Стою на кухне, у окна, наблюдаю за небом. Оно серое, тяжелое, бесконечное, похожее на какое-то гигантское животное. Животное-небо разлеглось на питерских крышах и дремлет. Из небесного брюха сыплются и сыплются нахальные снежинки. Их не очень много, зато они крупны, почти как десятирублевые монеты. Внизу снежинки превращаются в коричнево-грязное месиво. Мне их не жаль нисколько, пусть уже тают быстрее, хватит, ушло их время. А давно ли я в стихе хотела наворожить снегу? В декабре, кажется. Доворожилась. Теперь только и остается, что терпеть и грезить о лете. На стуле рядом со мной Макс. Он тоже дремлет, прямо как небо. Кот тихо постанывает во сне, наверное, у него болит голова. На старости лет мой зверь стал зависим от перемен погоды. Я знаю, скоро Макс покинет нас. Он уйдет туда, где всем зверям хорошо и радостно, а, может, и людям тоже, кто знает. Иногда мне кажется, что он уже почти там, такой потусторонний взгляд бывает у старика. Однако все меняется, когда я готовлю. Как только я начинаю колотить молотком по мясу, взгляд кота становится на удивление осмысленным и весьма заинтересованным. Он неторопливо поднимается, тяжело сваливается со стула, трется об меня носом и впалыми боками, путается под ногами и всячески напоминает о своем существовании. Наконец, потеряв терпение, кот произносит громко и требовательно:
- Дааай! – понятное дело, на кошачьем языке произносит, но мы давно уже изучили кошачье наречие, впрочем, как и он – человечье.
Поживи еще, Макс, пожалуйста, побудь с нами. Без тебя дом осиротеет.
В кухню входит матушка. Она как раз собирается на прогулку. Матушка – предмет моей величайшей гордости. В свои восемьдесят она вышагивает пешочком расстояние по пустынному весеннему пляжу от Комарова до Репина, и никакие снега-туманы ей не страшны. Расстояние для нее прогулочное - около четырех километров. Бодро переставляя две свои палки для спортивного хождения, матушка движется и по городу, и за городом в самых разных направлениях, и ничто не мешает ей наслаждаться жизнью почти в любую погоду. Вот и сегодня она решила сходить туда, не зная куда. В ее глазах уже плещется туристический азарт, рюкзачок полон, обе две палки в отличной боевой готовности.
- Сегодня куда? – оборачиваюсь я к ней, продолжая мелко нарезать мясо для Макса.
- Куда-нибудь, - рассеянно отвечает матушка и, немного подумав, вдруг добавляет - а, может быть, в другое место.
Хохотать мы начинаем одновременно. Это выражение станет в нашей семье устойчивым. А пока мы смеемся, Макс, ждущий свою порцию, смотрит на нас с укором и недоумением. Наконец, кот не выдерживает:
- Мяяясо! Даваай мяяясооо!!! – мрачно напоминает он о себе. Нам становится стыдно. Продолжая смеяться, накладываю Максу полную миску.
В это время из-за туч выползает ленивое солнце. Оно бледно-желтое и сонное. Солнце закуталось в туман, как в пижаму. Сейчас оно похоже на мою дочь, утреннюю, только что проснувшуюся. По крайней мере, вид у солнца такой же недовольный. И все-таки, есть надежда, что скоро оно проснется окончательно. Бесконечное животное-небо тоже так подумало, потому что оно вдруг встрепенулось и слегка воспарило над домами. Небо стало выше, легче, кажется, оно даже двинулось в путь. Снежинки тоже куда-то делись, наверное, им надоело падать.
Я продолжаю наблюдать за небом, Макс сосредоточенно жует, а мама уже ушла. Только что хлопнула входная дверь. Постукивая своими двумя палками по мостовой, моя матушка радостно направляется сейчас куда-нибудь. А, может быть, в другое место.

То, о чем я собираюсь рассказать, сущая правда, рассказ – воспоминание, и выглядеть он будет, скорее всего, как размышление на тему, а не как завлекательная история.
Уже шесть лет как расселили нашу коммунальную квартиру. Воспоминания стираются, становятся расплывчатыми и далекими. То, что раньше выглядело чуть ли не трагично, теперь вызывает грустную улыбку. Однако я могу сейчас, оглядываясь назад, еще и еще раз сказать спасибо за тот драгоценный опыт общения, который я приобрела, проживая в коммунальной квартире. Житье в коммуналке – по сути постоянная, никогда не прекращающаяся трагикомедия, в которой у всех жильцов – главные роли. Кого бы вспомнить первым?
Да, пожалуй, Сашу с Ниной. Этих двоих давно уже нет в живых. Мать и сын. Она – властная, крикливая, ревнивая до колик в животе и темноты в глазах, худая как щепка, а ведь когда-то красивая и стройная женщина сорока семи лет. Многочисленные работы, муж – алкоголик и гуляка, рано погибший, Сашка – сын, такой же шалопай и алкоголик, как отец, благополучно состарили Нинку раньше времени. На любые события в своей жизни, а были они в основном отрицательны, Нинка реагировала бурно. Застукав супруга со своей же подружкой, Нинка, не долго думая, схватила первое, что попалось под руку, а первым, что попалось, оказалась мороженая куриная тушка. Вот этой самой тушкой Нинка так отдубасила своего несчастного супруга, что он долго не решался потом изменять. Потом она долго рыдала на кухне, повторяя сквозь всхлипы:
- Ну, как он мог!!! – муж ей ответить не мог, так как лежал в состоянии бессознательном.
Сына Сашку Нина обожала до дрожи и могла бы простить ему, наверное, все. Сашка вырос избалованным, самовлюбленным парнем. Но вот что интересно. Если в трезвые моменты этот мрачноватый человек, молчаливый и даже робкий, был готов помочь, принести и починить, если попросишь, то в минуты алкогольного дурмана Сашка превращался натурально в дьявола во плоти. Он рвался драться, крушить мебель, стремился к интимному общению со всем, что шевелится, и становился, действительно, страшен. Я тогда, еще, будучи незамужней барышней, шарахалась в свою комнату и в ужасе запиралась там до полного Сашкиного отрезвления. На Сашку пытались давить и жаловаться, но Нинка всегда мужественно защищала сына, как могла. Как известно, лучший метод защиты – нападение. Вот им то моя бывшая соседка и пользовалась. Она готова была со скалкой, сковородкой или любым другим подходящим орудием защищать великовозрастного сыночка от всех, кто осмелится на него покуситься. Наш местный участковый, помнится, Нинку слегка побаивался. Иногда Сашка засыпал прямо в коридоре. Он вытягивался на полу, и вся квартира оглашалась его громогласным храпом, а около Сашкиного уха трогательно тикал будильник. Мой сосед, даже в пьяном безобразии, боялся проспать на работу. Работал Сашка в автосервисе, машину мог собрать и разобрать, словно это был детский конструктор. На работе его трезвого уважали, пьяного – прощали за талант и терпели.
А Нинка? Именно Нинка бежала в ночи в ближайшую телефонную будку, для того чтобы вызвать мне неотложку, когда мне было плохо, именно Сашка совершенно бесплатно и безропотно помогал мне таскать и собирать мебель. Ссоры и скандалы сменялись примирениями и пирогами к праздникам. Так и жили. Пройдет несколько лет, и Нинки не станет. Она умрет от онкологии. Укатают сивку крутые горки. А еще через пару лет не станет ее глупого, вечно пьяного сына. Он в нетрезвом виде попадет под машину.
Кроме Нинки с Сашкой в квартире еще жили Инна с Игорем, тоже мать с сыном. Инна – мать-одиночка была полная Нинкина противоположность. Спокойная, рассудительная, хитрая, умная, бухгалтер по профессии. Если она и пила, то в меру, если выговаривала, то тихим голосом. Это полная, спокойная русская красавица, раз обжегшись на молоке, дула на воду и не пыталась больше выходить замуж. Растила сына одна. Но и Игорь был полной противоположностью Сашке. Ладный, спортивный парень, без особых капризов и вредных привычек. Когда Нины не станет, Инна при живом еще тогда и вполне здоровом Сашке, который был прописан в коммуналке у отца, умудрится получить в пользование комнату покойной соседки. И при расселении она из двух своих комнат въедет в трехкомнатную квартиру. Но это будет потом. А пока я буду списывать у Инны многочисленные рецепты вкуснейших блюд, а также иногда буду спасаться в ее комнате от нежных домогательств пьяного Сашки.
А еще в нашей квартире жила молодая семья. Правда, они въехали значительно позже, когда Нины и Сашки уже не было на этом свете. Папа Коля, несмотря на ругань молодой супруги, тоже любил выпить. Их двухгодовалая дочь Леночка – точная копия папеньки, этого самого папеньку обожавшая, примерно в пять-шесть утра, проснувшись, начинала громко и четко, словно стихотворение в садике, произносить следующие слова:
- Пива – папе! Папе – деньги! Деньги – папе! Папе – пива!
Квартира стонала от хохота, несмотря на ранний час, Анька – супруга злилась, хотя ей тоже было смешно. У меня тогда уже Читать далее...

Ветер, казалось, дул сразу со всех сторон. И не было щелочки или кармашка в одежде, куда бы он ни сумел пробраться. Ноги оскальзывались на подмерзших шпалах, Машка и Колька то и дело спотыкались и падали. То один, то другая «находили рубль». Вокруг возвышались сосны, молчаливые и суровые, словно мрачные великаны, пушились под снегом кокетливые ели, кое-где чернели забытые зимой, не укрытые кусты вереска и черники. Хорошо бы идти по лесу, там, небось, ветер не достанет, так ведь снегу, если не по колено, то по щиколотку, да и болотце не подмерзшее может попасться, еще провалишься. Вот и шли Машка с Колькой по высокой насыпи, прыгали, спотыкаясь, по шпалам и старались не думать о том, сколько им еще идти. Колька не выдержал первым, он был на два года младше Машки.
- Мань, когда дойдем то? Жрать охота, - спросил пацан, стараясь, чтоб голос звучал побасовитее.
-Терпи, Колян. Кажись, Ольховку прошли, там еще Лебедевку, потом по дороге дойдем, и наше Боровое будет, - Машка хлюпнула носом и вытерла соплю рукавом пальтишка. Пальто на девочке было городское, даже кокетливое, приталенное, с опушкой на капюшоне. На ногах у Машки болтались щегольские, но хиленькие сапожки, давно уже намокшие от снега и отяжелевшие. Девочка упрямо шла вперед, от напряжения закусив губу. Тонкая, нескладная, с упрямым взглядом небольших, прищуренных глаз, Машка больше походила на пацана, чем на девочку. Не останется она больше в городе, ни за что, никогда не останется. Колян, толстенький, кудрявый мальчик, с ямкой на подбородке, наоборот, напоминал девочку. Он был тоже одет по-городскому и тоже изрядно уже намок. Дети шли уже третий час, и Машка, много раз ездившая с теткой Зиной на электричке в город продавать лук и свеклу, понятия не имела, что это, оказывается, так далеко. На электричке – раз, раз – и доехал. А тут топаешь, топаешь по этим шпалам, а им и конца не видать.
- Мань, а тетка Зина добрая? Меня не прогонит? Она ведь только тебе тетка, - тоскливо спрашивал Колька, дергая девочку за рукав.
- Не прогонит, Колян. Она у нас добрая. Она меня и от мамки прятала с папкой, когда те пьяные дрались, и молоком поила, и клубника у нее на огороде знаешь какая? Во! С кулак! - говорила Машка, для убедительности сжимая руку в худенький кулачок. И Колька хлюпал носом, не зная, верить ему или нет в такое счастье.
- Дык зимой клубники нету, - вспоминал вдруг Колька, пройдя еще пару шагов.
- А у нее варенья много, много, в подполе стоит. Банок сто, а, может, двести, а еще она в церкви нашей работает. Полы там моет и свечки продает. Она хорошая, - рассказывала Машка, сама начиная все больше и больше верить в доброту и в варенье тети Зины.
Машке недавно исполнилось двенадцать. Кольке сравнялось десять. Они выросли в соседних деревнях, у обоих спились родители, и обоих родственники сдали в городской детский дом, как никому ненужных детей из неблагополучных семей. Несколько месяцев спустя своенравная Машка поняла, что в детском доме она не жилец и задумала побег. Ждать до весны терпения не хватило, а чтоб было не так скучно и не так страшно, девочка подбила на побег Кольку. У Кольки и вовсе никого из родственников не осталось, так - седьмая вода на киселе, поэтому решено было обоим бежать к Машкиной тетке. Как ни странно, ребятам повезло. То есть им удалось беспрепятственно выбраться с территории детского дома, на автобусе доехать зайцами до вокзала и даже сесть в электричку. Но когда по вагонам пошли суровые контролеры, когда пожилой, усатый дяденька стал допрашивать ребят, кто они, да откуда, Машка струхнула. Схватив растерявшегося Кольку за рукав, и пискнув, что уже приехали, Машка выскочила на ближайшей станции и утянула за собой товарища. Она ринулась к лесу, волоча за собой Кольку, и, только поняв, что за ними никто не гонится, вернулась на железнодорожные пути. И Машке казалось, что идут они правильно, да только вот не знала девочка ничего про стрелки. И то, что они забрали далеко в сторону и шли теперь по иному направлению, Машка тоже не знала. Не знали дети и того, что их давно хватились, что милиция прочесывает поезда, что звонили уже из детского дома той самой тете Зине…
Ничего этого они не знали. Они просто шли. Наконец, Колька не выдержал и первый опустился в сугроб.
- Мы только минуточку посидим и дальше пойдем, - решила Машка, опускаясь рядом. Дети сидели, прижавшись друг к другу спинами. И тут вдруг увидел Колька далеко впереди дом. Большой дом, весь из дерева, а стенки у него прозрачные. За стенкой печка, как у них дома, а у печки колдует мамка. Смотри-ка, значит, мамка живая. Это она его, Кольку, ждет. Картошку варит. Много картошки. Очень много. С маслом и с грибочками. И хлеб теплый. Не пойдет он к тете Зине, он к мамке пойдет. Домой.
А Машке в это время чудилось лето. Нету снега, а есть трава, зеленая, сочная, высокая. И клевер. Цветки клевера можно жевать, они слаще сахара. А она, Машка, не человек вовсе, а птица. Теперь у нее большие, серые крылья, как у совы. И клюв такой же острый. И глаз. Глаз зоркий, ничего не Читать далее...

Наша комната огромная, как страна. По радио недавно дяденька пел: «Вставай страна огромная…». Вот и наша комната тоже огромная. Слева, у окна – рояль, черный и строгий, как мой папа, когда он в костюме. Мне не разрешают к нему подходить, к роялю, а не к папе. На рояле, на белой кружевной скатерке – большая хрустальная ваза. Если бабушка выходит из комнаты, я подбегаю к роялю, и, приподняв крышку, начинаю нажимать на клавиши. Рояль гудит и звенит. Мне кажется, он со мной разговаривает. Потом я хлопаю крышкой и отскакиваю в сторону. Увидит Бабаня и мне попадет. Бабаня – это моя бабушка Анна. Я ее так называю – Бабаня.
А еще у нас есть буфет. Весь резной, темно-шоколадный. Я, конечно, понимаю, что это просто шкаф, но все-таки, так, на всякий случай, я пару раз его лизнула. А вдруг он все-таки шоколадный. Дальний угол комнаты отгорожен шкафами с книгами, там, в уголке – моя кроватка. Если свесить голову с кровати и посмотреть в зеркало, которое висит на стене напротив, можно будет увидеть серо-белый экран нашего телевизора. Вечером мама и бабушка смотрят кино, я тоже смотрю, стараясь, чтоб это было не так заметно. Но мама почему-то замечает и говорит очень строго:
- А ну, спать! – и как она все видит, не понимаю я. Мне только мультики разрешают по десять минут в день, а еще пластинки. Я пластинки так часто слушаю, что даже наизусть помню. И «Аленький цветочек», и «Золушку» и «Музыкальный магазинчик».
А потолок у нас какой красивый! Там по бокам разные цветы и листики, а вокруг люстры танцуют мальчик и девочка с крыльями. Девочка в длинном платье, а у мальчика – копытца и рожки. Бабаня называет мальчика и девочку на потолке – «ба-ре-льеф», а мама – «леп-нина». Я думаю, что это мальчика зовут Барельефом, а девочку – Лепниной. Я их боюсь. Мне все кажется, что они шевелятся. Особенно ночью, если я вдруг уснуть не могу. Или когда я одна в комнате. Барельеф, Лепнина и цветочки сделаны словно из пластилина, только белые. У меня тоже есть пластилин, но я так не умею. И когда я полеплю, мне потом долго трут руки газетой, чтобы я мебель не испачкала.
Посреди комнаты стол. Он большой, и сейчас Бабаня моет на нем посуду в тазике. В мыльной пене плавают чашки и блюдца, словно кораблики, Бабаня ловит кораблики и ставит их на поднос. Поднос красивый, весь такой серебряный, если бы мне его отдали в игрушки, я бы из него сделала море. Только мне поднос-море никто не отдаст. Мыльная пена тоже красивая, а если взять соломинку, можно выдуть много мыльных пузырей, я знаю, меня сосед дядя Юра научил. А Бабаня на него потом почему-то рассердилась. Бабаня сложила посуду горкой и собралась отнести ее на кухню. Я крепко вцепляюсь в ее фартук:
- И я с тобой, - Бабаня сердится, расцепляет мои пальцы и говорит громко, быстро, картаво.
- Ну, куда ты пойдешь, там опять все товкутся на кухне, и форточка откгыта. А ты чихаешь.
Она уходит и запирает за собой дверь. Я остаюсь одна в нашей большой комнате и сразу начинаю смотреть на потолок. Как там Барельеф с Лепниной? Так и есть, вон они уже шевелятся, руки у них двигаются. И крылья тоже. Вот сейчас они слезут и заберут меня прямо туда, в потолок. Я, на всякий случай, заползаю под стол. Сердце у меня колотится, в голове гудит, и почему-то слегка болит живот.
Бабаня входит обратно с горой мокрой посуды на подносе.
- Чижик, идем вытигать, ты чего это под столом сидишь? - это она меня так чижиком зовет, когда не сердится. Посуду я вытирать люблю, потому что она скрипит. А еще мне нравится, что Бабаня в комнате, и Барельеф с Лепниной больше не шевелятся.
- Толкутся все? – спрашиваю я у Бабани, стараясь вести себя по-взрослому.
- Не толкутся, а хозяйничают, - поправляет меня Бабаня, забыв, что сама только что употребила это же слово.
- В кухне сейчас и баба Дуня, и баба Таня, и тетя Нина, и Анна Александговна, и Магия Вениаминовна. И Сашенька перекусить забежал, - перечисляет Бабаня, быстро перетирая чашки. При имени Сашеньки мне становится жарко. Он – моя любовь, как в сказке «Русалочка» только я об этом никому не говорю. Сашенька – тети Нинин сын. Он студент, такой высокий и красивый. Что такое «студент», я не знаю, но Сашеньку все равно люблю. Вот когда меня выпускают в коридор побегать, я хожу за Сашенькой следом и читаю ему стихи наизусть, я их много знаю, меня другая бабушка научила. А Сашенька потом почему-то от меня прячется. И я тогда обижаюсь и ухожу в свою страну, которая в моей комнате. Там я играю, что Сашенька на самом деле принц, а я его спасаю, когда он в море тонет. Про это только Кузя знает, а больше никто. Кузя – коммунальный кот, это папа его так называет, когда к нам в гости приходит. И Кузя тоже в гости приходит, но чаще, чем папа. Мама говорит, что папа и Бабаня друг друга не выносят, поэтому папа редко приходит. А я все думаю, зачем им друг друга носить то? Тяжело же, Бабаня точно не справится.
А Кузя – черный, с белой грудкой и лапками. Он любит играть в фантик и есть рыбу. Его рыба висит в авоське на форточке в кухне. И один раз, Кузя, порвав авоську, сам Читать далее...

Верескана или тайна радужного ключа.
Детская сказка

Глава первая, в которой рассказывается о королевстве лесных духов.


Давным-давно, в ту пору, когда люди жили бок о бок со сказками, и никто никому не мешал, в каждом лесу, бору, роще или перелеске находилось большое или маленькое королевство лесных духов. Только не надо путать. Лесные духи – это не эльфы, не гномы, не лешие, не русалки, а совсем особые лесные существа. Лесные духи похожи на людей, правда, ростом побольше, хотя конечно не такие огромные, как великаны. Они прозрачны, словно туман, многие красивы, но есть и уродцы. Почти все лесные духи добры и благородны, но изредка попадаются злые, завистливые и коварные. Они не ходят по земле, а перемещаются по воздуху, но не летают, а идут по нему, словно по полу. Духи нанимают лесных ткачей-пауков, и те плетут для них дома из своей паутины. Изредка они живут в дуплах, но так поступают лишь самые ленивые.
В каждом королевстве лесных духов есть свои король и королева, которые следят за порядком, издают указы и путешествуют в другие королевства лесных духов. Духи мирно соседствуют в лесу и со зверями, и с волшебными жителями, но ни с кем особую дружбу не заводят. Говорят, что когда-то они с настоящими людьми дружили, и некоторые даже умели перевоплощаться в человека, чтобы потом снова сделаться духом, да и люди, говорят, умели перевоплощаться в духов и гулять по воздуху, хотя, может, и не было такого, кто ж теперь правду скажет.
Эти таинственные, невесомые существа продолжают жить до сих пор, только вот угодий у них осталось совсем немного. Люди вырубали леса и строили города, прокладывали железные дороги и прогоняли лесных духов, а вне лесов духи жить не умели и гибли. Воевать они тоже не умели, а, может быть, не хотели, кто знает.
Прошло много сотен лет, и люди, словно ослепли и оглохли. Они разучились любить лес, перестали верить в волшебных, лесных жителей, а уж видеть их и подавно разучились, забыли язык зверей и птиц, перестали мечтать. Взамен люди обзавелись автомобилями, компьютерами, мобильными телефонами, перебрались в большие города и заперлись в отдельных квартирах со всеми удобствами. Квартиры эти до такой степени удобны, что домовые отказались там обитать. Для них в таких квартирах чересчур комфортно, да и техники всякой слишком много. А технику домовые на дух не переносят. Всё спалить ее норовят.
Но несколько королевств лесных духов сохранилось и до наших дней. Одно такое королевство разместилось в сосновом бору довольно близко от небольшого человеческого поселка. Имя этому маленькому, но уютному королевству Верескана. Духи назвали так свою страну, потому, что много вереска цветет в этих краях. Лесные духи построили себе жилища из паутины и начали жить так, как привыкли, стараясь не обращать внимания на шум машин и мотоциклов, доносившийся с шоссе.

Глава вторая, в которой рассказывается о том, как далеко может завести любопытство.

Королевство Верескана совсем маленькое, но это не значит, что в нем не соблюдаются традиции. Разумеется, там есть король и королева. Их дворец, сотканный из тончайшей паутины, висит между двух самых высоких сосен, а попасть в него можно ночью по лунной лестнице, а днем через солнечные ворота. Духи едят ту же пищу, что и люди, но еды им нужно во много раз меньше. Лесные духи любят ягоды, мёд, изредка грибы и орехи. Мясо они не едят. Королевской кухней в Верескане заведуют один шмель и четыре белки. Шмель служит главным поваром, весьма суров, а если белки его не слушаются, может и укусить.
В тот день, о котором я хочу рассказать, король, королева и их сын, принц по имени Ваас сидели за столом и ждали, когда им принесут завтрак. Неожиданно Ваас спросил:
-Папа, а почему мы больше не общаемся с людьми? –
Король в ответ нахмурился, а королева опустила голову и тяжело вздохнула. Такого объяснения принцу показалось маловато, и он повторил свой вопрос. Поняв, что от любопытного мальчишки просто так не отделаться, король ответил с печалью в голосе:
- Потому, сын мой, что люди причинили нашему народу много вреда. Из-за человечьего племени духи чуть не погибли совсем, потому что раньше в каждом лесу было большое или маленькое королевство лесных духов, а теперь, погляди-ка, мы остались чуть ли не единственные. Где-то далеко на севере, говорят, есть еще наши братья, но мы не можем туда добраться, потому что это слишком далеко от нашего леса, а вне леса мы гибнем. И если ты не хочешь умереть раньше своего срока, сын мой, держись подальше от людского племени.
Ваас не стал спорить с отцом, но решил про себя, что обязательно познакомится с людьми поближе и, кто знает, может, даже научится в них перевоплощаться. В то же утро Ваас начал осуществлять свою затею. Он решил последить за кем-нибудь из людей, чтобы самому убедиться, так ли уж они опасны, как утверждают его родители. Следить за людьми да еще в разгар лета проще пареной репы. Люди ходят в их лес за грибами, за ягодами, и просто погулять. Глупые человечки не замечают ни русалок, притаившихся на озере Читать далее...

Нет, нет, ее совсем нельзя было назвать красивой. Низенькая, широкобедрая, ноги, скрытые под длинной юбкой, наверняка, слишком короткие и кривые. Скуластое лицо, восточные, бесстрастные глаза, тяжелые черные косы, аккуратно заткнутые за ремень на кофте. В ушах – деревянные серьги, на шее – деревянное ожерелье. Комната, где она жила, была маленькая, кругом цветы в горшках, а на столе были разложены травы, видимо для просушки. Только я приехал сюда совсем не для того, чтобы рассматривать ее внешность и убранство дома.
Я вошел в комнату и протянул ей фотографию. На фотографии – Светка, маленькая, бритая наголо, с большими печальными глазами. Моя семилетняя умирающая дочь. Была череда больниц и частных клиник, были многочисленные молебны в церкви, были экстрасенсы всех мастей. Быть может, вы, господа, меня осудите, дескать, профессор, преподаватель ВУЗа и вдруг отправился к шаманке, только не зря ведь говорят: не судите, да не судимы будете. … Кто знает, на что решились бы вы в моей ситуации. Про шаманку мне рассказал старичок-вахтер Леонтьич. Странноватый, язвительный дед, с незапамятных времен сидящей на вахте в нашем институте.
Целый день я гнал машину по сумрачному осеннему шоссе, в голове царила пустота, в груди было такое давление, что постоянно приходилось сосать валидол. Потом было еще множество каких-то дорог, и чем дальше от города, тем хуже становилось их качество. Сверился с картой, кажется это находилось где-то здесь…
Она долго-долго смотрела на фото и молчала. Потом ее восточные глаза изучали меня, и нельзя было понять, что таилось в мыслях у этой женщины. Наконец, она вымолвила, что я вовремя приехал и чтоб я сейчас попил чаю и ложился бы спать вот там. Палец повелительно указал на лавку в углу комнаты, а лечить мою дочь она будет на рассвете. Думал, что не усну на жесткой деревянной лавке, однако, неожиданно для себя отключился очень быстро. Проснулся бодрый, сердце не болело. Она, все в той же юбке почти до полу, строгая, молчаливая, за плечами рюкзак, кивком головы приказала следовать за собой. Я быстро привел себя в порядок и мы пошли. Она шла в сторону леса. Лес этот был сосновый, редкий, под ногами – мох, сосновые иглы, над головой – свинцовое октябрьское небо. Пришли на поляну. Кругом вересковые заросли, черничник, я нашел боровик, наверное, один из последних. При других обстоятельствах обрадовался бы, наверное. Она неспешно разожгла огонь, села на корточки, развязала мешок, начала доставать различные травы и кидать их в костер. Сладковатый запах разлился по всей поляне. Спросил ее, что делать мне, указала глазами на раскидистые корни сосны, растущей в отдалении. Мне было приказано сидеть и ждать. Костер уже догорал, когда она начала свое дело. То, что я увидел, господа, трудно описать словами, но я все-таки попробую. Как-то вдруг она оказалась совсем без одежды. У нее было крепкое смуглое тело, неприкрытое ничем, кроме распущенных кос. В правой руке – бубен. Медленно, медленно пошла она вокруг догорающего костра, ритмично ударяя в бубен. Потом быстрее. Она танцевала, господа. Танец живота – вот как это называется.
Говорят, этот танец сейчас в большой моде. Дамы толпой бегут в танцклубы, где старательно и неумело виляют бедрами. Я, господа, с уверенностью могу сказать, что видел, КАК это надо танцевать. В ней плясало все: стопы, икры, бедра, живот, каждый мускул, каждый нерв. Только раскосые глаза ее оставались бесстрастны. Внезапно она сделала резкий шаг к кострищу и заплясала на все еще вспыхивающих углях. Бубен звенел в ее руках, она что-то выкрикивала на непонятном мне языке.
Я сидел, оцепенев, и не мог оторвать взгляда от ее танцующего тела. Казалось, время сместилось, или исчезло вовсе, я оказался где-то в средневековье, а, может быть, кто знает, в начале времен. Потом она вытянулась в струну, всем телом устремившись к небу, вновь издала хриплый, гортанный крик и остановилась, тяжело дыша. По ее лицу и телу обильно тек пот. Мне казалось, что я сплю с открытыми глазами, а, может, так оно и было. Она упала в мох и долго лежала без движения. Сколько времени прошло, мне трудно судить: может, минута, может, пара часов. Потом она поднялась, оделась и мы, молча, двинулись к ее дому. Я не смел ни о чем спрашивать. Денег за лечение она не взяла.
С тех пор прошло больше пяти лет. Светка жива, состояние стабильное, ей даже разрешили посещать общеобразовательную школу. Трудно судить, кто же в результате помог моей дочке. Врачи? Господь Бог? Кто знает. Я просто радуюсь до одури, глядя на моего худенького, но вполне жизнеспособного и жизнерадостного ребенка. А еще иногда я просыпаюсь по ночам, словно от толчка. И сладковатый запах щекочет мне ноздри, и звучит в ушах дикая песня, а перед глазами как наяву возникает пляшущая фигура шаманки. Странные миражи, не правда ли?

Сегодня я была, можно сказать, при исполнении. Исполняла благое дело. Иными словами, собрав в мешок вещи, вещицы и вещички, из которых успела вырасти моя дочка, я потащилась в гости к супругам, ожидающим потомства, ну совсем уж в ближайшем будущем. Ожидался, правда, сын, как напророчило всезнающее УЗИ, но для младенца, в конце - концов, не важно, будут ли у него ползунки в голубой или в розовый цветочек, а родители там не очень-то богатые люди.
Мы пили кофе и грызли сухарики, когда погас свет. Лично я не очень люблю темноту, да и кто любит? Славка, солидный бородатый дядька, с недавнего времени муж моей очень близкой подруги, не спеша, достал свечу, зажег.
- Боюсь я, - прогудел басом.
- Славка, не психуй, все хорошо будет, это же со всеми случается. Вот с кем не случается, тем плохо.
- Волнуюсь, - глухо повторил Славка.
- Она должна звонить. Потом поеду.
- Расскажи что-нибудь, как раз отвлечешься, - попросила я: - Что у вас там за история в коммуналке произошла? А то я дикий человек - после шести лет работы в городе Гамбурге совсем отвыкла от России. Инга толком ничего не писала, а теперь, когда я вернулась ко всем событиям сразу, мы так и не успели поговорить. Что там за таинственная история произошла?
- Ладно, такие истории как раз без света и рассказывать, только ты не перебивай, пожалуйста,- согласился Славка: - Я тогда жил в коммуналке на любимом Васильевском Острове,- начал он, задумчиво поглаживая бороду. - А твоя подруга была моей соседкой, мало мне знакомой и, честно говоря, в те времена не очень интересной. Квартирка была не бей лежачего - грязная, обшарпанная, лампочек вечно нет ни в прихожей, ни в сортире. Впрочем, старый фонд он и есть старый фонд - при всем запустении красотища: потолки с лепниной, камин, правда, недействующий, ну и все прочее. Было у нас пять комнат: в одной жила Инга, в другой я, в третьей пара алкоголиков – мать и сын, а еще две пустовали. И народу вроде было мало, но из-за сладкой парочки синюшников житие наше было очень даже напряженное. Меня-то это все мало касалось, перекушу, чем Бог послал, и в бега. В институт, по бабам, на халтурку. Короче говоря, нет меня. С дорогими соседями я общался редко. Один раз, например, поймал соседушку за руку, когда тот пытался свистнуть мои кроссовки. С тех пор обувь за пределами комнаты не оставлял. Соседушке я начистил морду лица, с матушкой его провел воспитательную беседу так, чтоб поняла, и они меня трогать перестали. Зато эти сволочуги, как могли, отыгрывались на моей будущей супруге (о чем, как ты понимаешь, я тогда и не подозревал). Инга и сейчас-то как мышка, тихая и незаметная, а тогда совсем забитая была. Училась она заочно, с работы домой, из дома на работу, времени для общения с соседями – хоть отбавляй. А они, надо сказать, активно стремились к общению, особенно мужская половина населения. Пару раз я за Ингу вступался, но меня, как я уже сказал, дома было не видать. А если и видать – так только у себя в комнате, где я сидел и мазал этюдики. Так все у нас и шло, пока в пустующие комнаты не въехал Иван Тимофеевич. Как в нашей стране одинокому старику дали столько полезной площади, остается только гадать. Меня этот вопрос волновал мало, а вот соседку мою – Вальку – очень даже.
Ее мало волновало, что старик мог просто все это купить, важно было, что она это купить не могла.
В первый же вечер Валька закатила скандал. Это было при всех: и я, и Инга, и пьяненький Валькин сынок Леня - все толклись на кухне. И новенький дедушка копался здесь же со своим чайником. Подвыпившая Валентина размахивала ложкой над каким-то мерзким варевом, капала на пол и орала, что старого говнюка, вонючку проклятую, это я цитирую, она не она будет, если со света не сживет. Теперь я, пожалуй, сам себя перебью и опишу тебе дедушку. Седой, как лунь, волосы до плеч, словно у старого хиппаря, на голове обруч. По утрам дедушка бегал, занимался спортом почти час, а потом заваривал какие-то невероятно душистые чаи в огромном чайнике. Но это я отвлекся, вернемся к Вальке. Она орет, дедушка слушает, слушает, а потом бормочет тихонечко так: «У тебя, бабонька, шибко посуда бьется», - ляпнул и шасть в комнату, нет его. А у Вальки на столе стояло несколько чашек. Так они одна за другой хрясь - и в черепки, медленно так, словно от старости. Валентина стоит, разинув рот, и молчит. Я на кухне кофе варил, все видел вот этими самыми глазами.
Тут Славка, видимо для убедительности, показал на свои большущие, слегка коровьи глаза и продолжил. Меня так и подмывало спросить, не принял ли в тот памятный вечер лично Слава на грудь, но я опасалась это сделать, а то ведь мой приятель мог и рассказывать перестать. Но Слава, словно почувствовав немой вопрос, убежденно произнес:
- Если ты мне не веришь, спроси потом у Инги, она тогда тоже была, может подтвердить.
И мой собеседник продолжал:
- У нас резко наладилась обстановка в квартире. Валентина, Читать далее...

Алиса решительным шагом подошла к заветному ящичку и сунула туда карточку. Так и есть, а собственно, чего было и ждать. Из щели вылезла худосочная пачка мелких денежных купюр. И это, между прочим, до конца лета. Ни тебе премий, ни еще чего-нибудь утешительного. Что теперь? Теперь, стало быть, трепыхаться на слабеньких женских крылышках в поисках халтуры. Искать оболтусов с двойкой по математике, так это ведь не английский, который хочет изучать каждый второй. Друзья уже давно уговаривали Алису плюнуть на институт, забыть его, как страшный сон, и идти вкалывать в фирму, но тут была одна закавыка. Дело в том, что Алиса совсем не любила вкалывать. Зато она, во-первых, ценила престижную работу в Вузе, во-вторых, ценила много свободного времени, но при этом, увы, хотела как можно больше денег. Алиса с удовольствием принимала подарки от самих нерадивых студентов и от их родителей, да еще искренне полагала, что ей дарят их слишком мало.
С минуту посмотрев на банкомат, она сладострастно его пнула и, от злости шаркая ногами, побрела прочь. Мысленно она посылала ко всем чертям декана, Вуз, государство, свою профессию, свою диссертацию и во всем этом находила мрачное удовлетворение. И пошли к собачьим чертям все, кто только посмеет ей сейчас перечить! Перед взором Алисы моментально выросли черти почему-то с собачьими хвостами, к которым она кочергой отправляла всех своих недругов. На пути Алисы возникла скамейка, а на скамейке нарисовался еще один недруг. Длинноногая, стильно и дорого одетая девица сосредоточенно водила карандашиком по клавиатуре новомодного, крохотного компьютера PAL. Девица была еще совсем молодая, самоуверенная, не такая уж красивая, но, явно, богатая. Господи, ну почему она должна жить как нищенка, почему уже чуть-чуть за…., а мужа, нет, как нет, почему??? Алиса почувствовала, что близка к истерике прямо здесь, на улице и побрела прочь, слегка пощипывая себя за руки, чтобы не разреветься. На плевок из банкомата можно было жить нормально неделю или отвратительно – месяц. О том чтобы куда-то съездить или купить себе новый компьютер, не говоря уже о новомодной штучке, было смешно и горько думать. Финансы пели романсы давно и громко.
- Ладно, чего мучиться, пойду хоть очки себе куплю, -
пробормотала Алиса. Недавно она не слишком удачно оставила в трамвае солнечные очки, без которых совершенно не могла существовать, тем более в июне месяце. Впрочем, забытые очки не слишком ей нравились. Она быстрым шагом направилась к рынку, решив, что грошовый, утешительный приз ей сейчас прямо-таки необходим. У стенда с очками стоял парень, почесывая нога об ногу, цены на продукцию радовали глаз.
- Что это так дешево?- подозрительно спросила Алиса,
- А сегодня распродажа,-
процедил продавец и надул громадный пузырь из жвачки.
Алиса не стала выяснять, почему распродажа очков происходит в июне, когда цены на такой товар, наоборот, должны быть завышены, а стала лихорадочно выбирать. Она перебирала пару за парой, постукивая ногой от нетерпения, и продавец невольно залюбовался длинноногой покупательницей. Впрочем, смотреть ему пришлось недолго.
«Нечего смотреть, я не выставка картин, мне вот эти, эти и еще вон те».
Алиса, решив отыграться за полное отсутствие денег и личной жизни, отрывалась сейчас по полной программе. Пока она занималась примеркой, делая «лица» перед зеркалом, продавец предпринял весьма робкую попытку знакомства, но ответ прозвучал, словно ушат ледяной воды.
«Занимайтесь своим делом и не приставайте к людям»,
Не успела Алиса закончить фразу, как услышала тихий голос, более всего напоминавший скрип несмазанных ворот. Обернувшись, она невольно отшатнулась. Отвратительная бомжиха, грязная и «благоухающая», словно ходячая помойка, протягивала очки и предлагала их примерить. Алиса хотела было открыть рот и высказать все, что она думает о бомжах, ворах и алкоголиках, да что там, она хотела громко призвать на помощь доблестную милицию, но почему-то ничего этого не сделала. Алиса, вообще, начала вдруг действовать как в замедленной съемке. Молча, взяла из рук бабы очки, молча, примерила, а потом тихим голосом произнесла только одно слово:
- Сколько?
Баба прогнусавила сумму, моментально выхватила из рук деньги и испарилась, как кошмарный сон радостным утром. Алиса еще какое-то время не могла двигаться, потом медленно подняла голову и посмотрела на продавца. Парень меланхолично жевал жвачку и не обращал больше внимания на грубую покупательницу. Внезапно ей стало стыдно, истерика отступила, на смену пришли мигрень и отупение.
-Молодой человек, извините меня, день очень тяжелый выдался, я вот эти очки куплю,
Парень отсчитал сдачу и отвернулся, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Алиса спрятала обе покупки в сумку и побрела к дому. Дома примерила еще раз сначала очки, купленные у парня и расстроилась. Это было не то, чего просила душа. Из зеркала на нее смотрела злобная девица за тридцать, с синяками под глазами, зачем-то нацепившая круглые очочки. Кот Базилио, забывший дорогу Читать далее...

Я возвращалась в электричке с работы на дачу, и, закинув две тяжеленные сумки с продуктами и книгами на багажную полку, уселась в полупустом вагоне с книжкой, банкой пива и чипсами. Вторая банка, которую я купила, явно пожадничав, стояла рядом. Где-то на середине пути сумка рухнула на пол, и я, складывая их в сумку, мрачно порадовалась, что моя «весомая» литература никого не ударила по голове. Тихонько чертыхаясь, я собирала образовавшееся безобразие, тщетно пытаясь застегнуть сумку, когда вдруг услышала очень тихий интеллигентный голос:
-Разрешите Вам помочь - подняв глаза, я вздрогнула.
В двух шагах от меня стоял бомж. Худой и длинный, грязный, как трубочист, трясущийся, словно листик на осеннем ветру. Голос и внешность, казалось, принадлежали разным людям. Прежде чем я успела ответить, мужчина присел на корточки, помог собрать мне книги, после чего довольно ловко, несмотря на дрожащие руки, починил разошедшуюся молнию. Я пробормотала «спасибо», а мужчина, словно вдруг обессилев, присел на скамью напротив, став похожим на печальную ломаную линию. Мне не слишком-то приятным показалось подобное соседство, но было как-то неудобно сразу встать и уйти. Мужчина, словно прочитав мои мысли, внезапно произнес:
-Не бойтесь, я не ворую, не буяню, не навязываюсь и, вообще, я безвреден… теперь –
и, помолчав, он прибавил:
- Разве что пахну грязью и раздражаю сбором посуды - только тут я заметила, что за плечом у мужчины болтается мешок, полный пустых бутылок и банок. Я отдала ему пустую банку из-под пива и, повинуясь внезапному порыву, протянула полную.
-Хотите пива? –
предложила я и сама себе удивилась, я что собираюсь облагодетельствовать этого бомжа?
-Спасибо, но я давно ничего спиртного в рот не беру, а руки дрожат от невроза. Да вот еще не ел с утра, это да, это чувствуется – мне стало горько; передо мной сидел типичный бич, которому, возможно, хотелось попросить денег, но он или стеснялся, или профессионально оттягивал время, чтобы, разжалобив, запросить побольше. О деньгах я подумала почему-то с некоторым облегчением, мне хотелось дать десятку этому странному человеку с тем условием, чтобы он побыстрее исчез. Однако, он никуда уходить не собирался. Наоборот, расположился поудобнее и посмотрел на меня измученными бледно-голубыми глазами, с красными прожилками.
-Вы меня извините, пожалуйста, можно с вами поговорить, мне это сейчас просто необходимо, ведь Вам все равно все рассказывают свои истории, я по Вашему лицу вижу-
Этот человек меня словно гипнотизировал, я вместо отказа достала из сумки батон, протянула его бичу (так я его окрестила, как потом оказалось, совершенно верно) и приготовилась слушать.
-Позвольте представиться, меня зовут Евгений –
несколько церемонно начал бич.
-Мне 40 лет, к Вашим услугам бывший художник, дизайнер, строитель, короче говоря, бич, бывший интеллигентный человек, совершенно безвредный и непьющий-
Я с удивлением посмотрела на своего попутчика; на вид ему было не 40, а все 50 с большим плюсом, он выглядел жалко, старо и как-то стыдливо.
А, между тем, Евгений продолжал свой рассказ.
-Я родился в прекрасном городе Выборге, там школу закончил, оттуда приехал в Питер поступать в Мухинское училище, так как в Академию поступать не хватало духу. Я поступил с первого раза на факультет художественной графики и стал счастливым студентом. Я трудился себе и трудился, жил в общежитии, а на каникулы естественно ездил к родителям в Выборг. Больше всего мне нравилось в конце августа или в сентябре побродить по нашим лесам. А леса у нас сосновые, вереска полно, грибов полно, одним словом, рай земной. Гулялось там просто замечательно. Однажды, кажется, уже в сентябре, гуляя, я нашел интересную корягу
весьма своеобразной формы и довольно большую. Эта коряга более всего походила на птицу, широко раскинувшую крылья, а голова у нее была совершенно лисья. Представляете себе,
этакий северный сфинкс. Сердце художника взыграло, я, естественно притащил деревяшку к себе домой, решив с ней как следует поработать. Интересно, что нож сам заходил у меня в руках, как у папы Карло и работал я, словно одержимый. Прямо дьявольщина какая-то. Орел с лисьей головой получился отменный, и я, весьма довольный своей работой, повалился на кушетку прямо в сарае, служившем мне мастерской, и заснул. Вот тогда-то все и началось. Приснился мне странный сон, который даже кошмаром назвать было нельзя. Вижу свой собственный сарай-мастерскую, рабочий стол, на столе только что сотворенную поделку, которая сидит себе как курица на насесте, крутит головой в разные стороны и верещит дурным голосом:
-Нарисуй Серебряного, нарисуй Серебряного-
и так много раз подряд. Я почему-то сразу понял, что имеется в виду не князь Серебряный, из романа Толстого Алексея Константиновича, а профессор из нашего института, Серебряный Арсений Геннадиевич. Он у нас композицию вел,-
Я слушала Евгения с удовольствием, отмечая про себя и образованность и грамотную литературную Читать далее...

Конечно, я выпил на собственной презентации, как иначе. И коллеги мой доклад нахваливали, и сам главный редактор руку пожал и похвалил:
- Молодец Моросейкин, так держать, продолжать, то есть в том же духе,
Ну не мог я напиться до такого состояния, чтобы собственную спальню с библиотекой перепутать. Да и не перепутал я ничего. Вон, сзади квартира, как квартира, ничего не изменилось. А тут зал громадный, стены, стены, книги, книги, в бесконечность стеллажи уходят. Ничего не видать. Это кто же там ногами шаркает? Поглядим.
- Здравствуйте, дедушка, скажите, я сплю? Хлебнул лишнего на своем празднике, и теперь валяюсь на полу в гостиной, до спальни так и не дошел?
- Какой я Вам дедушка, Моросейкин? Я Муз Аполлон Лермонтович.
- Кто? Кто Вы, простите?
- Муз я. Глухой Вы что ли? Выбирайте произведение, а после прошу покинуть библиотеку.
- Простите, я что-то понять никак не могу, где моя спальня? И что я тут должен выбирать?
- Как это что? Вы, Моросейкин, кто, позвольте узнать?
- Я? Инженер, муж, отец, писатель-фантаст, не курю, не пью, эээ, почти не пью, не попадался, не привлекался…
- Стоп-стоп-стоп. Зачастил. Писатель, вот Вы кто. Ну и выбирайте литературу. Что Вы желаете написать? Рассказ, роман? Или, может, ради разнообразия стишками побалуетесь?
- Эээ, Аполлон Лермонтович, это…это все ненаписанная литература?
- Дошло наконец-то. Мы думали, Вы, Моросейкин, более сообразительным окажетесь. Тем более после Вашего доклада. Вы ведь, душенька, в самую точку попали. Так все оно и есть. Все уже создано до начала времен, а вам, творческим людям остается только брать книжки из нашей библиотеки и списывать. Вон там, видите, самый большой шкаф – там графомания. Он ближе всех поставлен, из него-то больше всего и тянут. Подальше – качество лучше, а вон тот далекий шкафчик – там все гениальное. На века.
- На все века – один шкафчик? А можно мне туда? – с робкой надеждой я шагнул к шкафу с гениальной литературой.
Старичок с силой вцепился мне в майку.
- А платить кто будет? – свирепо прошипел Муз.
- Как платить? Это же библиотека, - я задохнулся от возмущения.
- Очень просто. У нас за тот шкафчик платят. Здоровьем, сроком жизни, личным благополучием, душевным равновесием. Да и это еще не все. Иные фолианты так тяжелы, что схватит его жадный автор, а вытянуть из шкафа не может. Как репку из известной сказки. Заплатит высокую цену – и зря. Ну, как? Годится?
- А можно как-нибудь не так жестоко расплатиться? Ведь бывали же счастливые гении. Кажется…
Старичок задумался, а потом печально произнес.
- Увы. У Вас не получится. За небольшую плату в виде нескольких бессонных ночей Вы можете заглянуть вот сюда – Муз показал на шкафы с графоманией.
- Я открыл глаза и потряс головой. Приснится же такое. Пойду, пожалуй, настрочу рассказик, пока не забыл. Может, я все-таки что-то взял почитать в той библиотеке?

Часть первая.

Во всеобщем кодексе законов любви и семейных отношений принято считать, что противоположности притягиваются. Я до такой степени подтверждаю это правило, что, казалось бы, дальше ехать некуда. Ан, нет, оказалось, есть куда. Начну, впрочем, по порядку. Меня зовут Константин, что, между прочим, значит, постоянный, и это правда. Крис зовет меня Котя, а иногда называет Ленивым котом. На кота я мало похож, разве что, на бездомного. Я худ, как щепка, высок, у меня большой кадык, торчащие уши и кудри, как у барана, которые моя мама в детстве называла вычурно «локоны». Еще я ношу очки, так как страшно близорук. Я работаю в институте, преподаю высшую математику, кандидат наук, подумываю о докторантуре. Ах да, по темпераменту я флегматик.
Вы хотите знать, кто такая Крис? Крис - это смерч в юбке, ночной кошмар моей мамы, горе и радость в одном флаконе, и моя обожаемая супруга. Я женился на ней два года назад и с тех пор в полной мере осознал, как верны слова Блока: «Покой нам только снится». Потому что с Крис покой не возможен априори.
Мы познакомились случайно на дне рождения у приятеля. Она подошла ко мне тогда, гибкая, зеленоглазая, белокурая, высокая, пахнущая какими-то феерическими, колдовскими духами и промурлыкала:
- Котик, пожалуй, я выйду за тебя замуж, - Я тогда был несколько огорошен столь неожиданным высказыванием и в то же время полностью околдован красавицей. Женька, мой школьный друг, честно предупредил:
- Осторожнее с ней, Костик, от Кристины чего угодно жди, - Поздно. Я уже погиб, утонув в ее шальных, мерцающих, изумрудных глазищах. Через неделю мы подали заявление, а через два месяца я уже был женат на самой безумной женщине, которую когда-либо встречал на своем пути. Кристина – профессиональная колдунья, астролог, гадалка, поэтесса, певица и танцовщица. Да, да, все сразу, именно в таком порядке. У нее есть несколько хобби: писать трагические стихи, впадать в молчаливую депрессию или в громкую истерику, петь песни и танцевать танец живота. Астрологией и гаданием Крис зарабатывает деньги. И делает моя жена это куда успешнее, чем я у себя на кафедре. Еще Крис любит гостей, самых странных и самых разных. То это какие-то бурятские шаманы, то индийские танцовщицы, вовсе не говорящие по-русски, то толпа полубезумных поэтов и поэтесс, читающих стихи на нашей кухне. Моя мама, познакомившись с Кристиной и пообщавшись с ней пару часов, выразила глубокую радость, что мы решили жить у Крис, а не у нас. Мама появляется у нас в гостях раз в месяц, шепотом спрашивает, все ли со мной в порядке и потихоньку кормит меня домашними котлетами. Потом моя мудрая, интеллигентная матушка испаряется. Сама Крис готовит по настроению. Если женушка настроена благодушно, то наша кухня наполняется таинственными ароматами многочисленных приправ, и блюда у нее получаются восхитительные. В такие моменты Крис нежна, весела и ласкается, как котенок. Она с удовольствием играет роль жены и хозяйки. Через пару дней ей все это надоедает, в раковине растут горы посуды, а в ванной залежи грязного белья. Тогда, как умею, хозяйничаю я. Моя супруга в это время сидит на полу по-турецки и пишет стихи или пьесы, которые потом в слезах рвет, если ей что-то не нравится. После этого у Крис начинается приступ хандры. Она запирается в комнате, плачет, молчит неделями, никого не желает видеть, не гадает на картах, не занимается астрологией и не танцует. Проходит время, и ее депрессия сходит на нет. Снова в нашей квартире появляются клиенты, гости, поэты и прочие любопытные персонажи.
Я, кажется, говорил, что по натуре я флегматик, настроенный философски? Что бы ни случилось, я стараюсь воспринимать спокойно, как нечто неизбежное и даже фатальное. Однако несколько раз я все-таки задавал дражайшей половине вопрос:
- Дорогая, что случилось? – один раз это было, когда после ее магических экспериментов со свечами загорелась наша кухня, в другой раз, когда выпала из окна одна слишком уж экзальтированная поэтесса, пожелавшая взлететь. К счастью, барышня ничего себе не повредила, упав с нашего второго этажа в глубокий сугроб. И вот теперь я задал этот вопрос сегодня.
Когда я вернулся домой, то не узнал наше оригинальное, но на свой манер уютное гнездышко. Вообще-то, Крис знает толк в дизайне и оформлении. Стильная мебель, безделушки, драпировки – все у нее к месту и все со вкусом.
Но сегодня в квартире царил хаос. Вся мебель из большой комнаты была выдвинута на кухню, пол был усеян обрывками, а сама Крис продолжала с остервенением срывать со стен последние клочки обоев. Никогда я не мог понять, откуда у моей хрупкой жены столько сил.
Признаться, я несколько опешил от ее бурной деятельности и в очередной раз задал глупый вопрос:
- Дорогая, что случилось?
- Я знала это. Мое давнее гадание подтвердилось. Вот. Это я нашла сегодня в антикварной лавке, - победно сверкнув безумными глазами, Крис сунула мне под нос какую-то рваную книжицу. Надев очки, я с трудом разобрал буквы, напечатанные мелким шрифтом:
28 мая 1904 года прямо из своей Читать далее...

-Дяденька, купи сумочку. Хорошая, замшевая, не пожалеешь,-
- Жене подаришь или теще,-
Цепкие ручонки вцепились в мой плащ с недетской силой. И угораздило же меня сегодня отправиться домой мимо рынка! Сразу несколько чумазых и лукавых цыганят обступили меня со всех сторон. Я растерянно оглянулся. Не в моих правилах было расшвыривать детишек, хоть и цыганских. Девочка постарше совала мне в руки замшевую дамскую сумку шоколадного цвета, один мальчишка тянул за рукав, а двое ребятишек помладше приплясывали босиком в луже, с удовольствием разбрызгивая во все стороны грязь, и при этом вопили, что есть мочи. В какой-то момент я почувствовал себя словно в театре абсурда. Просто чтобы отвязаться, я выхватил из внутреннего кармана несколько мелких купюр, швырнул их на землю и, вырвавшись от надоедливых ребятишек, поспешно пошел прочь. Краем глаза я видел, что дети бросились подбирать рассыпавшиеся десятки. Через пару минут меня догнала старшая девочка. Неуловимым движением сунув мне в руки сумку, она тихо произнесла хриплым, вероятно, уже прокуренным голосом:
- Возьми, дядя. Считай, что ты ее купил. Повезло тебе, милый. И жене твоей повезло. Чего тебе хочется, то и получится,-
Пробормотав всю эту несуразицу, юная торговка удалилась, вульгарно виляя бедрами. Я хотел сразу выкинуть сумку, но что-то меня удержало. Сумка, наверняка, краденая, имела вполне товарный вид и была чистой, хоть и побывала в руках у цыганят. Я решил отнести ее Лизе и загладить, таким образом, свою вину. С Лизой мы вчера вечером здорово поругались, и, если честно, некоторая доля моей вины в этом есть. Ну, забыл я про эту чертову оперу, я их с детства терпеть не могу. Ну, подумаешь, не пошли мы в театр, вместо театра просидели мы с другом Сашкой за пивком в моем любимом баре «Твист» почти до часа ночи, а трубка у меня, как нарочно, разрядилась. Но, согласитесь, это же не повод бить посуду и собираться подавать на развод. Ладно, куплю Лизе цветочки, она их любит, и сумочку эту подарю. Я сунул руку в сумку, чтобы проверить подкладку и внезапно нащупал внутри нечто влажное. Секунду спустя, я выудил из сумки, словно фокусник из шляпы, изящный букетик ландышей. От неожиданности я выронил букетик и громко произнес:
- Не может быть! –
Букетик, не долетев до земли, медленно растворился в воздухе. В глазах у меня потемнело, сердце заколотилось, я прислонился к стене дома и начал дышать на три счета, как это делают йоги. Конечно это галлюцинация. Дожил. Может, это у меня диабет так начинается? Рановато для тридцати лет. Хотя я полный, все может быть, надо на диету сесть. При мысли о диете в животе заурчало, есть захотелось зверски. Куда же я кошелек подевал? В поисках кошелька я машинально опять полез в сумку. Теперь рука дернулась, наткнувшись на что-то горячее. Я выловил большущий хотдог, аккуратнейшим образом завернутый в целлофан. Уже впившись в угощение зубами, я внезапно сообразил, что еще минуту назад хотдога в сумке просто не было. Зато там был букетик ландышей, который исчез у меня на глазах, словно в дешевом цирковом трюке. Все еще не веря глазам и зубам своим, я схватил за руку семенившую мимо старушку и грозно вопросил:
- Что я ем?-
- Сосиску в тесте, – пролепетала бабуся и бросилась от меня наутек с неожиданной для старушки прытью. В семь лет я перестал верить в деда Мороза, в десять - в человека-паука, а в тринадцать - в цирковые фокусы. Но сейчас, в свои тридцать с хвостиком, будучи солидным, женатым человеком, я вдруг от всей души поверил в цыганскую сказку про волшебную сумку. Меня охватило чувство восторга и полнейшего удовольствия от собственной персоны. Видимо, я достойный человек, раз именно мне досталось это сокровище. Почувствовав себя почти волшебником, я пошарил в сумке, силясь отыскать там бутерброд с черной икрой и хороший коньяк. Но что-то пошло не так, вместо заказанного я выловил второй хотдог и банку пива. В ушах прозвучал шепоток цыганской девчонки:
- Чего хочется, то и получится-
Мой нездоровый организм отчаянно требовал фастфуда и получил вместо икры сосиску в тесте и порцию кетчупа. Потом все стало происходить, как в плохом сне. Я несколько раз пытался вытащить еще букетик для Лизы, но подсознание мое диктовало свои законы. Вместо цветочков, которые я, вероятно, искренне захотел получить лишь один раз, в сумке нашлись мясорубка, миксер, прозрачные трусики, банный веник и пластырь, на котором крупными буквами было написано:
«Заклеивать рот»
При моей попытке достать из сумки билеты в оперу, я вынул билеты на футбол, билеты на стриптиз и один билет на поезд дальнего следования. Теперь вещи почему-то перестали исчезать. В результате злой, как черт и нагруженный, как ишак, но без цветов и билетов в оперу, я, наконец, добрался до родного гнезда и осторожно повернул в замке ключ. Любимая жена встретила меня со сдвинутыми бровями и поджатыми губами.
- Где Вы сегодня пропадали, Михаил Петрович? – произнесла ненаглядная половина саркастическим тоном.
- Любимая, я тебе подарок принес, – произнес я как можно мягче. О, коварное Читать далее...

Колян, Леха и дядя Вова уже давненько сидели в квартире, которую ремонтировали, пользуясь тем, что хозяин разрешил им там же и ночевать, чтобы не терять времени на разъезды. Мужики с толком, с расстановкой соображали на троих. Водочка, огурчики и раскрытая банка с селедкой – все было чин по чину. Красные, слегка заплывшие глазки дяди Вовы маслились от удовольствия, а Колины черные, блудливые глазища как-то странно видоизменились, один косил и закрывался, другой же блестел весельем и задором. Только у Лехи дела были швах. Голова у него кружилась, от водки мутило, больше горячительного совсем не хотелось. Лёха и напился-то главным образом из упрямства, чтобы доказать своей строптивой жене Маринке, что он главный, и, вообще, он - хозяин в доме. Они с Маринкой вчера поссорились в пух и прах. И самое обидное, что сейчас Леха никак не мог даже вспомнить, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Зато хорошо помнил, что Маринка расколотила со злости его любимую кружку с жирафами. Он ушел на работу, от злости хлопнув дверью так, что посуда в шкафу зазвенела, а вечером напился.
- Эх, бабу бы мне сейчас, - размечтался Колян, - Жаль, нельзя к девкам в общагу, там у них вахтерша, прямо жуть, какая злая. Вот ты, Леха все про любовь воркуешь, а ее нет вовсе никакой любви этой. Секс есть, а любви нет. Одна только демагогия. – Колю по пьяному делу всегда тянуло на философию, но сейчас Лехе не хотелось его слушать.
Дядя Вова налил еще по сто грамм, и они выпили. Леха с трудом поднялся.
- Я домой иду. Мне тут через две улицы, - пробормотал он, и мужики удивленно уставились на напарника. В пьяной Лехиной голове ютилась последняя, трезвая мысль, что мобильник разрядился, и что Маринка не знает, где он, что с ним, и, наверняка, будет его искать.
- Совсем тебя Маринка под каблук загнала, - с упреком, сквозь зубы процедил Колян. Дядя Вова аккуратно выловил из банки кусок селедки, ловко отправил в рот и подмигнул:
Иди. Иди. К Хетти захотел? Так она тебя живо захомутает.
- Это кто? – хором спросили Колян и Леха, даже слегка протрезвев. А протрезвели они, потому что услышали в голосе дяди Вовы что-то странное. Тревожное что-то.
- Сядьте и слушайте, - пьяно приказал дядя Вова, и оба парня притихли, удивленно на него уставившись.
- Есть тут такая или лучше сказать, такое. Живет в новостройках, а точнее в домах недостроенных. Этот дом новый и кругом дома все новые. Половина квартир пустая стоит. Нашу хату хозяин ремонтирует, еще кто-то этажом выше молотком стучит, а остальные квартирки - тихие. Вот Хетти и бродит среди этих пустых квартир. Заманивает, значит, гитарой. Мужики игру на гитаре слышат и песню. Песня, говорят, красивая, а слов не разобрать. И кто шел ее искать, того живым не находили потом. Все гибли, не выходя из домов. С лестниц падали, током било. Мало кто сумел вырваться. Один умник из моей бывшей бригады в интернете откопал, что в городе Манхеттене такая тоже жила. Потому мужики наши между собой и прозвали ее Хетти.
- Ну, ты гонишь, – Ухмыльнулся Колян, - Кто ж в эти сказки поверит? А если красивая баба, так я бы ее того этого, – и он весело хохотнул, очень собой довольный. Леха махнул рукой и надел куртку.
А питается Хетти людской злобой и печалью, - бессвязно пробормотал дядя Вова и неожиданно громко захрапел. Блудливый Колян, оставшийся без эротических удовольствий на этот вечер, тоже стал устраиваться спать.
Леха, слегка покачиваясь, двинулся к выходу. Лифт в новом доме подключен пока не был, спускаться с двенадцатого этажа на первый, да еще в таком сильном подпитии - маленькое удовольствие.
Он услышал музыку, когда дошел до шестого этажа. Казалось, кто-то играет на гитаре совсем рядом, в одной из пустых квартир. Леша остановился и прислушался. Страх холодком пробежал по коже, но водка его заглушила.
Чертов дядя Вова, - подумал Леха. Он не был уверен, слышит ли гитару, или ему мерещится. И тут он ее увидел. Женщина сидела на подоконнике и перебирала гитарные струны, напевая что-то хриплым, но приятным голосом, слов песни было не разобрать. Между Лешей и женщиной был всего один лестничный пролет. Когда он стал спускаться, женщина легко соскользнула с подоконника и словно растворилась во тьме, послышался стук каблучков и хриплый смех. Через пару минут Лёха вновь услышал гитару, чуть ниже.
- Сюда иди. Сюда, милый, - раздался шепот. Кто-то легонько коснулся Лешиного лица. Он уловил слабый запах духов, шуршание, тихая, нежная музыка ласкала слух. Алексей попытался шагнуть, но не смог. Его, словно что-то лишило способности двигаться.

Марина, весь вечер напрасно пытавшаяся дозвониться до мужа, швырнула в сердцах телефон на диван. Ей очень хотелось помириться и даже, так и быть, признать себя неправой, лишь бы Лёха оказался дома. Наконец, не выдержав неизвестности, она выбежала из квартиры. Его работа через две улицы, подумаешь, три часа ночи, ерунда какая. Сначала Марина просто быстро шла, потом побежала. Ворвалась в подъезд, хорошо еще, домофон пока не поставили. Она, словно провалилась в черную дыру. Пахнуло Читать далее...

Жил да был на свете один кот по имени Макс. Кот как кот, ничего особенного, четыре лапы, усы и хвост, ах да, еще глаза, зеленые, словно изумруды, в меру упитан и хорошо воспитан. Хозяйку кота звали Варя, она была особа уже почти взрослая и училась в первом классе. Варя очень любила своего питомца и старательно за ним ухаживала: кормила, причесывала и учила Макса хорошим манерам. Но, несмотря на хорошее воспитание, кота Макса во дворе не любили. В глазах своих собратьев, дворовых котов и кошек он слыл слишком добрым котом, что, по их мнению, несомненно, являлось большим недостатком. Макс терпеть не мог ловить всяческую живность. Мыши, крысы, птички и мухи с жуками могли спокойно бегать, летать и ползать под самым носом у Макса, а он только щурил свои зеленые глаза и продолжал сидеть на месте. Остальные коты и кошки, живущие в этом же дворе, презирали его за это. Макс не был слюнтяем или трусом, он мог пройтись по самому тонкому забору во дворе и не боялся собак, но, увы, авторитета это ему не прибавляло. Макс приходил домой, забирался к Варе на колени и горестно мурлыкал ей про свое кошачье одиночество. А Варя расчесывала его массажной щеткой и утешала, как могла.
У кота Макса были две заветные мечты. И обе казались совершено несбыточными. Во-первых, Макс мечтал жениться. Однажды он, как следует, вымыл лапы, брюшко и мордочку и отправился делать предложение лапы и сердца соседской кошке Муське. Муська была вся черная, от кончиков ушей до хвоста и потому мнила себя родственницей пантеры. Услышав робкое Максово признание, Муська презрительно дернула хвостом и прошипела:
- Вы же не умеете ловить мышей и птиц! Как же Вы собираетесь кормить семью?!-
с этими словами Муська повернулась к Максу хвостом и ушла, ни разу не обернувшись.
Бедный отвергнутый Макс решил попытать счастья у другой кошки. Ее звали Мурка. Мурка была, наоборот, вся белая и потому требовала, чтобы в местном кошачьем обществе ее называли Белоснежкой. Дедушка Белоснежки был персидским котом, и Мурка страшно гордилась своей голубой кровью. Правда, она была не слишком аккуратна, ее белоснежная шубка была то в пыли, то в угле, а на пушистом хвосте красовались репейники.
- О, прекраснейшая Мурка, -
начал Макс, но договорить не успел, так как получил по морде когтистой лапой.
- Меня зовут Белоснежка, невежа, и убирайся прочь с моих глаз! –
Бедный Макс печально побрел прочь, так и не успев сделать Мурке предложение лапы и сердца.
Вторая Максова мечта была еще менее реальной. Дело в том, что он мечтал стать бабочкой. Красивой красочной бабочкой, порхающей в воздухе. Порхать бабочкой Макс хотел даже больше, чем жениться. Сегодня, будучи отвергнутым Муркой, Макс брел по двору и вдруг услышал чей-то тихий плач. Кот внимательно посмотрел кругом, но сначала никого не заметил. Наконец, он разглядел под листочком крошечного человечка с прозрачными крылышками. Человечек горько плакал, обхватив ручками крошечные коленки.
-Что случилось?-
участливо спросил Макс.
- Я сломал себе крыло. Новое вырастет только через час. За это время меня обязательно кто-нибудь съест. Например, ты,-
пробормотал человечек и заплакал еще горше.
- Я тебя не съем,-
твердо сказал Макс и, подумав, прибавил:
- Я даже могу посторожить, чтобы тебя не съел кто-нибудь другой. А ты, кстати, кто?-
- Я – эльф,- ответил эльф – а ты, правда, можешь посторожить?-
- Правда,- ответил Макс, и оба замолчали. Сторожить Максу пришлось серьезно, потому что крошку эльфа действительно многие хотели съесть. И первой из всех пытавшихся была крыса Матрена. Она была старейшей крысой двора и не привыкла выбирать, кого ей есть, а кого оставить на потом. Коты и кошки ее побаивались и соблюдали нейтралитет. Матрена злобно посмотрела на Макса и прошипела, чтоб он убирался отсюда, да побыстрее и не мешал бы ей завтракать. Макс аккуратно прижал крысу лапой и вынужден был сделать ей небольшое внушение, что завтракать маленькими эльфами он Матрене позволить никак не может, и придется ей поискать себе завтрак где-нибудь в другом месте. Макс был котом сильным и довольно тяжелым, поэтому крысе Матрене пришлось ретироваться, что она и сделала, злобно шипя о грядущей мести.
Вторым кандидатом в пожиратели эльфов оказалась огромная ворона. Максу пришлось бы туго, хотя он честно приготовился защищаться, но ему повезло. Сородичи, громко каркая, позвали сестру, и она улетела прочь, решив вернуться за добычей попозже. Макс надеялся, что она не успеет вернуться до того, как малютка-эльф отрастит себе новое крыло.
Последним кандидатом оказался молодой и потому чересчур озорной кот Барсик, с которым Макс почти что дружил. Поскольку никаким объяснениям Барсик не внял, котам пришлось-таки подраться, но тут малютка-эльф, вскрикнув от радости, взвился в воздух, так как новое крыло выросло и заблестело на солнце всеми цветами радуги. Барсик так удивился тому, что это маленькое существо умеет говорить человеческим голосом, что моментально умчался прочь. Эльф приземлился перед Максом и ласково сказал:
- Я знаю, ты хочешь научиться Читать далее...

Давным-давно это случилось. На краю деревни Ялкала, у самого соснового бора стояла справная изба. Жила в той избе женщина. Звали ее Айна. На всю деревню славилась Айна ловкостью да смелостью. Иной охотник не посмел бы с ней тягаться. Хаживала она и на лисицу, и на кабана, и даже на самого медведя. Смелая была, никого и ничего не боялась. На лыжах бегала, из лука стрелять умела, рогатину тоже в руках держала. Много шкур целехоньких приносила Айна из лесу, меняла их у князя местного на одежду крепкую, на еду сытную, да что там говорить, с ее то ловкостью, да умелостью дом у нее в деревне самый богатый был. Крепость, а не дом. Только вот счастье обходило стороной ту крепость. Не дали боги Айне красоты и счастья женского. Не было у нее ни мужа любимого, ни деток малых. Так одна свой век и вековала. Да к той охотнице и подступиться-то сложно было. Была она крепче да суровей иного мужика, сильнее многих, а еще власть любила шибко. Как скажет что кому, как бровью поведет, так, пойди, попробуй, ослушайся. Сам князь, говорят, ее побаивался. И вот сравнялось охотнице ровнехонько сорок зим.
В тот год снега много выпало, лютовала зима напоследок. Ураганами сосны да елочки валило, вьюги замели все дороги, все тропинки охотничьи. Знала старая карга, что к весне дело движется. Мало кто отважится в такое-то время в лес на охоту отправиться. Только Айне все нипочем. Смазала лыжи медвежьим жиром, лук за плечи закинула, нож прихватила охотничий, и отправилась на промысел. Народ в деревне ее не осуждал, но сами никто носа не высунул, даже самые смелые охотники не решились в такую пургу, да стужу на охоту идти.
Бежит Айна на лыжах по лесу, час бежит, другой. Тут и вьюга, вроде, утихла. На небе луна показалась, и звезды одна за другой зажглись. В лесу и посветлело. Видит Айна, перед ней по снегу след звериный тянется, а что за зверь – она разобрать не может. След постоянно рисунок меняет. То лапа, вроде как кошачья, только большая, а то вдруг превращается та лапа в след сапожка. Рассердилась Айна. Как это она, лучшая в деревне охотница – следа разобрать не может. Собрала она все силы, да и припустила на лыжах прямо в чащу леса. Бежит ночь, бежит день, глядит – дерево небывалой величины перед ней растет. Дерево – сосна, да только ствол у этой сосны такой толщины, что и руками не обхватишь. Подивилась Айна, а потом вдруг увидала в сосне дупло. Глядит, а в том дупле три рысенка крохотных посапывают да попискивают. Айна сразу за нож ухватилась, чтоб от матери – рыси в случае чего защититься, а сама мешок достает, хочет туда рысят покидать. Радуется Айна. Князь хорошую награду за рысьи шкурки даст. Вдруг видит охотница - прямо на нее несется рысь-мать. Глаза желтые огнем горят, пасть оскалена. Айна достала нож острый, к бою приготовилась. Тут уж кто кого победит, с рысью шутки плохи. А только вдруг прыгнула рысь, перевернулась в воздухе, ударилась головой о землю и стала женщиной. Стоит Айна, от изумления слова вымолвить не может. А женщина-рысь говорит человеческим голосом:
- Пожалей, Айна, моих сыновей, я тебя за это отблагодарю.
- Ты хоть кто? – спрашивает Айна, а про себя уже задумывает, что бы ей такое у рыси выпросить.
- Я Арысь, дух леса. Могу женщиной быть, могу рысью, могу желания исполнять.
Айна схватила одного рысенка, сунула в мешок, да и говорит:
Мне князь за твоего сынка золото даст, каменья-самоцветы даст, а ты что мне дашь?
Жещина-рысь нахмурилась, подумала немного, а потом и говорит:
Я тебе, Айна красоту дам такую, что глаз будет не отвести. Давно ты поспела, пора тебе замуж выходить, деток рожать. Хватит тебе по лесам с рогатиной бегать. Не женское это дело.
Айна вынула рысенка из мешка, протягивает женщине, а сама хмурится:
Ну, гляди, рысь, если обманула ты меня.
Видит Айна, пропали куда-то и сосна с дуплом, и Арысь с ее сыновьями – рысятами. Побежала охотница домой. В первый раз в жизни вернулась она без дичи. Прибежала в горницу к себе, достала зеркало слюдяное, смотрит, что за чудо. Стала охотница молодой и красивой, как солнышко. Все у нее теперь, как надо. И очи, словно озера, и брови, как два юрких соболя, и косы шелковые. Вышла Айна из дому, народ на ее красоту надивиться не может. И молода она стала, и собой хороша. Двое охотников из их деревни в тот же вечер сватов прислали. Только загордилась Айна. Не хочет за охотника идти. Ходит она по деревне важная, неприступная, такая же суровая да властная, как была. Княжеский сын стал возле нее хороводиться, только Айне уж и этого мало стало. Не глядит она на княжеского сына, хочется ей чего-то, а чего – и сама толком не поймет. Весной пошла она снова в лес. Лук, стрелы да рогатину не забыла прихватить. Идет Айна в чащу, а навстречу ей Арысь.
-Что ж ты, красавица, замуж не вышла, за тебя такие молодцы сватались? – спрашивает у Айны дух леса.
- Да на что мне эти глупые охотники, а княжеский сынок – дурак дураком. А ты сделай-ка мою красу еще пуще, сделай так, чтоб люди в моей красоте купались. А не сделаешь, подговорю мужиков, пойдем на тебя большой охотой, Читать далее...

Говоришь, чудес не бывает? А, давай-ка, я расскажу тебе одну историю:
Жили, были на свете два брата, Ваня и Даня Васильковы. Ваня ходил уже в пятый класс, а Даня пока только в первый. Учились они в школе, не скажу, в какой, а то тебе туда сразу захочется. Ваня был самым настоящим ботаником-очкариком, круглым отличником. Круглым, потому, что отличник, а еще потому, что щеки у него были слишком круглые, и сам он был толстый, неспортивный мальчик. На физкультуре пыхтел, как паровоз, все никак не мог научиться прыгать через козла. Учитель ему, правда, все равно пятерки ставил за старания.
Больше всего на свете Ване нравились кактусы. Дома, на подоконнике у него целая коллекция кактусов стояла. И круглые, и длинные, и пушистые, и с цветочками – всякие. Как придет Иван из школы, так сразу же уроки сделает, да и занимается своей коллекцией. То подкармливает кактусы, то поливает, то читает про них разные разности.
А Даня получился совсем другой. Хулиганистый сорвиголова. Он за короткое время своей учебы уже дважды окно разбить успел, стенку в классе разрисовал, а еще почти довел свою учительницу, Наталью Егоровну до сердечного приступа, когда попытался выпрыгнуть из окошка их класса с зонтиком, вместо парашюта. И никто Даню понимать не желал, кроме старшего брата. Ваня всегда за Даню заступался, потому что знал, это он не со зла, а просто так мир изучает, по-своему. Ваня даже в душе брату завидовал, потому что сам так не умел.
Под Новый год терпение у родителей Вани и Дани лопнуло, и они торжественно пообещали никаких подарков своему младшему сыну не дарить. А Ивану родители дали денежку и разрешили купить то, что он сам захочет.
Ваня, конечно, приобрел сам себе в подарок на рынке новый вид кактуса, какой-то такой интересный вид, про который ничего не знал, а на сдачу купил брату модель самолета Ту134, чтобы он не очень расстраивался. Но братишка все равно расстроился. Ясное дело, кому приятно на Новый год без подарков остаться?
Полез Ваня в справочники разные, в интернете покопался, но ничего про новый свой кактус не нашел. Решил он на следующий день продолжить поиски, а пока что братья спать легли. Иван, засыпая, долго еще слышал, как братик на соседней кровати носом хлюпает. Переживает.
Ночью проснулся Иван от странного шороха. Встал он с кровати, подошел к окну и видит чудо расчудесное. Сидит его новый кактус на краю подоконника и болтает коротенькими ножками. Да мало того, что ножками болтает, он еще и язык зеленый показывает и одним черным глазком подмигивает, а другой сощурил, и сияет на его зеленой макушке крошечная серебряная корона. Иван головой помотал, и про себя решил, что это он точно сон такой странный смотрит. А кактус ему и говорит:
Я король всех кактусов, его Величество Кактус Серебряный, Двенадцатый. Ты нас любишь, почитаешь, поэтому я лично к тебе в гости прибыл и готов выполнить твое самое заветное желание. Говори, чего хочешь.
Иван растерялся, стоит, не знает, что и сказать. Может попросить компьютер новый или через козла научиться прыгать, или, вообще, похудеть? Вдруг его кто-то за локоть тронул. Видит Иван, стоит рядом братишка босиком, в пижамке и что-то шепчет. Прислушался Ваня и очень удивился тому, что услышал:
Жирафа попроси у короля. Помнишь, как в песне, чтобы на нем покататься можно было.
Иван подумал, что во сне точно все можно, взял да и попросил у короля кактусов живого жирафа.
Утром просыпаются братья, как всегда в своих постелях, кактус спокойненько на подоконнике в горшке растет, и нет у него никакой короны, глаз и ножек. И языка зеленого тоже нет.
Пошли они в школу, заходят и сразу начинают удивляться. Почему и дети, и учителя на первом этаже толпятся? Почему шум такой? А все про второй этаж разговаривают. Поднимаются братья на второй этаж, а там, в рекреации бегает по кругу жираф и по очереди всех первоклашек на себе катает. Прокатит один круг, садится на колени, один малыш скатывается с него, как с горки, другой забирается. И все у жирафа настоящее. И шкура пятнистая, и рожки, и большущие, коричневые глаза с длинными ресницами. Малыши веселятся, старшеклассники шумят, математичка Марья Кирилловна и физичка Марья Гавриловна за руки схватились, как школьницы и верещат, остановиться не могут. Директор Филипп Филиппович стоит с телефоном, не знает куда звонить: в зоопарк, в милицию или в пожарную команду. Потом он вовсе звонить передумал, побежал в буфет за тетей Катей. А тетя Катя, буфетчица целый поднос моркови принесла и жирафа угостила. Даню Василькова жираф целых два раза прокатил, а потом вдруг встал посреди коридора, вежливо поклонился всем детям и учителям и пропал. Так никто ничего и не понял, только Ваня и Даня Васильковы догадывались, в чем тут дело. С тех пор Васильков младший тоже увлекся кактусами, начал помогать брату и даже стал меньше хулиганить. Даня теперь в размышлениях прибывает, кем же ему стать: кактусоведом или все-таки парашютистом. Его Величество Кактус Серебряный, Двенадцатый замаскировался под растение обыкновенное и больше пока с Читать далее...

Ярко-зеленое, пушистое существо, круглое и упругое, словно футбольный мяч, печально вздохнув, подошло к девочке и деликатно потрогало ее лапой за ногу. Лапы у существа были короткие, толстые, пушистые и тоже упругие.
- Вита, ну когда мы уже прилетим? – прошелестело существо и снова вздохнуло.
- Пушистый, сколько раз я тебя просила, не щекочи меня, когда я управляю кораблем. Мы можем выскользнуть из временного коридора, и за последствия я не поручусь.
Девочка, произнеся все это весьма сердито, все-таки нагнулась и погладила существо, после чего снова неотрывно начала глядеть на экраны. Наконец она проверила курс и удовлетворенно улыбнулась:
- Все в порядке. Временной коридор работает безупречно. Если не произойдет никаких ЧП, через неделю будем на Земле, - существо по кличке Пушистый обрадовано что-то заверещало и потерлось носом о ногу Виты.
- Земля, это из какой же галактики? Мы там были уже? – прошелестел Пушистый, и его круглые, как у совы, агатовые глаза засияли от восторга и любопытства.
- Ты нет. Я тоже. Но, вообще-то, знаешь, это планета моих предков. Люди жили там много тысяч лет назад, да и сейчас живут. Правда, не все. После изобретения временных коридоров человечеству стали доступны любые расстояния. Ты же знаешь историю. Покорение мировых пространств, освоение галактик, поиск планет, пригодных для обитания, аборигены иных миров, межгалактические войны, - Вита смолкла и сдула легкие, светлые волосы со лба.
- Знаю, знаю, мы тоже изучали историю. Всеобщее примирение, межгалактический договор, коронование Мудрейших. Слушай, а как это твой отец стал Мудрейшим? Он же, вроде, самый обыкновенный, а? – Пушистый, подобрав под себя лапы, прилег на пол около Виты, положив зеленую голову-туловище девочке на ногу. Вита осторожно высвободила ногу и снова провела рукой по мягкой, зеленой шерсти своего собеседника.
- Папа мудро управляет галактикой. В галактике Плеяды нет межзвездных или межпланетных войн, любая из обитаемых планет цветет пышным цветом. А сейчас мы летим в галактику Млечный путь. И если бы не наш временной коридор, то лететь нам и лететь почти четыреста световых лет. То есть, наших жизней точно не хватит. А мы с тобой можем из него выпасть, если я ошибусь.
- А почему же Мудрейший с нами не полетел, раз это так опасно? Почему отпустил тебя одну? Ну, вернее нас вдвоем, даже без всякой охраны? – Пушистый нахохлился и возмущенно заверещал что-то на непонятном языке.
- Потому что это мой экзамен, Пушистый. В этом году мне исполнилось четырнадцать, а именно с этого возраста принцесса может вступить во владение той или иной планетой или даже звездной системой. Если мы с тобой провалим задание, не справимся с управлением или не выполним нашу миссию, то папа, конечно, нас спасет и поможет, вернет на родную Вергу, но…Мне целый год нужно будет ждать переэкзаменовки, а это стыдно. Сам понимаешь, - Вита сморщила нос и хмыкнула, - Конечно, папа следит за нами. Но вмешается он только в самом крайнем случае.
- А долго нам еще лететь? – спросил Пушистый, вновь перейдя на понятную речь.
- По меркам Верги – четыре дня. По земным – около недели. Приедем как раз к новогоднему балу. Если ничего не случится, конечно.

На планете Земля полным ходом шла подготовка к ежегодному новогоднему межгалактическому балу. Он проводился уже несколько тысяч лет. А сейчас должен был наступить пятитысячный год от Рождества Христова. И по всеобщему соглашению праздник решили на этот раз отмечать на планете Земля – одной из самых древних заселенных планет Млечного пути.
Его Величество, король планеты Земля в сопровождении сразу троих министров опустился в личном аэромобиле на посадочную площадку. Быстрым шагом король поднялся по ступеням и придирчиво осмотрел огромную арену, где должен был проводиться бал. Кругом все сверкало хирургической чистотой. Сталь, современные сплавы, сиявшие так, что резало глаза, многочисленные стойки, где будут продаваться напитки и разнообразнейшая межпланетная снедь, сцены, освещение – все было в полном порядке.
- Вы довольны, Ваше Величество? – робко спросил один из министров.
Король не удостоил его ответом. Нахмурившись, его Величество размышлял. На празднике, как всегда, инопланетные гости будут демонстрировать чудеса. Никто не знает, чем это может обернуться. В прошлом году они почти провалились в одну из черных дыр. Его Величество из системы Сириус С изволил так пошутить. В другой раз их солнце накрыло туманностью. А пару лет назад, стыдно вспомнить, когда они отмечали Новый Год на Венере, идиоты из созвездия Лира приволокли с собой в качестве чуда стаю драконов. Эти твари загадили всю планету. Конечно, на земле все стерильно, нет никаких растительных или животных глупостей, люди питаются искусственной пищей, дети рождаются посредством искусственного оплодотворения. И профилактика против разнообразных чудес проведена основательно, обязательные прививки всем сделаны, и все-таки.
- Следите за чистотой планеты. На этот раз приглашены только избранные, гостей будет не так много, ваша задача Читать далее...

Пишу стихи, рассказы и сказки для детей и взрослых. Люблю свою семью, друзей и зверей. Есть собака и кот))
[453x604]