Я пока не буду "Дневники" конспектировать. )) А потому что другое сейчас читаю:
***
1922 год, осень. Послезавтра я уезжаю за границу. Иду к Ахматовой — проститься. Летний сад шумит уже по-осеннему, Инженерный замок в красном цвете заката. Как пусто! Как тревожно! Прощай, Петербург…
Ахматова протягивает мне руку.
Гладит на огонь камина: «Мама, а что такое огонь?» Сочиняю что-то на ходу о воздухе, нагревающемся за счет энергии, которая выделяется при расщеплении «живого вещества», когда дерево превращается в пепел…
В издательстве Свято-Елисаветинского монастыря вышел диск с двумя моими фильмами:
«Мама, я умею летать!» (2012г.) и «Рождественский дневник» (2005г.)
Это цитата сообщения Лай-лай-лай Оригинальное сообщение
Молитва.
Господи,
Помоги помогать тем, кто хочет того.
Кто не хочет помочь – да поможет им бог.
Помоги понимать хоть себя самого,
Раз другого понять не смог.
Ниспошли не спошлить. Разреши разрешать.
Никого б не продать, когда к стенке прижмут.
Когда все побегут – помоги не сбежать.
Помоги мне остаться тут.
)
Что-то вроде флешмоба.
Кто хочет получить от меня несколько вопросов - сообщает об этом в комментариях. И если вдруг кто-то хочет задать мне несколько вопросов - об этом тоже можно сообщить в комментариях. )
Представь, что завтра, нет лучше послезавтра - конец света. Натуральный. Со всеми признаками, Илией и Енохом. Твои действия? Кого бросишься спасать, и как?
А смысл, спасать-то? )
лунная стынь
сумрачный свод
в млечном тумане
бремя свобод
больше не гнет
меньше не ранит
по-над землей
сыплют дожди
осени семя
ты говоришь
писем не жди
нынче не время
9.11.2013
Аскетическое уединение имеет важное социальное содержание, которое может многому научить современного человека, стремящегося узнать своего ближнего. Аскетический уход от человеческой суеты представляет собой высший уровень христианского общения. Это утверждение, безусловно, кажется парадоксальным, но, тем не менее, оно верно. Аскетический «атомизм» – это переживание истинной преданности и любви к своему брату. Этот аскетический парадокс в определенной степени может понять тот, кто, пускай лишь поверхностно, но знаком с содержанием уединенной жизни. На самом деле, аскет-пустынник, преданный приверженец тишины, являет собой «идеального ближнего».
В течение получаса, с 12.00 до 12.30 где-то...
Как-то жутенько это все выглядит:
Здравствуйте, _Любовь_Любава_!
Уведомляем Вас, что на ваш дневник оформлена подписка
с email-адреса
последние два аспекта вступительной статьи
В. В. Бибихин много думал о «первой философии» и читал о ней курс. «Первая философия» стоит перед первым различением – бытия и небытия. То, что мы узнаем из дневников Льва Толстого, можно назвать «первой жизнью». Она стоит перед различением жизни и смерти. Очень немногие люди в самом деле живут «первой жизнью»: быть может, таких меньше, чем гениев. Непрерывным, всегда «первым» и совершенно личным, своим различением во всем происходящем жизни и смерти, гибели и спасения, верха и низа. Ведь есть множество готовых расписаний, к которым можно примкнуть и навсегда оставить этот странный труд, делегировать его «принятым понятиям», «обществу», «традиции», приказам власти. Толстой не покидает того места, где, словами Бибихина, «жизнь складывается вокруг странности». В частности, той странности, что верх и низ, гибель и спасение, свое и мертвое (только свое в самом настоящем смысле живо) необъяснимо реальны и самым первым образом касаются тебя лично. Толстой покидает все, что хочет отнять у него эту странность, он бежит из таких мест, как из тюрьмы.
Еще немного из предисловия - россыпью:
Одно и то же может иметь разные – и противоположные – смыслы.
Противоположный пониманию подход – объяснение, толкование.
Толстой-человек, и именно он, а не художник и не мыслитель, и есть герой дневников.
«…и не мое дело задавать себе работу, а мое дело проживать жизнь так, чтобы это была жизнь, а не смерть»
Наша современность теряет контакт с редким. Говоря точнее, всякий ее контакт с редким кончается плохо. Редкое в ее руках превращается в рядовое, как вино в воду. Странное, то, с чем неизвестно что делать, она всеми способами пытается устранить.
Видеть вещи как семена – то есть в их будущем, в их росте, в их жизни. Мельчайшую крупинку – как огромное дерево, в кроне которого поселятся птицы.
Еще из предисловия:
Судя по фрагментам тех дневниковых записей, которые Владимир Вениаминович опубликовал, его собственная работа в дневнике была чрезвычайно близка работе Толстого и Витгенштейна: она этична в своем существе. Говоря точнее, она аскетична. «Начинаясь, он (дневник) имел главной заботой подъем и падение, и та же забота спустя шестьдесят лет. Чтобы замечать подъем и падение, надо знать верх и низ. Рост жизни, о котором забота смотрителя, идет вверх». Вообще говоря, все то, что «не идет вверх», не возрастает, не есть жизнь, как ее понимает Толстой. Это смерть, и со смертью в себе идет борьба.
Из предисловия Ольги Седаковой
Мы много говорили с В. В. Бибихиным об этой поразительной неоткрытости Льва Толстого и о том, куда могла бы идти мысль, им вдохновленная. Единственный образец такой мысли Бибихин находил в Л. Витгенштейне (Витгенштейн оставил свидетельство о том, что чтение Льва Толстого глубочайшим образом изменило его жизнь).
Нет, ну вот как это ей удается: вполне отдаваясь тому , что исполняет - одновременно отыгрывать... нет, скорее проживать - не только то, как она относится, что чувствует по отношению к исполняемому, - но еще и то, как относится к собственному исполнению. Самобытнейший талант у девушки...
Это, впрочем, анестетик был, я, на самом деле, вот что хотела сказать.
Муж утром, шести еще не было, позвонил из Москвы, с Белорусского вокзала, - уехал вчера вечером на какие-то суперинтересные и архиважные стоматологические курсы : тошнит, говорит, голова кружится, в ухе жуткий звон и оно совсем оглохло, совсем!!!, мне плохо и страшно и заберите меня отсюда. Я прикинула: острый отит, инсульт, невралгия, в лучшем случае психосоматика, в общем, ничего хорошего. Ага, говорю, одеваюсь и выезжаю, только я в Москве через восемь часов буду, лучше меняй обратный билет на сейчас и сам возвращайся. Билет поменял, удачно: через полчаса поезд, - и ему сразу полегчало. Опять звонит: курсы говорит, ценные, пропускать жалко, если не сейчас, то неизвестно когда... В общем, ушел без него обратный поезд, и билет пропал... Я вот думаю: надо было убедить вернуться, хотя праздники и врачей днем с огнем искать придется, или как?. Сама бы, пожалуй, тоже осталась, уж больно учиться люблю...
Раб Божий Вячеслав, замолвите молитвенное словечко, пожалуйста...
Как человек чтобы быстро что-то записать хватает карандаш, гвоздь, так Толстой первые подвернувшиеся слова. Понятийный разбор этих записей даст нуль, единственный шанс - увидеть искру, всегда одну, которая ему осветила тьму и тут же погасла...
Мы вглядываемся в человека как в весть, к нам сейчас обращенную и содержащую в себе ту тайну, участие в которой нам сейчас крайне нужно для нашего спасения.
Дневники Толстого и его записные книжки это вспышки озарений, и как человек чтобы быстро что-то записать хватает карандаш, гвоздь, так Толстой первые подвернувшиеся слова. Понятийный разбор этих записей даст нуль, единственный шанс - увидеть искру, всегда одну, которая ему осветила тьму и тут же погасла... В основании всего, в разуме бытия, живого и он уверен что неживого тоже, он видит любовь и поэзию. Эти две вещи сумасшедшие, нерасчетливые, жертвенные, непредвиденные. Жизнь идет от них.
В.В.Бибихин. Дневники Льва Толстого