Память выкидывает коленца. Из глубин её поднимаются картинки, казалось бы, давно и прочно забытые. Выскакивают, как кино на белом экране старенького деревенского клуба, давно сгоревшего, то ли самостоятельно, устав от жизни, то ли подожжённого бестолковой рукой.

 

Больше половины жизни уже назад. Кубань. Жаркий июль с тёмными ночами. Со светлячками, летающими, словно звёздочки, потерявшие своё небо. С такой же жаркой, как июль, кровью юности и широко распахнутыми от доверия к жизни глазами. Впрочем, доверия–то как раз убавилось ненамного.

 

И новый приятель в прошлолетней компании. Невысокий парень с зелёными глазами, русой чёлкой над ними, откидываемой привычным взмахом, и профилем Генриха Наварского. Профиль–то профиль, но Ванечка разговаривал только матом и исключений для нас с подружкой делать не собирался. Остальные уже подчинились вредным приезжим девицам и в зоне слышимости наших ушей делались благовоспитанными в лучших традициях русской классики. А Ванечка смеялся и над ними, и над нами, повторяю: Ванечка не ругался матом, он на нём разговаривал. Шедевром его красноречия явился пересказ для менее начитанных товарищей "Чёрной стрелы" Вальтера Скотта. Замечательный, толковый, понятный пересказ, со всеми поворотами и драмами сюжета.

 

Вот только печатными словами в этом пересказе были лишь два: герцог и копьё. Им эквивалента не нашлось.

 

Жаль, недолго мы наслаждались, уж не знаю, ставить тут кавычки или нет, подобной лингвистической гениальностью, всего лишь несколько дней. А потом ночная прогулка всей толпой и шутливый спор, на какое расстояние кто из ребят и кого из нас двоих пронесёт на руках...

 

Тёмные деревья, уходящие в ночное небо, неширокая тропинка в лесу, и зелёные глаза близко–близко...

 

Сумасшедшее лето на самой грани, у самого обрыва сладкого омута из предчувствий, томлений и счастья. Если напрячь память – то совсем немного было этого июля, пара недель, не больше. А то и меньше. Потому что луна, заливающая серебряным светом травы в степи каждую ночь, не успела истаять в узкий блестящий серп.

 

Тихо–тихо, на цыпочках осторожно выскользнуть из сараюшки–спальни, сквозь оглушительный стук сердца в ушах прислушиваясь, спят ли родители. Просочиться на огород, держась в тени сливовых деревьев по краю участка, добежать до калитки в лес в конце огорода и выпасть из покосившейся калитки на сильные руки, увидеть снова близко–близко зелёные глаза. Крутая тропинка через лес, в степь, прогулка под серебристо–лунными травами и тёплым ароматным ветром в опьянении влюблённости и лунного света. А к четырём утра той же заветной дорожкой возвратиться обратно и лежать какое–то время без сна, плавая в своём счастье.

 

В девять же утра, а то и раньше, подняться, делая вид, что прекрасно выспалась. Через неделю удавалось проваливаться в сон прямо в кольце сильных рук посреди степи, под лунным светом. И – с высоты прошедших лет – могу отметить, что это были самые чудесные засыпания в жизни.

 

Да, для особо рьяных моралистов хочу отметить, что дальше прогулок и поцелуев дело так и не зашло. Мы были не по–юношески мудры и пытались планировать свою жизнь, никуда не спеша.

 

– Ты закончишь институт...

– Ты уедешь отсюда...

 

Но мама! Мама – она строго блюла какие–то ей одной ведомые уставы. И, заметив мечтательный взгляд, сопоставив обронённые по неосторожности фразы, начала действовать решительно и незамедлительно. 

 

Скандал получился грандиознейший. Наверное, так отлучали от церкви во времена святой инквизиции. Все мои преступления, мнимая легкомысленность и привитая извне, ну не мамой же, такого же порядка распущенность оказались собраны в ушате и вывернуты на ошалевшую от внезапных перемен в реальности голову. Мою, конечно. С сестринским голосом на подпевках. В два дня вещи были собраны, билет до Москвы куплен и, сопровождаемая волшебным пинком, я оказалась в поезде, собирая себя в кучку и пытаясь как–то справиться с внезапно приключившимся горем.

 

Нет, разумеется, прощались мы не навсегда. Нет, конечно, в общежитии всё было гораздо проще пережить и расставить по местам. И Ванечка писал сначала. До сих пор помню округлый почерк и неловкие фразы, так не подходившие к ласковым зелёным глазам и к королевскому профилю. Потом, сообразив, стал звонить. Приходила телеграмма вызова на переговоры, и я отправлялась на почту, послушать десять минут голос в чёрной эбонитовой трубке. 

 

Эх... До эпохи интернета как же было сложно управляться с расстояниями! 

 

Год прошёл, наступило лето, и мы снова встретились...

 

Но это оказалась совсем другая история, подтверждающая вечную истину о том, что в одну реку никогда не войти дважды.

 

В юности всегда кажется, что ты имеешь право на ошибку. И одновременно кажется, что ошибку сделать нельзя. Веер дорог и возможностей перед тобой – как выбрать верное направление? Как не ошибиться, выбирая? Это потом уже будут держать привычки, обязанности и жизненные устои, а пока перед тобой весь мир, который притворяется, что может подождать ещё какое-то время.

 

Но это тоже совсем другая история.

 

А память о Ванечке хранится в самом тёплом уголке памяти. Яркий светлячок, согревающий душу в тоскливые дни, если только не забыть согреть его в ладонях. Или если он сам вспорхнёт из глубины своего уголка – и тогда улыбаешься, вспоминая стук сердца и серебряный свет луны, и степные травы, освещённые лунным светом. И зелёные глаза.