2004 г. Боженька, боженька... ведь ты мне дал ноженьки! Священнослужители, повсеместно, стараются вовлечь в среду верующих, людей убогих, обездоленных, обделенных, в том числе, инвалидов. И, как не странно, из них получаются неплохие прихожане. Для меня это необъяснимо. По логике вещей, к вере должны обращаться люди, которым есть за что благодарить бога - за богатство, за талант, за удачу, за невероятную силу, за крепкое здоровье. Но, это не так! Попробуйте найти истово верующего среди знаменитых, счастливых, богатых, талантливых, сильных людей. Да, никогда! А заходишь в храм, смотришь по сторонам и видишь одно убожество. Уродливые, немощные, увечные, слабые, то умом, то физически, просто больные, люди с изломанной судьбой и исковерканной психикой. Странно!? Да! Странно... Думаешь - ну зачем им обращаться к тому, кто причинил им столько страданий, а, иных, изуродовал чисто физически, как жестокий палач. Просить у него помощи, а, уж тем более, славословить его. За что? Но, люди по природе своей не хищники, а падальщики, ибо не едят сырую пищу, поэтому в их сознании закреплено преклонение перед силой. Что, собственно, и является основой человеческого общества. А неуверенность в собственных силах, отсутствие людской поддержки, общественное безразличие, а, порою, и откровенное презрение, заставляет слабых и обездоленных, лизать ту руку, которая их бьет. Но бывают и отклонения, вернее сказать - прозрения, об одном из которых я и хочу сейчас рассказать. Марина, с которой я познакомился совершенно случайно, с пятнадцати лет сидит на инвалидном кресле. Просидев уже двадцать, она просидит еще лет сорок, а может и пятьдесят, ибо здоровье у нее отменное. Даже простужаться не простужается! А парализация? А парализация - дело случая. Как пишут в рекламных листовках: «Это может случиться с каждым!» Когда тебе нет еще и пятнадцати, а занятия, наконец, закончились, то можно, как говорится, дать выход, накопившейся за долгие часы сидения за партой, энергии. Побегать, поорать, повеселится, тем более, что на дворе весна и рядом так много симпатичных парней, каждый из которых безумно увлечен тобой, ибо ты мила, длиннонога и стройна. А неподалеку Генка. Тот самый Генка, от одной мысли о котором сладко замирает сердце. От всего этого захватывает дух, перехватывает дыхание и ты идешь, словно по облакам, забывая при этом смотреть под ноги. А зря! Потому что в Этой Стране безумно любят бортовой камень. Я был в странах, где его нет совсем и люди живут совершенно спокойно без него и, как я успел заметить, значительно лучше нас. А ведь можно, притворно шарахнувшись от назойливого кавалера, налетев на бортовой камень, оступиться и упасть. Со многими из нас, я уверен, такое, хотя бы раз в жизни, происходило. Да вот только упасть можно по разному. Можно ободрать ладони, поцарапать ногу, разодрать штаны, испачкать куртку, а можно и стукнуться поясницей о самое острие бортового камня, особенно, если Господь, там, наверху, этого пожелает. И дальше все будет проще простого - наутро заболит спина, но она не обратив на это внимания, пойдет в школу поскольку помнит, что ударилась. Затем, с каждым днем ей будет все хуже и хуже. Хуже настолько, что она решит пойти к врачу, но в тот самый день не сможет встать с постели. Отнимутся ноги - нагноение на позвоночнике. Ее отвезут в больницу, проведут успешную операцию, результатом которой станет парализация нижней части тела. Все! Некоторые думают, что парализация - всего лишь потеря двигательной активности. Частично, это правда, но, при травмах позвоночника, теряется не только мышечная активность, но и чувствительность тела, ниже места травмы. То есть, теперь она ни чует своего тела ниже пояса, как будто бы его попросту отпилили. Ну не чует и все тут! Хоть огнем жги его! Кстати - проверено! Дым... вонь... кожа почернела: - А чем это так противно пахнет? - Твоей ногой, милая!!! Поэтому ощутить то, о чем многие женщины, с пренебрежением говорят: «пустячок, но приятно», для нее стало невозможно. То есть физически, как бы - да, а вот чувственно, как бы - нет! К тому же, на свою беду, она умудрилась сохранить девственность, до самой травмы, соответственно, даже, и представления не имела, что же такое этот «пустячок», и, главное, теперь уже не было никакой надежды узнать про это. Радость материнства, при некоторых медицинских ухищрениях, была бы ей доступна, но... Какая из колясочницы мать? Ее саму надобно носить на руках, да следить, как бы чего с ней не случилось. Ведь почти наверняка, упав, она не поднимется без посторонней помощи! А тут еще и ребенок маленький. Ну, ужас! Выйти замуж за здорового - шансов почти никаких, а семья из двух инвалидов, по всеобщему опыту, еще гаже, чем инвалид-одиночка. Хотя, может быть, в физическом плане, конечно, вдвоем легче, но в моральном! О, нет! Над каждым из супругов довлеет одна и та же мысль: «Будь я здоров, то с такой уродиной никогда бы не связался». Поэтому она напрочь отвергла не только идею стать матерью,
1992 г. Собой не торгую!
Когда я начинал торговать на рынках, то был вынужден набирать продавцов из числа преподавателей и сотрудников МАДИ. Ведь я использовал помещения института под склад, числился на кафедре, получал зарплату... И за все это, как бы, был обязан отстегнуть институту.
Нет! Стоп! Зарплату я не получал!
То есть, получал, как бы, понарошку, ведь ее делили между собой сотрудники нашей лаборатории, соблюдая социалистический принцип: кто не работает - тот не ест, до тех пор, пока не выперли на пенсию нашего завкафедрой Владилена Ивановича Баловнева и на его место не воткнули какого-то русского дурака из министерства, сразу же пожелавшего увидеться со мной. Поскольку я, как знакомиться, так и выходить на работу, наотрез отказался, он уволил меня из МАДИ, лишив, тем самым, ребят, пусть небольшого, но, все-таки, довеска к их нищенской зарплате. Этим и подобными «подвигами», снискав себе всеобщую ненависть и презрение, он, вскорости, был отставлен от должности.
Да... Я отвлекся! А ведь рассказывал о том, что набирал продавцов из сотрудников института. Да... Было...
Было тяжело!
Люди, отягощенные высшим образованием, по сути своей, плохие труженики. Может работники они и хорошие, да труженники никудышные, а, особенно, в случаях общения с людьми, где нужны быстрота, сообразительность, большое внутреннее спокойствие, значительная доля юмора и, самое главное, - подобострастие, холуйство. Любит наш (и не только наш, но наш - в особенности) покупатель лесть и показушное уважение. Достаточно вспомнить, с какой настойчивостью требуют называть себя на «Вы» обитатели, ну, если не совсем дна, то, во всяком случае, подонья. Нищие старики и старухи, обираемые до последней копейки, спившимися мужьями, детями и внуками. Женщины, таскающие в каждой руке по две-три сумки и ребенка в придачу, потерявшие от такой жизни не только женственность, молодость и красоту, но и человеческий облик в целом.
И все они жаждут уважения, пусть показного, пусть лживого, но, так или иначе, изливающего бальзам на их израненую душу. А люди с высшим образованием ощущают себя, в основном, выше толпы, или, по крайней мере, на равных, но никак не желают согнуться, перед ней, выставить себя ниже нее. Поэтому продавцы из них никакие. Ведь, если за тебя никто рубля не дает, то даже одна ,единственная, полученная копейка может вскружить голову. Да так сильно, что - до умопомрачения. Как в песенке: «на дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь и делай с ним, что хошь». Так и покупатель - больше скидок он ценит холуизм продавца, когда тот сгибается, унижается, ползает на брюхе перед ничтожеством, зачастую не имеющего в кармане и трети необходимой суммы. Ведь для многих, рынок - единственное место, где они могут расправить плечи. На работе - подчиненный, в семье - подкаблучник, в стране - военнообязанный, в церкви - раб божий, а здесь ты - Человек! Человек, с большой Буквы, имеющий полное право сказать: «Нет! Не хочу!» О! Какое великое счастье - право выбора, которого, к сожалению, большинство людей начисто лишены в повседневной жизни. От сознания этого, покупатель вырастает в собственных глазах. Он - Бог, Царь и Герой в одном лице.
Если умаслить покупателя, найти его ахиллесову пяту, то ему можно всучить, что угодно, хоть дохлого кота, при этом, обобрав до нитки, до последней бумажки в его карманах. Но это искусство. Искусство, сродни актерскому мастерству, которому, к сожалению, невозможно научиться. С этим надо родится. Если в тебе есть этот дар, то вряд ли ты сможешь каждый божий день протирать штаны на казенном стуле, перекладывая бумажки с места на место. А мои продавцы, как раз и были кабинетные работники, решившими, что поскольку они умеют складывать и делить, к тому же на короткой ноге с Ватманом и Кульманом, то торговать для них - пара пустяков.
Слабые физически, отвалились практически сразу, не отработав и месяца. Кому-то было в лом стоять по несколько часов на ногах, кому-то претил свежий воздух - то холодно, то сыро, то насморк, то колени. Умные осознали, что находятся не на своем месте, что это - не их, и что слон в посудной лавке чувствует себя намного вольготней. Остальные, проторговавшись по нулям, остались без дохода и, проработав, как говорится, за собственный интерес, тоже ушли. Но некоторых, особо одаренных, пришлось просить уйти. Одних вежливо, других - пинками.
У меня уже работали исключительно профессиональные продавцы, когда ко мне пришла женщина, не с нашей кафедры, которую я видел первый раз, но ссылающаяся на каких-то общих знакомых, совершенно незнакомых мне, просить дать ей работу. Вместо того, чтобы продемонстрировать свое умение, она принялась горемыкаться о том, что зарплата мала, мужа уволили и он, несчастный, ходит, обивая пороги всяких-разных НИИ, но его нигде не берут, поскольку они своих-то увольняют - зачем им чужой, ребёнок учится и требует денег, мать на пенсии, а пенсия - мала... Короче - стена плача или плач стеной.
По этой умоляющей болтовне чувствовалось, что она не работник. Ей не
Вентилятор
Говорят, что пуля два раза в одно место не попадает. Не буду спорить, но... кто запретил ей попасть чуть-чуть левее или чуть-чуть правее, повыше, пониже. В общем, получается, как будто бы и не в тоже самое место, но, в то же время, очень-очень близко - вроде бы как и в то.
1984 г.
Более тридцати лет назад в 1984 году, мы с Борисом Геннадиевичем Масловым отправились на его Волге ГАЗ-21 на Клязминское водохранилище покататься на парусной доске. Не скажу, что день не задался, хотя по дороге погода испортилась, стало прохладно и дождливо, тяжелая туча повисла над водой. Хотя мы все же покатались, но, как бы сказать, без особой радости и энтузиазма. К тому же, в довершение, нам пришлось вытаскивать неудачную катальшицу из воды, которая, или устала, или замерзла настолько, что была не в состоянии поднять не только парус, но и себя и попросту дрейфовала на середине водохранилища, держась руками за доску. К тому же будучи жертвой пуритано-советского воспитания она больше заботилась о том, чтобы, не дай бог, не порвался ее лифчик или трусики, чем о том, как помочь нам вытащить себя - мокрую, гладкую, скользкую. Девица, как большинство пловчих, отличалась крупным габаритом и солидным весом, поэтому, прежде чем попасть в нашу яхту, она раза три сорвалась, поднимая целый фонтан брызг, окатывающий нас с головы до пят.
А когда еще и стал накрапывать мелкий, противный осенний июльский дождичек, мы решили драпануть в Москву, оставив друзей в палаточном лагере, забыв о том, что дезертирство во все века считалось преступлением и было наказуемо.
Не помню, какие еще у Бориски были дела, но мы почему-то поехали вначале в другую сторону, даже не помню куда - запоминилась только дорога, прямая, как стрела, узкая и совершенно пустая. Туда мы проехали нормально, а обратно Борис сбавил скорость, чтобы рассмотреть тучу, которая очень стремительно на нас надвигалась и имела, скажем так, очень недобрый вид. Темная, тяжелая, грозовая, она закрыла собою полнеба, но, как это не покажется странным, ни молний, ни грома не было, ни видно, ни слышно.
И тут началось!
«Машина перегревается» - воскликнул Борька и поддал газу. Машина, обдуваемая ветерком, стала остывать. Но, как только он снизил скорость, температура снова начала расти. Мы остановились.
Не в лучшее время! Стало совсем темно, как поздним вечером. А на горизонте замелькали, еще беззвучные, молнии.
- Хорошо, пока ветра нет - опасливо, как воришка, оглядываясь по сторонам, произнес Бориска, поднимая капот. - А то - сорвет.
- Тяжелый - зааартачился я.
- Это смотря ветер какой. - парировал Борис - Мой отец всю жизнь в такси. Такого понасмотрелся.
Я замолк.
Мы смотрели под капот и ничего не понимали. Двигатель крутится, вроде все в порядке, а из-под радиаторной пробки уже начинает подниматься беловатый дымок.
- Ничего не понимаю - сказал Боря - бред какой-то! Сейчас закипит.
Он выключил двигатель, потряс головою, чтобы разогнать сонную одурь, навалившуюся после многочасового пребывания на яхте. Потом завел снова.
Мы опять грустно смотрели под капот, ничего не понимая, что там творится. Наконец, я протянул руку, чтобы показать Борису то, что я заметил. Но он рывком откинул ее в сторону.
- Куда! Мудак! Это Волга! Вентилятор из железа и без кожуха - руку срежет, как бритвой!
- Вот именно - улыбнулся я.
Борис еще раз поглядел на меня, потом под капот, потом снова на меня.
- Стоит!
- Как хуй! - ответил я.
- Елки-палки! Два мужика десять минут смотрят и не видят, что вентилятор стоит - завопил Борис. По его голосу было ясно, что он дико рад. Причина найдена, а устранить - пара пустяков.
Но здесь он ошибался - началась гроза. Хотя мы успели до начала ливня заменить ремень и нам оставалось помокнить только заворачивая натяжную гайку.
Зато машина больше не перегревалась и мы могли посидеть в ней, совершенно спокойно, никуда не торопясь и не волнуясь. обсыхая при включенной печке,
2015 г.
Я не торопясь ехал по Ленинградскому шоссе и уже взобрался на самую вершину головинского моста, как впереди замаячила пробка. Пришлось снизить скорость и пригорюниться. На малой скорости я практически заснул, тупо двигая машину за задком впереди идущей, как меня разбудил голос компьютера: «Перегрев двигателя!»
- Собака!
Начинаю рвать поток, пробираясь к краю дороги и чтобы особо не перегораживать полосу для троллейбуса, заезжаю наполовину на газон. Поднимаю капот. Теперь мы опытные водители и сразу видим, что вентилятор стоит. Но теперь вентилятор без ремня - электрический. Поэтому, незадумываясь, вытаскиваю предохранитель и ставлю новый.
Ничего! Стоит!
Облом.
Может провод оборвался?
Вытаскиваю из багажника кусок провода, зачищаю и там и здесь прижимаю к клемме аккумулятора - стоит.
Вот сволочь! - думаю я - вентилятору каюк! Сгорел!
И это в двух шагах от дома. У меня был случай, когда я пятьдесят километров ехал без вентилятора. Но там, загородом, можно было гнать и создать режим воздушного охлаждения. Тем паче, что мой капот, в отличие, от современных автомобилей,
2006 г. Подоконник
Чтобы не говорили разные демагоги о приоритете духовного над материальным, но это пустая болтовня, распускаемая эксплуататорами, дабы вдолбить в пустые головы угнетенных идеи нестяжательства, с целью оставить за собой прерогативу стяжательства.
Как ни крути, но в глубинах даже самого дремучего разума таится, эйнштейновское «материя вечна в пространстве и времени». Поэтому, воспевая духовное, каждый из нас тянется к материальному. Если бы все было наоборот, то никто бы никогда не ставил на кладбищах, ни кресты, ни надгробия. А уж памятники и тем более. Практика показывает, что все религии, воспевая духовность, напирают на материальное - возводят здания до небес, пишут картины, ваяют статуи, пишут книги...
В этом плане, показателен пример одной моей знакомой, долго не выходившей замуж. Она просто по-зверски относилась к замочкам, вешаемым молодоженами на мостах над текучей водой. Одно упоминание о них приводило ее в ярость. Если бы у нее хватило сил, то она бы зубами перегрызла перила, только бы сорвать их. Поскольку физических сил у нее было совсем мало, а читать и, главное, писать ее научили в школе, то она, пользуясь полученными знаниями, рассылала жалобы во все мыслимые инстанции с требованиями очистить мосты от «этой дряни». Когда же я спрашивал ее: «В чем причина ее ненависти к этим наивно-милым материальным выражениям любви и верности?», То она, вместо честного «Завидно», закатывала словоблудие о том, что любовь и, особенно, верность (на этом месте у нее всегда прерывалось дыхание) должны быть там - в сердце, в душе, в разуме, а не на мосту и т.д. и т.п. Но что же - рано или поздно любой товар находит своего покупателя и Наташка, в конце концов, тоже вышла замуж, тотчас же на свадьбе нацепив на палец увесистое обручальное кольцо. Решив подшутить, я спросил - как же это сочетается с ее мнением о том, что любовь и верность должны быть в сердце, душе и разуме? Она, ничтоже сумнящеся, произнесла: «Так принято!» И что показательно - трепотня про замки прекратилась. Прошло семь лет - молчок! Если бы мне не было лень тащиться в такую даль, то можно было бы навестить ее северный городок и там, на мосту, над широкой таежной речкой отыскать замок с надписью «Наташа + » - ее замок!
Все мы, когда дело касается любви, храним какие-то памятные вещи. Засушенные цветочки, книги, фотографии, железнодорожные билеты, ленточки, письма, трусики, наконец...
Но бывает, что эти штуки намного увесистее...
Вот об одном таком случае я и хочу рассказать.
Мой знакомый Николай со странной фамилией Лучина, работал когда-то в строительной организации, занимавшейся сносом ветхих пятиэтажек.
И вот, как-то, сидит он в своей бытовке, проглядывая текущие сметы, как вдруг - распахивается дверь, и в нее, шумно дыша, влетает мастер с квадратными глазами и, нет - не кричит, а, натурально, шипит:
- Начальник! Там бандиты какие-то понаехали! На четырех машинах! Дом ломать не дают!
- Чего? - отвечает Лучина - Какие бандиты? Ты кинов что ли на ночь насмотрелся? Бандитский Петербург! Так тож Петербург, а тут - Москва.
Мастер не успел ничего сказать в оправдание, как в проеме двери появился внушительной внешности человек в длинном черном пальто и, отодвинув левой рукой мастера, протянул правую навстречу Николаю, говоря
- Здравствуйте, уважаемый! Как я понимаю, вы здесь главный?
Лучина встал, пожал протянутую руку, и ответил:
- Я.
Смерть в колодце
Знания и ум - два абсолютно различных понятия, которые часто ошибочно отождествляют. Вроде бы как знающий - значит умный, поскольку умный человек - всегда знающий. Но это не так. Знания - это мертвый груз, который оживает только под действием ума, как пища придает нам силы, только пройдя через пищеварительный тракт.
Вот прекрасный пример того, чем различаются Знания и Ум.
Наверное кое-кто из читателей слышал про болотный газ - метан, который производится гнилостными бактериями. Несмотря на название, он вырабатывается везде, где есть гниение, просто на болоте гнили больше и там он заметнее. В других местах он почти не заметен, поскольку ветром уносится вдаль, разлагаясь впоследствии под действием ультрафиолета.
Но все не так просто, если есть, где спрятаться. В пещерах, например. Во Италии, вблизи Неаполя, существует «Собачья пещера», куда с собаками не войти, ибо они умирают от удушья, в то время как люди остаются невредимы, поскольку болотный газ тяжелее воздуха. В Москве пещер не сыскать, зато есть канализация. Нет не та канализация, куда спускают нечистоты, а та канализация, в которой прокладываются кабели - электрические или телефонные. Она отличный накопитель болотного газа. Бывали случаи, когда канализация даже взрывалась. Метан же!
Сейчас обслуживающий персонал таких объектов имеет при себе газоанализатор, а в описываемое время (конец 1940-х годов) эти приборы были громоздки, да и было их явно недостаточно. Поэтому пользовались обонянием - болотный газ имеет резковатый запах.
Ну вот - два спайщика открыли такой люк и понюхали...
И ничего не унюхали!
Может обоняние подвело, а может быть газ был разбавленный. Короче - полезли они внутрь и не вернулись. Третий коллега, оставшийся снаружи, забил тревогу, понимая, что, с одной стороны, товарищей надо выручать, а, с другой стороны, лезть самому в колодец не хотелось. Страшно! Телефонов тогда не было, раций тоже - начал он орать...
Время было послевоенное, неспокойное, грабили-убивали за торофейные товары, за часы и даже за рубашку, милиции на улицах города было много. Подбежали два милиционера. Спайщик объяснил ситуацию. Милиционер все понял - достал противогаз и в люк...
И тишина...
Каюк!
Второй мент замер в оцепенении - что же это за газ такой, коли противогаз не помогает? Верил он всей своей милицейскою душою в науку-технику. Стоят уже двое и орут на всю улицу. На помощь!
Народ собрался. Все глядят, но помогать не спешат - боятся!
Пролез сквозь толпу какой-то жиган молодой. Поговорил со спайщиком про газ, который в колодце дышать не дает..
- Так это как в воду нырять - отвечает - сейчас я их вытащу!
Зажав рукою нос, как ныряльщик, исчез в темноте колодца.
И точно - тащит!
Сначала мента в противогазе. Потом - двоих спайщиков. Уложили их на мостовой и давай проветривать. Легкие прокачали - глядь - спайщики очухались. А вот милиционер - нет. Помер!
Приехавшая «скорая» объяснила - видимо там внизу ветерок ходил. Этих двоих проветривало - немного, но кислорода было. А милиционер, как затянул в свой противогаз метану, так и потонул в нем.
Ноготь-вольтметр
Я уже не один раз отмечал, что мудрый человек заранее знает и оценивает последствия своих деяний. Но мудрость - исключительное качество, достаточно редко встречающееся среди людей, особенно людей простого звания. Поэтому им настоятельно требуется задумываться о последствиях, когда они что-то предпринимают или что-то говорят. Но, в большинстве случаев, такие люди ведут себя совершенно бездумно.
Сейчас я расскажу к какой трагедии может привести безрассудная похвальба и глупый, как говорят молодые, выпендреж..
Давно это было - когда мать училась в техникуме, значит - сразу же после войны, в конце 40-х годов. В училище связи преподавал электрику приятель мамкиного ухажера. Был он парень простоватый, любящий прихвастнуть и покрасоваться собой. Деревенский, скажем так, неотесанный, но, при этом, отлично знающий свое дело. К тому же прошедший, хоть и не полностью, но, все-таки, войну и перед мальчишками, не хлебнувшими этого «счастья», чувствовал себя на недосягаемой высоте, все время пытаясь выказать свое превосходство перед ними.
Сейчас мало кто помнит, но тогда уже существовало два электрических напряжения - 220 вольт и 127. 127 пришло к нам с американским планом ГОЭЛРО, а 220 - из трофеинизированной Германии. Массовый перевод Москвы на 220 начался в 1950 году, а первые попытки проводились еще перед войной, хотя 127 сохранялось в Москве еще чуть ли не до середины 1970-х годов. Во всяком случае, в мое детство лампочки продавались, и на то, и на другое напряжение.
Поэтому в училище была представлена аппаратура двух типов - на 220 и на 127 вольт, чтобы ученики были готовы ко всему. Но отличия между этими агрегатами никакого не было. Те же самые провода, медные шины, ручки, рубильники, корпуса. Пластика тогда еще не было и в помине - одна только резина, да и та исключительно черного цвета. Поэтому разобраться - какое напряжение идет по проводу без соответствующего прибора было невозможно.
Вот с этого и начинается трагедия. С необходимости замерить напряжение. Приборы того времени, напоминали бронтозавров каменноугольного периода. Тяжелые, неуклюжие, громоздкие. Из не то, что носить с собой, в руках держать было довольно трудно. Но приходилось... с большим неудовольствием.
А у преподавателя на пальце, под ногтем или на ногте - точно не знаю, еще с фронтовых лет, имелся толстый сухой нарост. Что это было - мозоль или грибок, а может какая-то опухоль - неизвестно, но опытным путем проверено, что этот нарост почти не проводил электрический ток. Он узнал об этом совершенно случайно, когда неосторожно прикоснулся пальцем к открытой медной шине. Все завопили, а он ничего, кроме легкого пощипывания не ощутил. Это потрясло воображение молодого деревенского парня, который начал этим наростом тыкать по всем шинам без разбору и понял, что, если напряжение 127 вызывает лишь легкое пощипывание, то 220 жжется, а 380 жжет! Ноготь-вольтметр! Обалдеть! Прибора не надо!
И понеслось! Сначала он демонстрировал свои способности перед коллегами-электриками. Те охали-вздыхали, удивлялись, но не восхищались. Чему тут восхищаться? Люди взрослые - почти все войну прошли - насмотрелись всякого!
Тогда наш «факир» стал демонстрировать свои уникальные способности перед учениками. И, тут, он попал на благодатную почву, поскольку большинство из них были еще более темными, чем сам преподаватель. Дети-сироты войны, в основном. Некоторое время ему все было хорошо, Ученики дивились, восхищались, уважали...
Но всему на свете положен предел. В какой-то группе, после демонстрации фокуса с пальцем и слов «жжет - значит двести двадцать» один паренек, со словами: «Я то же так могу», приложил палец к оголенной шине. Может быть он и остался бы жив, если бы его отбросило назад, но он содрогнувшись всем телом, завалился на аппарат, попав, то ли головой, то ли плечами между шин. Ученики не предпринимали попытки спасти его, понимая, что с электричеством шутки плохи. Когда преподаватель, в два прыжка, долетев до рубильника, выключил электричество, парень был уже совсем мертвый.
Поднялся шум.
Но преподаватель был фронтовик, несчастный случай списали на глупость погибшего. Родителей у него, как у большинства послевоенных детей, не было. Поэтому плакать о нем никто не стал. А преподавателя, пропесочив на партсобрании с выговорешником отправили куда-то на периферию, где его след, за неимением в те годы средств связи, затерялся. Думаю, что там он, наконец, женился (в описываемое время он был еще не женат), остепенился и вырастил своих детей.
Вот такая трагедия проистекла из страсти одного к показушничеству, факирству, и полного кретинизма другого.
Но давайте задумаемся - трагедия ли?
С точки зрения индивидуума - да, но с точки зрения человечества - отнюдь нет. Наоборот - очищение генофонда. Дарвин отметил, что выживает сильнейший, но нам как-то под словом сильнейший видится гора мускулов. Ничего подобного! Заяц, уходя от волка полагается не столько на свои ноги, сколько на хитросплетение своих следов.
Сила не только в мышцах, но и в
Наследственность
Наследственность - штука спорная.
Пускай на каждом углу мы видим ее проявления но, в то же время, нет-нет, да родится в какой-нибудь убогой семье, гений, а у порядочных родителей такой забулдыга, что, хоть святых выноси. Принято такие явления списывать на неверность жен, с прихихикиванием, добавляя: «явно подмешался кто-то...», но это полнейшая глупость. Наследственность (а я считаю ее существование бесспорным) не может быть тупым копированием, иначе прогресс остановится. Да, она проявляется, но каждый раз с некоторыми вариациями. Берется, что-то от отца, что-то от матери, складывается, и куда-то вносится изменение, насколько я понимаю, совершенно случайно. В зависимости от того, куда это изменение попадет, оно может, как практически не повлиять на индивидуума, так и привести к кардинальным изменениям. Ну, а дальше все просто - включается Закон Дарвина - если это изменение ухудшит организм, то он отомрет, унося с собою это изменение в небытие. Ну, а, если выживает, то это изменение закрепится в последующих поколениях. Это какой-то своеобразный природный «метод тыка» развития, совершенствования, своеобразный подбор характеристик организма. Так, шаг за шагом, от поколения к поколению, природа создает все более совершенные и совершенные организмы.
Ну, хватит умничать - пора и пошутить!
Итак, учился я в 7-8 классах с неким Валерой, по прозвищу Крыса. Нет, не подумайте про него чего-либо плохого, услышав это погоняло. Просто у него жила морская свинка, которую мы все называли не иначе, как Крыса. А, поскольку Валерок было много, то был, и Валера-хомяк, и Валера-прибой, ну, вот, и Валера-крыса.
Валерка был неплохой парень, добродушный, отзывчивый приятель, не задиристый, мягкий и отходчивый, он не помнил обид и не держал злобы, но... не был ни к чему не пригоден. Он просто существовал. На вопрос: «Кем бы ты хотел быть», он никогда не находил ответа. Будь он поумнее или повзрослее, то бы мог сказать: «Я хочу жить и созерцать», поскольку, действительно, любил смотреть на звезды, облака, природу и животных.
Учился он не просто плохо, а отвратительно. Двойки в его дневник сыпались, как из рога изобилия, и не потому, что он был полный дурак, а потому, что он был ленив. Я бы назвал его Идеологическим лентяем, поскольку под свою леность он подводил идеологию. Он не говорил: «Мне лень!», Он говорил: «Мне это не пригодится!» Он легко запоминал то, что ему было необходимо, но не более того. Как только он понимал, что без чего-то можно обойтись - он без него обходился. Научившись читать и писать, освоив, необходимую каждому человеку, арифметику, он отказался идти дальше, прекрасно понимая, что все эти степени и логарифмы, синусы, косинусы абсолютно не нужны нормальному человеку. Без них можно успешно работать, удачно жениться, вырастить детей и внуков и, при этом, не ощущать своей ущербности. А может быть даже наоборот.
Как-то я ему сказал, что меня привлекает география - неведомые страны, материки и океаны, а он ответил, что нам, все равно, даже одним глазком, никогда не удастся их увидеть. На кой черт этим голову забивать! Есть они, эти страны, моря и океаны, или их нет - нам без разницы. А над моим интересом к истории посмеялся, сказав, что история - полная чушь - зачем знать то, чего уже нет и никогда уже больше не будет. Вот животных он любил, потому, что они - живые. У него дома был, и попугай, и рыбки, и морская свинка, пальма росла в кадушке - целый зоопарк.
Из-за невероятной лености у Валерки были проблемы по всем предметам - на уроках труда он также не проявлял себя. Он уверял, что не знает какую профессию выберет, поэтому зачем ему учиться строгать-пилить, если он не собирается становиться плотником. Двойки сыпались и там. На самом деле он не то, чтобы не знал, кем будет после школы, а попросту не задумывался над этим. Скорее даже не хотел задумываться. Он хотел быть просто человеком, а не столяром или инженером.
Даже с физкультурой, и с той, у него возникали проблемы. Валерка хоть и был лентяй, но, как ни странно, обладал невероятной силой и выносливостью. Он мог поднять то, что никто из нас поднять не смог бы и пробежать дольше и быстрее каждого из нас. Но... Если ему это было нужно. Как-то мы засунули рубль под здоровенный камень, который, по нашей просьбе, притащили три здоровых десятиклассника. Так он, в одиночку, поднял этот злосчастный камень и вытащил рубль. Как же, от удивления и восхищения, вытянулись рожи у этих десятикласснков. А Валерка, понимая, что мы этот рубль собрали в складчину, дабы глянуть на его невероятную силу, накупил на эти деньги нам всем мороженого - настолько он был добродушен.
Двоек по физкультуре у него не было, но была твердая тройка. Он мог сделать один кувырок, но не больше, говоря, - зачем? Преподаватель бесился, вопил, но двойки не ставил, только тройки.
А, когда мы заканчивали восьмой класс, классная руководительница, с возмущением, сказала: «Кем же ты будешь, Валера, коли у тебя, и по математике, и по труду - двойки». Валера в ответ глупо
2017 г. Устами младенца?
Сегодня, обстоятельства сложились так, что я оказался на Московском открытом хореографическом фестивале восточного танца «Восточная мозаика». Конкурс этот - любительский, без строгого жюри, и, как положено в таких случаях, взрослых участников намного больше, чем детей.
И это понятно - дети любят соревноваться, ибо с каждым годом становятся все сильнее и сильнее, а взрослые... Что мне вам говорить - сами знаете, не маленькие...
Публика сильно разнится по возрасту - школьники и старики - их бабушки-дедушки. Родителей мало - у них и так много забот, чтобы потратить свой выходной на сидение в зрительном зале. Поэтому сию «почетную» обязанность, как это принято у нас, возложили на стариков. Да, пожилых много. Заметно больше, чем детей, ведь помимо бабушек и дедушек юных исполнителей, в зале присутствует множество, почтенного возраста, фанатов взрослых участников. Собрались все, и друзья, и знакомые, и даже... родители.
И вот, ведущий, перед началом очередного танца, спрашивает у зрителей:
- Что такое, по вашему мнению, танец? Что он выражает?
Зал притихает, даже покашливание, традиционное для всех театров и концертных залов на этой планете, смолкает.
Но только на мгновение, поскольку с кресла позади меня раздается, по-мальчишечьи звонкий, голосок пожилой женщины: «Душа»
И, не успевает зал осознать этот ответ, как с кресла спереди, девочка лет десяти, резко взмахнув кверху руками, выкрикивает: «Любовь!!!»
Кто будет оспаривать, что оба эти ответа - совершенная правда.
В русском языке есть пословица: «Устами младенца глаголет Истина», но данный случай наводит на мысль, что: «Каждому возрасту своя Истина!»
1987 г. А это кто?
Люди с годами меняются. И не только внешне, но и внутренне. Да, чаще всего, не в лучшую сторону.
Когда человека видишь часто, то, за будничной суетой, не замечаешь тех небольших, ежедневных, ежемесячных, ежегодных, изменений, в нем происходящих. Время идет, мы привыкаем к изменившемуся образу, постепенно забывая прежний. И, так, понемногу, создается впечатление, что никаких изменений нет (ну - почти, что нет), что все стабильно, что мы ничуточки не меняемся и, по-прежнему, молоды, красивы и полны сил...
Но бывает иначе. Не видишь человека какое-то время, сохраняя в памяти его облик, а потом, встретив, не можешь поверить в то, что перед тобою он - настолько разительные изменения в нем произошли.
Вот о таком, достаточно некрасивом, случае я и хочу рассказать.
Преподавал я, тридцать с лишним лет назад, в МАДИ. Одной из моих обязанностей было проведение лабораторных работ на Факультете повышения квалификации. Учились там люди, как это не покажется странным, в основном, молодые, моего возраста или чуток постарше. Общаться с ними мне было достаточно легко, а со многими из них я сдруживался на долгие годы, на всю жизнь.
Казалось бы повышать квалификацию нужно людям постарше - давно окончившим учебные заведения, подзабывшим прописные истины, отставшим от современной научно-технической мысли, но имеющих богатый профессиональный и жизненный опыт. А я работал с теми, кто только что соскочил с институтской скамьи. Были даже и такие, кто закончил институт всего лишь год назад!
Ответ прост - учеба длилась девять месяцев. Для немолодых и пожилых людей, обремененных семьей и делами, такой отрыв от дома, и от служебной деятельности, был весьма нежелателен, а, порою, просто невозможен.
Зато беззаботную бессемейную молодежь уговаривать дважды не приходилось. Кто же откажется!
В Москву, в общежитие, почти на целый год!
Без, надоевших за долгие годы, родителей, друзей и начальства. Снова в институтскую юность! Новая обстановка, новые знакомства! Новая любовь, в конце концов! Были такие группы, где за время обучения справляли десяток свадеб. Хотя бывало и на самом деле горько, когда мужья за этот срок теряли жен, а жены - мужей. Но таков закон - если рядом слышится смех, значит где-то льются слезы
Так, что не учиться ехали сюда. Отнюдь!
В одной группе была девушка из Татарии - удивительная особа. Не назову ее ослепительно красивой - это было бы неправдой. Она была мила - это точно, приятна в разговоре, легка в общении, невысока ростом, и, при этом, обладала невероятной тоньщиной. Да-да, именно, тоньшиной. Другим словом я не могу описать ее фигуру. У англоговорящих есть tiny или itsybitsy. В русском языке труднее. У нас говорят - субтильна. Но под этим подразумевается нечто ровненькое, начисто лишенное форм. По типу малолетнего ребенка - плечи с бедрами и талией равны. А у Дины (так завали девушку) формы были. Грудь и бедра, заметно выделяясь, делая ее, и без того тонкую, талию еще тоньше. Вот только ноги у нее, были, я бы сказал, чересчур худы. Взглянув как-то на них пристальным взглядом, я подумал, словами старинной поговорки - кости есть, а мясо будет...
О! Как жестоко я оказался прав!
Однажды промелькнув перед глазами, она оставила глубокую царапину в моем сердце. Очень уж люблю я маленьких, да тоненьких. Не откладывая дела в долгий ящик, я решил сделать ей предложение. Я ведь был не женат. Она была не против, сказав, что у нее недавно закончился, довольно длительный, но совершенно неудачный, роман и сюда она приехала с конкретной целью найти себе мужа. Но мужа домовитого, хозяйственного, согласного уехать вместе с ней в промышленный татарский городок и жить там, в одной квартире с ее родителями. Меня такая перспектива не устраивала - свои родители надоели до чертиков, и она тотчас потеряла ко мне всяческий интерес. А, буквально через неделю, отыскала себе кандидата в мужья.
Им оказался Федор, коренастый бутуз, родившийся где-то в сибирской глубинке по трассе нынешнего БАМа и проболтавшийся большую часть своей, не такой уж и длинной, жизни по общежитиям, да казармам, поскольку учился, то в Хабаровске, то во Владивостоке, а затем работал, дорожным мастером, во различных городках и поселках.
Прелестная женщина и возможность, наконец, обрести свой, собственный, дом - о чем еще можно было мечтать не такому уж красивому и успешному Федору. Он, как клещ, вцепился в Дину, не отпуская ее от себя ни на шаг. Ребята, восхищенные такой привязанностью, множественными переездами, сумели освободить им комнату. Но справили свадьбу они уже после окончания факультета у себя в Татарии.
Примечательно то, что за восемь месяцев, проведенных в Москве, они ни разу не поссорились. Стенки в общежитии не столь уж толсты и любая ссора, даже очень незначительная, сразу же становится достоянием общественности.
Мы удивлялись, восхищались и... завидовали!
Они уехали в свой город, но, на беду, в этом же городке жила некая моя знакомая, Лена, учившаяся на этом же факультете, но несколькими годами ранее. У нас была
Красный зонт на зеленой траве (Пичинини) www.youtube.com/watch
Октябрь (Чайковский) Красное на буром www.youtube.com/watch
Октябрь Осення песня (Чайковский) www.youtube.com/watch
Игра с опавшими листьями www.youtube.com/watch
Нагие танцы в греческом стиле
Белой бабочки 1 www.youtube.com/watch
Белой Бабочки 2 www.youtube.com/watch
Танец со свечами (репетиция) www.youtube.com/watch
Публика - дура.
Я уже говорил, что Марк Исаевич боготворил Высоцкого. Вообще-то, он любил поэзию вообще и, по молодости лет, зачастую декламировал произведения Тютчева, Фета, Блока, Есенина и даже Маяковского, которого особенно не жаловал за его «рваный» слог, но уважал за некоторые меткие, емкие, фразы. С легкой руки Марка Исаевича в мою память навсегда врезалась строка Маяковского из комедии «Клоп»: «пьяные республику зазря спалят», к которой он всегда добавлял трагическим шепотом: «только трезвые могут сделать это умышленно, поэтому нас и поят». Но годы шли и Марк Исаевич заметил, что его никто не слушает. Разочаровавшись, он перестал читать стихи прилюдно, делая исключение только для избранных, сердечных, друзей, к числу которых относился и я.
А Высоцкий был его «пунктиком», если так можно выразиться про Марка Исаевича. Он собирал все его записи, тексты, фотографии - все-все-все, что, так или иначе, хоть каким-либо образом, было связано с Высоцким. И, вечерами (в те годы он еще не вязал береты), частенько слушал, неизвестно по какому разу, его записи.
И вот, в один такой вечер, мне выпало, вместе с ним, прослушивать концерт Высоцкого в каком-то ДК, где артист отвечает на вопросы слушателей. Неожиданно, после слов: «меня часто спрашивают, работал ли я водителем, шахтером...», Марк Исаевич неожиданно выключил магнитофон. Щелчок отскочившей кнопки громом отозвался у меня в ушах.
Что это? Почему?
Видимо, я так поглядел на него, что он решил, тотчас же, меня успокоить.
- Не волнуйтесь, Володя, - Мне не надоело слушать, да и вас я не хочу лишать удовольствия. Но это очень интересное место! И, поскольку, мы слушали эту запись неоднократно, я позволю себе немного по этому поводу поразглагольствовать.
- Вдумайтесь в ситуацию - слушатели не то, что не могут понять, а даже не могут поверить в то, что Артисту (с большой буквы, конечно) для того, чтобы описать ощущения и чувства полярника, боксера, или шахтера, не нужно самому им быть.
- А почему?
Я замялся, не зная, что ответить, а потом, как-то, само собой, всплыло в памяти: «Публика-дура». Это я и произнес.
Марк Исаевич ухмыльнулся.
- У меня есть старый приятель, малозначащий актер, полжизни не выходящий из запоя. Вот он говорит именно так. А я его спрашиваю: «В чем ее дурость?» На что он толком ничего сказать не может. Мнется, катает во рту слова. Единственно, на что его хватает - вымолвить: «Не понимает она нас». А я его, опять, спрашиваю: «А почему не понимает?» На это он ответа не знает и рубит: «Потому, что - дура».
- А вы, Володя, можете ответить на этот вопрос?
Я замялся так, что покраснел. Ничего, кроме: «Дура» в голову не приходило.
- А ты, Алла? - продолжил Марк Исаевич.
- Ой, папа, ты вечно мне такие вопросы задаешь - не женские! Я ведь, кроме того, что твоя дочь, вообще-то, женщина - мне чего-нибудь попроще. Приземленнее. О прическах, одежде и косметике. А такое - не моего уровня!
- Вот-вот, именно - уровня! - заулыбашись, сказал Марк Исаевич.
- Публика и Творец стоят на разных уровнях, я не буду мутить воду - кто выше, кто ниже - тут нет таких понятий. Нельзя сравнивать несравнимое. Кто лучше, кто выше - кошка или собака? Глупо? Конечно глупо! А уж сравнивать дельфина с орлом - полный идиотизм. У каждого из них свое предназначение, ибо, как заметил Козьма Прутков: «Нельзя объять необъятное» и одно существо не может быть во всех ипостасях. Кому-то летать, кому-то ползать, Но - ни то, ни другое - не постыдно!
Он, с улыбкою, продолжил. - Слесарей-гинекологов не существует, а, если они и есть, то никчемны, и как слесари, и как гинекологи. Давайте скажем так - Публика и Творцы это разные виды. Поэтому понять друг друга не могут и, как это не прискорбно, никогда не смогут. Если ты чего-то не умеешь, не знаешь, то и не можешь себе этого представить. Вспомните старые фантастические романы - Уэллс, Чапек - они подавали будущее, усложненным, улучшенным настоящим. Самый лучший пример «Из пушки на Луну». Хотя, на самом деле, на Луну полетело не ядро, а сама пушка.
- Так вот, если ты сам не можешь фантазировать, не можешь вникнуть в духовный мир другого человека, то тебе невозможно понять, что на это способен кто-то другой. Это барьер, через который не перескочить. Так же, как, слепцу от рождения не дано вообразить себе Солнце, точно также простому человеку трудно поверить в то, что кто-то, бросив беглый взгляд, может сказать об увиденном столько, будто бы изучал его долгое время.
А в недоумении смотрел на Марка Исаевича, пытаясь уложить в памяти все, что сейчас от него услышал. Его взгляд на публику резко отличался от всего того, что мне приходилось раннее читать.
- К слову! - продолжил Марк Исаевич - Вот мы с вами говорим «простой человек», а что вы вкладываете в это понятие? Володя! Отвечайте!
Мое недоумение было настолько велика, что я даже не сразу понял, что этот вопрос относится ко мне. А когда понял, то не смог сказать ничего внятного, ибо не знал на него ответа. Издать какие-то бессвязные звуки, поболтать руками, помотать головой
Марки
Эту историю поведал мне, уже смертельно больной, Марк Исаевич, когда он, к сожалению, не мог говорить долее семи минут подряд и не переносил жару свыше 18 градусов. Так, что общаясь с ним, я, жарким летним днем, был вынужден кутаться в теплую куртку. В перерывах нашей беседы он грустно глядел в окно, за которым ничего не было видно, кроме крыш да неба - он жил на одиннадцатом этаже.
А потом он сказал мне:
- Хороший вид! Понемногу привыкаю. Ведь скоро я там буду.
Не поняв о чем это он, я переспросил, а Марк Исаевич продолжил
- На небе, Вевик, на небе! Ходят слухи, что там таки ужасно холодно, как под этим кондиционером. Но это всего лишь непроверенные слухи. Надеюсь, что они неверны. Я так замерз, здесь, на земле, что хотел бы там, на небе, погреться.
Вы знаете почему я принял христианство? Я вам раньше уже отчасти разъяснил, а теперь еще добавлю - мне импонирует формулировка «Раб Божий». Вам, настолько далёким от могилы, этого не понять! А я уже осознал правильность этого определения. Вы тоже это, к сожалению, в свое время, осознаете...
Нет выхода - как на дверях в метро!
Еще в школе Марк Исаевич пристрастился к филателии. Он и сам не помнит, как и когда это началось и от кого ему в руки попали первые марки. Но они ему, все-таки, попали и произвели в его, детской, душе переворот.
- Да - говорил Марк Исаевич - Маленький, грязненький кусочек бумаги с примитивной картинкой! Но это, для нас, для взрослых. А для меня, тамошнего, для ребёнка послевоенных лет. Это было сокровище! Нет, скорее - Откровение Иоанна Богослова. У нас ведь не было, ни телефона, ни телевизора, радио настоящего не было, только скучная советская пресса с вездесущим спортом. А тут - кусочек другого - я не могу произнести «иного» - сами понимаете почему - мира, маленькое такое, размером с ноготь, окошко, через которое я мог увидеть...
Тут он прервался и продолжил - наверное, все же, не увидеть, а, скорее, ощутить, почувствовать, поверить, что где-то, там далеко, есть огромный мир, много всяких чудес, которые я, может когда-нибудь и увижу, а пока могу просто помечтать, пофантазировать о них.
Я никогда не интересовался «чистыми», филателистическими, марками. Они для меня были, как дистиллированная вода - пустыми, неинтересными и безвкусными. Я оставил их пижонам и фарцовщикам от магазина «Филателия». Меня восхищали марки «с легендой», со штампами, помятые, поцарапанные, боевые, один вид которых говорил о том, что они многое повидали и много где побывали. Сколько рук прикасалось к ним? На скольких почтовых прилавках побывали? В каких странах? Каждая такая марка становилась для меня билетом в дальние края. Держа ее в руках, я мысленно улетал туда, где родилась эта марка и пытался представить, с картой мира, конечно, что же это за место такое.
Негашенные марки казались мне всегда какими-то лживыми. Вот, написано на ней «Того», но не верится в то, что она пришла ко мне из этой далекой африканской страны. Чистенькая, гладенькая, блестящая, не несущая на себе, ни пыли пройденных дорог, ни соли переплытых морей и океанов. Полное впечатление, что ее сделали здесь, за углом (на Малой Арнаутской - как сказал классик), а написать ведь можно что угодно, и Того, и Белиз, и Уругвай - бумага, как всем известно, все стерпит.
Я отказался от альбомов.
Они у меня появились потом, когда марок стало действительно много. А вначале я взял большущюю карту мира и
1985 г. Чужой конь
Всем нас, за исключением мудрых и глупых, хочется выглядеть или, во всяком случае казаться, лучше, чем мы есть на самом деле. Такова уж человеческая натура - выдавать желаемое за действительное. Все это, конечно, хорошо, но насколько же мерзко становится на душе, когда с тебя срывают личину, обнажая твоё истинное лицо. Недаром существует русская пословица: «С чужого коня среди грязи долой, а это весьма неприятно». Ох! Неприятно!
Мне довелось однажды пережить подобное, несмотря на то, что я и не пытался изобразить из себя нечто такое особенное, но волею случая получилось именно так.
Но - по-порядку.
Моя мать, работая в Гипросвязи, подружилась с женщиной, чье имя-отчество я за давностью лет позабыл. Назовем ее Верой и я думаю, что это недалеко от правды, поскольку внучек зачастую называют в честь бабушек. А ее внучку звали Вера. Это я хорошо запомнил, поскольку она была юная (и очень миловидная) актриса, к тому времени уже снявшаяся в «Семеро солдатиков», а в описываемое время снимавшаяся у Ростоцкого в одной из главных ролей приключенческой ленты «И на камнях растут деревья»1.
Видимо на почве кино они и нашли общий язык. Ведь моя мать с детства была страстным любителем фильмов, остыв к ним только с моим рождением. Но я быстро повзрослел и былая тяга к кино у матери возродилась.
Это был, наверное 1983 или же 1984 год - время, как всегда в этой стране, трудное, дефицитное, как товарами, так и зарплатами. Поэтому, как-то в разговоре с Верой, мать посетовала, что на мой размер хорошее пальто стоит более 300 рублей. И, что это чудовищно дорого при моей, тогда еще старше-инженерской, зарплате в 135 рублей. Та ответила, - не проблема! Муж - военный и ему выдают новую шинель, намного раньше, чем он износит старую, поэтому они висят в гардеробе мертвым грузом. Она, с превеликим удовольствием, подарит их мне, сделав благое дело, да и шкаф освободит.
И впрямь - через несколько дней я получил три отличные военно-морские шинели, естественно, без погон. Удивительно, но они были сшиты как будто бы по мне, несмотря на то, что Вера утверждала, что ее муж невысок и полноват. Я с радостью принялся их носить, ибо в то время красивых вещей было мало. Импортные - редки и дороги, а наша убогая Большевичка - курам на смех. Ну, вот военная форма СССР всегда отличалась особой элегантностью.
Прошло некоторое время - год или, может быть, два.
Я, к тому времени, уже освоился в данной одежде и, даже, чтобы соответствовать стилю, изменил свою осанку, до предела выпрямив спину, и походку, приблизив ее к четкому военному шагу. Купил черную ушанку и подходящий черный портфель-папку с которым ходил на работу в МАДИ.
По дороге на работу все и произоло.
Была зима. Несмотря на теплую шапку и великолепную шинель, нос, всё-таки, на ветру мерз и тащится по, продуваемой насквозь, улице лишний километр пешком не хотелось. Поэтому, доехав до Сокола на 61 троллейбусе, я не пошел по Ленинградскому проспекту, а сел в троллейбус 12 маршрута, дабы подъехать пару остановок до института.
Троллейбус был практически пуст - время позднее - лабораторные работы со спецфаком начинались только в двенадцать часов и тянулись до семи часов вечера. У меня была, как я ее называл, «полуторная смена» - и ни первая, но и не вторая.
На задней площадке троллейбуса, куда я поднялся, не было никого. Только на передних местах, где потеплее от кабины водителя - отапливаемой, в отличие от салона, сидело несколько пенсионеров. Да и на оборотном, то есть, повернутым против движения, сидении, прямо на заднем колесе, нахохлился невысокий маленький человечек, едва дотягивающийся ступнями до пола, с цепкими хитроватыми черными глазами. По виду - типичный еврей.
При моем появлении, он как-то вздрогнул и заерзал на месте. Я это заметил даже не глядя на него - боковое зрение у меня всегда было великолепно, что неоднократно спасало мне жизнь, но не придал этому значения и встал около, покрытого изморозью, окна. Троллейбус тронулся и, все тем же боковым зрением, я ощутил на себе пристальный взгляд этого субъекта. Мне почему-то стало противно и, когда на следующей остановке открылись двери, я даже сделал попытку выйти, чтобы пройти одну остановку пешком. Но на полпути передумал и остановился. Чего мерзнуть из-за какого-то неприятного, буравящего меня, взгляда? Ну хочется человеку посмотреть! Ему скучно, холодно! На заднем колесе нещадно трясет. Ему еще ехать и ехать, мерзнуть и мерзнуть, стекла заиндевели - ничего в них не видать. Сдохнешь со скуки. Вот он и вперился глазами в первого вошедшего в салон человека.
А зря я не вышел!
Поскольку, как только троллейбус тронулся, человечек, не столь громким, сколько пронзительным, голосом, заверещал: «Молодой человек! На вас маршальская парадная форма! Этих людей по пальцам перечесть и я знаю их всех. А вот вас - нет!»
Я вздрогнул. Вот нелегкая принесла. Допрос! Что же мне ответить? В голове завертелось... то... се... Может отмолчаться? До следующей остановки рукой подать. Там слиняю без ответа!
На мою беду
2006 г. В сапогах
Дикость это не только сопротивление достижениям цивилизации или их неприятие, это еще и их невосприятие, не перевод на подсознательный уровень - не превращение в привычку, в образ и стиль жизни. Поэтому воспитать из дикаря цивилизованного человека также невозможно, как невозможно из уличного щенка вырастить породистую собаку. Этот процесс требует времени. Должно смениться несколько поколений, пока цивилизованность не запишется в генетической памяти.
Если дикарю дать образование, то это будет, всего лишь, образованный дикарь. если ему дать воспитание - воспитанный дикарь, в своей душе оставшийся все тем же дикарем, каким и был, готовым по первому кличу «Я-ху», сбросив с себя личину цивилизованности, вернуться в свое родное, дикое, состояние.
Показательный примерчик.
Отмечу, что дело происходит поздней осенью, когда на улице моросит мелкий холодный дождик, кругом лужи, раскисшие, ставшие клейкой массой, опавшие листья, грязь и полумрак. Но иногда, ни с того, ни с сего, вдруг выглянет радостное, почти весеннее, яркое солнышко и заиграет, заискрится в лужах. И, от этого, на душе становится так светло и так радостно, что любые неприятности кажутся совершенным пустяком. Вот именно в такой день все это и произошло.
К этому времени, мы встречались уже, примерно, в общей сложности, квартал. Хотя наши встречи и не были так часты, но шесть-семь раз, особенно для молодой женщины, срок достаточный, чтобы пресытиться. А, как известно, пресыщение ведет к отвращению и, чтобы этого не случилось, люди идут на всяко-разные уловки и хитрости, что, собственно говоря, и явилось причиной написания Кама-сутры. Хотя многое из написанного там - чистая фантастика, неприемлемая для обычного человека. В сексе, как в любой естественной надобности, мало разнообразия. Его можно смело уподобить питанию, где блюда разнообразны, а способ их употребления - неизменен. Поэтому людям так свойственно менять партнеров, ведь заниматься любовью с одним и тем же человеком, тоже самое, что день ото дня есть одно и тоже кушание.
Вот и моя подруга, на последних встречах, стала как-то скучать в постели и отдаваться уже не с тем напором, и не той страстью, как ранее. Я не вмешивался, считая, что женщина сама найдет выход из создавшегося положения. Это правило всей моей жизни - никогда не вмешиваться в дела женщин, логика которых для меня до сих пор остается загадкой. А раз я чего-то не понимаю, то, вмешавшись, наломаю дров и сделаю только хуже. Пусть решает сама. Тем более, что это для меня она - малышка, а по сути - очень взрослая женщина - почти двадцать пять лет. Может быть, ей надо бросить меня и найти нового любовника, либо потребовать от меня каких-то изменений, вроде как - отрасти себе бороду, или придумать, что-нибудь новое для себя.
Она выбрала третье. И придумала! Такое!
Как только она вошла в двери, почувствовалось, что она одержима какой-то идеей, которую она решила до поры до времени не раскрывать. В ней отчетливо светился тайный огонек, некоторое лукавство, заметное на ее бесхитростном лице.
После небольшого вступления, которое обычно затягивается у любовников, то на полчаса, а то и на час, она глянула на меня так, как будто бы обожгла огнем. Стало видно, что в ней воспылало былое чувство, немного угасшее в наши последние встречи.
- Знаешь - нараспев произнесла она - я в интернете видела картинку, где они делают это в сапогах.
- Да я тоже видел подобное - поддакнул я, довольно бесстрастно, сделав вид, что меня это не касается, хотя отлично понимал, куда она клонит.
- Так может быть нам тоже попробовать?
- Можно - согласился я и только хотел продолжить, что надо бы купить для нее лаковые сапожки в интим-салоне, как вдруг заметил, что в ванной противно журчит вода. Видимо моя подруга, умываясь, не до конца довела джойстик.
Я встал и поплелся в ванную, хотя мне этого ужасно не хотелось. Я думаю всем ясно, что нежится в кровати рядом с молодой мягкой и теплой дамой намного приятнее, чем выключать воду, но мне не хотелось, чтобы там скапливалась влага. Поскольку затем автоматически включится вентилятор - как-никак, а будет шуметь, да и роса на стенах совершенно не нужна. Тем более у нас перерыв - можно на минутку отвлечься.
Будучи в ванной, я услышал торопливые шаги моей подруги. Она явно пробежала по квартире туда-сюда, пытаясь сделать это незаметно. Но дама она достаточно крупная и высокая, поэтому, несмотря на мягкий пол, ее шаги не услышать невозможно.
Вернувшись в комнату, я узрел ее в грациозно-вызывающей позе на кровати, в тех же самых сапогах, в которых она пришла с улицы. Я остолбенел. Глаза ее светились, а губы кривились в хитрой улыбке. Было видно, что она очень рада произведенному на меня впечатлению.
Я настолько был поражен увиденным, что молчал, медленно двигаясь вдоль кровати, и разглядывал лежащую, неуклонно приближаясь к тому месту, где на весьма дорогих простынях помещались ее грязные сапоги. Я намеривался посмотреть - хватило ли у этого «человека», с почти уже полученным высшим медицинским
Чтобы еврей не дремал!
Как я уже говорил Марк Исаевич был ленив. Во всяком случае, таким он казался окружающим. В какой-то степени это было верно, но только в какой-то. Я, например, всегда находил в нем флегматика. Но не того флегматичного идиота, который «а нам - все равно» - вечер сейчас или утро, чай пить или кофе, читать Шекспира или Гельвеция, а флегматика деланого. Человека, сдерживающего себя, понимающего, что впопыхах, даже самый острый ум, самый трезвый рассудок, может совершить ошибку.
Нет-нет, Марк Исаевич лентяем не был. Его леность была показной, которую видели в нем те, кому не хотелось вникать во внутренний мир Марка Исаевича, кто скользя по поверхности, не заглядывает в глубину.
Приглядевшись, можно было заметить, что Марк Исаевич не любит лишнюю, или как ее еще иногда называют, подготовительно-заключительную, не творческую, не интересную, работу, которая всегда сопутствует основному делу. Через много лет, после знакомства с Марком Исаевичем, я прочел фразу - «генератор идей». Вот именно таким генератором и являлся Марк Исаевич. Он бы мог стать великим ученым, писателем, художником, кем угодно, если бы нашёлся тот, кто взялся бы выполнять за него всю рутинную работу. Эдакий Лифшиц, как в знаменитом тандеме Ландау-Лившиц. Но Марку Исаевичу не повезло. Я познакомился с ним слишком поздно, а никого другого так не нашлось! Ни жена, ни друзья, ни знакомые, никто... никто не рискнул стать его Лифшицем, поэтому таланты Марка Исаевича так и не получили должного раскрытия.
Еще в характере Марка Исаевича было и то, что, если в работе он не видел смысла, не мог ощутить результаты своего труда, то такую работу он не выполнял. Переливание из пустого в порожнее, толчение воды в ступе, вся эта видимость деятельности, свойственная тогдашней социалистической жизни, была не его стезей.
Вот эти качества и укрепляли расхожее мнение о нем, как о лентяе.
При этом, он служил в невысоком чине на небольшом предприятии и, как это не покажется странным, там он - прилежно и усердно, каждый божий день, трудился вдумчиво и рассудительно. И только потому, что он чувствовал свою необходимость, ведь на основании, рассчитанных им цифр, водителям начислялась заработная плата.
Еще одним доказательством трудолюбия Марка Исаевича. может служить, пятнадцатилетнее, изготовление беретов. Лентяй, лежебока, бездельник - как называла его жена, день ото дня, возвращаясь со службы домой, усаживался за вязальную машину и вязал, вязал, вязал... С точностью и упорством автомата. Почему? Да потому что это была его, личная, работа. Работа, приносящая конкретный результат, которой он не только видел, но мог даже и пощупать.
И вот как-то, давно, в начале нашего знакомства, когда Марк Исаевич был еще не стар, я коротал вечер с ним в обществе его прекрасной дочери. Не помню о чем зашел разговор, но я каким-то образом, раскрыл свою точку зрения на характер Марка Исаевича.
- Флегматик? Говорите! - усмехнулся он - По-моему, Володя, вы слишком близко подобрались ко мне. Вы - опасны, особенно, если волею судеб и желанием этой дамы (здесь он указал на Аллу), станете моим зятем.
Я, кажется, слишком густо покраснел, как институтка на первом балу, а вот Алла, наоборот, не изменилась в лице, что было для меня очень болезненно. И, похоже, Марк Исаевич заметил это.
Неожиданно, он, непривычно легко, встал и подошел к фортепиано, стоящему посреди комнаты. Резким движением поднял крышку и беззвучно проскользил пальцами по клавиатуре, будто бы смахивая пыль от долгого неиспользования. Несмотря на мать - талантливую пианистку, Марк Исаевич не играл, да и дочь его также не освоила игру на фортепиано. Поэтому инструмент звучал очень редко, в основном, когда к ним в гости
Вареное мыло
Насколько прилипчивы привычки детства!
Зачастую, беря в руки обмылок, я думаю, что неплохо было бы его сохранить, чтобы потом, из нескольких таких обмылков, сварить новое мыло. Потом я трясу головой, чтобы отогнать от себя нахлынувшие воспоминания детства и, ломая, выбрасываю его в унитаз.
Моя бабка любила чистоту, но на ее несчастье, жить ей пришлось именно в ту пору, когда не было самых нужных предметом - спичек, соли, мыла. Революция, Гражданка, Первая голодная пятилетка, потом война, затем послевоенная разруха и только перед пенсией она смогла жить не боясь, что завтра это исчезнет из продажи. Привыкнув экономить и копить, она держала в доме много мыла, спичек и соли, постоянно напоминая мне о том, что эти вещи первыми исчезают в неурядицах и надо иметь их запас. Ее слова подтвердились в кризисные 1980-е, когда мы получили карточки на мыло, а спичек, да и соли, днем с огнем было не сыскать.
А в детстве, ребенком, я с интересом наблюдал, как она собирала обмылки, оставшиеся в мыльнице, в большую, бывшую когда-то эмалированной, а ныне - пообколотую, кружку. Обмылки были разных цветов, чем очень привлекали меня. Когда их набиралось более, чем полкружки, бабка, заливала их водой, чтобы они рассклизлись, превратившись в тягучие сопли. Я залезал туда пальцами и разминал тягучую смесь между пальцами. Все это было безумно интересно, поскольку я мог смешивать между собой разноцветные полосы, получая необыкновенные цвета или узоры.
По прошествии нескольких дней, хорошенько перемешав содержимое, бабка, ставила кружку на газовую плиту и выпаривала воду в течении нескольких часов на маленьком огне. Вонь стояла невероятная, но мне она нравилась. Почему - не знаю. Наверное потому, что это был запах созидания.
Когда воды почти не оставалось, кружку ставили под холодную воду и сваренное мыло отскакивало от нее, вместе с кусочками оставшейся эмали. То, что не выпало, бабка соскребывала ножом.
Полученное, клалось в мыльницу для мытья рук. Мать всегда воротила нос от этого, поскольку несколько раз резалась кусочками отскочившей эмали, призывая бабку прекратить идиотничать. «Сейчас мыла много и оно недорого» - уверяла она. Но бабка была непреклонна и продолжала варить свое мыло. И только за год перед смертью бросила это занятие.
Я мыл руки им с удовольствием. Еще бы - в нем была капелька и моего труда! Гордость!
Антиподы
Мой внук, волею случая и моего желания, теперь живет в Аргентине и, в редких письмах и, не менее редких, телефонных разговорах, гордо именует себя Антиподом. На молодого мальчика, пусть даже и начитанного, неизгладимое впечатление произвел не сам перелет из весны в осень, а противоположный ход времени - из ожидания лета в приближение зимы. И, поскольку в наших беседах время течет настолько разнопланово, то даже родители начали называть своего сына Антиподом. Мало-помалу, в течение года, прозвище это настолько прочно вошло в нашу семью, что настоящее имя паренька стало уходить на задний план, тем более, что, в тех краях, оно трансформировалось до неузнаваемости, согласно испанскому произношению.
Вот почему я советую называть детей простыми в произношении именами, вроде - Алла, Анна, Нина, Иван. Если за рубежом они и будут произносится иначе, чем у нас, но, по крайней мере, писать их на латинице намного проще и ошибок при заполнении документов станет меньше.
Антипод, Антипод, Антипод - словечко это вертится назойливой мухой, не сходит с языка, постоянно рядом, все время настолько близко, что я призадумался над его смыслом.
Антипод - что сие значит?
Иной? Другой? Нет-нет - прямо противоположный!
Ну, правильно , у нас лето, у них зима и во многих местах даже выпадает снег. Но это только про погоду, а про людей? Да, конечно же, нет! Даже природа там абсолютно такая же как у нас. А уж люди там, тем более, точно такие же, что и везде - также любят, дерутся, обожают, ненавидят - в них нет ничего противоположного.
А кто же тогда настоящие Антиподы, люди, к которым применима поговорка, что одному здорово, то другому смерть? Где их найти? Я стал думать, вспоминать... И понял, что есть - есть такие... и совсем близко...
Недавно я проезжал маленький городок на тихой речке, знаменитый своим монастырем, разрушенным местными жителями почти до основания. Сначала, перед второй мировой, в ходе борьбы с религией, потом - после второй мировой, когда из стен и строений монастыря выбивался кирпич и белый камень для ремонта печей и иных домашне-хозяйственных надобностей.
Мне посчастливилось побеседовать с человеком, принимавшим, в детстве, в этом разрушении живейшее участие. На мой вопрос: «Не жалко ли было ломать красоту, много лет назад, предками построенную, Божий дом?» Он ответил весьма прямолинейно и без прикрас: «Чего ж добру пропадать? Бесхозное. Пользы - никакой, да и все равно - рано или поздно, само развалится, а нам - подмога. Да, нет, не подмога - спасение! Без печки-то зимою - смерть! А Богу, что? Кушать не нужно, греться не нужно, сушиться не нужно - чего о нем заботится, он сам себе голова. Да и не заслужил он заботы нашей - зачем войну на нас наслал? Зачем моих отца с матерью погубил? Зачем земле нашей горе принес? Обойдется он без монастыря! А, помолчав немного, добавил еще одну фразу, сразу же заставившую меня устыдиться своего вопроса. «О живых людях надо думать, а не о мертвых кирпичах!»
Да..., уж точно, таких людей Антиподами не назовешь.
Но годы шли и, в связи с возрождением национального самосознания, монастырь принялись восстанавливать. Восстанавливали его не так уж долго - всего пять лет, намного быстрее, чем ломали. Но вот, что интересно, на стройке трудились исключительно уроженцы Узбекистана, из-за чего я прозвал этот монастырек - православной мечетью. Странно, что в небольшом городке, задушенном безработицею, не нашлось желающих работать, пусть даже, всего за 500 рублей в день (18 долларов).
Я был поражен этим и решил прояснить причину столь необычной ситуации. Тем более, что за ответом далеко ходить не пришлось. Достаточно было зайти в первый попавшийся двор и поговорить с вездесущими старушками, сидящими возле своих домов на лавочках.
Оказалось, что практически никто из местных, не мог проработать на стройке больше одной недели, ведь, получив в пятницу зарплату, человек сразу же отправлялся в запой, выйти из которого он мог только, когда кончатся заработанные деньги. Некоторым, малопьющим, этих пяти пятисоток хватало на десять дней, а иным даже на две недели. После такого прогула их, естественно, обратно, на стройку не брали, а душа, привыкнув за две недели к каждодневной выпивке, уже не просто горела, она пылала, как выразился Маяковский, в сто тысяч солнц!
В семьях начались скандалы - мужьям требовалось опохмелиться, а на что? Коли на стройку прогульщиков не принимали, то деньги на водку они могли взять только из семьи. И брали! Кто - тайком, а кто - силком. С боем, да с криком.
Женщины вдарились в слезы - лучше бы ты не ходил на эту проклятую стройку! Будь она неладна! Только спаивает наших мужиков! Разве можно им деньги давать, да еще и каждую неделю? Не нужна она нам! Не нужны нам эти деньги! Все равно пропьют!
Этого мало! Стройку проклинали не только жены тех, кто запил, поработав на ней. Ее проклинали и те, чьи мужья на стройке еще не работали. Распустились наши мужики - плакались они - домашнюю работу выполнять не хотят. Пока этой дурацкой стройки не было,