Представьте: февраль. Остановка. Кидая
окурки и взгляды стоит пол-Китая
и грезит пришествием, скажем, трамвая.
Водитель такси, наигравшийся в шашки,
гроссмейстер дороги, рождённый в рубашке
и «Волге», глядит на часы, матюкая
погоду, правительство, пробки и город,
холодный и вечный, как сказка про Кая.
Вот наш имярек. Он рассеян и молод.
И он — наковальня. И он же расколот
сомненьем на части. И счастье, что холод
сильнее. Поэтому, кутаясь в ворот,
строитель заоблачных замков со стажем
решает вписаться в подъехавший, скажем,
троллейбус. Троллейбус, а может, автобус —
неважно, поскольку, не выдумав глобус
с той точкою, где бы любили и ждали,
он вправе в любые отправиться дали
и верить, что, случаю вверив маршруты,
отыщет свой дом. Пролетают минуты.
Усталой толпой как бы взятый в кавычки,
рифмуя «зима» и «с ума» по привычке,
он пальцем стекольный царапает иней.
И вновь получается женское имя.
Он смотрит сквозь буквы и видит снаружи
не пьющие небо свинцовые лужи,
не мокрый асфальт, поедающий слякоть,
не тучу, готовую снегом заплакать,
а тихий посёлок на юге, где море
шумит и волнуется, с берегом споря
и пляж, распустивший песчаные косы,
и горы, и месяц, смешной и раскосый,
что, будучи нами подвешенным выше,
ласкает свечением воду и крыши.
Он взгляд отведёт, но в глазах его тлеет
тот свет. И от этого в мире теплеет.
Так в шляпе фантазии, из ниоткуда,
рождается кролик обычного чуда,
и дело тут вовсе не в стихотворенье.
Весь фокус лишь в фокусе. Вашего зренья.
Над Москвой, улыбаясь, закат,
Стал из красного тeмно-багряным.
Взяв у времени час напрокат,
По петляющим улицам пьяным
Я, влекомый людскою рекой,
Многоликой, бурлящей, безбрежной,
Выплываю на берег Тверской
И шагаю к весенней Манежной.
Я иду, как всегда, наугад,
Слышу в гуле машин монотонном
Все мелодии мира. Мой взгляд
Разноцветным пылает неоном.
Миллионов огней кутерьма!
Загорается в дьявольском танце
этот город, сошедший с ума,
как красотка с журнального глянца.
Ощущаю еe аромат
Даже в едком, губительном смоге.
Потому, где бы ни был, назад
Возвращаюсь в конечном итоге.
От Москвы не уйти. Я рождeн
В этом шуме, я рос в этих стенах.
Мой характер — стекло и бетон,
И бензин в металлических венах!
Конечно, вернёшься. И будешь звонить среди ночи.
Мой самый нелёгкий за жизнь неотвеченный вызов.
НАС — нет, дорогой. Твой звонок — не совсем многоточье —
Обратный билет с безнадёжно просроченной визой.
Ты будешь уверен — я крепко заснула, не слышу,
Ты просто забыл, что мой сон удивительно чуток.
Всем, кроме тебя (пусть совсем никому он не нужен),
Мой голос доступен в любую минуту из суток.
И, может быть, снова напомнишь о том, сокровенном,
Пугая соседей глухими ударами в двери.
Я порцию страха и боли приму внутривенно,
Готовясь осмыслить и вычеркнуть эту потерю.
Когда ты вернёшься, мы станем смертельно чужими,
Такими бывают лишь очень родные когда-то.
Мы всё проиграли, последние крохи транжирим,
Растрачен впустую отпущенный Богом задаток.
Твоё возвращенье. С задержкой всего-то в неделю
(Оттуда не ходят такси, поезда и попутки).
Твоё возвращенье, любимый, на самом-то деле,
Ещё одна злая, почти беспощадная шутка.
Утаивать правду самой от себя — невозможно.
На всякий припрятаны в нише давно провода.
Выламывать душу, пусть даже совсем осторожно,
Ты станешь, мой милый, когда ты вернёшься… Когда?!
Я не желаю участи иной
и не жалею прошлого, поскольку
и боль, и счастье — все, что за спиной
со звоном разлетелось на осколки.
Я как в копейку пущен в белый свет,
где всех причешет общая гребенка…
…А позади дымится пистолет
в руке у шаловливого ребенка.
--------------------------------
И я лечу, годам не зная счета,
а цели нет, а время щерит пасть…
…Все не напрасно, если в сердце чье-то
мне повезет когда-нибудь попасть.
хочешь про жизнь?
так давай с середины.
с этой минуты начнется тропа.
только не нужно о старых ошибках.
выбрось лопату, довольно копать!
что ты там ищешь в просроченных мыслях,
словно бродяга, не евший с утра?
жизнь никогда не шагает обратно.
ей наплевать, что случилось вчера.
наши ошибки, как грязь на ботинках,
были и будут, пока мы в пути.
страшно не это, а годы на месте.
cтрашно вообще никуда не идти.
страшно, когда мы хороним надежды,
вместо созвездий целуем стекло.
страшно цепляться за чистый ботинок,
если взамен предлагают крыло.
хочешь про жизнь?
оглянись и послушай.
жизнь – она всюду и прямо сейчас.
самое ценное стоит немного -
прятать не нужно себе под матрас.
солнце, влюбленность, мечты не своруют,
как и тепло, что ты носишь в груди,
Главное, пробуй,
рискуй и не бойся.
Главное,
сам у себя
не кради.
Докури последнюю и бросай,
Май еще не скоро и будет снег.
Все попытки бегства ведут на край,
Где уже не нужен твой быстрый бег.
Ты вчера смотрела ему в глаза,
Слишком свято верила в этот рай,
Прожит день и больше нельзя назад
Будет снег, не скоро наступит май.
Ты вчера не знала, что значит боль,
А сегодня душит тебя зима,
Ты вчера писала ему: «С тобой!»
А сегодня шепчешь: «Теперь сама»…
И замерзли руки, а никотин
Не дает спасения, темно в глазах,
Ты вчера хотела с ним до седин,
А сегодня чувствуешь только страх.
Эту зиму надо лишь пережить
Он чужой, бывает так, се ля ви,
Не ищи виновных, бросай курить,
Будет май и много еще любви.
заноза в сердце, под покровом тьмы,
при свете дня так много раз по кругу
прошли часы с тех самых пор, как мы
с тобой чужими сделались друг другу —
мне кажется, что утекли века,
что люди сотни войн перетерпели,
и где-нибудь смогли наверняка
взлететь на воздух несколько империй,
и порасти развалины плющом.
я даже перестал с твоим плащом
плащи случайных путать незнакомок.
душа темна, как лестничный пролет,
но где-то в глубине болит обломок
любви и светит вечность напролет…
…одна-другая вечность — и пройдет.
не умер я и не сошел с ума,
тюрьма меня минула и сума,
плыву по миру, словно легкий глайдер.
покуда кверху задрана башка,
я веселей китайского божка.
люблю гулять один, на небо глядя.
там кто-то вяжет белые банты,
там синева густа и ядовита,
и знаю я — под тем же небом ты
остришь и врешь, смеешься, пьешь мохито,
закинув ногу на ногу, сидишь,
пускаешь дым в уютный сумрак бара,
и юному вздыхателю твердишь,
что ты ему, а он тебе — не пара.
начав вести обратный счет по дням,
клянешь судьбу. готовишь ужин мужу.
брезгливо юбку длинную подняв,
спешишь в метро, перебегая лужу…
ты смотришь вниз, но, в сущности, легка
вся жизнь твоя. и я с тоски не вою.
…но в этой луже те же облака,
что над моей летают головою.
и росчерки одних и тех же крыл
их поутру окрашивают алым.
знать, кто-то добрый нас с тобой укрыл
московским небом, словно одеялом,
и мы проснемся где-нибудь не здесь,
коль вообще такое место есть…
а нет — прощай. прости, все это не о
моих мечтах и горестях твоих.
у нас тобой одно лишь только небо,
одно лишь только небо на двоих.
лишь не и бо, лишь только бо и не.
взгляни в него.
и вспомни обо мне.
В зимнем распадке лунного серебра
Слышно, как стекленеет во сне ручей.
Лучшая в мире — из твоего ребра,
Снова зимует не на твоем плече.
Замысел прост, гениален, непостижим,
Сколько бы ты ни срывался на бег с ходьбы.
Мир сослагателен. Весь он принадлежит,
Словно ресница — веку, частице «бы».
Метит, как в плинтус, в истину коленкор,
Но не тревожь ни классиков, ни отцов.
Смотришь в глаза несбывшегося в упор —
Но почему-то видишь своё лицо.
Если не спится, лучше считать овец.
Бунт неизбежен, краток и обречён.
Та, из ребра чужого, твоя навек
Утром, проснувшись, целует твоё плечо.
Я не знаю, как сложится моё ближайшее будущее, всякое может быть. В таких ситуациях люди нередко "подводят итоги", дают "поучительные наставления", и проч. Ну а я что, рыжий что ли. Вот примерный итог моего жизненного опыта, на всякий случай. Это не наставление, не "мудрость", и не завещательная хуйня, а просто мозоли, натёртые прожитым.
Как жаль, что отпущенные дни приходится тратить на такую хуйню, как описано парой постов ниже. Блядь, мне вот чисто по-человечески обидно. Сколько времени загублено и проёбано на хуйню, которую я сам выбирал. И сколько времени проёбано на хуйню, навязанную внешним миром.
Люди, не тратьте время на хуйню. Рано рвите бесперспективные отношения. Не тащите за собой обиды, как шлейф из гремучих консервных банок. Не возитесь с ерундой; верьте интуиции, стоит оно того или не стоит.
Не стыдитесь просить и не жалейте отдавать. При сомнениях в ценности чего-либо, рубите сразу и крепко. Деньги, вещь парадоксальная и неуправляемая. Перехитрить их невозможно. Чем сильнее их хочешь, тем меньше на руки получишь. Мелочь подавайте всегда, даже если подозреваете подставу. Всегда, но немного, и без тени сомнения или суждения. Терапевтический эффект гарантирован. Вообще, не задумывайтесь на эту тему, это табу, как секс с родителями. Москва стоит, пока в ней подают.
Главное, не бойтесь. Никогда ничего и никого не бойтесь. Любому своему страху идите навстречу. Чем вы ближе к нему, тем он меньше. Чем дальше вы стараетесь от него бежать, тем огромнее он становится, тем шустрее он вас настигнет. А реальные беды всё равно придут оттуда, откуда вы их меньше всего ждёте.
Не бойтесь быть собой, не оглядывайтесь на других. Тогда вам будет что вспомнить. Никто не вспоминает при смерти, "как я исправно ходил в офис", или "как хорошо я соблюдал заповеди".
Из личного опыта, на своей личной шкуре, я понял, что самое страшное, что есть в общении, это ложь. Говорите честно, и это оценят. Не все, — но те, кто нужен. Разумеется, вам надают по голове, и наставят синяков, но вы будете знать, что были правы, и правы обоснованно. А те, кто орут и бьют и наставляют синяки — слабаки. Сильным не нужно насилие, по определению. Почаще повторяйте, что не терпите вранья, чтобы потом посланный нахуй лжец не представлял себя жертвой злого тебя. При поимке на лжи — выставляйте человека нахуй, на мороз, лучше навсегда. Если оно случилось один раз, оно случится снова. Это закон, увы.
Верьте себе.
Не бойтесь верить другим (за минусом случаев, когда речь идёт о жилье или др. собственности, и всего что связано с любимым человеком). Обманут — их беда, не ваша. Лжец всегда наказывает себя сам. Но потерянного в обмане не вернёшь.
Кино врёт, книги врут. Хуже всех врут священники и психотерапевты. Если вы нашли себе "психологическую помощь", скорее всего это окончится катастрофой средней степени тяжести. Хорошего, реального терапевта можно найти, но это удача, и только одна на всю жизнь. Хороший терапевт не помогает. Он учит помогать себе самостоятельно. Плохой же терапевт просто сделает из вас эмоционального калеку.
Если самопальный "спихолог" навязывает вам свою помощь (и скорее всего, при этом пытается манипулировать), то, поймав его на этом, шлите его нахуй навсегда. Это не помощь; это интервенция и вмешательство. Если он оправдывается "добрыми намерениями", напомните ему про мостовую в ад.
Психологи могут быть полезны, но нельзя брать их серьёзно. Нынче любая сраная собачка мнит себя психологом. Критерий отбора: настоящий психолог никогда не повелевает, не рекомендует, не настаивает. Настоящий психолог никогда не предложит свою помощь первым. Если это правило нарушено, перед вами не психолог, а сраная собачка с самомнением, и надо гнать её нахуй, пока она не изгадила вам ковёр и душу.
Жильё и любимый человек неприкосновенны. Все советы, мнения, предлагаемые решения — нахуй, за минусом случаев, когда сами так думаете. Это только ваше, больше ничьё. Советчики не теряют ничего, вы теряете всё.
Всегда делайте заначки незаменимых вещей. Бухло, сигареты, таблетки, мелочь номиналом от рубля. Деньги бумагой, 1-2 тысячи, независимо от банковских карт и вкладов. В любых укромных углах и щелях. Включите фантазию, не будьте банальны.
Никогда ни о чём не жалейте. Жалость отнимает у вас будущее; она сожрёт ваше будущее, как лангольер. Вообще, жалость похожа на змеиный яд: в
Позитивное воздействие русской литературы Елена Кабардина
Позитивное воздействие русской литературы
Бывало, тонешь в сумрачном тумане олигаршином, идёшь ко дну, что камешек, устав ногами бить, но в час особо тягостный перечитаешь Гаршина – и сразу тянет вынырнуть, и сразу тянет всплыть.
Бывало, с кем поссоришься, сидишь, на ближних взъевшейся (не треснуть, так хоть взглядом бы дотла испепелить!), потреплешь этак нервы-то, а вспомнишь Достоевского – и хочется – покаяться, и хочется – простить!
Бывало, так намаешься с уборками-конфорками, разленишься, разнежишься, а совесть – тут как тут: подсунет в белы рученьки роман Максима Горького – и сразу всё понятненько, мол, счастье – это труд!
Бывало, ищешь дО свету души своей отдушину, всё мечешься да маешься (должна же где-то быть!), прочтёшь про Таню Ларину у этого АС Пушкина –
Мы с тобой лежим на пляже. Пляж — огромная кровать. Нам плевать на все и даже друг на друга наплевать. Мы с тобою злые дети злой эпохи. Нам с тобой похер все и то, что похер, тоже похер… А прибой пережевывает гравий. Солнце жжет. Жужжит оса. В черном радио играет черноморская попса. В черном радио сказали: там — война, и тут — война. А у нас — морские дали, хлеб, инжир, пакет вина…
…Сколько б-гу ни молиться, не умаслишь небеса. Жизнь — румяная девица и длинна ее коса. Рубит, стерва, без заминки, рубит там, где ткань тонка. Рубит, будто мы травинки и цветочки для венка. Рукавом взмахнет — и станет очень больно, брызнет сок… Оттого ль мы так врастаем в желтый ласковый песок, что, возможно, прямо завтра срежет нас под корешок?..
Ветер. Волны. Поздний завтрак. А давай на посошок выпьем что ли с горя, бэйби, если пить тебе не влом. Чтой-то там в лазурном небе чертит линию крылом? То ли это птица-тройка, ламца-дрица-гоп-цаца, то ли чайка, то ли сойка, то ли призрак ****еца…
Да, мой хороший. Всё безнадёжно лечится —
Временем, нежностью, книгами и вином.
Все наши рифмы, парки, вокзалы, лестницы,
Всё, чем ты жив, само от тебя открестится.
Пусть не сейчас, не сразу, потом… потом.
Да, по крови эта клинопись журавлиная.
Ветер разносит пепел синичьих гнёзд;
Мы отболим, отплачем, прольёмся ливнями.
Эта свобода: быть — или быть счастливыми,
Главное, что случилось с тобой всерьёз.
Это не кара, просто цена беспечности,
Это не насмерть, хоть и порой навзрыд.
Слово «любовь» короче, чем слово «вечность».
Да, мой хороший. Всё безнадёжно лечится…
…Ладно, входи. Показывай, где болит.
И обнимет разлука руками холодными,
Зацелует измена губами припухшими
Той далекой любимой с глазами бездонными,
Той, чьи косы пропахли поздними грушами.
Засвистят вдруг осенние ветры над крышами,
День за днём, как песок протекут между пальцами,
Ляжет вновь белым инеем слов неуслышанных
Расстояние в жизнь между нами, скитальцами.
Верным псом у огня прикорнёт одиночество,
Но останется всё же надежда на лучшее.
И услышится в скрипе деревьев пророчество,
Что растает печаль вместе с зимними тучами…
А поезд уходит. Оставив в пространстве… неясной тоской обозначенность Встречи… на дальних перронах несбывшихся станций, где ты не случилась. И пасмурный вечер, с дождем твои слезы смешав воедино, рисует размытость твоих отражений. И холод пытается быть господином твоих сумасшествий, твоих искажений. Но ты не доступна. Почти вне закона. Уже безразлично. И, кажется, легче, что выбыл один абонент телефона, с тобой навсегда отказавшись от встречи. И к серому небу приравнены лужи плывущими невесть куда облаками. /Подумаешь! Он тебе тоже не нужен!/ А мокрый щенок в луже небо лакает. И кажется все уже было когда — то. Как — будто размыто… Как — будто неточно…
А встречи всегда умещаются в даты.
Вот только разлуки… бессрочны…бессрочны…
Усталый снег ложится на мирок,
мороз жует шаги, как черствый пряник.
Бабуля в холле выдаст номерок —
пластмассовый билетик на «Титаник».
Второй этаж. Больничный срам и срач,
и смрад, и страх. Знакомая палата.
Течет вода и моет руки врач,
копируя движение Пилата.
Бинты. Старухи. Кровь. Сиделка. Шприц.
Гора пилюль. Тарелка абрикосов.
Какой мудак был этот датский принц!
Конечно, быть. Здесь нет других вопросов.
Я насмотрелся тех, кому в свой рай
Господь любезно приоткрыл калитку —
все как один за жизни острый край
хватались, словно тонущий за нитку.
Спастись и выжить — вот и вся мораль…
…Я выходил во двор, одевшись наспех.
Москва плыла сквозь ночь, что твой корабль,
а новый день навстречу полз, как айсберг.
Произнося набор дежурных фраз,
я так боялся, мама, уезжая,
что этот самый раз — последний раз…
И ты была нездешняя, чужая…
Я сам ходил, как заведенный труп,
но я не мог себе позволить жалоб…
…А город плыл, и дым валил из труб,
и музыка играла с верхних палуб…
Прошло полгода. В нашем трюме течь.
Идем ко дну, и захлебнулись звуки.
Немеют руки, но спасает речь —
я вру тебе, что в мире нет разлуки.
Когда-нибудь, с пробоиной в борту,
причалим мы с тобой к небесной тверди.
Какой-нибудь весною. В том порту,
где нет лекарств, отчаянья и смерти.
Есть комната…
Пусть трижды проклят будет
Постыдный, как пустыня, этот кров!
Я не хочу, чтоб в ней селились люди, —
Там до сих пор витает нелюбовь.
Она всю жизнь стоит перед глазами,
И как случилось, как могло так быть,
Что, не любя, тогда давно с цветами
Вошла я в комнату и там осталась жить!
Как нелюбовь была мне нестерпима,
Как были стыдны ночи, как страшны,
Когда от рук горячих, нелюбимых
Я жалась, жалась к холоду стены.
А нелюбовь по комнате кружила,
Из всех углов ползла, со всех сторон.
Там даже стулья были как чужие,
Свет лампы отчужденно напряжен.
А нелюбовь глумилась и пугала,
Ищейкою меня подстерегала,
И я, отчаявшись, трави —
хоть не трави,
Из окруженья нелюбви сбегала,
Сбегала вдруг на поиски любви.
И не найдя, не зная где согреться,
Той комнате, что стужи холодней,
Ошибками ушибленное сердце
Вновь возвращала, ненавистной, ей.
И все ж сбежала, веря в то, что будет
Все по-иному — розы, соловьи!
…Я не хочу, чтобы селились люди
В тех комнатах, где тени нелюбви.
Люблю одиночество. Летнее. Тихое.
Вечерне-сверчковое. С небом в глазах.
Уютное. Доброе. Не бледноликое.
И безкомариное. С чашкой в руках.
Прохладу несущее, успокоение,
Слепую уверенность в завтрашнем дне.
Люблю. Одиночество без сожаления.
Со внутренне-искренним наедине.
И чтоб без случайного грустного, едкого.
Чтоб с плюшевым пледом. С открытым окном.
Покой. Тишина. Без звонка. Даже редкого.
И запах акации в том неземном,
Чарующем воздухе. Чтоб вопросительно
Упала в агатовом небе звезда.
Люблю. Одиночество так удивительно.
Но только не вечное. *Не навсегда…(с)
Взгляни — два дерева растут
Из корня одного.
Судьба ль, случайность ли, но тут
И без родства — родство.
Когда зимой шумит метель,
Когда мороз суров, —
Березу охраняет ель
От гибельных ветров.
А в зной, когда трава горит
И хвое впору тлеть, —
Береза тенью одарит,
Поможет уцелеть.
Некровные растут не врозь,
Их близость — навсегда.
А у людей — все вкривь да вкось,
И горько от стыда.