Читаю повесть "Яма" А. Куприна. Пожалела, что раньше откладывала ограничилась "Гранатовый браслет", "Поединок", "Колесо времени", "Олеся" и проч. из избранного издания дома. Подписку в букинисте купила не так давно.
Противоречие последнему посту в ЖЖ - грязные тусовки для проституток ПМЭФ-2019 с лозунгом "чё пожрать и выпить бы бесплатного шампусика..." (безобразные были фото с объедками на столах и недопитым вином). Это как раз и есть содержание того, как проститутки публичных домов раскручивают клиентов на шоколадку, шампанское, яблочко и апельсинчик... Весь текст описания Куприна цитировать не могу, потому описала кратко своими совами. Это надо саому читать описание ужимок. психотипов, описание выражения лиц.
В повести как раз затрагивается тема того, что я ругалась в 2015 году по поводу Любимова и сектантов, что их идеология и действия руководствуются принципом "Чем хуже, тем лучше", когда говорила о "вечном жиде" и "иезуитах". Продолжая тему "Музея древностей" Бальзака и "хорошей семьи". Ирина Дмитриевна может с сектантами смеяться в 32 зуба: ее брат пропащий человек: они удачно устроили для него нравственную западню потакая го похоти! Это иезуитские метды маипуляции. Ту уже ничего сделать нельзя... Я бессильна оказалась пред дураком!
Либералы, как себя позиционировали, взяв как "баян" мое ошибочно предположение о мотивах участия в выборах 2012 года об "изменение жизни к лучшему", а это были анархисты с принципом "чем хуже, тем лучше". То есть современная оппозиция России и постсоветского пространства - не по словам, а по поступкам, то, что льется с в средствах массовой информации - это анархисты.
Итак, разговор студента Лихонина с репортером Платоновым в публичном доме о проституции, отчасти это то, что писал Дерипаска в пасквиле о модельных агентствах Москвы и эскорт-услугах для олигархов (в домах терпимости России тоже, как и сейчас, проводили осмотр раз в неделю...):
" ... – Что же? Теперь твоя очередь, Лихонин? – спросил насмешливо репортер.
– Нет, брат, ошибся! – сказал Лихонин и прищелкнул языком. – И не то, что я по убеждению или из принципа... Нет! Я, как анархист, исповедываю, что чем хуже, тем лучше... Но, к счастию, я игрок и весь свой темперамент трачу на игру, поэтому во мне простая брезгливость говорит гораздо сильнее, чем это самое неземное чувство. Но удивительно, как совпали наши мысли. Я только что хотел тебя спросить о том же.
– Я – нет. Иногда, если сильно устану, я ночую здесь. Беру у Исая Саввича ключ от его комнатки и сплю на диване. Но все девицы давно уже привыкли к тому, что я существо третьего пола.
– И неужели... никогда?..
– Никогда.
– Уж что верно, то верно! – воскликнула Нюра. – Сергей Иваныч как святой отшельник.
– Раньше, лет пять тому назад, я и это испытал, – продолжал Платонов. – Но, знаете, уж очень это скучно и противно. Вроде тех мух, которых сейчас представлял господин артист. Слепились на секунду на подоконнике, а потом в каком-то дурацком удивлении почесали задними лапками спину и разлетелись навеки. А разводить здесь любовь?.. Так для этого я герой не их романа. Я некрасив, с женщинами робок, стеснителен и вежлив. А они здесь жаждут диких страстей, кровавой ревности, слез, отравлений, побоев, жертв, – словом, истеричного романтизма. Да оно и понятно. Женское сердце всегда хочет любви, а о любви им говорят ежедневно разными кислыми, слюнявыми словами. Невольно хочется в любви перцу. Хочется уже не слов страсти, а трагически-страстных поступков. И поэтому их любовниками всегда будут воры, убийцы, сутенеры и другая сволочь. А главное, – прибавил Платонов, – это тотчас же испортило бы мне все дружеские отношения, которые так славно наладились. …
… Репортер ответил не сразу.
– Видишь ли, – заговорил он медленно, с расстановками, точно в первый раз вслушиваясь в свои мысли и взвешивая их. – Видишь ли, меня притягивает и интересует в этой жизни ее... как бы это выразиться?.. ее страшная, обнаженная правда. Понимаешь ли, с нее как будто бы сдернуты все условные покровы. Нет ни лжи, ни лицемерия, ни ханжества, нет никаких сделок ни с общественным мнением, ни с навязчивым авторитетом предков, ни с своей совестью. Никаких иллюзий, никаких прикрас! Вот она – я! Публичная женщина, общественный сосуд, клоака для стока избытка городской похоти. Иди ко мне любой, кто хочет, – ты не встретишь отказа, в этом моя служба. Но за секунду этого сладострастия впопыхах – ты заплатишь деньгами, отвращением, болезнью и позором. И все. Нет ни одной стороны человеческой жизни, где бы основная, главная правда сияла с такой чудовищной, безобразной голой яркостью, без всякой тени человеческого лганья и самообеления.
– Ну, положим! Эти женщины врут, как зеленые лошади. Поди-ка поговори с ней о ее первом падении. Такого наплетет.
– А ты не спрашивай. Какое тебе дело? Но если они и лгут, то лгут совсем как дети. А ведь ты сам знаешь, что дети – это самые первые, самые милые вралишки и в то же время самый искренний на свете народ. И замечательно, что и те и другие,
Читать далее...