Майский праздничный салют приходится на неудачное время года: нужно ждать допоздна, пока достаточно стемнеет. Англичане оказались благоразумнее -- в ноябре, на день Гая Фокса, запускать фейерверки можно уже с семи вечера, благо тьма стоит непроглядная. В минувшем году я поехал смотреть на фейерверки в Бат, ближайший ко мне крупный город. Путь лежал по живописным сомерсетским деревушкам, и на обед я остановился в чудном деревенском трактире: посередине, будто колонна -- открытый на все четыре стороны дровяной камин; на стене -- винтажный ртутный термометр-барометр, напротив -- генеалогическое древо хозяев-трактирщиков за последние триста лет. Глядя на пляшущий по полешкам в камине огонь, я запивал местным элем, из кега с эмблемой--рыжим зайцем, сытную яичницу с козьим сыром. В другом уголке трактира шла "деревенская дискотека": крутящийся разноцветный лазер озаряет клубы дыма от нарочно сырых поленьев в печке, да трое парней с пивными стаканами в руках неохотно дёргаются под джазовую тему из Розовой пантеры.
Заехал по дороге я и в Брэдфорд, небольшой городок, бывший триста лет назад центром английской шерстяной промышленности -- на зелёных склонах местных холмов удобно было пасти барашков, а крутые пороги на речке Эйвон позволили застроить всю округу водяными мельницами для валяния барашечьей шерсти. С появлением у конкурентов-шерстеделов паровых машин, брэдфордское производство оказалось нерентабельным, и теперь здесь остались лишь несколько усадеб, которые до сих занимаются шерстью -- да и то скорее не для заработка, а как дань многовековой семейной традиции. В брэдфордской лавке, на праздничной распродаже, я купил стопку благотворительных рождественских открыток, беспалые варежки из местной шерсти, и репродукцию карты Уилтшира начала 17 века. Приводит в восторг, когда после целого дня поездок по деревушкам глянешь в карту и убеждаешься: четыреста лет назад что деревушки, что дороги между ними были точно такими же, как и при мне.
Здорово, что достаточно отъехать лишь несколько миль от суетливого большого города, чтоб застать это ощущение размеренно-спокойной страны, не менявшейся веками, и остающейся всё такой же живой и настоящей. В другой раз, проходя пешком по уилтширскому кукурузному полю, я вспугнул лежащего оленёнка, и он несоразмерно огромными прыжками помчался и укрылся в кустах на краю поля. Когда я подошёл к этим кустам, я увидел близ них маленького зайчонка -- этот принялся убегать от меня так неловко и нерасторопно, что я, не переходя на бег, шёл за ним до самой его норы под корягами. Наклонился заглянуть, а там его колышущийся серенький хвостик. Где, как не в Англии, доведётся почувствовать себя сказочной Алисой?
За день до прошлогоднего Дня независимости в нашей части провели торжественный парад в память о жертвах израильских войн. Весь час, сколько длился парад, нам-солдатам нужно было простоять на солнцепёке на плацу, в беретах, лишь сменяя стойку смирно на вольно и обратно. У края плаца дежурили медики, и не зря: одна солдатка действительно не выдержала и бухнулась в обморок. Легко отделались: говорят, год назад в мае было жарче, и упало пятеро.
с очень сильным красивым голосом -- неожиданно соединял в песнопении армейские и религиозные понятия, архаичную и свежеоттиснутую лексику. Если бы не вся серьёзность мероприятия, можно было бы принять такую молитву за пародию.
[показать] Я же после парада поехал прямо из части на тель-авивский пляж. Так неловко, как в полной форме и в высоких армейских ботинках, среди людей в шортах и в резиновых тапочках, -- я не чувствовал себя, даже когда входил в ворота части, держа на верёвочке надутый шарик. Зато символичный получился выход в двухдневный отпуск: скинул форму, смыл с себя армию в океан, и оделся нормальным человеком. Только ботинки остались армейские: сменные не вошли в ранец, так что не получилось взять их с собой.
[показать] Сразу же меня встретила прислужница: "Хочешь послушать, осталось всего несколько минут? Проходи, садись." Отказаться от приглашения было неловко... Вид, открывшийся изнутри, меньше всего походил на то, что я представлял себе церковью. Штукатуренные бежевые стены, белёный потолок. На дальней стене -- грубый деревянный крест, даже без висящего Иисуса. На ближней стене -- какая-то стенгазета, явно оформленная школьниками. В углу -- чашки, титан, и миска печенек. В центре зала -- стол с бумагой и разноцветными карандашами для желающих занять себя во время проповеди. У стены стоит проповедник в бежевом свитере и джинсах, и с лаптопа, подключённого к проектору, ведёт паверпойнт-презентацию "как самопожертвование Иисуса позволит нам всем приблизиться к Богу". Каждые четверть часа проповедь прерывается, на подиум в углу поднимаются гитарист, басист, флейтистка и вокалистка, и заводят песни с нехитрым текстом навроде "Господи, благодарю тебя за спасение, которое Ты мне даруешь после смерти", а проповедник показывает на экране текст, чтоб прихожане могли подпевать.
[показать] В конце прихожане заполняют анкетки "как вам понравилась сегодняшняя служба", допивают чаёк с печеньками, и, слоняясь по залу, делятся друг с другом, с проповедником и с музыкантами всеми свежими сплетнями. Городок небольшой, все друг друга знают. Пригласили меня заглянуть к ним снова в воскресенье: каждую неделю они проводят обряд, похожий на православное причастие или на еврейскую встречу субботы -- благословляют каравай хлеба и чашу вина, и пускают по кругу, чтоб каждый отщипнул по кусочку, съел и запил. Впечатление у меня осталось сильное: современная некоммерческая религия без наносной пышной атрибутики. Весьма симпатично.
[показать] Его построили в середине 19-го века, чтоб перевозить уэльский уголь в Лондон, средоточие Промышленной революции. И как раз Промышленная революция в итоге погубила канальное судоходство: Великая Западная железная дорога, соединившая Лондон и Бристоль всего через два десятка лет после того, как открылся канал, -- тут же заменила его в качестве основной магистрали для грузоперевозок. Канал забросили, он частями обрушился, частями зарос, а окончательно его сравняли с землёй во время Второй Мировой, в ходе армейских учений. Часть канала, проходившая в черте Свиндона, стала "канальным бульваром": засыпанное русло канала засажено деревьями, а по обоим его краям оставались тропы, по которым когда-то лошади тащили за собой баржи, -- так эти тропы расширены и стали проезжей частью бульвара. Теперь, когда от канала остались только воспоминания, скучающие пенсионеры выпрашивают у местных властей деньги и технику, собирают на стройках неиспользованные стройматериалы, и своими силами восстанавливают те части канала, которые ещё не застроены. Вместе с ними я таскал тачками мокрую глину и помогал утрамбовывать ею стенки канала, чтоб не пропускали воду.
[показать] Мне поведали, что когда канал строился в первый раз, его дно утрамбовывали отарой овец: ведь асфальтовых катков тогда ещё не было. Ещё рассказали, что в паре миль от того места, где мы вместе ковырялись в глине, через канал перекинут мост, разделённый вдоль напополам кирпичной стенкой. Мол, поля, соединённые мостом, принадлежат двум фермерам, которые без конца ссорились один с другим; в частности, когда перегоняли свой скот через канал, они каждый раз не могли договориться, кто кому должен уступать дорогу. Решением проблемы стало разделение моста: каждый из фермеров получил половину в единоличное пользование, и гонял скотину только по ней.
[480x644]