчим ли мы о любви,
о ребенке, женщине или о друге —
это одна и та же любовь, одна и та же,
и она блаженство,
еще невыносимее от потери,
она блаженство, она блаженство…
© Перевод с английского В. Минушина
http://magazines.russ.ru/inostran/1997/12/walcot.html
Не читаются строки вслух, не сбывается встреча рук...
Сергей Шоргин
Dinka
Ночь
(из цикла стихов «Mann»)
Ты там. Я тут. Мы врозь. И пусть.
Иное невозможно.
Нерасторжимость наших уз
Хрупка, но непреложна,
И сквозь дорог густую вязь
Я вижу, как сейчас вот
Ты засыпаешь, становясь
Ребенком безучастным,
Счастливым на мгновенье сна…
Так будь счастливой, милая!
Тебе совсем не нужно знать,
Что всё это хранил я –
Твой сон, твой дом, твою кровать,
Твой стол, покрытый лаком…
Я не могу тебе писать.
Я начинаю плакать,
А ты – метаться, как в бреду.
Я прекращаю. Хватит!
Неразлучимость наших душ
Ясна без доказательств.
© http://www.poezia.ru/article.php?sid=17466 (Edited)
Фото: Jan Scholz
Ты знаешь: ты простой знакомой мне
Дороже всех небесных манн.
Dinka (Edt)
Наум Коржавин
встреча – случай. мы смотрели…
Встреча – случай. Мы смотрели.
День морозный улыбался,
И от солнца акварельным
Угол Кудринки казался.
Снег не падал. Солнце плыло…
Я шутил, а ты смеялась…
Будто все, что в прошлом было,
Только-только начиналось…
* * *
Я в сказки не верю. Не те уже года мне.
И вдруг оказалось, что сказка нужна мне,
Что, внешне смирившись, не верящий в чудо,
Его постоянно искал я повсюду.
Искал напряженно, нигде не встречая,
Отсутствие сказки всегда ощущая...
Всё это под спудом невидное крылось,
И все проявилось, лишь ты появилась.
И когда опять в мире встретимся,
В мире встретимся в должный час,
Друг во друге мы в миг отметимся,
Вмиг отметимся блеском глаз.
Константин Бальмонт
Валерий Брюсов
* * *
Это — не надежда и не вера,
Не мечтой одетая любовь:
Это — знанье, что за жизнью серой,
В жизни новой, встретимся мы вновь.
Нет, не жду я райского селенья,
Вод живых и золотых цветов,
Вечных хоров ангельского пенья
И блаженством зыблемых часов.
Не страшусь и пламенного ада,
С дьяволами в красных колпаках,
Смол огнекипящих и обряда
Страшного суда на облаках.
Знаю: там, за этой жизнью трудной,
Снова жизнь и снова тяжкий труд;
Нас в простор лазурно-изумрудный
Крылья белые не вознесут.
Но и там, под маской сокровенной,
С новым даром измененных чувств,
Нам останется восторг священный
Подвигов, познаний и искусств.
Там, найдя, кого мы потеряли,
Будем мы, без пламени в крови,
Снова жить всей сладостью печали
И, прошедшей через смерть, любви!
Я по площади танцую в мокрой шляпе перья набок.
Дождь идет за мною следом, руки голые целуя.
Ника Батхен
Павел Антокольский
я люблю тебя…
Я люблю тебя в дальнем вагоне,
В желтом комнатном нимбе огня.
Словно танец и словно погоня,
Ты летишь по ночам сквозь меня.
Я люблю тебя – чёрной от света,
Прямо бьющего в скулы и в лоб.
Не в Москве – так когда-то и где-то
Всё равно это сбыться могло б.
Я люблю тебя в жаркой постели,
В тот преданьем захватанный миг,
Когда руки сплелись и истлели
В обожанье объятий немых.
Я тебя не забуду за то, что
Есть на свете театры, дожди,
Память, музыка, дальняя почта…
И за все. Что еще. Впереди.
[640x640]
Юнна Мориц
* * * * *
Та ведь боль еще и болью не была,
Так… сквозь сердце пролетевшая стрела,
Та стрела еще стрелою не была,
Так… тупая, бесталанная игла,
Та игла еще иглою не была,
Так… мифический дежурный клюв орла.
Жаль, душа от этой боли умерла.
Ведь потом, когда воскресла, путь нашла, –
Белый ветер мне шепнул из-за угла,
Снег, морозом раскаленный добела,
Волны сизого оконного стекла,
Корни темного дубового стола, –
Стали бить они во все колокола:
«Та ведь боль еще и болью не была,
Так… любовь ножом по горлу провела».
(Edited)
Моим глазам, твое лицо нашедшим,
после тебя тоска смотреть на женщин,
как после звезд на сдобный колобок.
но счастлив тем, что в рушащемся мире
тебя нашел — и душу сохранил
Борис Чичибабин
Борис Чичибабин
(Из «Cонетов любимой»)
Фото: Dimitar Lazarov
5
Для счастья есть стихи, лесов сырые чащи
и синяя вода под сенью черных скал,
но ты в сто тысяч раз таинственней и слаще
всего, что видел взор и что рассудок знал.
Когда б мне даровал небесный аксакал
джорджоневский закал, заманчивый и зрящий,
то я б одну тебя бросал на холст горящий,
всю жизнь тебя для всех лепил и высекал.
Почто из тьмы один лишь я причастен к чуду?
Есть лучшие, чем я. С кем хочешь и повсюду
будь счастлива. А я, хвала твоим устам,
уже навек спасен, как Господом католик.
По капле душу пей томливыми, с которых
еще не отжурчал блаженный Мандельштам.
10
Великая любовь душе моей дана.
Ей радостью такой дано воспламениться,
что в пламени ее рассыпались страницы,
истлела волчья шерсть и стала высь видна.
И я узнал, что жизнь без чуда холодна,
что правда без добра ловчит и леденится,
что в мире много правд, но истина одна,
разумных миллион, а мудрых единицы,
что мир, утратив стыд, любовью то зовет,
когда у божества вздувается живот
и озорство добра тишает перед прозой.
Исполненный тоски за братьев и сестер,
я сердце обнажил и руки распростер
и озарил простор звездой черноволосой.
Два озера - твои глаза
Михаил Талесников
Леонид Барановский
[600x600]
Фото: Laura Kogan – Marina
***
Есть женщины, которых быть не может.
И ты – ведь и тебя не может быть.
Ты существуешь? Это пропуск Божий,
который я не в силах не любить.
И гибельная пропасть не пугает,
и семью семь грозящих карой бед…
Есть женщины… да ты-то не такая:
таких как ты и не было и нет.
И меня, чтоб счастливым быть,
Эта женщина научила
Безоглядно ее любить.
Игорь Ляпин
И жизнь была как ожидание,
Пока не встретилась она.
Игорь Ляпин
Юрий Егоров
не говори, что все – случайно…
Не говори, что все – случайно,
Нет в этом мире беспорядка –
Цель нашей жизни изначально
Друг друга выпить без остатка.
А неизбежность первой встречи
Давно завещана звездою –
Ты посмотри, как плачут свечи,
Когда не вместе мы с тобою.
И так бессмысленна разлука,
Ведь время к нам неумолимо,
Но даже боль,.. но даже мука
Ничто, раз Богом ты хранима.
И как же пристально с иконы
Тебе в глаза глядят Святые –
Любовью пишутся законы,
И незаконны все другие!
Земля опять летит по кругу –
Ей не устать, раз мы вернемся –
Нам все равно идти друг к другу,
Пока однажды не найдемся…
Иначе –- множить бесконечность,
Иначе – ничему не сбыться…
Давай с тобой обманем вечность?
Позволь себе в меня влюбиться…
солнце моё
Солнце моё ненаглядное,
Счастье моё несусветное,
Было же небо закатное...
Стало с тобою – рассветное.
Осень просилась дождливая,
С инеем в стёкла и холодом,
А постучалась красивая,
С синью и шёлковым золотом.
Лучиком сшиты как ниткою,
Тоньше височного волоса…
Мне не напиться улыбкою,
Мне не наслушаться голоса.
Странно, – щемящее, новое,
Искреннее, желанное, –
Счастье моё непутёвое,
Радость моя долгожданная!
Ночь звёздной россыпью светится,
Шарик по-прежнему крутится,
Разве могли мы не встретиться,
Если сильней и не любится?
Есть у любой потери срок
И неизбежность,
Вот и сейчас в пробелы строк
Роняю нежность.
Юрий Егоров
Иосиф Бродский
* * *
Около океана, при свете свечи; вокруг
поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной.
Ввечеру у тела, точно у Шивы, рук,
дотянуться желающих до бесценной.
Упадая в траву, сова настигает мышь,
беспричинно поскрипывают стропила.
В деревянном городе крепче спишь,
потому что снится уже только то, что было.
Пахнет свежей рыбой, к стене прилип
профиль стула, тонкая марля вяло
шевелится в окне; и луна поправляет лучом прилив,
как сползающее одеяло.
На линии дождя опять обрывы
Бах Ахмедов
Бах Ахмедов
* * *
Я знал, что вряд ли ты придешь,
И дал свободу ожиданью.
Смотрел на кофе, слушал дождь,
И был частицей мирозданья.
Лишь чашка кофе на столе
И книжечка Аполлинера.
И мысли о простом тепле,
Как отзвук той ушедшей эры.
Мне было грустно и легко…
Прозрачно, нежно, непонятно.
И где-то очень далеко
Ты шла в стихах ко мне обратно.
Скользя по строкам-зеркалам,
И слушая, как плачет ливень,
Я был прозрачнее стекла.
И не было меня счастливей…
* * *
мой белый невидимый стих
на белой бумаге
и только меж строчек пустых
две капельки влаги
мерцают, заметны едва,
ненужно и сиро
и снова уходят слова
в безмолвие мира
И всё: подкрашенные стены,
физалис, глина у воды –
запомнило твои следы,
как зритель предпоследней сцены,
как зеркало без задней мысли,
как белый слепок или жгут –
обратно человека ждут
и каплею дождя повисли.
Герман Власов
Герман Власов
***
говорят большие дети
лучше ветру не мешать
это он порвавший сети
это ветер это ветер
не учи его дышать
потому его не видно
что песок слезит глаза
он полоской нитевидной
по одной считалке выйдет
он выскальзывает за
оболочки теплых зданий
ветви голые и нет
он почти ненужным занят
из открытой мукузани
красный разливает свет
он слезу твою глотает
и размажет по щеке
он во влаге гибкой тает
и к полуночи стихает
будто окунь на реке