Вот есть непосредственное единство. Полное слияние, до неразличимости. Например животные, или вот камни какие-нибудь. Вроде как они есть в отдельности, но всё это всего лишь части универсума. Части. Части чего-то единого в своей сущности. В этом смысле, этих частей вобщем-то и нет. Они взаимозаменяемы, их до хрена, и они какие-то тупые вобщем-то. Гегель это единство мира называл Наличное - Dasein. То, что просто есть, есть да и всё - это и есть Дазайн. Но. Тут есть важнейшее "но". Вот это вот Наличное - оно не просто так есть где-то там в объективном мире, вне нашего сознания. Так мир предстаёт в человеческом восприятии, в феноменологии, в известном смысле у нас в башке. И это душняк. Там нет свободы. А свободы хочется. Поэтому Гегель и говорил - нафиг всё это давящее единство мира, надо куда-то выковыриваться из него. Куда? В никуда. В смерть. Или в виртуальный Вампир Друзей (эх, не застал Гегель Интернета, порадовался бы старик). Короче, нормальная логика самоубийцы. Очень готично.
Но тут появляется товарищ Хайдеггеридзе, который взял всё эту гегелевскую кухню и сказал - нефиг тут от мира убегать, будем страдать, дескать. Хайдеггер взял да вернул Человека, как особый феномен, обратно в Dasein. Так и сказал - человек это Дазайн. Но это касается только раннего Хайдеггера времён "Бытия и времени". Интересный момент, чисто биографический - Александр Кожев как-то признавался, что его знаменитые гегелевские семинары просто не появились бы без "Бытия и времени". Не, вообще, те кто в теме, найдите, как говорится, десять отличий между кожевскими штуками и раннехайдеггеровскими. Хайдеггеровский Набросок, по мне, так это просто калька с гегелевского Становления. Пресловутый Ужас-Angst, который по раннему Хайдеггеру прикрывает само Ничто, ну это же экзистенциальный аналог гегелевской Негации. Да там много параллелей. Я даже вот чего думаю - зрелый Хайдеггер называл Ницше высшим проявлением мировой Ночи. Типа ницшевский Сверхчеловек - это кульминация Постава и ничтоженья. А я вот думаю, что певцом Ночи был как раз сам ранний Хайдеггер. И даже потом он не хотел себе в этом признаться. Кроме того, кто у нас Ницше-то? Правильно, криптогегельянец. Даже так: поп-гегельянец, на манер нью-эйджевских поп-кришнаитов и поп-каббалистов. В таком вот аксепте.
[525x700]
[700x525]
Человеческое сознание, восприятие, психика интенциональны. Собственно говоря, это искусственное разделение – на сознание, восприятие и психику. Поэтому я буду говорить лишь о восприятии (так мне удобней). Ещё раз – восприятие всегда направлено на что-то внешнее ему. Поэтому само восприятие увидеть нельзя. А если и можно, то лишь опосредованно – в виде уже абстрактной модели. Естественно, эта модель, в силу своего отчуждения, уже не есть само восприятие, как таковое. Чтобы глаз себя узрел, нужно внешнее зеркало. Таким «отзеркаливанием» и выступает рефлексия (от позднелат. reflexio – обращение назад, отражение), с её моделированием. Но «отражение» восприятия уже вторично и мнимо, то есть уже выступает как виртуальный объект самого же восприятия. Такие дела.
Ведать должно, что общее схвачено схваткой-состязанием,
и правосудие - тяжба-соперничество,
и всё существующее существует
из соперничества и по взаимозадолженности.
Гераклит Эфесский
Размышляя над политэкономическим ландшафтом Новейшей истории и рассматривая его в оптике Кожева, я долго не мог решить одно противоречие. Дело в том, что Эмпусион Гегеля-Кожева это т.н. Тотальность. Тотальность в прямом смысле - то, что тотально, сплошно. И Эмпусион - это гражданское общество, однородное Государство равнопризнанных Граждан. Это демократия. Но странное дело - Кожев подробно описывает роль Наполеона в таком государстве. Наполеон, по Кожеву, это персонификация суверенного Гражданина. Мало того, в теорию Кожева имплицитно вшита теория Карла Шмитта о решимости судьбоносного поступка, как дискретной основе права. В шмиттовской теории суверен - это тот, кто способен единолично менять историю на свой страх и риск, исходя исключительно из собственной решимости. Интересно, что Шмитт, по видимому, допускал, что эта решимость может быть фундирована в некоей богоизбранности суверена. Как известно, Шмитт был крайне правым; он прямо сотрудничал с нацизмом. Если перенести это в кожевский дискурс, то становится понятным, что Тотальность можно интерпретировать и как тоталитаризм вождя народа - фюрера. Недаром Александр Кожев называл себя "сознанием Сталина". Тогда причём здесь гражданское общество и демократия? Парадокс.
Смерти нет. А когда она «есть», нас нет. Эпикур, этот незамеченный многими гений, был прав: пока человек жив, с собственной смертью он не встречается. Живому неизвестно, что такое смерть. Мы видим лишь трупы других существ, но собственной смерти в нашем непосредственном опыте-переживании нет. А если смерть «появляется», то человек умолкает навеки – превращается в труп, и уже не может рассказать живым что такое смерть. А если бы и мог, то это говорило бы лишь об одном – рассказывающий жив, а значит, неизбежны сомнения – а был ли он мёртв? Итак, все рассказы о смерти, как уничтожении, есть нарративы без реальной референциальной базы.
Большой секрет для маленькой
Для маленькой такой компании
Для скромной такой компании
Огромный такой секрет –
Ах, было б только с кем поговорить.
Ю.Мориц, «Большой секрет для маленькой компании»
Кратко о том, как оно всё на самом деле устроено. Ведать вам должно, товарищи, что феноменология токмо путаницу вносит, ежели излагать онтологию и соответствующую
[600x431]