Эта книга хорошо читается как продолжение книги Дж. Шапиро "Год в жизни Вильяма Шекспира, 1599", хотя автор ее другой - английский писатель и журналист, автор нескольких известных биографических исследований. Тема этой книги - также отражение жизни в литературе. Тот же главный герой здесь постарше - ему около сорока и за сорок, - но также переживает творческий подъем. Он работает над великими трагедиями и менее популярными "мрачными комедиями". Есть еще два отличия. Жизнь в книге "Жилец" - не "исторический момент" в развитии страны, а повседневная жизнь героя, мещанской семьи, улицы и города, хотя также - на сломе эпох. Вероятно, поэтому автор высказывает несколько больше доверия той мысли, что в литературе отражаются мелкие конкретные детали жизни автора (а не только общие тенденции и потребности аудитории). В книге Дж. Шапиро эта мысль отражена, но у Ч. Никола пространство для исследования уже (хотя нельзя сказать, чтобы беднее), поэтому для него не только оправдано, но и необходимо отлавливать в произведениях литературы бытовые детали из окружающей жизни. Другое отличие - более заметное присутствие в книге ее автора. "Меня интересует", " я думаю", "меня не покидает мысль..." Благодаря этому книга читается как в собственном смысле личное расследование, где читатель сопровождает автора.
Итак, представим себе: в самом начале XVII века, при переходе тюдоровской эпохи в стюартовскую, живет в Лондоне на Серебряной улице против церкви Святого Олава семья французских эмигрантов - гугенотов по фамилии Маунтджой или Монтджой (правильнее было бы назвать их Монжуа, но фамилия англизирована). Они - эмигранты не столько даже в силу своих религиозных убеждений, сколько потому, что в стране, мучимой гражданскими войнами, жить стало невозможно. В Лондоне сперва должно было быть не намного легче, так как из-за множества эмигрантов-протестантов ксенофобские настроения здесь сильны и угрожают иногда вылиться в массовые побоища. Тем не менее, Маунтджои освоились и нашли себя в мире моды, где успешно ведут бизнес - поставляют свой товар даже ко двору, для удовольствия королевы Анны, жены Якова I. Семья состоит из мужа Кристофера, жены Мари и дочки, тоже Мари; у них служит подмастерье Стивен Беллотт. Около 1603-1605 гг. в верхнем этаже у них проживает жилец - мужчина средних лет, творческая личность известного значения, которое впоследствии еще и возрастет до угрожающих масштабов. Переехал он к ним, по мнению автора, возможно, и ради большего спокойствия, потому что среди любителей театра человек он к тому времени в Лондоне узнаваемый. Жилец принимает участие в делах хозяйской семьи, и хозяйка просит его поспособствовать в качестве посредника браку между дочерью Мари и подмастерьем Беллоттом. В этом предприятии жилец преуспевает: он не только уговорил Беллотта, но и осуществил церемонию handfasting, то бишь сговора, после которого жениху и невесте уже можно было начинать супружеские отношения. (Вероятно, лучший русский эквивалент для перевода - "ударили по рукам"). Но папа невесты поступил недобросовестно: зажулил приданое. Длительные ссоры привели в 1612 году, уже после смерти хозяйки, к судебному разбирательству, где жилец давал свидетельские показания. Он подтвердил свое участие в деле, но сказал, что не помнит обещанной суммы приданого (или действительно не был уверен, или не захотел связываться. По мнению автора этой книги Ч. Никола - осторожничал перед судом. По другим версиям, которые высказываются, - мог не помнить, например, из-за ухудшения состояния здоровья).
Чем закончилось дело "Беллотт против Маунтджоя" (зять против тестя)? Его передали в суд при французской церкви. Этот суд обязал Маунтджоя уплатить часть обещанного приданого, он не уплатил и того. А в начале ХХ века семейное дело получило широкую известность: исследователи, супруги по фамилии Уоллес, обнаружили показания и подпись того самого свидетеля. Поэтому семейство Маунтджой посмертно прославилось.
Вроде бы тема должна интересовать преимущественно литературоведов и историков права. Но реконструкция, проведенная в этой книге, касается самых разных отраслей. Тут рассказывается и какова была Серебряная улица (уничтоженная Великим пожаром Лондона, а затем - нацистскими бомбардировками), и кто на ней жил, и каков должен был быть дом Маунтджоев, включая удобства и комнату того самого жильца. Среди тем книги - и опасности для эмигрантов-протестантов в Англии, тогдашней и несколько раньше. И история семейного права. И история моды. И довольно подробный обзор индустрии любви на продажу в тогдашнем Лондоне. Обзор всецело в практических целях: эта индустрия тесно связана и с бизнесом Маунтджоев, и с шоу-бизнесом. Забавно сообщение о том, что иные дамы, нуждающиеся в клиентах,

О книге Джеймса Шапиро "Год в жизни Вильяма Шекспира. 1599" (James Shapiro. "A year in life of William Shakespeare. 1599", 2005).


Эта книга, исследование известного американского шекспироведа - в собственном смысле о том, как жизнь влияет на искусство. (Мне лично с некоторых пор больше нравится другая мысль - что искусство влияет на жизнь, пусть даже непреднамеренно. Почему так? Что жизнь влияет на искусство, на литературу - это нечто само собой разумеющееся, но обратное влияние, если оно есть - всегда какое-то волшебство. Но, так как оба влияния имеют место быть, необходимо смириться с тем, что обыденность и волшебство ходят рука об руку).
Для кого эта книга: для тех, кого интересует исторический контекст создания шекспировских произведений. (Шекспир в книге стратфордский, Дж. Шапиро принадлежит также известная работа по проблеме авторства, в которой он обобщает все теории и высказывается в пользу традиционного подхода). Что меня приятно удивило: автор начинает с признания, что многого из того, о чем пойдет речь в этой книге - именно, исторических условий в Англии в 1599 году - долгое время не знал. То есть, не уделял им должного внимания. Когда крупный специалист так просто признает свои просчеты и желание исправить их, это звучит располагающе.
В книге два героя. Один из них - страна в течение одного года ее истории. Другой - писатель и актер (и театральный пайщик) в год своего 35-летия. Конечно, только двумя героями не обойтись, как и не обойтись только одним-единственным годом: необходимо краткое сообщение о предшествующем положении, как и о последующем. Год можно рассмотреть вблизи, но вырезать его из истории нельзя. Но в основном в книге речь идет о событиях, происходивших в один год, и структура ее подчеркивает замысел: четыре части, названные согласно временам года. Может быть, еще и благодаря такому построению книга читается быстро.
Для Англии 1599 год тяжелый. Это год борьбы с ирландским сопротивлением, возглавляемым Тироном, и ожидания нового нападения Испании - оно, правда, не произошло, но встретить его усиленно готовились. Год в высшей степени тревожный и затратный. Театральной жизни военные приготовления тоже касались: театры могли, например, использоваться для принудительной вербовки, однако актеры, игравшие перед королевой, от воинской повинности были избавлены. Когда в книге речь идет об ирландских событиях, не обойдены вниманием проявления жестокости с обеих сторон. Эссекс предстает несколько умнее, чем он часто изображается в массовой культуре: по его цитируемой в этой книге переписке видно, что он сознавал многие риски для своей карьеры и жизни. Тем не менее его поведение в Ирландии подтверждает, что он воплощает идеи рыцарского самоутверждения, которые уходят в прошлое - что падение Эссекса сделает особенно заметным.
Для шекспировской творческой биографии 1599 - год значительного творческого подъема. Начинается этот год с известного для интересующихся события: у "Слуг лорда-камергера" оканчивается срок аренды земельного участка, и они перевозят свое здание на новое место. Там его собирают заново, и оно открывается уже как знаменитый театр "Глобус". Другое важное событие в жизни их труппы - из нее уходит знаменитый комик Уилл Кемп и в нее берут Роберта Армина. Для нового исполнителя создаются другие образы шутов (Оселок и Фесте, а также шут Лира - это не сэр Джон Фальстаф), и, кроме того, Кемп предпочитал много и безнаказанно импровизировать. Присутствие комика, склонного к доминированию, иногда изменяло задуманный смысл спектакля как целого. С его уходом драматург становится главным.
На новом месте театр меняется: драматург повышает требования к себе и, по-видимому, собирается воспитывать аудиторию, которая придет в их театр, более сложными пьесами. (Воспитывать - это не в морально-этическом смысле, а в смысле художественного уровня. Отныне предлагаться будет нечто еще менее ожидаемое). Следствием становятся три яркие пьесы: "Генрих V", "Юлий Цезарь" и "Как вам это понравится".
Все эти пьесы автор исследования рассматривает с точки зрения того, как в них отразился дух времени. Как они сочетают две необходимости - вставлять узнаваемые приметы времени и в то же время быть осторожным. Не будет первого - можно растерять аудиторию, не будет второго - можно потерять жизнь. Конечно, интерпретация всех трех пьес в книге субъективна - иначе не может быть, - но этот субъективизм опирается на приводимое в книге описание эпохи. Что "Генрих V" - пьеса, связанная с ирландской кампанией Эссекса, хорошо известно, но главным в ней автор этого исследования считает выражение различных мнений о войне. Главным в "Юлии Цезаре" - вопрос об угрозах для власти, опасность новой гражданской войны и баланс в выражении противоположных политических взглядов. Новизна "Как вам это понравится" - преимущественно эстетическая: остроумие Розалинды должно отучить Орландо от лирики в стиле петраркизма, которая Орландо не особенно удается и выглядит

Я, конечно, расстроилась из-за пожара в Соборе Парижской Богоматери.Я там была два раза, но в один год. Первый раз - с утра в первый день нового года. В Соборе стояли рождественские ясли с фигурой Младенца, а по сторонам прохода в главном нефе висели картины, с которых смотрели большие и яркие цветы. В конце этого визита я еще весьма удивила продавщицу сувениров, трижды подойдя к ней, чтобы купить вещицы на память: только отойду, как сразу же и вернусь за новой ценной покупкой, которую сразу не заметила. На третий раз продавщица уже поинтересовалась, не собираюсь ли я провести с ней и вечер, раз на то пошло. Я и сама понимала, что смешно выгляжу, но по этой причине удалось подольше побыть в Соборе, хотя мы уже торопились идти дальше изучать Париж. Другое посещение было - через день: вечером шел сильный дождь и Собор Богоматери послужил нам от него пристанищем. Но о чем я жалею - мы ни разу не влезли на Собор посмотреть на город и построить рожки химерам. То есть, не совершили того, что, по-видимому, считают себя обязанными совершить все добропорядочные туристы, тем более - заочные друзья Квазимодо. Мы все время спешили, получив Париж впервые и на несколько дней.
Теперь я отгоняю от себя мысль, что на Собор уже, скорее всего, не влезу и на квазмодиных собратьев, восседающих там, где им положено, вблизи не посмотрю. Поэтому я пытаюсь относительно удачно утешать себя той мыслью, что предстоящее восстановление Собора - великое предприятие.
Слово "великое" с необходимостью вызывает набор смешков, иногда означающих грусть. Но я нахожу, что в данном случае мысль за этим словом не смешная.
Живут люди своей сегодняшней жизнью, а рядом - Наследие. Они его уважают, но привыкли. Это может означать - как будто уже и не замечают, воспринимают, как данность. Часто люди считают себя - хотя, может быть, в этом открыто и не признаются, это многими само собой разумеется - счастливее своих предков и способными на большее, так как им принадлежит будущее. А тут нам говорят: с тем, что вы имеете сейчас, попробуйте повторить то, что они сделали. И чтобы было не хуже. Докажите, что вы умеете восстанавливать, не навредив. Вы считали себя стоящими на высоте - докажите, что вы умеете нагибаться, чтобы вновь подняться. Мне видится в этом очень важное испытание. Хотелось бы, чтобы оно было преодолено. Лучше сказать - пройдено.
Желаю Собору Богоматери настоящего восстановления. Которое и Богоматерь бы порадовало, и сделало бы счастливыми тех, кто вновь придет к нему.

Прочла книгу Марины Влади "Владимир, или Прерванный полет". Легендарная книга оставила сильное впечатление. Она небольшая по объему - в том издании, которое я читала, менее 200 страниц - но очень содержательная: там много небольших историй не только о том, как они с Высоцким жили и куда вместе ездили, но и о том, каких людей встречали.
Марина очень много раз рассказывает о том, какое впечатление производил голос Высоцкого, когда он пел, на слушателей, не знавших русского языка. В одном из эпизодов книги Высоцкий поет перед актерами Голливуда и они, не понимая стихов, тем не менее приходят в искренний восторг. Она видит, что восторг искренний. Ближе к концу рассказывает о японце, который начал учить русский язык уже после того, как услышал пение Высоцкого. Только за голос.
Но вот что мне показалось интересным. Когда они - Марина и Высоцкий - были в Мехико, о Высоцком сделали передачу на местном телевидении. Это было самое первое знакомство с ним мексиканской публики. Высоцкий сам написал текст, который должен был служить ему представлением, и Марина приводит его в книге. Текст - частично от третьего лица, частично - от первого: вот что мы скажем об артисте, вот что он скажет о себе. И несмотря на то, что в тексте этом есть все самое главное - где он работает, какие роли сыграл, где исполняются песни, что он думает о предназначении песен, об общении с публикой на концертах - текст этот на первый взгляд оставляет впечатление странной безличности. Читаю и думаю: неужели это именно о том самом Высоцком? Казалось бы, много о ком могли бы сказать те слова, которые он говорит о себе в этом представлении - даже самые главные слова. Он не пишет для определенной категории зрителей, он больше всего любит петь для своих друзей и здесь тоже надеется найти друзей, любому артисту необходимо работать для людей - и в таком роде. С этим не поспоришь. Но так, наверное, мог бы сказать почти любой иностранный гость на телевидении.

А вот такой фрагмент, напротив, очень характеризует Высоцкого: "Я не люблю легких песен. Я не люблю, чтобы на моих концертах люди отдыхали. Я хочу, чтобы моя публика работала вместе со мной, чтобы она творила. Наверное, так установилась моя манера. Моя песня — это почти крик”.
Баллады Высоцкого — это монологи разных людей. Но он всегда поет от первого лица и становится, таким образом, участником того, о чем поет. Он старается влезть в шкуру своих героев, жить и умирать вместе с ними" (С).

Я знаю, в чем тут дело: текст написан для конферансье, и он должен быть спокойным, уважительным и бесстрастным. А песни - неспокойные и не бесстрастные. Слова "это почти крик" и "влезть в шкуру своих героев" слушателю еще надо заметить, а заметив, надо представить, что это значит.
После такого представления Высоцкий пел. И опять было множество звонков восхищенных зрителей, когда иностранцы услыхали его голос.
Пример того, как может быть важен звук, чтобы верно понять слово.