Автобус на тот свет

Смерть и Жизнь - две стороны одной медали, поэтому везде ходят парой. Разница между ними только в том, что появления Жизни надо ждать некоторое время, а Смерть приходит неожиданно. Булгаков подчеркивал, что беда не в том, что Человек смертен, а в том, что он внезапно смертен.

У работников Гипросвязи был повод в этом убедиться.

Ранее Гипросвязь находилась в центре города около метро «Кировская» («Чистые пруды») по адресу Кирова, 40 в здании Газетного Почтамта 1931 года постройки. Затем, когда скверно построенное здание вконец обветшало1, в 1977 году ее перевели в новое здание, построенное на Третьей Хорошевской улице - тогдашней окраине города. Может окраина была и не столько глухой, сколь было глухим место, где разместили это учреждение. На краю заросшего лесом старого антенного поля, вдали от жилых массивов, на улице, по которой ходил один-единственный автобусный маршрут №39 с интервалом около получаса2. Дополнял унылости пейзажу, тянущийся вдоль всей улицы плоский фасад ТЭЦ-16, немного разбавленный четырьмя огромными градирнями.

Совсем рядом проходил Проспект Жукова (бывшее Новохорошевское шоссе) с несколькими маршрутами троллейбуса и автобуса, да и улица Народного Ополчения, метро Октябрьское поле, но это совсем рядом составляло около километра. А для усталых, после работы, людей, движущихся по утлому, с поломанным асфальтом, тротуару, при скудном освещении, в дождь, снег и прочую московскую непогоду, эти около километра превращались в лишние полчаса и поболее. Молодые покрывали это расстояние довольно быстро, а пожилые, особенно женщины, двигаясь группами, болтая между собой, не спеша тащились на остановку, поминутно останавливаясь, чтобы переложить из руки в руку тяжеленные сумки - неотъемлемый элемент эпохи дефицита.

Конечно все были очень недовольны.

И чтобы это недовольство унять, руководство института, пустило служебный автобус до метро «Полежаевская». Народ возрадовался, но преждевременно! Оказалось - автобус не резиновый, а работников в Гипросвязи слишком много. Получалось чтобы перевезти всех желающих надо сделать, как минимум, четыре рейса. То есть, те, кто попадал на последний рейс, должны были ждать более часа! Опять нескладеха!

Тогда сделали гибкий график - кто-то начинал и заканчивал работу раньше, кто-то позже, но все равно - все хотели уехать на самом первом, чтобы побыстрее добраться домой. Поэтому, памятуя хрестоматийное «в тесноте, да не в обиде» в автобус набивались так, что не продохнуть. Мамкины подруги, иной раз, по полночи не могли избавиться от болей в сдавленных ребрах и позвоночнике.

И вот однажды, набитый людьми по самое «не могу», автобус продирался по Третьей Хорошевской улице, на которой в то время велись какие-то дорожные работы. Навстречу ехал грузовик, они оба объезжали какую-то яму и грузовик, своим прицепом стукнул автобус. Удар!

Посыпались стекла, визг, крик, шум. Автобус замер. Распахнулись двери, народ вываливался с невероятной скоростью, как с тонущего корабля. Все были возбуждены, громко разговаривали, махали руками, многие отряхивали с одежды и волос осколки стекол. Людская толпа не отходила от автобуса, а шумно обсуждала, кто виноват, что теперь делать, ахала, охала. Шоковое состояние. Молодежь больше смеялась вспоминая пережитый ужас. Люди постарше сыпали проклятьями, недовольствуя, что теперь им точно придется чапать полчаса до остановки. Разговоры, крики...

Салон автобуса был ярко освещен и вдруг кто-то из толпы заметил, что Ленка, не выходит, а по-прежнему стоит у окна. Ее стали звать, но она не шевелилась. Водитель зашел в салон...

Выйти Ленка не могла, поскольку ее давно уже не было в живых. От удара отскочил металлический молдинг обшивки салона и, как стилетом, пронзил ей шею. Быстро и, надеюсь, безболезненно. Несколько женщин, узнав об этом, тут же попадали в обморок. Толпа резко начала расходиться...



1 Прочел, что в 2015 году приступили к реставрации этого здания, похожего на скучную рабочую казарму, которые можно было до недавнего времени видеть в рабочих городках на Соколе, Новых домах и Шаболовке.

2 Это чистая правда, поскольку мне приходилось на нем ездить на Новый Арбат в Магазин «Мелодия» и выстаивать на остановках по полчаса, а порою и более.

1950-1-2 гг. Подвиг «Разведчика»

Было это очень давно - более полувека назад, но...

Во все времена мужчины соблазняли женщин, выдавая себя не за тех, кем они были на самом деле, а за тех, кем они бы мечтали или хотели бы быть, но, в силу своей физической или умственной ограниченности, так и не смогли стать. Мужские симоволы менялись от столения к столетию, но все они сводились к одному простому типажу - сверхчеловеку - одинаково ловкого, как в бою, так и на балу, ну и, само собою, разумеется, в постели. Обладающего невероятной физической силой и, одновременно, недюжинным умом, фантастической ловкостью и хитростью. Для которого нет, ни преград, ни проблем, естественно, всегда оказывающегося победителем, в любом деле, в любой ситуации.

Свою дань этому греху я описал в рассказе «Шах-Эмирова» в книжке «Командировки в Минск». Парней моей эпохи тревожил образ великолепного агента «007», память о котором до сих пор живет в людских сердцах, выражаясь в номерах «007» на автомобилях.

Ну, а в ту эпоху, про которую я пишу, мечтою мужчин наверное был все же Кадочников со своим «Подвигом разведчика», ведь «Казино-Рояль» еще не было издано, а до блестящего Шона Коннери оставалось еще целое десятилетие.

Ситуация стандартна - женатый мужчина знакомится с молодой, приехавшей из провинции, девушкой, работающей в какой-то конторе и начинает ей врать...

Зачем, Ну, конечно, чтобы привлечь внимание, к себе, такому мелкому и незаметному и, в конце концов, овладеть ею. Но, памятуя о том, что он женат - чтобы одновременно и отдалить. Поставить между ними незримую преграду, чтобы обманутая простушка не выпытывала, ни где он живет, ни где работает, дабы избежать неожиданных встреч. Ведь это было страшное безабортное, безгондонное время, когда женщины заливали себя уксусом, засовывали в себя все подряд - и ватные тампоны, и тряпки, и чуть ли не куски мыла1. И все равно, рано или поздно, романтические встречи заканчивались нежелательной беременностью. И спасти мужчину от этой неприятности могла бы только полная анонимность.

Не знаю - дошли ли их отношения до этого или же просто женщине приелась романтика и она стала помышлять о чем-то более основательном и прочном, вроде семьи и брака. А может быть глупышка оказалась не такой уж глупой и стала понемногу обо всем догадываться. Не известно. Но так или иначе, наш герой решил расстаться со своей подругой навсегда. Но просто так перестать звонить ей на работу он не мог. Поэтому он не нашел ничего лучшего, как инсценировать собственную смерть. Не знаю, что послужило причиной - может он сам заигрался в собственную игру и возомнил себя собственным персонажем или же боялся, что, если исчезнет, то она рано или поздно начнет его разыскивать. Еще сунется на Лубянку. Время же было сталинское - не хухры-мухры.

Для этого он сагитировал весь небольшой коллектив в котором работал. Парни и девушки были из простых семей, молодые, глупые и не ощущали разницы между шуткой и подлостью.

Телефоны тогда были редкостью, поэтому сразу в нескольких комнатах стояли аппараты, подключенные параллельно.

Так вот, в одной комнате сняли трубку и человек восемь стали изображать двигатели самолета - монотонно гудели и дундели. А Разведчик из соседней комнаты, в это время, загибал своей подруге, что летит над Атлантическим Океаном на очередное задание.

Сказав ей несколько ничего не значащих слов, он вскликнул: «О! Что это?», а молодежь в соседней комнате стала изображать воздушный бой - выли, свистели на все лады, бухали об пол тяжелыми книгами, трещали счетами. И на пике всей этой оргии, придурок прокричал: «Прощай! Я погибаю, но не сдаюсь!», после чего телефон отключили.

Ушел красиво! Куда там Кадочникову...



Прошло некоторое время. Что толкнуло мнимого покойника снова позвонить своей подруге на работу - не известно. Может заскучал по милой простушке, а может быть, чуя за собой какой грех, хотел удостовериться в результатах. Но к телефону в этот раз подошла пожилая женщина и сказала, что если «ты, сволочь» еще раз позвонишь, то мы обязательно найдем тебя и прикончим. Мы войну прошли и нам убить - как муху раздавить.

Он вздрогнул и замолк, видимо не понимая тяжести того, что натворил. По-моему, он не понял этого даже тогда, когда услышал, что несчастная девочка до сих пор находится в психиатрической клинике... Вряд ли он это, когда-нибудь, вообще поймет...

Вот так трагически обернулась, невинная, на первый взгляд, шутка...

Шутите, друзья, осторожнее.

1 С мыльной стружкой я столкнулся в 1978 году. Но дикость не покидает Эту Страну - вот информация с сайта

http://www.prelest.com/otnosheniya/lovesex/narodnye-sposoby-kontracepcii

Сегодня большим успехом у многих женщин пользуются «бабушкины» способы. Самый распространенный – это создание кислой среды во влагалище, в которой гибнут сперматозоиды. Вариантов, как «убить кислотой» несколько:
• Можно перед половым актом засунуть «туда» пару долек лимона.
• Можно спринцеваться лимонной, борной, уксусной или салициловой кислотой, при этом Читать далее...

Портрет Лены Николаевой

Она всегда мечтала о своем портрете. Фотография ее раздражала - ей она казалась мертвой и бездушной, тупой фиксацией натуры. Художник, говорила она, своим талантом, своим умением, может подчеркнуть, выделить ее самые лучшие черты и способен даже добавить ей привлекательности, не лишая портрет сходства. Поэтому уличные художники ее тоже не устраивали - бесталанное ремесло - уничижительно отзывалась она о них и продолжала искать «настоящего» маститого живописца.

В конце концов ей повезло - нашёлся очень пожилой дядечка, согласившийся портретировать Лену. Хотя он напрочь отказался изображать ее обнаженной, что обидело ее до глубины души, но предложил образ по типу греческой богини, где из-под драпировки проглядывает обнаженное тело. Она не противилась - ведь большая часть ее по-настоящему прекрасного тела была открыта, а главное - незакрытой оставалась одна грудь - предмет ее несказанной гордости.

Портрет удался на славу. Но особой радости он Лене не принес, поскольку большинство подруг и знакомых, от зависти, так язвительно отзывались, и о нем, и о ней, а главное - о том, чем она платила за портрет. Никто из них не мог предтавить, что пожилой, смертельно больной, художник написал свою последнюю работу совершенно бесплатно. (Как он сказал самой Лене - дабы увековечить прекрасное, которое всегда так недолговечно). Поползли слухи, кривотолки, один грязнее другого. Передаваемые из уст в уста, они обрастали все новыми и новыми сальными подробностями, да так хорошо и обильно, что вскоре Лена растеряла всех своих знакомых и, закончив институт, вернулась в свой родной город, в свою родную квартиру, где на самом видном месте водрузила свой чудный портрет.

Прошли годы. Портрет, вызвавший в свое время такую бурю страстей: и ненависти, и зависти, и осуждения, понемногу был забыт. Он стал неким подобием мебели, которую все видят, но совершенно не замечают. Никто уже возмущенно не восклицал «ах, голая», демонстративно не прятал глаза, не уводил из комнаты маленьких детей. Портрет Лены со временем из портрета превратился в произведение искусства, наверное потому, что утратил сходство с оригиналом. Портрет все висел и висел, а она вышла замуж, родила двоих детей, дети выросли - старший женился, родил сына - ее первого внука, наградив ее титулом бабушки. А вот младший не спешил - все выбирал невесту себе подстать. Но всему рано или поздно приходит конец и вот младший, наконец, решил жениться и привел невесту в дом, чтобы познакомить с матерью.

Когда та вошла, Лена, неожиданно для себя, с завистью заметила, что она намного лучше, чем сама Лена в молодости и бросила отрывистый взгляд на портрет, чтобы хотя бы вспомнить, какой она была тогда...

Юная особа была в явном замешательстве, первый раз переступив порог незнакомого дома, который должен был стать ей родным на долгие-долгие годы. Ей нужно было завести какой-нибудь разговор, помимо стандартных в таком случае фраз: «здравствуйте», «как поживаете», «у вас так уютно». Разговор, который станет продолжительным, затронет много разных тем и сблизит, хоть ненамного, этих будущих родственников. А что может быть плодотворней в этом плане, чем разговор об искусстве! Но рояля поблизости не было и ей не на чем было продемонстрировать свое умение, зато на стене висел портрет! Вот она - тема! И, повернув свою чудную головку, она, с наивно-детским выражением лица, произнесла... скорее прощебетала: «А чей это портрет? Кто автор?»

Ноги у Лены внезапно отяжелели. Ей показалось, что они остаются, страшно тяжёлые, там, внизу, на земле, а она сама взлетает куда-то вверх. в заоблачную высь... И сын, и его невеста внезапно стали какими-то маленькими, будто бы она смотрела на них издалека. Она качнулась, но, слава богу, не упала, а, сделав шаг, прислонилась к стене. Пока мир возвращался в свои реальные пределы, ей пришлось услышать еще одну убийственную фразу. Теперь постарался сынок - «Это мама... в молодости» - отчубучил он.

- В молодости! В молодости - звенело со всех сторон. Какая же я чушка стала, что меня уже невозможно узнать! И надо обязательно было, подчеркнуть - «в молодости»! Ну, да, моя молодость прошла и прошла очень давно. Старшему уже тридцать шесть... Это этот - поздненький... Ох - младший вовсе был дурак - всплыли строки из детской сказки. Ну мог бы мать пожалеть и про молодость помолчать!

Остаток дня прошел, как в тумане. Что было, о чем она говорила с молодыми, на что отвечала, какие вопросы задавала - все стерлось из ее памяти. Застряло только одно - «мама в молодости». И, как назло, мужа не было дома - рыбачить уехал на водохранилище - спихнул встречу с невестой на ее плечи, трус чертов! Словом перемолвиться не с кем. Только сама с собою и наедине... с портретом.

Она рухнула

Читать далее...

 

2016 г. Помогите, мне пожалуйста

О нашей медицине сказано много. Много негативного, мало позитивного, а мне вот хочется всего лишь рассказать, не давая никакую оценку происшедшему. Слушайте.

В моей квартире на Приорова, 6 очень маленькая прихожая, особенно, в сравнении с моими габаритами. Поэтому я, зачастую, перед тем как одеться в холодное время года, которое в Москве длится три квартала, распахиваю настежь дверь, чтобы прибавить себе свободы.

Так было и в этот раз. Открыв дверь, я выставил на лестничную площадку пару сумок, а сам, повернувшись к вешалке, стал снимать куртку. Схватив ее левой рукой, я обернулся назад к двери и, неожиданно, в дверном проеме увидел женщину. Пожилую, небрежно одетую, женщину, скорее старушку, болезненного вида с полным, усталым, опухшим лицом, которая смотрела на меня каким-то добрым, лучистым, виновато-заискивающим взглядом. Точь-в-точь, как смотрят животные на своих хозяев, когда выпрашивают у них вкусный кусочек. Она появилась так тихо, что я, от неожиданности, вздрогнул и, удивившись, потряс головою, дабы убедиться в том, что это не мираж и, возникшая из ничего, женщина в действительности существует.

- Помогите мне, пожалуйста... - негромко произнесла она.

Голос был удивительным, необычным, нестандартным, совершенно не похожим на голоса уличных побирушек. С одной стороны он был мягко-просящим, вкрадчивым, но без показной плаксивости, с другой стороны - каким-то уверенным, даже я бы сказал твердым, но без напора и нахальства.

Я принципиально не подаю милостыню, считая, что лентяев поощрять не надо. Нормальный человек, даже очутившись на самом дне, никогда не станет протягивать руки. Уж лучше протянет ноги. Есть много иных способов поправить свое материальное положение, чем выпрашивать гроши на улице. Побираются лишь те, кто не хочет ничего делать, даже сдвинуться с места. Таким, с позволения сказать, людям я продлять жизнь не хочу.

Помогать надо тем, кто подает надежды, а не тем, чья звезда уже закатилась. Им уже не помочь. Поэтому вместо того, чтобы каждое воскресенье раскидывать мелочь пьянчужкам у храма, лучше один раз дать денег соседскому ребенку, чтобы тот, смог купить велосипед, а не дурацкий самокат.

Такая у меня позиция, но...

...но эта женщина растрогала меня до глубины души. В ее внешности не было ничего такого, что я замечаю у профессиональных нищих. Да - плохинькая одежда, да - нездоровая внешность, да - неряшливость, но все это не отвращало, скорее - наоборот, притягивало и вызывало отнюдь не жалость, а сочувствие.

Я похлопал себя по карманам, пытаясь понять, где у меня кошелек, в раздумье - дать ей пятьсот или сразу тысячу. Такая милостыня, наверняка, ее ошарашит, но то тепло, которое исходило от нее, не позволяло мне дать меньше.

Кошелек все не находился... я застыл, пытаясь сообразить - куда же я его заховал... и тут снова зазвучал голос этой женщины:

- Я из ## поликлиники... у нас вызов на ваш этаж, а номера квартиры не записали... Вы не позвоните по этому номеру (она протянула мне какой-то исписанный вкривь и вкось листик) и не спросите какая у них квартира?

Читать далее...

2015 г. Громко мяукаяющая кошка

Когда Бог создавал человека, он, чтобы вместить в него Разум, на многом сэкономил. Не получил человек, ни острых глаз, ни тонкого нюха, ни чуткого слуха... Ни, уж тем более, крепких мускулов и выносливого тела. Все какое-то посредственное, слабенькое, хиленькое. Чуть ткни - рассыплется... Видимо, считал Господь, что своим Разумом, Человек запросто наверстает упущенное. Сначала используя, далеко обошедших его в этом плане, животных, а потом - и творения своих собственных рук, то есть технику.

Мне выпало жить в эпоху становления техники, когда Человек, во многом, отказался от помощи животных, произведя их из своих Инструментов чуть ли не в Друзья. Хотя - ничего удивительного - ведь дружат же некоторые женщины со своими швейными машинками! А мужчины с автомобилями! Причем, зачастую, отзываясь о них, как о одушевленных предметах. Так почему же не дружить с кошками, собаками и тараканами, особенно, когда нет других друзей?

Но, переквалифицировав животных в друзей, мы разучились пользоваться ими, как инструментами. То, что умели наши предки лет сто-двести назад, было напрочь забыто нами. Кто из современных, сможет проскакать на коне. Именно проскакать, а не проехать, как в конном клубе на унылом мерине, который и скакать-то не способен. Кто сможет содрать шкуру с барана? Кто сможет собакой найти нужный след? Мало кто! Наверное это правильно - старое, отжившее, надо забывать, иначе никакой памяти не хватит, чтобы вместить еще и новое, полезное. Хотя, иной раз, об этом сожалеешь...

Итак, я, хотя и не очень часто, приезжаю в Середниково к лесу по старой дороге, соединявшей когда-то его с Пятницким шоссе. По полю проехать еще можно, несмотря на то, что многие не решаются, а дальше... Но дальше я и не езжу.

И есть у меня там свое заветное местечко, среди деревьев, куда запросто входит, и машина, и остается еще место где посидеть и, коли очень хочется, даже развести костер. Там я сжег когда-то одну из своих детских книжек, как утверждение взрослости. Там, однажды, забыл свой костыль, который нашел потом, через неделю, на том же самом месте. Но, к сожалению, малость подпорченным, поскольку бывшие здесь в течении недели, отдыхающие, не нашли ничего лучшего, чем ворошить им угли в костре. В общем - давно облюбованное местечко...

Приехав туда в очередной раз с целью малость покрутить гайку в машине, я, неожиданно, обнаружил, что нахожусь здесь не один! Из кустов, стоило мне только поставить машину на привычное место, выползла мерзкая черная кошка. Не вышла, не выбежала, а именно - выползла, поскольку двигалась она как-то странно - на полусогнутых ногах. Ну выползла, так выползла, кошка, так кошка. Эка невидаль, пусть даже и черная! Оказалось, что и впрямь - невидаль! Усевшись поудобнее около левого заднего колеса, эта кошка тотчас закатила «Кошачий концерт», каждую секунду монотонно произнося «мяу». Мяу-мяу-мяу... мяу-мяу-мяу...

Да еще таким отвратительным тонко-скрипучим голосом, что мне сразу же захотелось убежать отсюда. Но я сдержался - еще чего - от кошки бежать! Мяучит - значит хочет жрать! Несложная мудрость проверенная годами жизни. Сейчас накормлю - замолчит. Следовательно - достаем что-нибудь съестное, которого, к сожалению, у меня было совсем немного. Путь недолгий, да и, если приспичит, магазин всего лишь в двух километрах. Поэтому запасов я с собой не беру. Так - огурчик, помидорчик, да хлеба кусочек. Некошачая пища! Но из-за кошки тащиться в магазин за колбасой я не хотел. Так что же делать? И тут я вспоминаю, что взял с собой заместо воды молочный коктейль! О! Молоко! Кошачий деликатес! Как любила молоко кошка Ксюша в алекаевском доме!

Вытаскиваю пластиковую мисочку, наливаю, ставлю....

Кошка начинает лакать, распространяя вокруг себя блаженную тишину. Фу! Заткнулась! Хорошо!

Удивительная кошка - пьет не молоко, а молочный коктейль, сдобренный сахаром, ванилином и банановой отдушкой. Да - видимо очень голодная!

Я занялся своими делами, но, спустя некоторое время понял, что все начинает валится у меня из рук, поскольку мне что-то мешает. Упорно мешает. Мешает так, что ничего путного не получается... Встряхнувшись, я понял, что мне мешает - кошачее мяукание! Кошка опять включила свою мяукалку на полную мощность!

- Ненапилась - в сердцах сплюнул я и потянулся за пакетиком, вылив в тарелку все, что там оставалось. - Воды похлебаю - подумал я про себя.

Кошка опять залакала и снова замолчала. Слава Богу, авось теперь уж точно замолкнет.

Но я рано обольщался. Молоко в миске еще не кончилось, а кошка, рыгнув пару раз, по-новой начала мяукать. Да, по-моему, еще противнее, чем до этого.

- Сволочь - сказал я ей. Напоил тебя молоком - а ты все орешь! Ну, что тебе надо? Что?

Вместо ответа -

Читать далее...

Еду я как-то, по осени, вдоль закраины лесочка в тверской области, вдалеке от населенных мест, ощущая в душе щемящее чувство одиночества, которое, время от времени, посещает меня в подобных ситуациях. Один, совсем один - подумалось мне - вот так случись чего...
Еду осторожно, медленно, сворачивая то вправо, то влево, поскольку дорогу кто-то пропахал то ли трактором, то ли грузовиком - может колхозники, а может охотникb. За лесом могли ездить.... Ямы, рытвины объезжаю, ничего вокруг не замечая, только себе под колеса и гляжу...
Вдруг слышу - выстрел! Ого, да здесь охотники ! Я не один. Слышу второй... третий... и все ближе, да ближе. Усмехнулся - не дай бог за кабана примут и подстрелят. Хоть и усмехнулся, но на всякий случай, в зеркальце поглядел. Картина странная - со стороны дальнего леса мужик бежит, ружьем машет. Вот в воздух пальнул... опять бежит... Ко мне бежит... Второй за ним выскочил и тоже в воздух палит...
Нет, точно, мое внимание привлекают! Что-то здесь не так.
Останавливаюсь... Выхожу... Жду...
Добегают - языки на плече - ведь парни-то уже не молодые - мои, по виду, ровесники - лет по сорок будет. Согнулись аж впополаму от бега. Сопят, никак в себя не придут. Стволы в землю уперли. Молчат.
- С чем пожаловали, ребята - говорю я первым.
- Брат, бензинчика плесни - здесь говорящий запнулся, чтобы изо всех сил вздохнуть и, с облегчением, продолжил. Мы на дальнем были, а там только соляр в тракторах. Вот соляру и налили. Бензина оставалось в трубах немного - вот копейка наши и завелась. А тут на ямке взлетел, да газ упустил. Сколько не бились - на соляре ну никак не заводится. Хоть убей! Бензинчика нам бы чуть-чуть, мы бы и поехали. Нам немного-то надо - всего лишь в карбюратор налить. Мы вот банку взяли и шланг прихватили. А то - ведь поди больше часа стоим, как дурни, что делать не зная. Переть пехом километров пятнадцать - невмоготу. Давно дома должны быть. Бабы ждут... А тут слышим - едет кто-то вдалеке - вот и рванули за помощью...
- Шланг не нужен - у меня канистра - отвечаю. - Давай банку.
Открыли багажник, отошли поодаль, ведь я в безлюдных местах двигатель не гашу - кто его знает, вдруг не заведешься, да и перелили. Их банка была из-под огурцов, а может из-под грибов, поскольку нещадно воняла рассолом и на стенках ее виднелся какой-то белый осадок. Я им указал на это, но они весело ответили, что им не в первой и сие не беда.
И были таковы... А я остался ждать...
И лишь только через двадцать минут я услышал дуплет - как мы договорились - заведется, поедете - дайте двойной выстрел - значит все в порядке.
Крепкие орешки!

2016 г. Сила привычки - 2

Совсем недавно я написал о том, как велика бывает сила привычки. Но писал я, при этом, про себя. И вот - подвернулся случай увидеть как велика сила привычки для других.

Я редко появляюсь на людях один. Вернее - без своей жены. Так уж сложилась наша жизнь, что мы, оба, нигде не работаем, поэтому из дома выходим, либо на прогулку, либо за покупками, и при этом, почти всегда, вместе. Какой смысл идти в одиночку? Если мне и приходится отлучаться одному по своим делам, то я пользуюсь машиной. Жена без меня ходит только в свой фитнес-клуб, находящийся на соседней улице.

Поэтому за двадцать семь лет окружающие настолько привыкли видеть нас вместе, что несказанно удивляются, увидев нас порознь, и всегда, с участливым лицом полным скорби, спрашивают: «Уж не случилось ли чего?» Что делать - извечная тяга людей к страшным сказкам и показному вниманию.

И вот как-то мне пришлось съездить в МАДИ, где я когда-то работал, навестить бывшего коллегу, дабы поздравить его на кафедре с юбилеем. Жена как раз в это время собралась встретиться с подругой, но, поскольку у той волос - длинный, а ум - короткий и она никак не могла вспомнить в каком доме мы живем, жена согласилась ее встретить на остановке.

Вышли мы вдвоем, но я направился к машине, а она - направо к перекрестку Космодемьянской и Академической улиц. Я, тронувшись, заметил что выезд из двора перекрыл какой-то автомобиль и, нее желая подождать его, поехал в обратную сторону, решив выбраться на улицу через Двадцатый дом. Уже в движении я решил вставить карточку в проигрыватель, чтобы ехать с музыкой. Замечу, что я никогда не включаю, ни радио, ни телевидения ибо у меня на него аллергия еще с советских времен. Но карточка упорно не вставлялась. Ни так, ни сяк, никак. Пришлось остановиться, чтобы, снявши очки и поднеся карточку к носу, понять, что я ее вставляю не той стороной. В этот момент проезжавший мимо автомобиль прогудел мне. Я был без очков, поэтому, естественно, не мог увидеть, ни кто там за рулем, ни какой это автомобиль, а, выругавшись, типа, что им места на дороге мало, что ли, продолжил изучать карточку. Единственно, что заметил, так это то, что мимо проехал крупный СУВ.

Справившись с проигрывателем, я выскочил на улицу и поехал по ней мимо своего дома через перекресток с Космодемьянской улицей, совершенно не задумываясь о том, что на нем пересекаются наши, с женой, пути. Движение было не особенно плотным, но, активно перестраиваясь, я смотрел, как говорится, только себе под колеса, не замечая ничего вокруг.

На следующем перекрестке горел красный. Вставши на стоп-линии, я заметил, как слева от меня остановился большой автомобиль, чем-то напоминавший тот, который гуднул мне минуты две назад во дворе. Правое стекло опустилось и я увидел «лицо нерусской национальности» бешено размахивающее руками, как будто бы оно сбрасывало с себя незримые путы. Не дать, не взять - Чурбакон. Хохотнувши про себя над этим словом, я приоткрыл дверь, поскольку по всему чувствовалось, что он хочет сказать мне нечто важное. Сквозь уличный шум до меня долетели обрывки слов: «Ваши... вещи... там на остановке... стоят... ты мимо проехал..» Это «мимо проехал» было сказано с такой экспрессией, что я невольно вздрогнул, почувствовав себя по уши виноватым. Меня явно упрекали и упрекали нешуточно за то, о чем я не имел никакого понятия.

Высунув посильнее голову, я крикнул: «Давай! По-русски и медленно.... медленно....»

Нерусский потряс головой, как будто бы не понимая, как можно такое говорить медленно и, вообще, как это так - говорить медленно. Но понял приказание правильно и продолжил уже значительно плавнее и разборчивее:

- Ваш жэнщин - на остановке, а ты - мима - нэ глядя...

Тут до меня стал доходить смысл сказанного. Наташка пошла встречать подругу, значит - стояла на остановке, а я, естественно, проехал мимо. Следовательно - рукомахатель в соседнем автомобиле должен быть мне знаком.

Я пригляделся и в лице нерусской национальности признал работника соседней автостоянки, который, как потом выяснилось, купил себе новый хундай. Он, привыкший видеть меня исключительно вместе с женою, был несказанно поражен увидев, как я лихо проношусь мимо нее, одиноко стоящей на остановке и решил, что я, сослепу или сдуру, ее не заметил. Поэтому попробовал исправить мою ошибку.

Красный переключился на зеленый, за нами стоял поток, поэтому я, улыбнувшись, крикнул: «Спасибо! Все в порядке!», захлопнул дверь и укатил.

А смеялись мы над этим уже на следующий день на его автостоянке втроем.

2016 г. Сила привычки

Лестница всегда была и останется лучшим мерилом возраста.

Одна из моих любимых женщин жила на одиннадцатом этаже. Судьбы наши так и не соединились, но за долгую жизнь пересекались неоднократно. И помню, как девятнадцатилетним, будучи не в силах дождаться медленно ползущего с верхотуры лифта, я несся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и, запыхавшись, влетал в ее дверь с букетом в руках. Потом, в двадцать пять, я поднимался быстро, хотя и не бегом, но совершенно без одышки. В тридцать я сбавил скорость, но все еще уверенно шел наверх без остановки. В тридцать пять я впервые остановился на шестом этаже передохнуть, а через пять лет заметил, что после шестого иду уже с трудом. С сорока пяти я поднимаюсь к ней на лифте.

Квартиру на Приорова 6 я заимел как раз в сорок лет. Подниматься на четвертый этаж, поначалу, мне казалось легко, но с каждым годом я, все чаще и чаще, под различными предлогами, вроде тяжелых сумок или вечерней усталости, пользовался лифтом, пока, лет через тринадцать, не начал ездить на нем постоянно. Но только вверх. Спускался же я, по-прежнему, пешком.

В конце нынешней зимы мне пришлось вынести из квартиры тяжелую сумку. Тащить ее, пусть и вниз, по лестнице не было никакого желания, поэтому я вызвал лифт. Запихнув в кабину сумку, я нажал кнопку, двери закрылись, но... лифт не двигался. Я ткнул в кнопку вторично, а лифт упорно продолжал стоять на месте. Чертыхнувшись по поводу того, что вот приспичил лифт, а он, как назло сломался, я нажал кнопку открытия дверей... Двери послушно распахнулись... Я вышел на площадку, повертел головой, и снова вошел в лифт. Кнопка... Двери закрылись... Лифт стоит... Вот неудача! - ругнулся я с досады и еще раз надавил на кнопку. Лифт не шелохнулся... и тут я, неожиданно, заметил, что нажимаю не самую нижнюю кнопку...

Глупец! Вместо первого этажа я давил на кнопку четвертого - того самого на котором жил, поэтому лифт и не двигался с места.

Еще бы - на протяжении стольких лет я нажимал только на нее и ни разу - на другие. Впервые мне пришлось изменить свой маршрут и я этого сделать не смог!

Велика сила привычки!

1999 г. Форс-мажор

В нашей жизни всегда есть место тому, что в юридической практике именуется Форс-мажор, у священников (особенно, когда после щедро оплаченной молитвы о здравии, больной все же умирает) - неисповедимостью путей Господних, которую мы, неверующие, называем случайностью, а Французы – Иншалла.



С одной стороны, это обогащает нашу жизнь, лишая ее тупой монотонности, предсказуемости и повторяемости. Взаправду, скучно было бы нам без неожиданностей, если бы жизнь протекала, как пьеса, по заранее утверждённому сценарию, в котором все расписано, и когда родился, и когда женился, и когда умер. Такая жизнь пуста и безрадостна. Недаром люди так любят "азартные" игры, где весь смак заключается в случайном повороте диска рулетки или выпадении карты, и так пренебрежительно относятся к шахматам, где случайность сведена к минимуму.



С другой стороны, непредсказуемость жизни усложняет нашу жизнь, держа нас в постоянном страхе перед будущим, ломая наши планы, лишая надежд, и ежечасно ставит под сомнение сам факт нашего существования, низводя, тем самым, крепость обещаний до мягкости туалетной бумаги.



И все-таки мне, лично, в непредсказуемом мире жить интересней. Хотя подчас неожиданности заставляют нас попотеть, причем в самом прямом смысле этого слова.



Как-то в конце сентября, после прошедших сильных дождей, я собрался за грибами на север московской области. За давностью лет я не могу точно указать это место, но помню, что это где-то между деревнями Трехсвятское, Медведева Пустынь и Усть-Пристань. Дорога там идет через лес и, как положено, где-то посредине прерывается небольшой топью, через которую грузовики и вездеходы проходят без помех, а вот легковые - опасаются. По этой причине до топи дорога достаточно хорошо наезжена, а вот далее - не очень.



Я, как и все, не стал рисковать и доехал только до болотца. Тем более, что там накатали удобную площадку для парковки, на которой в выходные дни может стоять несколько машин, но, поскольку, я приехал в будний день, да еще и после дождей, то оказался в полном одиночестве. Грибов было много, собирал я их жадно и, соответственно, долго. Пока, окончательно выбившись из сил, не решил, что пора в обратный путь, тем более, что уже смеркалось. В такое время, дни достаточно короткие, да и небо как-то недобро хмурилось.

Выпив, как обычно, целый термос кофе и съев дежурный обед, я двинулся домой, по прямой, как стрела, лесной дороге. Но стоило мне проехать всего километр из пяти, как дорогу мне преградило упавшее дерево...

Я оказался в западне!

И когда только эта тварь свалилась? Я не слышал никакого шума - видимо так увлекся сбором грибов. Хотя даже если бы и услышал, то какой от этого был бы прок? Эх! После драки кулаками не машут! Хотя мне, как раз и предстояло именно махать, если не кулаками, то руками уж точно.

Ведь возвращаться назад не имело смысла. В сухую погоду я бы может и попробовал, учитывая свой опыт и умение, пробраться сквозь топкий участок на легковушке. Но после проливных дождей об этом можно было даже не мечтать. Оставалось одно - убрать упавшее дерево с дороги. Но как?

Пойти просить помощи было глупо. Во-первых, с устатка прошагать четыре километра это уже, само по себе, проблематично. А во-вторых, надо, чтобы в деревне, в данный момент, были те, у кого есть пила и джип. День-то рабочий - все дачники в Москве. К тому же время работало против меня. Толком не отдохнув, устаешь быстрее.

Значит надо было обойтись без посторонней помощи.



Сначала я хотел прорубить топориком дорогу в объезд. Но это не удалось. Несколько толстых стволов, срубить которые было нельзя, стояли так, что даже мой небольшой автомобиль все равно бы не пролез между ними. Стало ясно, что придется вырезать кусок из упавшего бревна, достаточный для проезда машины, а следовательно - сделать два пропила.



Сейчас я бы вероятно наступил бы на горло собственной гордости и позвонил бы в Москву друзьям и терпеливо ждал помощи, тем более что сто с небольшим километров не такое уж большое расстояние. Но, люди постарше, помнящие миллениум, знают, что в те годы на краю области мобила принимала из рук вон плохо, поэтому чтобы позвонить надо было бы пройти все те же пресловутые четыре километра. Ну может быть три.



А что - в моем распоряжении топор и две пилы - ручная цепная и обычная ножовка.

Начинаем! К тому же дерево и не особенно-то толстое.

Первый пропил я делал полтора часа. При этом, почти не останавливаясь, пытаясь отдыхать, сбавляя скорость и усилие нажима. А когда этого не хватало, на секунду останавливался, разгибался и снова принимался пилить.



Второй, после получасового перерыва, в течение которого я корил себя на чем свет стоит за то, что не взял с собой запасного обеда и ужина, я делал уже два с половиной часа, по-моему даже - три.

Давно наступила ночь, ветерком разогнало облака, засветили звезды и выглянула луна, скрасив мое лесное одиночество. Измотавшись вконец, я подолгу отдыхал, но теперь не разгибаясь, а попросту валясь всем телом на Читать далее...

Эти прилипчивые американцы

Мы очень часто сравниваем себя с американцами, а нашу страну - с Америкой. Но это, в корне неверно, ибо мы - на удивление разные нации. В доказательство своих слов приведу два примера.



Мой приятель Марик Арецкий, уехавший четверть века назад в благословенную Калифорнию, работать на Мак Донелл Дуглас, собрался на старости лет в дальнее путешествие. Путешествие через всю Америку.

Дело в том, что все его дети перебрались на север страны. Дочь училась, вышла замуж и работает теперь в штате Вашингтон, а сын учится в музыкальной школе где-то на восточном побережье (точно не помню). И чтобы не тратить время на разъезды, то к одному, то к другому, они договорились встретиться где-нибудь посредине. Их выбор пал на Ниагарский водопад. Во-первых, там полно всяких-разных дешевых гостиниц, а, во-вторых, Марик, за почти три десятилетия, пребывания в Америке, так ни разу его и не видел.

Выезжая из дома, Марик чувствовал сильнейшее волнение. Путь неблизкий, долгий, как в фильме «Успеть до полуночи». Порядка четырех тысяч километров в один конец, из которых полторы по пустынным Юте, Неваде и, не менее пустынному, Колорадо. Были бы деньги - можно было бы всего за несколько часов на самолете долететь. Да оказался он после пятидесятилетия безработным, а потом потеряла работу и его жена, поэтому пришлось ему тащиться своим ходом.

Но не только долгий путь волновал моего друга. Встреча с детьми была главной причиной. Опустел их старый дом с тех пор как уехал Даня. Одиноко и скучно стало в нем отцу и матери. Пятьсот квадратных метров... пятьсот квадратных метров тишины и покоя, где совсем недавно звучали детские голоса, где играла скрипка Дани и хайенд Розы. Первые дни, после отъезда Дани, Марик ходил по дому туда и обратно не зная чем заняться, не зная к чему приложить свои руки. Вот, буквально день назад он был отцом, родителем, авторитетом. А сейчас - просто безработный гражданин, мающийся от скуки. От бесцельно открывал многочисленные двери, заглядывал в комнаты, то поднимаяся на второй этаж в спальни, то спускаясь вниз в гостиную, где стоял компьютер и телевизор. И ничего, ничего не делал, ни о чем не думал. Просто ждал звонка от сына...

Со временем тоска улеглась.

Но вот теперь, в преддверии близкой встречи, его прохватило сильнейшее волнение, какого у него не было с тех пор, как он тридцать пять лет назад ехал из Москвы в Черновцы за своей будущей женой. Ладно, с Данькой он не виделся меньше года, а с Розой-то - ой-ой сколько лет. Последний раз она была еще студенткой, а сейчас - замужняя дама... мать... мать его внука, которого он видел исключительно на экране. Так что Марик ехал на встречу не только со своим прошлым, но и со своим будущим тоже. Есть от чего разволноваться.

И вот, волнение ли стало тому причиной или же, действительно, пылинка какая-то проникла в салон его старенькой Камри. Но стоило ему только отъехать от Лос-Анджелеса миль на десять, в направлении Лас-Вегаса, как напал на него чих. Чих, начавшийся со скромного «ап-чхи", на которое Марик не обратил ровно никакого внимания. Потом повторное «ап-чхи», на которое он тоже не обратил никакого внимания, продолжая двигаться по фривею. А вот последующий за этим орудийный, как выстрел Петропавловской крепости в полдень, чих, напрочь выбил его из колеи. Во-первых, потому что этот мощный чих принес с собой серию гораздо более слабых афтершоков, мешающих вести автомобиль. Но это была всего лишь часть беды. Главное, что чихая, Марик так мотнул головой, что с его длинного еврейского носа соскочили очки. И, как положено в таких случаях, закатились куда-то далеко, вниз, под сидение. А вот это уже начисто лишило его возможности управлять машиной.

Марик был, если так можно выразиться, "зеленый очкарик" - он начал носить очки только в старости и, поэтому, еще не привык к обращению с ними. Вот я, как прожженый очкарик, могу заверить, что в подобной ситуации, успел бы придержать очки рукою, поскольку знаю, что очки для меня - самое главное. Без них я превращусь в слепого котёнка, неспособного самостоятельно найти дорогу домой. Поэтому - сам погибай, а очки свои спасай. Любой ценой. У него же такой привычки еще не было. Когда я, спросив его были ли у него в машине запасные очки, получил отрицательный ответ, то понял, что он совсем юный очкарик, не нахлебавшийся еще горя от своего увечья.

Итак - очки исчезли где-то там внизу. Продолжая двигаться, Марик осторожно пошарил под ногами, но очков не нашел. Ситуация становилась критической, хоть разметку он еще кое-как различал, но в зеркалах не видел ни черта, не говоря о том, что впереди. Ясно - без очков ему никуда не доехать. Придется остановиться.

Включив аварийку и легонько тормозя, Марик осторожно выруливал к краю фривея, почти при этом не чихая. Зато неприятностей прибавили слезы, которые, то ли от потери очков, то ли от чихания, потекли у него из глаз напрочь лишая его зрения.

Ну все - машина остановлена, теперь можно успокоиться и поискать очки. Но, дьявол! Чихание возобновилось с Читать далее...

 

2010 г. Замерзал ямщик...

Великий Бомбар уверял, что человек погибает не от опасности, а от страха перед ней. И я полностью соглашусь с ним, ибо страх парализует разум, делая человека неспособным на ответные меры, вводя его в состояние ступора. В наш компьютерный век я бы сравнил страх с программным сбоем, что, собственно говоря, близко к истине. Обжегся - отдерни руку, диктует нам разум, по, заложенному в нас, алгоритму обработки этой опасности, именуемого рефлексом. А если опасность незнакома? И на нее нет готового алгоритма? Что делать? Искать что-нибудь похожее! Вот и замирает человек, подобно кролику перед удавом, в то время как его мозг лихорадочно ищет какую-нибудь подходящую программу, тратя на это драгоценные секунды, что зачастую стоит жизни.

Но бывает и так, что избегая одной, априорно известной, опасности, человек попадает в лапы другой - той, о которой он даже и не помышлял. И, естественно, не задумывался, как от нее увернуть. Вот о таком случае, в назидание всем тем, кто недавно за рулем, я и хочу рассказать.

Общеизвестно, что начинающие водители предпочитают свободные дороги, боятся автомобильных пробок и медленного движения. Поэтому зачастую ездят по ночам, забывая о том, что это время создано природой для нашего с вами отдыха. Даже если ты сам нормально переносишь ночную работу, то окружающие-то спят, поэтому вероятность получить какую-либо помощь в ночное время резко уменьшается, иногда становясь практически нулевой.

Мой сосед купил себе автомобиль в пятьдесят лет. В далекой молодости у него был некий водительский опыт, правда, начисто выветрившийся с годами. К тому же за тридцать лет изменились условия движения. Поэтому он, как большинство «чайников» катал на свою конаковскую дачу по ночам, уповая на то, что доберётся туда значительно быстрее, чем днем с вялотекущим движением до самого Солнечногорска. Тем более, как он сам говорил, - к ночным сменам я «там» привык. Автомобиль он купил какой-то поношенный - лет двенадцати от роду, в котором, по-хорошему, надо было заменить практически все. Но он, как малоимущий, был уверен, что в иномарке ничего не ломается.

И вот 3 января! Второй день после Новогодних праздников! Санька с женой в полночь потащился малой, но постоянной скоростью, на дачу. Вез он туда доски для постройки теплицы, лежавшие во всю длину его «универсала».

Впоследствии они спасут ему жизнь.

А вот теплицу ему уже не суждено было построить.

 

Морозец тогда был знатный - в Москве всего-то восемнадцатиградусный, на природе разошелся до двадцати с лишком.

Как только Сашка миновал Солнечногорск, у него слетел ремень генератора. Ему бы решить, что это знак свыше и что поездка не удалась, да подрулить куда-нибудь, к теплу, к людям. Но он упертый - в темноте на холоде, наощупь, натянул этот проклятый ремень и проехал дальше. И казалось бы все идет хорошо, до дачи остается около пятнадцати километров - даже по самым пессимистичным прогнозам - минут через пятнадцать они окажутся в доме, зажгут свет, затопят печь, расправят затекшие от долгой дороги ноги...

Но стоило ему только свернуть на боковую дорогу, как машина, проехав километров пять, наглухо встала. Двигатель заглох и никакие попытки его завести не увенчались успехом. (Как потом выяснилось то ли от мороза, то ли от старости, сломался бензонасос.)

Читать далее...

1997 г. Белая ворона
Все мы, памятуя о том, что «по одежке встречают», стараемся, особенно, когда попадаем в незнакомое место к незнакомым людям, выглядеть, то, что называется «прилично». При этом, тотчас, попадая под влияние, придуманных неизвестно кем и неизвестно где, стереотипов, начисто забывая о том, что надо выглядеть не «прилично», а «соответственно». С точки зрения окружения одинаково возмутительны, как оборванец в оперном театре, так и 'человек во фраке', среди оборванцев. Последний факт чаще всего замалчивается, хотя народная пословица упоминает именно белую ворону, а не чёрную чайку. Видимо потому, что культура - удел отнюдь не оборванцев.
Мне как-то пришлось почувствовать себя белой вороной, хотя в большинстве случаев ощущаешь себя именно чёрной чайкой.
А было так - моя приятельница Алла захотела увидеть международный суд в Гааге...
(Читатель спросит: «Его-то зачем?» Я тоже задал ей этот вопрос, но не получил на него никакого адекватного ответа. Одни недомолвки, полуфразы, хождения вокруг, да около. Женская речь и так, изобилуя словами, несет в себе минимум смысла. Но в этом случае смысл равнялся нулю. И тогда я понял - она сама не знает зачем! Ей движет рефлекторная тяга дикаря к цивилизации!
Почему аборигены одевают, совершенно ненужную при их образе жизни, одежду белых людей? Зачем перенимают повадки и манеры чужеземцев? А потому, что исподволь осознают - одно только прикосновение к высокому уже, пусть на немного, но возвышает. А стремление ввысь заложено в нас природой или Богом - кому как понятнее.)
...и попросила меня сопровождать ее. А поскольку, ни я, ни она никакими иностранными языками не владели, то пришлось позаботиться о русскоговорящем гиде, который без труда нашелся в этой маленькой стране. Им оказалась женщина из провинциального русского городка, по международному знакомству вышедшая замуж за голландского рабочего, и проживающая теперь в Амстердаме, неподалёку от порта, в районе, который я окрестил «заканальем», поскольку дорога туда шла через туннель под каналом или рекою. Она на удивление хорошо знала не только этот город, но и всю страну, несмотря на то, что жила там всего лет семь. Не знаю что это - врожденная интеллигентность или необходимость зарабатывать себе на хлеб в чуждой системе, где тебе, честно говоря, не уготовано место под солнцем. Как бы то ни было, ее работа заслуживала похвалы. Поэтому, на прощание, мы преподнесли ей небольшой подарок, а она, в свою очередь, пригласила нас к себе, чтобы показать, как живет простая семья голландского портового рабочего.
Замечу, что все это происходило в новогодние каникулы, когда в приморской Голландии не то, чтобы холодно, а промозгло и ветренно. Даже нам, москвичам, привыкшим к сырой зиме, там казалось намного холоднее, чем должно было быть при плюсовой температуре. Учитывая эти особенности, Алла одела норковую шубку и очень красивую, норковую же, шляпку. Назвать это произведение скорняжного мастерства «шапкой» я просто не решаюсь.
До этого момента, мы посещали, либо пешком, либо на такси, центры городов, которые, как это часто бывает в большинстве европейских городов, битком набиты иностранными туристами. Богатыми или не очень, но старающимися, во всяком случае, произвести впечатление состоятельных людей. Мы были «своими» среди «своих» и не выделялись из толпы.
А тут нам пришлось, как местным жителям, воспользоваться автобусом, поскольку наша гид, видимо боясь, что мы заблудимся в обилии гласных в голландских словах, вместо того, чтобы написать адрес, нарисовала схему как проехать на, привычном ей, автобусе. Возражать мы не стали, поскольку он останавливался буквально в двух шагах от нашей гостиницы, да и было интересно сравнить «их» транспорт с «нашим».
Замечу, что в Гаагу, мы ехали на местной электричке. Но там было так тесно, душно и многолюдно, что мы толком ничего не разглядели, а не чаяли только одного - когда доберемся до места, чтобы покинуть этот ад. И даже природная жадность не запретила нам вернуться обратно на такси.
Пока мы ждали автобуса ничего особенного не происходило - на нас никто не обращал ровно никакого внимания. Вероятно сказалось то, что мы не смешивались с народом, а стояли вдвоём поодаль от остановки. Вряд ли мы выделялись в районе ресторанов и гостиниц, где подобных парочек не счесть. Но стоило нам только войти в салон (а входили мы самыми последними), как мы сразу же оказались в центре внимания. Окружающие, никоим образом не скрывали своего интереса, а напротив - бесстыдно пялились на нас во все глаза. Что только пальцами не тыкали! Все они, как большинство простолюдинов, имели скучные, если не сказать тупые, невыразительные лица, поэтому по ним невозможно было осознать чем вызвана такая реакция - восхищением или возмущением.
И это было более всего неприятно - неизвестность всегда пугающа. А когда мы решили пройти в конец салона, чтобы, как говорится, не мозолить глаза, то они мало того, что проводили нас глазами, так еще и стали поминутно оборачиваться и лопотать что-то между собою на своем Читать далее...

2016 г. Придем-придем
Это случилось в Коптево

Хочу рассказать сценку, которую наблюдала сегодня моя жена в магазине, расположенном в доме 15 по Большой Академической улице.
По дороге в фитнес-клуб она решила зайти за сухофруктами, которыми там торгует некий абрек из Таджикистана. У прилавка уже стояла молодая женщина с девочкой лет шести, покупающая грам двести миндаля и грамм двести кешью. Сколько это стоило моя жена не расслышала - она, как большинство порядочных женщин, считает, что цены - удел мужьев. Но дальнейший диалог врезался ей в память.
- А скидка?
- Скидка у нас нэ прэдусмотрена...
- Ну! Тогда! - с явным возмущением произнесла женщина - мы к вам больше никогда не придем! И презрительно кинула на прилавок пятисотрублевую купюру.
Зато ее дочка, крепко схватив два маленьких пакетика с орешками, звонко выкрикнула:
- Придем-придем! И засмеялась.
Бедный ребенок!
Она не понимает, что тут самое время заплакать. Поэтому и называют детство «золотым», что ребенок не ощущает всю глубину жизненных страдания. Мир воспринимается как игра. Радость - игра, но и страдания - тоже игра и думается скажешь «чурики» и страдания закончатся. Ах, насколько это не соответствует действительности.
Мы выросли из советского нищенства, когда нам покупали конфеты поштучно, не для того, чтобы мы не толстели, а потому, чтобы не было денег. Мать сорок пять лет вспоминает как она заплатила за мой велосипед целых сорок восемь рублей, взяв деньги из отложенных на сапоги, которые стоили сто тридцать. А танк за семь рублей, купленный мне на "первый раз в первый класс" стал в нашей семье притчей во языцех.
Мы свято верили, что наши дети, а уж, тем более, внуки будут жить намного лучше... но мы ошибались... и как жестоко!
Все это повторяется год за годом, поколение за поколением и нет конца беспросветной российской бедности.

Два ветерана

Каждый из нас так или иначе, рано или поздно, но все равно, когда-нибудь, умрет. Бессмертных не бывает. Покинут этот мир, и гениальный художник, и самый мерзкий тиран. Правда, один - ко всеобщему сожалению, другой - ко всеобщему счастью.

Недавно умер знакомый мне человек, последнюю четверть века проведший в небольшом портовом германском городке, где живет много турок и чеченцев, называвших его Дядя Марат, поскольку его настоящее, еврейское, имя труднопроизносимо для их гортани. Я тоже звал его Дядя Марат, поэтому в рассказе не будет его настоящего имени.

Дядя Марат был невероятно крепок не только для своих лет, а вообще - обладал завидным здоровьем. Он, практически, ничем никогда не болел. За исключением сезонных простудных недомоганий, которые, впрочем, у него проходили достаточно быстро и без осложнений. Покашляет, посопливится день-другой - и все. Здоров. Здоров, как буйвол, здоров, как бык.

Врачи не раз предрекали ему всевозможные несчастья. Ведь он со второй мировой, то есть, с самой юности, курил. Вот так, дядя Марат принимал участие в войне. Хотя сам себя к ветеранам не причислял - стеснялся. Поскольку попал он на фронт только в последний год войны и, собственно говоря, видел ее, как бы со стороны. Да и среди своих боевых товарищей слыл салагой, юнцом. Поэтому, когда заходил разговор о давнишней войне, то дядя Марат старался отмолчаться. А если это не получалось, то отвечал именно так: "принимал участие" и не более того, не распространяясь, как некоторые, о своих боевых подвигах. Даже его дочь, а внучка, уж тем более, ничего не знали о его службе - ни где воевал, ни с кем воевал, ни номера части, ни какие имел награды. Этот период дядя Марат как бы напрочь вычеркнул из своей жизни. Ну, а в последние годы, живя в Германии, считал, что об этом, вообще, грех распространяться.

Дядя Марат был страстный курильщик и выкуривал по пачке в день. Как он сам говорил - каждые полчаса. Причём курил он, принципиально, самые дешевые сигаретки без фильтра, к которым пристрастился на фронте и без которых уже не мыслил свое существование. Даже эмигрировав в Германию, он заказывал их в России. Поначалу через родных, а, впоследствии, какой-то русский торговый дом каждый год стал поставлять ему небольшой ящик.

Врачи, уговаривая его бросить курить, стращали, то раком легких, то бронхитом, то различными сердечными заболеваниями и, наконец, гипертонией. Да чем его только не стращали, но он, несмотря на это, продолжал курить. И только посмеивался, когда кто-нибудь из врачей заболевал, говоря: «что может понимать в здоровье тот, кто сам его не имеет». Его стращали, и в сорок лет, и в пятьдесят, и в шестьдесят. Сначала в СССР, а потом и в Германии. Но там - довольно быстро перестали. Ведь, вопреки всем медицинским догмам, у дяди Марата не только не открывался рак легких, но даже давление всегда было в норме. Этот факт настолько обескуражил немецких эскулапов, что они поместили его в некий исследовательский центр, названия которого он так и не выяснил, поэтому, в шутку, называл его Освенцимом. Куда же еще немцы могут отправить еврея? Ясно, что медики пытались разгадать секрет его необычайного здоровья. Но дядя Марат относился к этому с иронией, порою, даже, с откровенной насмешкой. Свято веря в то, что подвластное Всевышнему, медицина дать не в состоянии.

Отмечу, что дядя Марат как-то странно относился к религии. Он не был, ни ортодоксом, но не был и атеистом. У него было свое понимание религии, свое отношение, которое он никогда ни при ком не выказывал. Во всяком случае в синагоге он ни разу не был, это абсолютно точно. Я как-то пытался его раскрутить на откровенность, но в ответ услышал, что «бросят тебя в горнило войны в такое поверишь - трудно описать». И все.

Покупая, в свои восемьдесят пять лет, автомобиль, дядя Марат заметил с грустью: «мой последний автомобиль». Но оказался неправ - года через два он вдрабадан разбил его, но при этом ни он, ни его жена не пострадали. Пришлось покупать еще один на этот раз, действительно, последний.

Ведь сколь веревочке не виться, а конец все равно будет. Всякой человеческой жизни положен свой предел. Настал он и для дяди Марата. Неожиданно, крепкий и бравый, он стал слабеть буквально на глазах. Не знающий усталости, спустя месяц, он с трудом выходил из дома, а еще через неделю не смог выйти без посторонней помощи. «Жизненные силы вытекают из меня, сквозь износившееся тело» - заметил он своей внучке, прекрасно понимая, что обречен, хотя при этом сохранял определенную крепость духа, не вдаряясь в депрессию, панику или религиозность. Сделанный ему рентген показал затемнение в легких. По правилам, требовалось взять пункцию и приступить к химиотерапии. Но лечащий врач, на счастье, оказался тоже эмигрант и, по-свойски, уступил просьбе дочери дяди Марата, сказавшей:

Читать далее...

1964 г. Тайное имя

Это произошло очень давно - в самом начале 1960-х годов, но в этом мире мало что меняется, поэтому, я думаю, что она будет злободневна и сейчас.

Поэт Александр Дольский однажды написал: »...как жестоки наши юные года...», имея в виду, что именно года были жестоки к юным. Я утверждаю, что юные сами по себе жестоки. Они не ведают жалости, поскольку сами в таковой не нуждаются. В детстве боль и душевная и физическая быстро проходит не оставляя по себе и следа. Все тот же Дольский как-то сказал: «О Смерти не имея и понятья...» очень точно выразив видение мира ребенком, который, играя, на полном серьезе, говорит: «Ты убит... вставай».

Не прочувствовав на себе боли и страдания, дети с легкостью. причиняют их другим. Ну что такого! Их жизнь - игра! И боль - игра. И смерть - игра. Пустячок! Подумаешь - насмешка, подумаешь - дразнилка, подумаешь... подумаешь и подумаешь. Поэтому и называют детство «золотым», что ребенок не понимает необратимости жизни.

Я помню, как в пятом классе, придумал несчастной девочке, с ужасным родимым пятном на лице, прозвище «дохлая кошка» и орал его на всю округу, доводя несчастную до истерических припадков, во время которых она валилась с ног, захлебываясь собственными слезами. Я, конечно, подлец, но другие-то... Ведь все, вторя мне, тоже называли ее «дохлой кошкой», только, быть может, в отличие от меня, не так рьяно. Не знаю, что тогда мною двигало, но даже угрозы ее старшего брата «оторвать мне яйца» не могли остановить меня.

Я думаю, что это инстинкты. Эволюции нужны здоровые особи, больные да слабые - балласт популяции, нахлебники сильных, производители такого же слабого потомства. Поэтому все эти, детские, драки, дразнилки, насмешки, издевки - не просто сегрегация на сильных и слабых, а еще и изгнание слабаков.

Не знаю чем бы все это кончилось, да, слава богу, меня из этой школы, мягко говоря, перевели в другую.

Моя знакомая Эля училась уже в пятом классе, когда к ним в класс пришла новая девочка. Отец ее был человек военный, поэтому долго не задерживался на одном месте и его дочь уже сменила две школы. Худенькая, черноглазая, темноволосая со смуглым цветом лица, она была похожа на цыганку, за что и получила соответствующее прозвище. За этой «цыганкой» все дети начисто позабыли, что ее имя Инна. Но Инна ни капельки не обижалась и охотно отзывалась на прозвище. Казалось, что имя ей совершенно не интересно, а прозвище даже очень-очень нравится. «Цыганка» вообще-то была еврейкой, точно также как и Эля. И, может быть, они сдружились именно на этой почве, а может быть потому, что, и та, и другая, были аккуратны, прилежны и учились на отлично, за что классная посадила их вдвоем на одну из первых парт.

Прошло несколько лет, девочки подросли. У них появились секреты, которыми они охотно делились между собою, поскольку знали, что рассказанное никто другой никогда не узнает. И вот однажды в конце учебного года, Инна сказала, что собирается поделиться такой тайной, которая никому в школе, кроме директора не известна.

Эля навострила уши, предвкушая что-то из ряда вон выходящее, раз в этом замешана сама директриса! Это не очередной влюбленный мальчик, не случайный поцелуй, плоский и неинтересный, которыми их нередко награждали одноклассники. Здесь действительно крылась какая-то СТРАШНАЯ тайна, о которых пишут только в книгах. Эля затаила дыхание, готовясь слушать.

Но оказалось, что вся тайна заключается в том, что ее подруга не Инна, а Кристина!

И что в прошлой школе, когда классная представляла ее классу, по шепелявости, ее имя произнесла довольно твердо - Крыстина. Раздался громкий хохот, кто-то из угла проскрипел: " Крыстина - крыса", чем значительно усилил смех. Кристина стояла не жива не мертва. Пунцовая от стыда и обиды, она стоически терпела насмешки, поскольку знала, что это имя дала ей мама в честь польской актрисы Кристин Фельдман, с которой их связывали какие-то дальние родственные связи и мама от этого имени была в восторге. Учительница пристыдила расшумевшихся детей и, чтобы исправить ситуацию, решила повторить имя девочки, но уже помягче, с ярко выраженным «И». Это ей удалось, но «И» растянулось, как в первом слоге, так и во втором. Поэтому на свет вылезло слово, которое раньше было притушевано - «тина». Эта «тиииина» с протяжным «И» прозвучала настолько явно, что надо было быть полным дураком, чтобы не расслышать ее. Но класс, напуганный гневом учительницы, молчал. Еще бы секунда и все бы сошло с рук, но извечное «но». С «камчатки» (как тогда называли последние парты в классе, особенно крайние) раздался не по годам басовитый голос второгодника, отчетливо произносящий каждое слово: «Крыса... Тина... Крыса в тине... Крыскотина» он прихохотнул и добавил «не понравится Кристине!».

Все! Класс сорвался.

Грянул такой оглушительный хохот, что задребежали стекла. Остановить его было невозможно. Учительница пыталась перекричать ребят, но куда там... Надо было дать ребятам отхохотаться... Волны хохота ходили взад-вперед по классу, Утихала галерка, Читать далее...

1998 г. Два километра
Некоторые люди, особенно те, которые обременены высшим образованием, нередко воспринимают чужие слова абсолютно буквально, без тени сомнения, как руководство к действию.
Мне кажется, что подобное связано с общепринятой системой обучения, которую кроме как "зубрильная" назвать нельзя. С младых ногтей нас обучают по принципу: "профессору смотрите в рот и повторяйте, что он врет", как сказал Мефистофель устами великого Гете. Вот так - бездумно, безрассудно, безаппеляционно - принимать, повторять, выполнять. И - главное - не задумываться, не размышлять.
Эта практика, вернее всего, сложилась давным-давно в среде первобытных ремесленников, где, действительно, требовалось бездумно повторять приемы мастера. И больше ничего. Когда человечество доросло до развития ума, то, по той же самой схеме, стала вгоняться в человеческие головы религия, а потом, и естественные науки. Вот только в искусстве подобная методика дала трещину. Да, во многом, и там приходится слепо выполнять указания учителя, но... гармония и красота законам не подвластна. Нет алгоритма для создания прекрасного. Поэтому люди с гуманитарным образованием всегда обладают большей широтой мышления и полетом фантазии, чем технари, повязанные, как цепями, жесткостью математических законов.
Взаправду - хоть убейся, а дважды два - четыре и никаких вариантов. Тупо, жестко, бездумно. Догма.
Вдолбленная в голову незыблемость, верность и непоколебимость чисел приводит к весьма любопытным случаям. Об одном из которых я сейчас хочу вспомнить.
Произошло это лет пятнадцать назад. Я, со своим мадийским коллегой Толей Мазуром, собрался за прибами. Поскольку он не москвич, а жена его нигде, хоть и московская, но нигде, кроме как вокруг маминой дачи грибы не собирала, то поехали туда, куда указал я - на южный край Завидовского заповедника между деревнями Туркмен и Саньково. Как это часто бывает – место, выбранное не тобою, кажется совсем не таким, как нужно, плохим, если не сказать - гадким. Поэтому, стоило нам только зайти в лес, как оба, и Анатолий, и его жена Ирина, сразу же стали выражать свое неудовольствие. И лес плохой. И идти трудно. И грибов нету. И - пятое... и - десятое... Короче - заныли. Я. как опытный в подобных делах человек, пропустив все эти жалобы мимо ушей, спокойненько собирал грибы, как вдруг заметил, что Толя с Ириной куда-то пропали. Испугавшись, что эти олухи, в поисках своего, хорошего, места могут забраться черти куда, где их придется часа два искать, я бросился к дороге, где мы оставили автомобили. Ведь эти места им совершенно незнакомы. Шаг-другой в сторону и потерялся...
Уже издалека я услышал, что они хлопают дверьми своего автомобиля и успокоился. Единственно, что продолжало беспокоить - куда это они собрались? Но об этом я узнал только поравнявшись с ними. Они уже уложили все свои корзинки и Толя переобувался, поскольку не мог в сапогах водить машину.
- Вы куда?
- Встретили в лесу грибника, сказавшего, что здесь места плохие, и надо проехать еще два километра к Санькову. Вот там места грибные.
- Ну давай, проедемся - с неохотой ответил я, поскольку тратить время на переезды с места на место мне не хотелось. Но, с другой стороны, бросать приятелей в незнакомом месте было недопустимо.
Я тронулся за ними со значительным опозданием, поскольку мне пришлось подождать свою жену и положить пакеты с грибами в багажник. Местность там болотистая, дорога одна-единственная, поэтому разминуться я не боялся, несмотря на то, что их машина быстро исчезла из виду.
Через полкилометра дорога сделала крутой поворот вправо и вдалеке я увидел Толину машину. Подъехав поближе я с удивлением увидел, что он с сапогами и корзиной в руках выгружается. Поравнявшись, я ошалело глянул на него - вокруг, насколько хватало глаза тянулось торфяное болото, точнее - то, что от него осталось после выработки торфа. Проплешины чистой воды, чередующиеся с густыми камышами. Тут уток стрелять, а не грибы собирать... куда его понесло?
- Поехали отсюда - приказал я - тут не то, что грибов, ягодки-то не сыщешь - топь да хлябь.
- А он отсчитал по спидометру точно два километра и остановился - пояснила Ирина.
- Сдурел! - возмутился я.
- Но он же сказал - два километра - в свою очередь, возмутился Толя.
- Да хоть десять! Ты по сторонам глядел?
- Ну может вот там - попытался возразить Толя, указывая рукою в сторону чахлого деревца на краю дороги метрах в пятнадцати от нас.
- Я вам не нянька! - ответил я - Делайте, что хотите, а я - валю!
С этими словами я поехал вперед, время от времени посматривая на счетчик километров (бортового компьютера в те годы у меня еще не было). И вправду - через километра полтора болото закончилось, дорога повернула налево на юг - к Санькову. А еще через километр впереди замаячил лес, в котором действительно было много грибов.
Часа через два мои друзья, набрав четыре корзины, сидели на обочине, усталые как собаки, и пили кофе из термоса. Я присоединился к ним, поздравив с отличным уловом. Ирина сияла от счастья, а Анатолий был как-то Читать далее...

Марк Исаевич Волькенштейн
Где жиды?

Теплый летний ленивый воскресный полдень. Мы стоим с Марком Исаевичем на балконе и курим, наслаждаясь видом соседнего многоэтажника. Откуда-то доносятся звуки работающего телевизора. Безголосый певец монотонным и бесцветным голосом, вяло и скучно, как пономарь заупокойную, выпевает (иначе не скажешь) слова рефрена модной в то время песенки: «Где же ты и где искать твои следы...», при этом почему-то сливая в одно слово «же» и «ты». (имеется в виду перевод песни Et si tu n’existais pas на русский язык)

Когда певец в третий раз повторяет эту фразу, Марк Исаевич как-то настораживается, а, затем, вынув сигарету изо рта, выпаливает: «Где жиды, где жиды? Жидов он, видите ли, найти не может! Да они - повсюду! На двенадцатом Кронгаузы, на шестом - Абезгаузы, на первом этаже Ганины, а на втором Ханины...» - скороговоркою продолжает он и заливается раскатистым смехом. Потом, отсмеявшись, добавляет: «Вон там окно... видишь... - Николай Иванов - махровый, как банное полотенце...» и снова хохочет, пытаясь сквозь смех выговорить: «где жиды... где жиды..»
А шо за Лизе?

С песней связан еще один забавный случай из жизни Марка Исаевича. Я как-то привез его дочери пластинку Джо Дассена - как многие молодые люди того времени, я переторговывал дисками модной музыки (на которые был не просто страшный, а страшнейший дефицит), получая при этом неплохой для студента-первокурсника доход в размере пары стипендий.

Марк Исаевич признавал только песни Высоцкого. Все остальное он как бы не замечал. Ни, в общем-то достойнейших, Визбора с Окуджавой, ни прочих бардов, ни уж, тем более, популярных певцов и ансамблей.

Высоцкий был для него всем. Он собирал любые его записи от мелодиевских дисков до затерханных копий с магнитофона «Электроника», на которых толком и слышно то ничего не было. Но... Марк Исаевич был истый коллекционер, поэтому собирал абсолютно все.

Вообще-то он очень любил поэзию и Высоцкого воспринимал только как поэта, читающего свои стихи в сопровождении гитары, но ни в коем случае не певца. Марк Исаевич и сам любил декламировать, в основном, стихотворения Есенина и Пушкина. Ему, кстати, это хорошо удавалось. Он был прекрасным чтецом. Но Высоцкий в этом плане для него был табу. Когда мы просили его почитать из Высоцкого, то он категорически отказывался, маша при этом руками как ветряная мельница, будто бы он отгонял назойливых мух. А если мы напирали на то, что если Есенин и Пушкин у него получается замечательно, Маяковский тоже неплохо - ну так давайте же, Марк Исаевич, почитайте нам из Высоцкого, то он опускал глаза и говорил: «Не ровняйте...» На этом все и заканчивалось.

Марк Исаевич прослушал все песни с диска и, помолчав чуток, сказал:

- Наверное, этот певец такой же одессит, как Юл Брюннер или Кирк Дуглас.

- Почему? - хором, буквально, выкрикнули мы с его дочерью.

- А послушайте, дети, как он поет: «А шо за Лизе...» (Aux Champs-Йlysйes)

Наш гомерический хохот не дал ему договорить и что он хотел еще добавить навсегда осталось загадкой, поскольку, после того, как мы утихли, разговор перешел уже на другую тему.

Но... прошло столько лет, нет уже и Джо Дассена и самого Марка Исаевича, да и я уже не студент-первокурсник, а почти пенсионер, но стоит мне только услышать звуки «Елисейских полей», и сразу же в голове звучит голос Марка Исаевича: «А шо за Лизе...»
Путевка в Освенцим

Перед Олимпиадой 1980 года в советском обществе наметилась некая либерализация. В продаже появилась Пепси-кола, советские фабрики стали производить джинсы и кроссовки, пусть и в ограниченном количестве, но все же, можно было встретить даже заграничные сигареты и пиво. Стали возможными даже турпоездки заграницу.

На 1980 год выпали две даты - исполнялось сорок лет Марку Исаевичу и тридцать пять лет Победе во Второй Мировой войне. Это совпадение сыграло с Марком Исаевичем злую шутку.

Как-то позвонив ему, я удивился услышав в трубке непривычно бесцветный голос. У Марка Исаевича был удивительно-неповторимый тембр, которого я больше ни у кого не слышал. Этот тембр сохранялся у него в любых ситуациях и мне стало ясно, что случилось нечто экстраординарное.

- Меня к юбилею наградилии заграничной путевкой - промолвил он.

- Так это же чудесно! - ответил я.

- Вы не знаете всего - продолжал бубнить Марк Исаевич.

- Чего?

- Куда...

- Чего куда? - окончательно запутавшись, спросил я.

- Путевкой в Освенцим! - неожиданно громко, сказал Марк Исаевич.

Я непристойно хохотнул, но быстро заткнулся, понимая все свинство своего поведения.

А Марк Исаевич, тем временем, продолжал:

- Вам смешно и всем смешно. Даже Леночка - эфемерное создание, которого не волнует ничего, кроме собственной внешности, и та, ужаснувшись, сказала: «О, господи!» В лицо, конечно, никто не смеется, хотя чужая душа, как известно, потемки, но я сам чувствую себя шутом гороховым - Волькенштейна посылают в Освенцим!.. Разве не смешно?

Тут Марк Исаевич на мгновение примолк... (в чем я увидел добрый знак - знак возвращения старого Марка Читать далее...

2015 г. Некультяпная бабушка



На днях я заехал в свой старый двор.

Ох-ох... тянет стариков в места, где провел свое детство. Еще как тянет. Ведь приходишь и враз забываешь, и о своем возрасте, и о прожитых годах, мысленно возвращаясь в то время, когда не было, ни болезней, ни забот, ни тревог, ни душевных терзаний, когда к опасностям и смерти относились с насмешкой и пренебрежением, по принципу: «Ты убит!.. Вставай!». Открывается какая-то необыкновенная отдушина - легче становится, и жить, и дышать. Заботы, казавшиеся минуту назад, такими тягостными, легчают... легчают.. и уплывают неведомо куда, как дымок от костра, а их место занимает, давно ушедший, но не забытый, мир твоего детства, наполненный беспечной радостью и играми. Огромный, гигантский, можно сказать, бесконечный, и во времени, и в пространстве.

Постоял я минут двадцать, поглазел на тех, кого я никогда не видел, и кто меня никогда не знал, и уж было собрался уходить, как заметил знакомое лицо - младшую сестру моего покойного приятеля. Она родилась, когда мы учились в третьем классе, и, до того, как закончить институт, я вообще не замечал ее. Потом я стал так редко появляться в своем дворе, меняя жен и подруг, что начисто забыл о ещё существовании. И вспомнил только тогда, когда уже почти в тридцатилетнем возрасте на некоторое время вернулся в свой родной дом, увидев, вместо школьницы с косичками, молодую стройную девицу с огромной копной соломенных волос, в которою можно было бы даже влюбиться, если бы не какой-то долговязый юнец, непрестанно увивающийся за нею.

Потом я, в очередной раз, женился и снова забыл про нее.



И вот, теперь, через двадцать девять лет, я вижу ее, ведущую внучку за руку, и пусть уже не такую стройную как прежде, но все еще с копной, хотя явно, тщательно окрашенных, волос. Мы разговорились, вспомнили наше детство, ее, умершего от запоя, брата... мы говорили, говорили, говорили... Но вдруг она прерывает воспоминания и, заговорщицки подмигнув мне, бросает взгляд на внучку, в то время мирно играющую на детской площадке. На той самой, на которой, совсем недавно, играли и мы с ее братом, а затем и она сама со своими подругами.

- Ты знаешь, Вов, что моя Нелька на днях отчубучила?

- Ну-ка, накидай!

- Приезжаю я за ней в детский сад. Народу немного, все уже разошлись, но все-таки несколько родителей ещё там. А я усталая, злая как черт - застряла, спешила, боялась опоздать, лезла неразбери куда, пару раз обложили, десять раз погудели. Но все-таки успела почти вовремя. Нелька минут пятнадцать только ждала.

И вот, собираю ее, а она громко-звонко спрашиваает: «Ба, а Ба, - тебе когда на пенсию?» Ох, говорю, не скоро. Почти десять лет еще. «Вот какая ты у меня некультяпная бабушка!» - выпаливает она и продолжает также громко - «Все нормальные бабушки - старенькие, давно на пенсии, на работу не ходят, дома сидят и в детский сад не опаздывают. Только ты одна - работаешь и каждый день опаздываешь! А мне скоро в школу! Тоже опаздывать будешь?»

Я молчу и не знаю что сказать. Вопрос-то серьезный. А она продолжает: «И зачем вы с мамой так рано замуж повыходили? Не могли подождать что ли?» Я оглядываюсь по сторонам - четыре пары глаз «нормальных бабушек» внимательно и, откровенно насмешливо, глядят на меня. Ответа ждут! Ой, Нелька, восклицаю я, Подрастешь - узнаешь! Что такое - любить! Можно ли подождать! Я ведь уж тридцать лет люблю, тебе, дурехе, скоро в школу, бабка с дедкой мы теперь, а я все люблю и ничего с собой поделать не могу... Обняла ее, прижала к себе, смеюсь, а из глаз слезы так и льются... Не могу остановить. Ничего поделать не могу...

Думаю: ведь сама станешь, когда-нибудь, «некультяпной бабушкой» и, что обидно, заметить не успеешь, как жизнь проскочит - ну прям, как кошка в окошко. И плачу, и плачу, и плачу... Устала наверное, только от чего - не знаю...

Отерла глаза, посмотрела - «нормальные бабушки» все уже разбрелись, я одна осталась.

- Пошли, говорю, Нелька - пошли - у нас целая жизнь впереди.



На обратном пути меня настойчиво преследовал образ долговязого юнца. Не знаю почему, но мне никак не удавалось выкинуть его из головы. Может быть я ему позавидовал?..

1989 г. Двоим в одну воду не войти

Недавно прочел анекдот про «загадочный русский народ», смысл которого сводился к тому, что русский народ называют загадочным поскольку, как только он где-то появится, то там обязательно все загадит.

И сразу вспомнился случай почти тридцатилетней давности, происшедший со мною в далеком городке Орле, стоящем на реке с финским именем Ока.

Этот случай, мало того, что подтверждает русскую поговорку «где жрет, там и срет», но еще и доказывает, что не только в одну воду нельзя войти дважды, но и двум людям в одну воду также войти никак нельзя.

Все началось с того, что Алла Лихтенбаум пригласила меня на экскурсию в Спасское-Лутовиново – имение Тургенева, что располагается неподалеку от Орла. Этот город для меня был отмечен тем, что там жила Люся Хлыстова – старшая подруга моей Ирины. Иринка у нее была уже несколько раз, а я – ни единого раза. Это упущение надлежало исправить.

Орел – городок очень маленький по нашим, московским, меркам, но найти ее дом, стоящий на окраине города в местечке с эффектным названием Веселая балка[1], оказалось для меня непростой задачей, хотя на самом деле – там, в общем-то по прямой. Но это, если знаешь как и куда идти. А когда в первый раз, не имея ни малейшего представления о местности, по принципу – язык до Киева доведет[2] – о, ужас. Это сейчас в телефоне карты не только Москвы и России, но и всего мира. А тридцать лет назад, когда не то, что масштабную карту (которая считалась top secret), но даже простую схему города нельзя было найти. Жили, можно сказать, впотьмах.

В конце концов ее дом я разыскал. Оказалось, что Люся с мужем и сыном жила в так называемой «малосемейке» – квартире, состоящей из одной девятиметровой комнатки, перегороженной на две части и маленькой кухоньки. Согласен – не лучшие условия для семьи из трех человек и я помню, как Люся горько сокрушалась об этом. Хотя в Германии мои знакомые (не эмигранты, а резиденты) и по сей день живут в похожих квартирах и не на что не жалуются, поскольку они за квартиры платят свои кровные деньги. И причем немалые. А советские люди, получивши все даром, подчас еще и выражали крайнее недовольство. Совсем не по пословице, что дареному коню в зубы не смотрят, наш народ дареному коню в зубы смотрел очень внимательно и был очень возмущен, получая коня не первой свежести[3].

Поэтому поболтать, о том, о сем, мы решили в кафе, находившимся в центре города, наверное на Комсомольском проспекте. Поскольку сейчас там указан какой-то пивной бар, вероятно сделанного как раз из того кафе – внешне как будто бы похоже. Кажется тогда это было единственное подобное заведение в городе, потому что Хлыстовы там тут же встретили каких-то знакомых и нас собралась небольшая, человек в восемь, компания.

С тех пор я ни разу не был в Орле. И сейчас, глядя на спутниковые снимки и фотографии, я вижу едущие по улицам немногочисленные автомобили, небольшие вереницы транспорта, выстроившиеся перед светофорами, группы людей идущих по улицам. А тогда город казался вымершим, как после падения нейтронной бомбы, На улицах не было никого, несмотря на очень даже теплый летний день. Может свою роль сыграло то обстоятельство, что была суббота. Уикенд. Люся как-то обмолвилась, что все на своих дачах. Да время было голодное, карточки на сигареты, мыло, стиральный порошок и подсолнечное масло. Люди пять дней были рабочими, а на два, так называемых, «выходных» (в кавычках) снова, как и сотни летн назад, становились крестьянами.

Поэтому кругом – тишь, да гладь. Мы подходили к Михаилархангельскому собору – вокруг него – никого. Площадь, на которой возвышался, подавляющий своей громадностью и удивляющий своей бесформенностью, памятник писателю Лескову также была безлюдна[4].

Здесь замечу, что этот памятник произвел на меня удручающее впечатление. Не знаю, как кому, но лично мне, долгополая одежда Лескова напоминает больничный халат. Тем паче, что одета она как-то небрежно. Да и поза его, сидящего как на иголках, не подходит здоровому человеку. Создается впечатление, что он вроде как порывается встать, да не в силах. И взгляд его, устремленный куда-то далеко вдаль, как будто бы мимо земли, смотрит уже не в этот мир. Книга отброшена в сторону – она больше не нужна. Кажется, что он, тяжело больной, сидит на больничной койке.

Проведя весь вечер в кафе, мы, когда уже совсем стемнело, отправились по домам и, по дороге, уж не помню кому, пришла в голову идея искупаться. Идея неплохая – вечерняя прохлада, как таковая, прохладою не была. На улице – ни ветерка. А вода-то однозначно еще теплее. Естественно все, без исключения, согласились.

Мы направились к Веселому озеру на то место, которое ребята знали очень хорошо и где неоднократно купались. Несмотря на темноту, дошли достаточно быстро, поскольку тропинка была хорошо натоптана. Поблизости не было никакого жилья и все скрывала ночная тьма. Приметил, что берег был какой-то заросший, может кустарником, а может и деревьями. Наверное все-таки кустарником, хотя из-за мрака заросли могли Читать далее...

1953 г. Похороны Сталина

Я много раз, и всегда безуспешно, пытался добиться от матери – почему ее, молодую девушку (а ей весной 1953 года еще не исполнилось и двадцати одного года), далекую от политики, саму чуть было не пострадавшую от ужасов сталинизма[1], понесло хоронить Сталина? Неужели, в таком юном возрасте, у нее не было иных забот и интересов. Въедливый читатель скажет, что время было такое, воспитание, агитация. Согласен, но, несмотря на все это, человек остается человеком, а личность – личностью. Переломить характер нельзя. Мы тоже были пионерами, но пионерский галстук носили только для того, чтобы летом в пионерском лагере по ночам играть с девчонками в Тимура и его команду. А так – тряпка она и есть тряпка.

Мне хотелось знать – это было веление сердца и души или же воздействие неких авторитетных или влиятельных лиц. Старших товарищей, друзей, начальства, в конце концов. Может быть людей подзуживали «пламенные» агитаторы. Что же, все-таки, подняло и повело за собой это людское стадо, которое в своем стремлении к цели, как говорят, передавило друг друга. В нашей истории был подобный случай на Коронационных торжествах Николая Второго, за 57 лет до смерти Сталина. Но там, на Ходынке, людей привлекал чисто материальный интерес – платочек и кружка о которых (по словам моей матери) много раз горевала прабабка Пелагея Прохоровна. А в случае прощания со Сталиным никаких материальных интересов не было.

Я много слышал про это, столько разных мнений перечитал и вот тут передо мной – живой участник этих событий, который, в общем-то, в здравом уме и ясной памяти. От кого, как не от родного человека и услышать бы всю правду? Но – нет! Она ничего путного сказать, или не могла, но вернее всего не хотела, отделываясь междометиями, типа «а..», «у…», «е…» или отвечая, что «Просто пошла и все», без какого либо обоснования своего поступка. Не знаю – боялась ли моей реакции, как человека презирающего, в общем, весь советский режим, и сталинизм, в частности, или же ей противно было об этом вспоминать? Не знаю…

Тайна так долго оставалась неразгаданной, что я уже совсем потерял к ней интерес и забыл об этом. Но, вдруг, в прошлом 2014 году, она, наконец, неожиданно заявила, что не могла не проститься с Отцом Народов.

«Я чувствовала свой долг, перед Сталиным» – вот ее слова.

Да… удивительно…

Может быть таким уж я уродом уродился, что не чувствую никакого долга, ни перед Родиной, ни перед Властью, ни перед Богом, а, наоборот, считаю себя их кредитором..

Что же было с мамкой? Установки на уровне подсознания, то, что, впоследствии, назовут зомбированием – удачным термином, наиболее точно отражающим сущность происходящего. Вроде живет человек, как человек – и в ус не дует. А тут – хлоп – ключевое событие. И конец человеку – перед нами механизм, начисто лишенный сознания. Это отнюдь не стадный эффект, когда «все побежали и я побежал». В нашем случае, каждый бежит по отдельности, движимый не общим потоком, а велением собственного, если в этой ситуации применимо это слово, разума. Нет, наверное, не разума, а мозга, поскольку мозг запросто вмещает как свое, так и чужое. Ведь никто не учил нас дышать, а мы дышим. Это не свое, это – чужое, как говорится – заложенное свыше. Недаром в этой стране создали массу научно-биологических институтов, включая Институт Мозга. Ни дать ни взять – а что-то они там такое все же разработали.

Ну – удивительно! Моя мать, молодая вертихвостка, утверждавшая, что до самого замужества, случившегося только на двадцать седьмом году ее жизни, у ней, одновременно, меньше трех кавалеров не было, узнает о смерти Вождя и, забыв обо всем, даже о своем скудном обеде, изо всех сил рвется к заветной цели – увидеть в последний раз, того, кто ей не сват не брат. Забавно… Но факт!

Кстати, забегая вперед, скажу, что ей не повезло – Сталина в гробу она так и не увидела. Хотя кто знает – может быть повезло – а то бы последовала за Ним туда, куда все мы рано или поздно попадем, но откуда, судя по опыту предыдущих поколений, никогда не возвратимся.

А начиналось все так: около трех часов ночи деревянный двухэтажный дом из восьми квартир был разбужен громкими воплями и слезами тети Нюры, разбуженной переданным по радио известием о смерти Вождя. Тогда радио в домах использовалось как будильник и на ночь не выключалось, ведь часы, даже примитивные будильники, были прерогативой состоятельных людей. Она стенала так, что в течении нескольких минут подняла всех. Люди вышли в утлые сени, кутаясь, поскольку было очень холодно[2], кто в одеяло, кто в тулуп, а кто в платок и стояли в горестном молчании, глядя как бы друг на друга, но, на самом деле, не видя ничего вокруг. Как сказала мамка – это было наше общее горе, но, в тоже время – горе личное, которое каждый переживал самостоятельно

Моя бабка, узнав о том, что случилось, никуда не пошла, а завыла в голос, словно собака на луну. Правда, в отличие от собаки, она ревела, уткнувши лицо в подушку, чем промочила ее насквозь так, что ее потом пришлось сущить. Как вела Читать далее...