.
Она была прекрасна той осенней красотой, в которой не осень возраста,
а самые нежные цвета и оттенки природы, уходящей от яркости лета.
Её кожа не была смуглой, но каждый год уже к августу
приобретала стойкий золотистый загар,
какой возможен только на лигурийском побережье,
где солнце никогда не бывает обжигающим, но тех нескольких дней,
что она обычно могла позволить себе провести у моря,
было достаточно, чтобы выглядеть так, словно она не менее
недели лежала на пляже. Такой роскоши она, конечно,
не могла позволить себе никогда,
поскольку даже эти несколько приморских дней были
связаны лишь с необходимостью принять участие
в ежегодной ярмарке картин в Генуе,
когда неизменная надежда на хорошие продажи
затмевала здравый смысл.
В этом году осень во Флоренции была теплее обычного,
и ноябрь радовал солнечной погодой.
В такие дни туристов было много,
и возможность продать что-то из работ становилась более реальной.
*
Каждый день начинался одинаково: умыться, одеться и позавтракать.
Она придирчиво разглядывала своё лицо в зеркале в крохотной ванной,
и ей опять казалось, что нос слишком длинный, лоб слишком высокий,
а глаза слишком большие, чтобы она была довольна
своей внешностью и могла назвать себя хотя бы симпатичной.
Она была слишком строга к себе - на самом деле её тонкие черты
и точёный профиль имели какое-то неуловимое благородство
и невольно напоминали о том, что когда-то на месте нынешней
Тосканы жили этруски, славившиеся своей красотой.
Может быть, она и знала о них, но уж точно никогда
не ассоциировала свою внешность с прекрасными предками
и не видела со стороны, как удивительно красива, когда наливает кофе
из кофейника, когда расчёсывает волосы, когда держит краски и кисть…
Её глаза были тоже осеннего цвета: светло-коричневые, слегка навыкате.
А каштановые вьющиеся волосы она собирала в пучок на затылке и завязывала тонкой шёлковой косынкой цвета морской волны. Косметикой она не пользовалась вообще, только немного духов. Одевалась совсем просто: бриджи и длинная белая рубашка свободного покроя, почти мужская на вид, если бы не вышивка на кармашке.
*
Флоренция… Город ремесленников и художников...
Так было и так есть. Её история – смешение кровавых событий и красоты Возрождения. Здесь творили гении и орудовали отъявленные злодеи…
Она любила свой город - и пусть на набережной Арно сейчас гуляют не Рафаэль
или Ботичелли, а толстые туристы с толстыми кошельками,
пусть на площади Санто-Спирито, что за Старым мостом,
сейчас не благословенный Леонардо демонстрирует свои ткацкие станки,
а сотни ремесленников выставляют товар, и гудит блошиный рынок
– проходя по этим легендарным местам, она неизменно чувствовала прилив вдохновения и ждала от начинающегося нового дня какого-то чуда...
*
Жаровня, на которой с сухим треском лопались, источая невыносимо аппетитный аромат, каштаны, привлекла нас с разных сторон площадки, и мы, одновременно потянувшись к свежему горячему пакетику, столкнулись и засмеялись…
А потом были несколько дней, проведённых вместе. Мы говорили и не могли наговориться. Казалось, мы жили до сих пор только для того, чтобы оказаться тем солнечным ноябрьским утром около уличной жаровни с каштанами.
Потом она рисовала, а я смотрела, как двигается её рука, держащая карандаш, как падают на лоб пряди волос, выбивающихся из-под косынки цвета морской волны, и думала о том, что всё происходящее кажется мне совершенно нереальным, словно из другого измерения, из какой-то другой жизни: Италия, Флоренция, средиземноморский рынок, запах жареных каштанов и эта уличная художница по имени Флорина.
За несколько дней я узнала столько, что мне стало казаться, что я живу в Италии давным-давно. Флорина учила меня готовить особенный миндальный кофе, кукурузную поленту и лепёшки из каштановой муки. Она показала мне «другую» Флоренцию: ту, которая не для туристов, но, увидев которую однажды, хочется навсегда сохранить её в памяти и вернуться туда ещё не раз…
*
Она нарисовала закат на море. Потом огонь и сковороду с каштанами. А потом она |
|
[показать]
