О романе Салли О'Рейли "Смуглая Эмилия" (Sally O'Reily, "Dark Aemilia", 2014, итальянский перевод, который я прочла, называется "La dama nera", то есть собственно "Смуглая дама").

Начну несколько издалека. Анне Андреевне Ахматовой принадлежит известное маленькое стихотворение.

Могла ли Биче словно Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить,
Но, Боже, как их замолчать заставить?!

1958

Доля шутки здесь больше, чем Анна Андреевна могла предполагать. Насчет Беатриче и Лауры не знаю, врать не буду - хотя не исключено, что то, что писали они, просто не сохранилось, так как они не пожелали это обнародовать. Из скромности. Да и вообще, если женщина импровизирует колыбельную своему ребенку, ничего при этом не записывая - можно ли утверждать, что она в этот момент не творит? :-) Но, еще раз: насчет воспетых возлюбленных Данте и Петрарки мы не знаем. А вот насчет "смуглой леди сонетов" существует предположение, что ее следует считать исключением из обозначенной Анной Андреевной тенденции. Поскольку в качестве одного из прототипов этого знаменитого образа роковой женщины предлагается дама по имени Эмилия Бассано, в замужестве Ланье (1569 - 1645), английская подданная, по происхождению наполовину итальянская еврейка, дочь и супруга придворных музыкантов, опубликовавшая свои стихи в начале XVII века (1611), один из первых в английской литературе профессиональных поэтов-женщин (или даже самый первый). Убеждения ее были таковы, что ее принято считать протофеминисткой.
Проще говоря, в качестве прототипа "смуглой леди сонетов" предлагается дама-поэт.
Естественнейшим образом, Эмилия - персонаж ряда художественных произведений; об одном из них я намереваюсь поделиться впечатлениями.
(Необходимые оговорки: Анна Андреевна была "нестратфордианцем", Эмилия Ланье также является одним из кандидатов на альтернативное шекспировское авторство, ее кандидатура в качестве прототипа "смуглой леди" была предложена в 1970-е годы и общепризнанной не является, хотя получила с тех пор значительную популярность).
Теперь о самом романе. (В театре "Глобус" об Эмилии даже пьесу поставили, но о пьесе - при возможности позднее). Кому это читать: конечно же, дамам - поклонницам исторических любовных романов и историй о Роковой Любви, а также дамам, небезразличным к теме тяжелой женской судьбы, особенно - в эпоху позднего Возрождения, особенно - творческих женщин. При условии, что дамы не возражают против очень откровенных эротических сцен и могут вынести ярко написанные, жестокие сцены насилия, а также активное присутствие в романе магии и потусторонних сил (в Лондоне времен конца Тюдоров - начала Стюартов). Автор - опытный автор и преподаватель литературного творчества (creative writing) - над стилем тщательно работает, но ни стыдливостью, ни брезгливостью не страдает. Это можно счесть достоинством, а можно - недостатком, в зависимости от вкуса читателя. (Нет, мне известны необходимые отмазки: образность сонетов к "смуглой леди" довольно откровенна (знаю, я тоже их переводила), а повествование по традиции женских романов ведется от первого лица - то есть автор должна рассказывать так, как сама Эмилия рассказывала бы о своей жизни. Тем не менее, роман точно для читателей после 16-ти, и не для всяких, принадлежащих к этой широкой возрастной категории). Подозреваю, что роман может особенно понравиться читательницам, по любым причинам пришедшим к тому некрасивому выводу, что все джентльмены - ко .. рогатые бородатые парнокопытные. Даже те, кого считают гениями.
Кому этого не читать: тем, кто отнюдь не разделяет предшествующего весьма спорного мнения (я прочла, но мнения не разделяю. Но прочла). Тем, кто не выносит, кроме перечисленного выше, даже при яркости и атмосферности описаний, типичных "мыльных" положений: оклеветанная невинность, разлука влюбленных вследствие недоразумения, потерянный ребенок, воссоединение влюбленных спустя годы. Справедливости ради признаем, что в шекспировских пьесах и источниках их сюжетов эти положения тоже есть - но не все исследователи склонны усматривать в них перекличку с жизнью автора. Роман, вероятно, не рекомендуется тем, кто читает (или пишет) серьезные научно-популярные шекспировские биографии ортодоксального толка. С некоторой вероятностью этот читатель, знакомясь с рассматриваемым женским романом, в самом начале его взвоет: "Шекспир не такой!"
То есть он в этом романе, конечно, красавец и с некоторыми проявлениями благородства - а в других случаях неблагородства. Он влюблен в Эмилию. (Что должно, наверное, привлекать читательниц: нам такое приятно. Кстати, в этом романе он совершенно гетеросексуальный). Он даже дает возлюбленной советы, как писать стихи (в перерывах между объятиями, разумеется). Но он... неумен. В большей степени, чем можно извинить согласно правилу "все мы делаем глупости иногда".
В общих чертах в этом романе рассказана

Краткая сравнительная характеристика

Я думаю, что моя самая любимая из рождественских повестей Диккенса - "Сверчок за очагом / на печи" ('The Cricket on the Hearth'). Скрудж - Скруджем, но "Сверчка" я люблю - может быть, потому, что это "женская история". В том смысле, что там главная героиня - очень милая Мэри.
Наверное, когда эта повесть вышла, читатели замечали - или сейчас замечают - что "Сверчок" может читаться как вариант ситуации "Отелло" (разумею шекспировскую пьесу), но со счастливым концом. Может быть, это заметно для начала потому, что и трагедия о венецианском мавре, и сказка о сверчке принадлежат к английской литературе. "Отелло" создает для маленького "Сверчка" большой фон, которого нельзя не заметить. Думаю, что Диккенс сделал это нарочно. В обоих произведениях - контрастная супружеская пара, у которой есть взаимная любовь. В обоих произведениях отрицательный персонаж вредит этой паре: ложно обвиняет перед мужем его жену в супружеской неверности, и даже предоставляет доказательства - обманные. Но в "Сверчке" не только трагедию удается отвратить благодаря вмешательству милой домашней мелочи - сверчка, гения семейного счастья, и своевременному разоблачению обмана, но и отрицательный персонаж Теклтон перевоспитывается, и все оканчивается общим праздником.
Думаю, что главная разница, делающая возможной эту разницу финалов - между двумя отрицательными персонажами: Яго и Теклтоном.
У Яго положение подчиненное, и он работает на свое возвышение (и на месть за недостаточное признание заслуг); Теклтон - богач и хозяин, богаче других персонажей сказки Диккенса. Двое из них - Калеб Пламмер с дочкой - у него в услужении. Яго - скрытен (не считая того, что о своих злодейских планах он рассказывает зрителю) и удачно обманывает других персонажей пьесы; Теклтон, напротив - откровенен и развязен. Теклтон - неприятен, но он куда менее опасный злодей, чем Яго. Как только Теклтон появляется, даже впервые упоминается, в сказке, читателю дают понять, что у знакомых бедных, но добродушных людей он вызывает отвращение, которое им плохо удается скрыть. Дочь Калеба Пламмера Берта любит Теклтона потому, что слепа, а отец сознательно украшает ее жизнь с помощью своих выдумок. (Очень удачный, на мой взгляд, образ, объясняющий существование "мифов" в значении - приукрашенного представления о действительности). С Яго все наоборот: до самого конца пьесы другие персонажи, его жертвы, считают его безупречно честным и доверия достойным, и даже циничные шутки не служат к его своевременному разоблачению. Обращают внимание, что Яго (в трагедии, не в новелле - источнике сюжета) губит счастье Отелло и Дездемоны не по одной причине, а по совокупности разных причин. Теклтон всего лишь завидует счастью, а сам его не знает, потому и в полноту чужого счастья не верит. Сам Теклтон собрался вступить в брак с молоденькой по прихоти, зная, что она не любит его, и он рад был бы убедиться, что и молоденькая Мэри-Крошка не любит мужа своего Джона Пирибингла так искренне и нежно, как тот верит. Теклтон не замышляет интриги для чужой гибели, он просто хотел бы, чтоб оправдывались его представления о жизни, а не чужие. Яго, что называется, инфернальный злодей, а Теклтон - всего лишь бессознательный мелкий пакостник. Но даже и мелкие пакости могли бы иметь большие последствия, не вмешайся сверчок.
Яго перевоспитанию не подлежит. Единственное его превращение в конце пьесы - не в глазах зрителей, а в глазах других персонажей, ужаснувшихся тому, кому они доверяли. Теклтон, напротив, подлежит волшебному перевоспитанию, даже и при том, что невесту свою утратил. Он будет не злиться, а пировать вместе со всеми героями. И это - сюрприз для читателя сказки, но и совершенно счастливый финал.
И хорошо, что большое зло может предотвратить маленький сверчок, если ему это позволят.

Потому что никто не отменял анекдота с километровой бородой про теорему Пифагора: "Третий раз объясняю: сам понял, а они все равно не понимают".
(И нужно добавить, что теорема Пифагора считается легкой для доказывания. Помню, что у нас в школе даже предлагалось ученикам разработать свои доказательства и некоторые из них это делали).
Не отменяется то, что стоит за анекдотом. Учитель говорит кому-то: "Мои ученики - глупые", а ему в ответ: "Это ты не можешь научить".
Обвинение учителя, на мой взгляд, также не вполне справедливое. Чтобы научить, надо, чтобы человек позволил себя учить, т.е. доверял преподавателю и внутренне не сопротивлялся. У меня вследствие опыта учебы, а затем преподавания, сформировалось мнение, что самое главное для успеха преподавания - то, что можно назвать "информационный контакт" между преподавателем и учеником. То есть, чтобы ученик позволял себя учить. А обеспечить этот контакт удается не всегда. Чем больше группа, чем более разные в ней люди - тем труднее это сделать.
Никто не отменял и той возможности, что не самый лучший ученик (например, по математике) впоследствии делает большую карьеру. В широком смысле - например, становится знаменитым артистом или писателем. И учителей могут обвинить в том, что они "не распознали". Или "не смогли заинтересовать предметом, потому что было скучно".
Среди учеников может быть любой гений и любой злодей. Независимо от поведения преподавателя. Но если преподаватель говорит в лицо ученикам "Вы глупые" - или о них "они глупые" - этим он расписывается в своей слабости. И его могут захотеть заменить.
Общеизвестно, что существуют анекдоты учеников о преподавателях и преподавателей об учениках. И что эти пласты пересекаются - наверное, началось это раньше, чем появилась газетная рубрика "из школьных сочинений". Но лучше делать вид, что они не пересекаются. Иначе вместо минуты юмора, то есть хорошего настроения, можно настроение и учителям, и ученикам сильно испортить. Отношения преподавателя и учеников обычно (хотя не всегда, но часто) асимметричны; преподавательский анекдот - выражение этой асимметрии, анекдот ученика о преподавателе - ее компенсация. Это понятно. До тех пор, пока ни одной из сторон не обидно. А обидеть очень легко.
Нельзя всех побудить учиться с равной старательностью и равным большим вдохновением. Но надо по крайней мере не отбивать желания учиться.

Читаю комментарий к шекспировской пьесе "Ромео и Джульетта" в одном известном издании (с комментарием следовало бы ознакомиться раньше).
"В поэме Брука Меркуцио сравнивается со львом " (точка). Имеется в виду поэма Артура Брука "Ромеус и Джульетта".
Я, подзабыв материал, начинаю нервничать: "Лев - сильный, лев - грозный. Неужели в поэме Брука есть поединок Меркуцио и Тибальта? Но ведь я же читала ... я выкладки делала. Помню, что нет".
Сверяюсь еще раз с текстом самой поэмы и собственного любимого сочинения, для которого делала из нее выписки. Я не ошиблась: лев имеется в виду светский. Я и тогда выписала соответствующую цитату: "Как лев смел между ягнятами, так Меркуцио между застенчивыми девицами " (С).
Вот так извлечение образа из контекста (в данном случае - из окружения девиц :-)) влияет на его восприятие.

Роман знаменитого писателя и исследователя повествует об обстоятельствах, приведших к последней дуэли и смерти Пушкина, в форме мемуаров одного из участников событий - атташе французского посольства виконта д'Аршиака. Это кузен и секундант Дантеса (к такому написанию фамилии я привыкла, но в книге употребляется написание "д'Антес", его я собираюсь придерживаться). Д'Аршиак спустя время после событий пишет мемуары, которые адресует Просперу Мериме. Роман можно характеризовать не просто как исторический, но как историко-политический детектив. Д'Аршиак хочет ответить Мериме на вопрос, как случилось, что погиб Пушкин. И точнее - почему лично он эту гибель допустил.
Зачем читать эту книгу тому, кто с ней не знаком? Хотя бы для того, чтобы узнать, как изображены в ней от имени мемуариста д'Аршиака и Пушкин, и д'Антес. Одно из отличий этого романа от другой известной литературной версии событий - в пьесе М.А. Булгакова "Александр Пушкин"/"Последние дни" - в том, что в романе Пушкин не за сценой или в глубине сцены, не все заполняющий невидимый, а действующее лицо наравне с другими: с описанием внешности, передачей настроения, участием в диалогах. (А известный фильм "Последняя дорога" о тех же событиях берет и от пьесы Булгакова, и от романа Гроссмана. Как и в пьесе, Пушкин там если показывается, то только неясно в отдалении, но среди действующих лиц этого фильма есть д'Аршиак, который рассуждает так же, как в романе). Кроме изображения и сравнения антагонистов, у романа есть и другие способные заинтересовать черты.
Для начала это сам прием литературной стилизации под мемуарную прозу первой половины XIX века. (Рассказчик, понятно, пишет по-французски, но роман-то русский). Д'Аршиак - поклонник французской литературы и XVIII века, и романтизма. На основе этих двух стилей он вырабатывает свой. Иногда у него бывают какие-то странные образы: они оригинальны, но кажутся неловкими, как будто вызваны его большой восторженностью. Сперва занятно следить за этой игрой в стилизацию, но по мере развития событий ее перестаешь замечать - тем более, что к ней привыкаешь.
Поскольку повествование ведется от лица рассказчика, важно, каким он представлен. (И на всякий случай здесь следует еще раз вспомнить эпоху, в которую появился роман Л. Гроссмана, и взглянуть на год первого издания: эпоха создания романа - соавтор образа рассказчика, как и эпоха действия). Д'Аршиак - молодой человек, представитель знатного рода, к которому принадлежат Сен-Симон-мемуарист и Сен-Симон-философ; он образован, очень начитан, живо воспринимает новые впечатления и, как можно ожидать, несколько наивен из лучших побуждений. Он состоит на службе французской Июльской монархии, но верит в счастливое будущее человечества благодаря индустриализации и достижению социальной справедливости. Террор власти ему отвратителен, а революции его вдохновляют наблюдать и рассуждать. Кузен его д'Антес - легитимист, то есть защитник свергнутых Июльской революцией старших Бурбонов, но это не становится поводом для вражды кузенов.
В России д'Аршиак проводит тринадцать месяцев. Впоследствии он объявляет Мериме, а равно - и всем остальным читателям, что у французского посольства, в состав которого он входил, было две задачи. Одна - добиться поддержки императором Николаем Июльской монархии (а Николай поддерживает свергнутых старших Бурбонов и к ней настроен враждебно). Другая - подготовиться к будущей войне, время начала которой неизвестно, но которая уже представляется неминуемой. Д'Аршиак в романе - дипломат при исполнении: он знает, что мир и война в отношениях государств сменяют одно другое, и до тех пор, пока сохраняется мир, он живет в мире, имея в виду возможность войны. Но ему выпадает такая роль, которой он при своем назначении в посольство не мог бы предвидеть. Он должен стать мирным посредником в личном конфликте между французом на русской военной службе и русским поэтом, между своим кузеном и знакомым человеком, внушившим уважение. Противостояния между ними он искренне хотел бы избежать. В первом случае, после ноябрьского вызова Пушкина д'Антесу, д'Аршиаку удается отвратить дуэль. Оказывается, что только отсрочить. После письма Пушкина Геккерну дуэль, как известно, происходит, и д'Аршиак при ней присутствует.
В книге множество портретов исторических лиц. Рассказчик хотел бы быть и политиком, и писателем, поэтому вдохновенно описывает всех, кого встречает, даже тех, кто вызывает у него неприятие. Д'Аршиак всегда помнит, что он - родственник знаменитого герцога де Сен-Симона, и потому он, как и де Сен-Симон, хотел бы создавать запоминающиеся литературные портреты; кроме того, он приехал собирать любую полезную для своей страны информацию о чужой (официально). Портреты у него выходят краткие, но насыщенные деталями: он наблюдателен. А наблюдать ему есть кого: тут и Николай, и Бенкендорф, и французский посол де Барант, и военный министр Чернышев, и