XVII

Зимняя мечта

К ней

В вагоне розовом уедем мы зимою.
Уютно будет нам:
Там всюду гнезда поцелуев, полных зноя,
Таятся по углам.

Закроешь ты глаза, чтобы во мгле вечерней
Не видеть за окном
Теней кривляющихся, адской этой черни,
Подкравшейся тайком.

Тут словно паучок тебе царапнет щеку,
Вдоль шеи побежит мой поцелуй и к сроку
Не возвратится вспять.

И, голову склонив, "Ищи", - ты скажешь строго,
И паучка, что путешествует так много,
Мы примемся искать.

В вагоне, 7 октября 70

Arthur R.

Хоть туда читай, хоть сюда, все равно одно и тоже. И крутится эта музыка с утра до вечера.
Напоминаю себе девушку-ящерку, которой так не терпится поскорее снять с себя кожу.
Но процесс требует времени. Болит все тело, чешется, ноет, зудит.
Скорей бы. Кожа слезает так медленно. Так медленно.
С каждым новым письмом - я читаю между строк: прощай.
Слово увеличивается с каждым новым конвертом.
Заполняет все пространство. Ваша корреспонденция превышает допустимый вес.
Слово растет, а я убеждаюсь, что все меньше и меньше нужна тебе.
Королева Ящериц. Хозяйка медной горы.
Все желания исполнены. Дело сделано. Роман дописан. И я другому отдана и буду век ему верна.
А вам, мой драгоценный друг, почтовых голубей и стрелы из моего нового лука.
Вьется голубой дым, пахнет костром и свежей травой.
Или это я уменьшаюсь, уменьшаюсь, ни ела, ни пила..?
Змея, меняющая свою кожу. Оставляющая золотистые чешуйки тебе на забаву и уползающая прочь.
Чувствую себя непрошеным гостем на твоем карнавале.
Маска змеи, платье из золотой чешуи. Маска, я вас знаю !
не нахожу себе места. упиваюсь бесконечностью слов и букв.
обижаюсь смертельно, нащупываю нежность, отказываюсь от игры, завязываю глаза и делаю то, что нельзя, отворачиваюсь..что ты вытворяешь со мной ? Что ?
No Men's Land - где процветающее рабство так же прекрасно, как цветы Саломеи весной.
Что ты вытворяешь со мной? Где моя фиолетовая ручка и красно-белый пояс ?
где тысяча бабочек, прячущихся у тебя под кожей ? - я выпущу их на свободу !

Слушать этот музыкальный файл

[700x466]

Чем проще будет текст, тем более сюрреалистичным он будет. Зачем мне нужен этот прекрасный совершенный рецепт? Что я с ним буду делать? Неужели писать? Сокращай историю, сокращай до стихотворения. До одной фразы. До слова. Меч – вот и всё, в чём нуждалась Саломея. Меч вынула она из тела мальчика, прилетевшего на её аромат. Потом, взяв этот меч, он посрубает шепчущим цветам головы. Меч – это всё, в чём она нуждалась, чтобы любить дракона. Меч – это всё, в чём нуждался он. Сделай ещё короче, или нет – заткнись.

Белое нежное рыбье тело дракона, гибкая чешуя, блестящая как серебро – похоже, я влюбляюсь. Фейерверки, которые он испускает из пасти. Он кусает в губы – нежная О, состоящая из множества маленьких красных точек. Ты заткнёшься или нет?

Пустота внутри мальчика воет. Пустота – холодная чёрная девочка, только его и любящая. Его тонкие радужные крылья. Его мягкий живот готова она целовать снова и снова. Его член. Шкура, которую она надевает. Пустоте негде жить – только в сердце безумца в его радужных чреслах, тысячах полупрозрачных одежд. Лес вен, не находящий пределов ночи. Будь кратка. Будь понятна. Проста. Невероятна.


ЦВЕТЫ САЛОМЕИ

Это был ещё один день. В школе или где угодно ещё. В подвалах школы. Капающая вода, тусклая лампочка. Старая карта на стене. Как карта Леонардо, только вместо человека – дракон.

Это были сигареты, подходящие к концу, и тебе неизбежно придётся выйти наружу. Мимо детей-планетарных тел, мимо дворника, метущего падающий снег. Крылья под плащом, морда за огромными очками, последняя же сигарета последним же поцелуем – между острых зубов.

Саломея – моя любовь, нега моих чресел, ну и т. д. Сегодняшние занятия, как и любые другие, я посвящаю тебе. Саломея. Так далеко от школы открыла глаза. Что ты делаешь? Не шевелись, она провела рукой по спине мальчика. Он увидел клинок в её руке. Тебе он не нужен, а мне пригодится. Сегодня, мне нужен он сегодня.

Вот как, значит опять его использовали. На самом деле он не знал, что означает это "опять" – Саломея была его первой девушкой. Это всегда так важно. Он почувствовал эту холодящую пустоту, ветер и шёпот меж беззащитных лопаток. Он просто лежал там, а я просто взяла. Он потянулся было к рукояти, но она одёрнула руку. Цветок распустился у неё на запястьи.

Буду краток, мужчина должен быть краток, так говорила мне мама. Тужась, освободилась от яйца. Свернулась вокруг него в тёплой ещё воронке. Поле боя. Никто не помешает мне родиться здесь. Мой папа был военным, он погиб на войне, которая сейчас уже закончилась. Мама последовала за его частью на фронт. Мама уговорила его дезертировать. Они провели прекрасные несколько дней вместе в полуразрушенном покинутом всеми городе.

Пили, танцевали, занимались любовью. Если ещё короче, человек – это небо, в котором дракон летает. На прощание она поцеловала меня – лживые прекрасные мягкие уста. На прощание она улыбнулась мне. Я остался один под небом, небом моего отца. Выходя из магазина с новой пачкой сигарет, я встречаю его взгляд. Падает снег.

Ты подготовил всё, ты дал ей всё, но она взяла у тебя то, что ты и не думал ей давать, то, что ты даже не знал, что у тебя было – и теперь у тебя этого нет... Мальчик даже не знал чей это голос раздаётся у него внутри. В тот момент, когда они поцеловались с Саломеей впервые, этот голос, шёпот, если вслушаться, но конечно он не потрудился вслушаться, – явно женский, шёпот с шипящими интонациями, вил себе ледяное гнездо между ушами. Пустота забрала мальчика, отражение Саломеи, навеки поселившаяся в темноте его глаз.

Саломея была горяча. Саломея-саламандра. Скользкой ящеркой внутри него. Он думал так будет всегда. Когда они были вместе, в одну из ночей, он потянулся к фиолетовому цветку, торчавшему у неё из волос. Ты не сможешь взять его, если хочешь, ты можешь срезать его – тогда он (она) будет только твоей. Он откинул прядь пальцами и увидел, что цветок растёт из-под кожи. Прямо из Саломеиной головы.

О, да, моя девочка, да. Учебный план по драконоведению – не обольщайтесь названием, предмет столь же скучный, как и литература. Фотография выпускников девятого класса, Саломея обведена чёрным. Большие надежды. Единственная в выпуске, кто по-настоящему увлекся предметом.

Портфель она оставила в прихожей, завтрак на столе, мамин поцелуй в щёку, могу представить, как расстроился отец, опять дома не ночевала, но я же предупредила заранее, можно я тарелку к себе в комнату заберу. Ты знаешь, я теперь часто захожу к тебе в комнату, когда тебя дома нет. Конечно знаю, мама. Если бы я могла, я бы пригласила целый мир в свою комнату. Если хочешь, останься на пороге – я сделаю вид, что не замечаю тебя. Мать садится в дверном проёме.

Удушающий цветочный запах распространился по всей квартире, когда она открыла дверь. Цветы были повсюду. Торчали из-под подушки и одеяла, служили закладками в книгах. На подоконнике и на полу, на столе и в шкафу. Некоторые – даже в вазах, куда мама Читать далее...

– Так должен был называться этот рассказ – а ещё скрип колёс нескольких повозок, набитых скарбом. Дым заволок собою небо. Практически всё время мы ехали в полумраке, лишь иногда в облаках дыма просвечивало бледное пятно невысокого солнца. Ни пригорка, ни бугорочка – только перекошенные указатели с полустёршимися надписями, да такие же прохожие, больше похожие на оставшихся без своего поля чучел.

Я была влюблена в мальчика, путешествующего с семьёй, опрокидывающего чернильницу на страницы дневника на маленьком раскладном столике. Наше разорённое семейство искало убежища на постоялом дворе у дальней родственницы – тётки, покинувшей родные края много лет назад из-за скандала, о котором наши родители предпочитали не говорить. Я была влюблена в своего двоюродного брата, и пока что наш возраст позволял нам проводить время вместе. Я была благодарна несчастью, позволившему нам путешествовать вместе, пусть эта тряска никогда не кончится, и его прекрасные глаза – у него огромные фиолетовые глаза, смуглая кожа, тонкий крючковатый нос, мягкие губы с постоянной улыбкой на них, однажды соприкоснувшись с моими в поцелуе, отныне и впредь во снах будут преследовать меня, а имя его – последнее что произнесут губы, прежде чем моя душа отлетит от супружеского ложа, – пусть этот побег продлится вечно! В поездке он расстегнул ворот, и я покоилась на нежном троне его ключиц. Встретив его вопросительный взгляд, я поняла что, протянув свою руку к его, уже пять минут как сжимаю его запястье.

– Просто волнуюсь, – шепчу я, достаю платок. Руки выдают меня, мне нужно заглушить их крик. Колесо со вздохом пропарывает линию судьбы на ладони, когда наш небольшой караван съезжает с дороги к постоялому двору. Хозяйка в длинном платье, слишком длинном – его подол извивается сзади, как змеиный хвост, – лично выходит встречать нас на крыльцо:

– Мои милые родственники, неудачное же время вы выбрали для визита, – когда я обнимаю её, губы мягкие как шёлк касаются моей щеки, без труда перегнувшись вдвое, тётушка целует нас с братом, гладит по головам, обняв своими длинными руками. Я чувствую, как напрягается брат, пытаясь вырваться. Тётя внимательно смотрит на него:

– Что случилось, родной, – она распрямляется. Он смотрит на неё снизу вверх:

– Вы слишком сильно сжали меня.

Наши родители уже вылезли из своих экипажей. Тётка выглядит моложе них, но они склонились перед ней, пряча глаза, и мне кажется, что, если бы она того захотела, они бы упали прямо сейчас перед ней на колени, моля о прощении.

– Заходите же, не стойте на пороге! Места всем хватит... – Только сейчас я заметила, что, кроме наших повозок, площадь перед постоялым двором пустовала.

Мы прошли внутрь вслед за изгибающимся тётиным силуэтом, по длинному коридору с распахнутыми настежь дверьми пустых комнат:

– Как видите, кроме вас сегодня гостей у меня нет и, я так подозреваю, что и не будет в ближайшее время... Это комната для мальчика, а эта для – девочки, – пропустив вперёд наших слуг мы пошли дальше, вслед за родителями. – С недавних пор в окресных деревнях стали пропадать молодые люди, и кого как не чужачку, прибывшую неизвестно откуда, обвинить в этом... Здесь будете жить вы, прошу вас, располагайтесь... Прислужницкая находится позади рядом с кухней. Здесь – столовая, я сейчас же прикажу растопить камин...

– Все они исчезли бесследно, – она посмотрела на нас с братом, – но, говорят, что кости их разбросаны вокруг этого постоялого двора, как кости добычи вокруг логова хищника... С ночи на ночь я ожидаю поджога – и это именно то, что я имела ввиду, говоря о неудачном выборе времени для визита, – тётушка улыбнулась острыми зубами. – Ближайший постоялый двор находится в дне пути отсюда...

Дом подожгли в ту же ночь. Летящие факелы бились о стёкла как фениксы. Я смотрела на лица, искажённые злобой – они выступили из темноты, казалось, сразу ото всюду, как из под земли выросли. В толпе я узнала нескольких наших бывших слуг, ночь надела их на себя как перчатки, чтобы сокрушить этот дом.

Мы собрались в гостиной, и мой папа сказал что всегда любил тётю, и мама плакала. Эти слухи о тётушке-людоедке были не совсем не верны. Родители брата подвели его к креслу, на котором сгорбившись сидела тётя. Он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть на меня. Бледный, словно загипнотизированный, он не пошевелился, когда тётя обняла и поцеловала его, я видела, как рука её провела у него

Читать далее...

У меня есть точно такая же маечка как у тебя. Я таскаю её, а под ней - город-муравейник. Или правильней будет сказать - за ней? С обоих сторон от неё?

Воют фены и жужжат бритвы - население собирается на работу. Звонят телефоны, звучат голоса, лифты ползут вверх и вниз. Машины роют дорогу.

Вода из душа под напором смывает разноцветную грязь и ветви деревьев с последней листвой на них, прощающиеся с осенним небом, и тусклые лампочки звёзд на рассвете -всё тает под горячей белой струёй, оставляя только камни и дыры в камнях, пустые квартиры, залитые солнечным светом, танец пыли и детский смех за окном, высоко в небе.

И всё это место под майкой всё это время под майкой, так или иначе опустевшее, ждёт тебя, просто ждёт. Нет ни отчаянья, ни равнодушия, нет сна. Простое ожидание, заканчивающееся каждую секунду, ожидание объятий.

Разве можно это назвать разлукой? Разве можно это назвать горем? Это можно назвать несобранной головоломкой. Где боль? Где слёзы? Только лишь счастье от того, что любимый в любой момент может войти -любимый в любой момент.

Просто иногда кажется, что ты уже здесь, а иногда кажется, что нет. Разве может это вообще когда-нибудь и как-то закончиться?..
И потом, вечером, муравейник заполняется. В основном, они трахаются, в основном, счастливы - за закрытыми дверями, - но есть и такие, что двери не закрывают. Тёплые голоса, вспыхивающие огни.

Потом спят. Утром проснувшись, читают записку, оставленную на подушке: буквы собираются, берут с собой знаки припинания, идут в школу. Птицы несут портфели в клювах по белому полю, деревья нависают над многоэтажными домами, из школы доносятся выстрелы и крики о помощи, окошки закарашены красным и чёрным,

И кто-нибудь обязательно целуется рядом.

А на них кто-нибудь обязательно смотрит поверх газеты.

А на него - кто-нибудь, стоящий рядом - с полотенцем на руке и любовью во взгляде...

Щёлк, щёлк, щёлк. Ты бегала от меня так долго. Щёлк-щёлк, так долго,
что я уже и забыла, зачем ты мне нужна была! Щёлк. На той, щёлк,
вечеринке, помнишь? Ты вспоминаешь обо мне хотя бы иногда? Щёлк? А
потом мы сделали вид, что не знакомы друг с другом, все так делают. Все
делают неправильно. Ты мне надоела! У меня своих дел хватает, кроме как
щёлкать на луну с твоим лицом!

Моя, ты моя. Посмотри на эти пальцы, губы - что они без тебя и для чего
нужны, на что годятся? Эти глаза, которым нечего схватить (ничего не
схватить)! Тело, которое растекается на простыни, не встречая на пути
твоих объятий. Мокрое пятно, которое испарится к утру.

Мы могли бы. Учиться вместе, расстаться вместе, не знаю, ехать в одном
поезде вместе, купаться - в море или ванне, бродить в библиотечном лесу с
маньяками-убийцами. Мы могли бы (щёлк) выйти замуж за братьев!
Заниматься с ними любовью на одной постели!
Супружеской, по-настоящему супружеской постели.

Когда мой мой муж между моих ног, я представляю, как ты целуешь меня
и его, ты понимаешь, как мне тебя не хватает? И лицо твоё стирается, оно
почти что стёрлось из памяти, стёрлось от поцелуев. И я шепчу твоё имя,
и слышу, как ты смеёшься. Ты знаешь всё обо мне.
Твоё место здесь! Где ты?

Ожидании чего ? Иногда в жизни случаются такие периоды, и мне кажется, что я сижу в зале ожидания какого нибудь пригородного поезда, а он опаздывает. Опаздывает. И нет книжки, чтобы почитать, нет попутчика, чтобы поболтать с ним, нет человека, чтобы поразглядывать его украдкой и придумать про него историю. Ожидание. Нет ничего глупее и мудрее. Мы ждем, а значит надеемся, да? Иной раз мне кажется, что жизнь просачивается через меня, прямо физически ощущаю эту жизнь, тёплый сок, горячий дождь. в такие моменты особенно чувствуется скорость, стремительность минут. Вы когда нибудь чувствовали, пропускали сквозь себя вечер ? Этот неумалимый процесс, когда день становится вечером и потом ночью? Когда чувствуешь очень остро как ОНО движется. Чувствуешь его движение.
С ожиданием то же самое. Сначало оно незаметно, но потом просто пропитывает тебя насквозь, становится заметным для окружающих. Вот этот человек всё ещё ждёт, а вот этот только начал, а этот не ждёт уже ничего и давно. Диагноз на платформе электрички.
Мне нравится место, где я живу. Оно пропитано ожиданием.

P.S.
на картинке: зал ожидания на вокзале в Бенаресе.


[600x450]

Ничьё искусство никому особенно не нужно. (с) Яна Франк

Сегодня на алгебре, мой одноклассник, по имени Антон, вытащил из рюкзака живую белую крысу. Крыса стала ходить по рядам и когда ее заметили, такое началось ! Просто апокалипсис какой то.

С учительницей истерика сделалась, а девчонки, даже некоторые парни, вопили так, будто это крокодил под партой у них. Вот же ж люди ! А крыска симпатичная такая, с оранжевой мордочкой. Мне так жалко ее было. Она ведь больше всех перепугалась. Теперь над крысой и юным панком Антоном идет суд.
Эх. несправедлив этот мир.

А у меня все прекрасно. Музычка, общая тетрадь, волшебная осень, дни рожденья, велосипед, самодельные открытки.
Вот опять вспомнила Рихтера. Прекрасный живой художник.
И такой странный в нашу технологическую эпоху гипперреализм. Дедушке 82 лет, а на вид совсем бодренький такой человечек. Родился в Дрездене, сейчас работает тоже в Германии. Выставки по всему миру. Совершенно самобытный, живой художник.

Это не фотографии, это современная живопись

Слушать этот музыкальный файл

[500x500]

[225x225]
Приступы гнева. Говорят, когда ты гневаешься, то просто чего то боишься. Гнев - это реакция на страх. Почему иногда мы гневаемся на близких людей ? Сходим с ума, швыряемся вазочками, проклинаем всё и вся. Для меня гнев - это предел, потолок, когда дальше было бы можно, да нельзя.
Это потолок тюремной камеры, в которую мы сами себя сажаем в удивительной настойчивостью.
Порой мне кажется, что никакой тюрьмы и нет, просто живешь себе в этом обманчивом пространстве, пока однажды не заметишь, что у комнаты есть потолок, или просто не наткнешься на него вслепую, пытаясь выйти вон.



Эта невозможность провоцирует гнев.
В общении с некоторыми людьми тоже есть этот потолок. Когдa рассказываешь человеку о весне,
о небе, о птицах там за пределами комнаты, а он ощупывает руками и говорит, нет, ничего нет, только холодная бетонная поверхность. И повторяет как заведенный о том, что видит и чувствует, не допуская мысли о том, что можно - выйти.

Я ужасна в гневе. Небо падает на меня от бессилия, рушатся карточные домики моих с любовью выстроенных концепций, мир покрывает тьма и уже ничего не разглядишь в этой темноте, пепел взмывает вверх, покрывает волосы.

Но я люблю это ощущение вселенской пустоты, понимания и тишины, которое приходит после. Состояние пустотности бытия и тишины, неважности всего сущего. Я бы жила в таком состоянии вечно. Я не пытаюсь продлить его, я просто нахожусь в нем, покоюсь.
Когда высохли слезы, когда больше ничего не важно, когда все пусто и ясно. Такое пустотное всемогущество, всепроникновение.

нет сил противиться. Мне нравиться плыть по течению.

Своих картинок не публикую. И правильно делаю.
Иногда хочется залезть в пещеру и смотреть на мир через какую нибудь дырку в стене. Вернее не смотреть, а подглядывать что ли. Не показываясь. В принципе блог в чём-то мне это желание напоминает. Задумалась я вчера, сидя в очереди к врачу о гиперреализме. На память пришел внучок Фрейда - Люсьен Фрейд и его царство тел и красок. Настоящий чертополох современной живописи! Безумный совершенно, на мой взгляд, живописец, но его картины так страшны и брутальны,
что аж красивы.

Сила в его полотнах гигантская и обнаженная натура столь отвратительна, столь вызывающе реальна, что невольно вспомнишь высказывание Сальвадора Дали:

"Для меня, эротизм должен быть уродлив, эстетика божественна, а смерть прекрасна !"
Картины Фрейда в данном случае являются очень объективной иллюстрацией этого высказывания.

Сижу вот и собираю в голове пазл из гиперреалистичных художников.
Пока в голову приходит только божественный Рихтер.

А пока несколько картин Люсьена Фрейда. Я думаю, что его дедушка был очень горд за внука. :))

Великий и Ужасный Люсьен Фрейд

Ну вот. Наконец то почти промчался этот треклятый сентябрь и я могу вздохнуть спокойно,
выйдя из состояния медузы попавшей под грузовик.

Осень. Моя любимая, прекрасная, золотая-оранжевая,
надрывно-зовущая, обнимающая и бросающая в бездну Осень.
На самом деле, именно осенью мне кажется что я взрослею.
Если бы это было в моей власти, я бы праздновала свой день рожденья,
где нибудь в конце октября или в середине ноября.
Ведь именно в этот период со мной начинают происходить метаморфозы.
Kак и сейчас, я чувствую что пора затишья и книжного затворья прошла.
Пора делать маленькую внутреннюю революцию.
И писать, писать, писать, не останавливаясь, дразня и заманивая своего внутреннего художника,
улыбаясь и плача, воя по ночам и вылетая на метле в трубу камина.
Цветение Чертополоха будет долгим и должно превзойти все ожидания. Побольше активности. Побольше ярости и нежности. По больше движения.

Кто это сказал ? - :
"им на х..й не нужна твоя любовь ! Это Тебе нужна Твоя любовь к ним !"
Цитирую, не стесняясь.

Мне нечего стесняться, я просто маленькая девочка, подросток с мыслями,
длинными руками и ногами, которые упираются в небо и землю.

И пока еще не начался мой волшебный октябрь - вот вещь, по которой я действительно убиваюсь. Городские ходули. Если бы у каждого из нас была такая штука,
утро понедельника никогда бы не было грустным.


http://www.youtube.com/watch?v=Lm6lO2Bliu4
[186x271]

De quoi rêvent des oiseaux ? Ils rêvent de très grands oiseaux, véritablement grands, et les chatons rêvent des lions, les petits lézards songent des flèches, les dragons rêvent d'un petit soleil coincé entre tes deux jambes. Les maisons rêvent des chiens vagabonds, les collines rêvent des vagues et les vagues rêvent du ciel. La petite libellule rêvent de tes yeux, comme ça - rester sur les berges, pêcher des poissons, parler avec eux. Petit cabanon dans les branches de saule pleureur, une barque, un poste de radio, un chapeau de paille avec les bords larges, une pipe avec la légère fumée violette. Dans la nuit l'ours est venu. Il n'y avait personne, à part d' une araignée qui rêvait des nouveautés littéraires et cinématographiques dans son coin. L'ours a cassé un pot de miel, déchiré l'accordéon, s'excusait longuement.
Puis il est parti aux champs, il s'est allongé parmi les trèfles sous les étoiles - un gros nounours chaud et câlin, mais à l'intérieur - c'est l'hiver, la forêt nue profonde, glaciale, le craquement de la neige sous les bottes du chasseur.
Il y a un sac sur son épaule, et dans ce sac - une tête, dans la tête se trouve une balle et dans une balle - une pièce de monnaie. Et dans cette pièce se cachent le rire éclatant des enfants, la foire, les sucettes et des pommes d'amour, les marionnettes sur les files, l'ours avec une chaine. Il lèche ses blessures, la langue est couvert du miel, le brouillard disparait au dessus de l'eau, les jeunes filles chantent pas loin du fleuve...

Я пишу эти строки под голубым небом, палящим солнцем, лёжа на зелёной траве ничком.
Иногда лист бумаги передо мной, то, что я пишу, эти слова загораживает тень мужчины.
Я не знаю, он один или их несколько, но мне всё равно: у меня есть небо.
Холм подо мною шевелится и течёт вслед за движением ветра, наклоном травы.
Сначала я слышу голоса, когда они далеко, они звучат громко, и становятся тише, когда приближаются,
И становятся шёпотом, когда совсем близко, шёпотом из-под земли: «Эй, оставь и мне немножко!»

Мальчики как ливни, их большие тяжёлые капли пробивают себе дорогу к самому сердцу, а после налетает ветер и уносит их прочь, оставляя тебя иссушённой, Саломея, в этом рассказе я хотела бы обойтись без них, ничего ты не понимаешь, говорит она, стоя перед зеркалом, срезая распустившийся под левой грудью цветок, и тот оживает, протягивает к ней свои розовые листья, шепчет, что любит её, Саломея залепляет порез кусочком пластыря, тут же становящимся красным, мальчики – это всегда счастье, достаточно просто любить их вот так, она поднимает цветок к губам, целует лепестки, самонадеяна, глупа и абсолютно счастлива, иногда она не срезает какой-нибудь из цветков на животе, между лопаток или на внутренней стороне бедра, и тогда след золотистой пыльцы, волна удушающего аромата, бугорок под одеждой выдаёт её, не выдавая, – в игре, которую ведёт Саломея, ей нет равных.

Слушать этот музыкальный файл

[640x480]

18.
Я всегда мечтала затеряться в подсолнухах. Даже сон мне такой приснился. Я бегу по жёлтому полю.
И цветы, будто шёлковые, расступаются передо мной. И так волнительно это всё !
Сегодня играли в прядки в подсолнухах. Не такие уж они и шёлковые ! Все руки исцарапала. Зато выиграла.

Прогуляться вместе...

Мы были вместе. Теперь в этом не осталось сомнений, гром захлопываемой двери, урчание котёнка у меня на подушке, в глубине ракушки на морском берегу. Светит солнце сквозь дождь, свет падает сквозь оконную решётку на мою кровать. Дымом пропахло всё – постельное бельё, я сама и эти стены с нарисованными тиграми, ходящими по кругу, прячущимися в зарослях и у меня под кроватью, то ушко, то усик, шершавый розовый язык, шерсть щекотала всю ночь, мешая заснуть. И лапа с невыпущенными когтями мягко бьёт, припечатывая к простыне: ну куда ты пойдёшь в такую погоду. Мы были вместе. А теперь, как грозовое небо, розовая бумага – разорваны напополам, и только грома рвущийся звук стоит в ушах, только розовый свет в облаках, отражающихся в стеклянных глазницах многоэтажки напротив. Ночью было так хорошо, прости за всё меня, я была жестока – вечером ночью утром ты мог уйти, а я всё не отпускала тебя, и в конце концов мы все живём ради этого, в конце концов ты и сам не исключение, в конце концов крик пустых ракушек на морском берегу, вывернутые на железобетонную изнанку квартиры в концов конце у начала начал; прости, но убежав, ты лишь сделаешь круг. Прости за мои руки у тебя под кожей, как они проникли туда, лишь слегка касаясь поверхности, водя круги, маленькие водовороты в небесной коже, доставая оттуда твои тигровые лилии.