В трудные годы Второй Мировой Войны почти весь народ жил впроголодь.
Настино семейство выручало молоко, которое покупали у соседей, державших корову.
Обычно Насте с братом полагалось пол-литра молока на день, пока не прийдут родители с работы и не приготовят что-то покушать.
Однажды братик выпил всю банку до дна, но сообразил детским умишком, что сестрёнке ничего не осталось и...налил в банку воды. Пришла Настенька, стала кушать, но увидела молоко голубого цвета, что показалось подозрительным, попробовала и поняла - в банке просто вода, подкрашенная молочными остатками. Ничего она не сказала братику, т.к. понимала, что ему очень хотелось кушать.
Потом жизнь развела их в разные стороны, но при встрече брат неоднократно просил прощения у сестры за свой поступок, который запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Дружила Настенька с одногодкой из их двора, худенькой Ларисой.
Настя была ещё мала, но видела, как Ларочка купалась в любви дедушки и бабушки, мамы и папы. Мужчины в той семье работали, а женщины занимались домашним хозяйством. Не приведи Господь, если кто по-детски обидет Ларису, ведь всё бывало у детей! Сразу сломя голову бежали друг за другом её мама, баба Наташа и дедушка. Доставалось тогда обидчику сполна. За это немного недолюбливали Лариску, но в то же время и боялись, и уважали, как же!она ведь из богатой семьи! А Настины родители с утра до вечера были на работе. Старшие сёстры тоже работали, а всё концы с концами еле сводили.
У Лорочки была самая большая и красивая кукла.
У этой гутаперчивой красавицы были пушистые светлые локоны и большие закрывающиеся глаза. Даже Лариса редко держала куклу в руках, не говоря уж о других детях. Порой поможешь у них в доме помыть полы и в награду за это разрешали тебе подержать несколько минут эту куклу, а она размером чуть ли ни с тебя. Потом кукла водружалась на комод, где гордо восседала и свысока посматривала на детей.
В основном у всех были куклы тряпочные с глиняными головками, а то и вообще не было никаких. Не было у детишек и кукольной одёжки, кукольной посудки и мебели. Абсолютно все атрибуты детских игр заменяла земля-матушка да песок.
Да ещё кусочки бумаги и палочки от деревьев или найденные на дороге красивые стекляшки от разбитой чьей-то посуды. И в основном играли дружно, тихонько, не мешая никому. Бывало, по вечерам сидят родители да старики на крылечках, щёлкают семечки, говорят о чём-то о своём, а детвора со всего квартала собиралась и играли то в прятки, казаки-разбойники, лапту, штандер, не мешая родителям отдыхать от тяжёлого трудового дня.
Так вот, видела Настя сытую жизнь Лариски.
Она понимала, что иногда сажают её за стол покушать лишь только для того, чтобы Ларочке веселее было и тогда она с аппетитом покушает "хоть самую малость". А у Насти всегда аппетит был "звериный", съедала бы всё чем угощали, но понимала, что надо быть "вежливой и тактичной" и сдерживала свой аппетит. Нравилось ей бывать в этой семье: и дом казался большим, и кукла была настоящая, и мух почти не было, а в летнее время червей в доме не было. Да, да настоящих живых ползучих червей!
Дело в том, что прямо около Настиного дома всегда была огромная куча навоза. Скотины-то был полный двор:коровы, лошади, свиньи...

Весь этот скотский помёт или по-другому навоз вычищался из сараев и складывался недалеко от крыльца. За зиму куча вырастала огромная и, как только становилось тепло на улице, Бачурины нанимали женщин и делали кизяк. Этот кизяк раскладывали по всей площади двора, даже под окнами Настиного домика. Солнышко пригревало, в кизяке заводились черви и мухи. И расползались повсюду. Поскольку домик был без фундамента - прямо на земле, то черви заползали и в дом. А мухи чёрными стаями заполоняли комнаты: все меры борьбы приносили лишь незначительное облегчение. И так было до той поры пока навоз в кизяке не высыхал. Потом этот кизяк, в виде кирпичей, складывался в маленькие кучки, затем в большие штабеля и лишь когда он высыхал окончательно переносился в сарай. Зимой этим кизяком топили Бачурины свои печки в доме. Вот так проходило лето. От этих запахов и ползающих и летающих тварей негде было скрыться.
Лишь спустя много лет городские власти запретили собирать навоз во дворах, и кто хотел делать кизяк, то делался он за городом.

Но вернёмся лучше к столу, ко всякой вкуснятине, которой старались напичкать Ларочку. Видела тётя Паня, Ларисина мама, что Насте всегда нравилось быть у них в доме. Вот однажды и говорит Насте:
--- Хочешь быть моей дочкой?
--- Хочу! Глазёнки девочки радостно заблестели.
--- Иди домой, возьми у мамы карточки, вылечи свои цыпки и приходи к нам.
Вприпрыжку Настя побежала домой к матери и, задыхаясь от радости, выпалила:
--- Мама, дай мои карточки и я пойду жить к тёте Пане. Лариска будет моей сестрой.
Обняла мать дочку, погладила по головке и сказала, улыбнувшись:
--- Глупенькая, пошутила над тобой тётя Паня. Если бы ты нужна была ей, она взяла Читать далее...

СЛАВА ЖИВУЩИМ, ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ

Много лет, как кончилась война.
Много лет, как все пришли назад,
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
(Андрей Дементьев «Баллада о матери»)


Все меньше и меньше остаётся свидетелей и участников событий Второй Мировой войны. Люди стареют и уходят, но интерес к ним пока что неиссякаем, может от сознания того, что они то рассказывают всё без прикрас, без какого-либо лоска. Я люблю слушать их неторопливые повествования и, всегда удивляюсь их памяти на прошлые события, вплоть до мелочей в датах, именах, названиях. Всем им за 80, а некоторым уже за 90 лет. Чтобы внести лепту в память народа о той страшной, самой трагической войне за всю историю человечества, я решила написать хотя бы один рассказ. Недавно одна соседка стала вспоминать о бегстве своей семьи от безжалостно протягивающихся, костлявых, кровавых рук войны. Я сама, пережившая голод и холод войны, не знала мук эвакуации. А здесь вдруг сама судьба мне послала очевидца, участника одной из них, как говорится, получила материал из первых рук. Я настолько была заворожена историей и потрясена тяжестью пережитого людьми, что не смогла упустить случай. И тут же попросила разрешения на встречу, чтобы записать услышанный рассказ, не полагаясь на свою память. Встретились около подъезда, соседка пригласила войти в квартиру, что меня вполне устраивало: никто и ничто не отвлекало нас. Время летело быстро, и, как оказалось, наша беседа продлилась два часа. Сколько интересного я узнала! Уверена, что и читатель разделит нашу общую боль и негодование той войной. После нашего интервью довольная хозяйка добавила: «Время, плохо или хорошо, но летит неумолимо. Пролетело ведь уже семь десятков лет, пролетит ещё, Бог знает сколько. Людская память вечна. Пусть и моя история поведает нашим внукам о перенесенных нами муках той войны».

*****

До эвакуации наша семья жила в районном центре Меджибож, который находился в 30 км. от Хмельницкого по дороге на Винницу. Это Западная Украина. Я очень любила места своего детства. Слышала, что наш город старше самой Москвы, но так ли это, не знаю. В давние времена эти земли принадлежали очень старинному польскому роду, и до сих пор сохранилась крепостная стена со рвом, который когда-то наполнен был водой. Много костёлов, церквей. Сохранился старинный замок, возможно, принадлежавший этому роду. Были времена, когда и турки орудовали здесь. За послевоенные годы я там была неоднократно и видела, как реставрируются памятники далёкой старины. А над братскими могилами теперь возвышается огромный обелиск, как дань памяти расстрелянным нацистами евреям. Среди еврейства Меджибож считался и сейчас считается родиной хасидского движения («учение благочестия» - религиозное течение в иудаизме), т.к. здесь жил основатель хасидского движения Исраэль Бааль Шем Тов. Ежегодно тысячи паломников хасидов посещают эти места. Меджибож посещал и известный вам и всему миру Тарас Шевченко.
Мой отец, звали его Аврум, на второй день войны был мобилизован в армию. Прекрасно помню проводы отца. Мать повисла у него на шее и рыдала, уткнувшись лицом в его грудь. Я тоже прижалась к отцу, а мои младшие братик и сестрёнка, ухватившись за подол маминого платья, ревели навзрыд
- Как же я без тебя буду? - причитала мама.- Вон они - мал мала меньше рядом! Кто их кормить будет? Ты был нашим единственным кормильцем и работником!
- Я всё понимаю, милая. И от этого и мне становится тяжело, что приходится тебя, такую молодую, оставлять с гурьбой ребятишек. Родни много, вот все и будете помогать друг другу, - похлопывал он жену по спине.
- Мы будем ждать тебя, родной. Глядишь – через месяц и вернёшься.
Вокруг нас было столько народа! У всех было своё горе. Каждому было ни до кого. Казалось, даже воздух пропитался людским напряжением неизвестности, так как каждый осознавал всю горечь начавшейся войны. Женщины безутешно стонали, дети ревели. Даже они понимали своим детским предчувствием, что что-то ужасное надвигается на всех.
Но поняв, что её причитания ещё больше рвут душу мужу, вытерла головным платком слёзы и заговорила с улыбкой.
- Да, да, конечно. Бог милостив. Вернёшься, и я тебе ещё нарожаю деток. Смотри, какие хорошенькие наши ангелочки. За нас не беспокойся. Родня большая, помогут.
Так мы его больше и не видели и не слышали. Возможно, и были письма, но они не настигали гонимых войной людей. А в конце войны получили известие, что наш отец пропал без вести.
Моей матери, Голде, в год начала войны было только 31 год. Что предстояло перенести такой молодой женщине в лихие годины войны? Оставшись без защиты и помощи, ежедневно, ежеминутно она должна была бороться не столько за свою жизнь, сколько за жизнь своих детей, перенося все ужасы бегства. А их на материнских руках осталось трое, среди которых я была старшей. Мне не было ещё и 12 лет. Кроме меня был мой братик Ким (имя дано в честь коммунистического интернационала молодёжи), которому было 4,5 годика, и сестрёнка Броня, ей было 1,5 года.
У моей мамы был брат, Зейлик, Читать далее...

Увлекаюсь всем понемногу. Пишу, вернее, учусь писать рассказы, повести, очерки. Прочитываю все присланные письма и не оставляю их без ответа.