О фильме "Кремлевские тайны XVI века". Режиссер Борис Бланк, сценарий Виктора Мережко на основе исторической трагедии А.К. Толстого "Смерть Иоанна Грозного", в главных ролях - Алексей Жарков (Иоанн), Богдан Ступка (Борис Годунов), Алексей Серебряков (Федор Иоаннович), Владимир Стеклов (шут Иоанна). Мосфильм, 1991 г.

Знаменитый Богдан Ступка играл когда-то Ричарда III в знаменитой шекспировской пьесе. Что примечательно, получил он эту роль в театре в возрасте немного за тридцать, то есть будучи примерно ровесником исторического Ричарда в то время, когда тот стал королем. (Часто Ричарда играют актеры старше). Но я не знала, что Ступка играл также Бориса Годунова - а посмотреть это было бы интересно, так как легендарный Борис и легендарный Ричард - это персонажи, имеющие некоторые (но не все) заметные общие черты. В этом же случае их объединяет один значительный исполнитель.
Оказалось, что этот Борис сделан так, чтобы ничуть не напоминать легендарного Ричарда ... но интерес мой от этого не пропал.
Для начала я заметила то же, что, вероятно, и вы: несоответствие между жанром фильма и названием. Фильм - художественный, а название его больше подошло бы какому-нибудь документально-просветительскому. Наверное, это такой хитрый прием: хоть речь идет о событиях XVI века, имеется в виду обращение к другому веку - тому, в котором живет зритель. Такие мрачные тайны одним веком не ограничиваются ... как и тайнами они, в общем-то, не всегда являются. И живут они не только во дворце, так как в их создании - в создании причин для них - участвуют подданные. Тайны они в том смысле, что говорить о них стыдно.
Фильм снят на основе первой пьесы драматической трилогии А. К. Толстого о Борисе Годунове. Но это не экранизация пьесы. Поэтический текст пересказан прозой, с сохранением только нескольких узнаваемых фраз. Это уменьшает, по сравнению с пьесой, впечатление условности. Сюжет пьесы в основном сохранен: у Иоанна, ожидающего смерти, сменяют одно другое приступы раскаяния и новых жестокостей. Бояре пытаются убрать приближенного царем Бориса Годунова, в чем успеха не имеют. Борис, убедившись, что Иоанна нельзя заставить прочно измениться к лучшему, замышляет гибель Иоанна и имеет успех, спровоцировав у царя приступ. Но изменена последовательность сцен по сравнению с пьесой, добавлено несколько коротких прозаических монологов, которые характеризуют персонажи, и несколько изменен конец.
Все вместе получается притчей о двух образах власти - Иоанне и Борисе. Тот и другой показаны в апокалиптической атмосфере: на небе Москвы явилось странное свечение, комета. Одни и те же волхвы - как и в пьесе - предсказывают смерть Иоанну и воцарение Борису. (Который, как мы помним, придет к власти после Федора. Точнее даже - формально после своей сестры Ирины. Но ему предсказан сам факт его восшествия на престол). Волхвы, однако, говорят, что звезда явилась не для кого-то одного, а для всех. Атмосфера отчаяния и разрушения охватывает и двор, и город. Наверное, самые первые зрители фильма должны были узнавать такое настроение отчаяния вокруг себя ...
Отношение к двум главным героям фильма меняется по мере того, как лучше знакомишься с ними. Сначала кажется, что Иоанн - это власть страстная и в грехе, и в покаянии; Борис - власть расчетливая. Больной Иоанн предается всем своим страстям, вызывая опасность для окружающих, но, вроде бы, каясь в своей прошлой жизни. Борис тем временем готовится к получению власти - так как уже понятно, что при наследнике, Федоре, править на деле будет он. Шут сообщает Иоанну, что "Бориска" захватит власть, а Иоанн не верит. Поскольку Иоанн, как бы страшен ни был, оказывается, таким образом, в положении жертвы, он как будто напрашивается на сочувствие зрителя: ведь он не подозревает, что готовит Борис. На площадях Бориса обвиняют во всех несчастьях царства... Но со временем картина проясняется. Крики на площадях - это следствие интриг бояр против влияния Бориса. Тот знает своих врагов и умеет им противостоять. При более долгом и внимательном зрительском взгляде, Иоанн - это власть злодейская и неисправимая. А Борис - это власть, которая хотела бы изменений к лучшему для страны, но знает, что ей для этого придется принять жестокие правила. Принять - в смысле не "создать", а согласиться на те, что уже назначены для нее.
Самое главное отличие между Иоанном и Борисом как образами власти в этом фильме - в их отношении к покаянию и к народу. Вообще, в отношении к людям. Иоанн не может раскаяться надолго. До тех пор, пока он сохраняет жизнь и находится при власти, он будет возвращаться к жестокости. Никакого величия нет в этом образе, и в этом фильме его вряд ли можно назвать "высокой горой", как он назван от имени Бориса во второй, самой знаменитой пьесе цикла А.К. Толстого. Скорее его в этом фильме можно сравнить с болотом: осушать запрещено, ходить опасно. Заметнее всего в Иоанне привычка к безнаказанности. От бывает жалок, не в

Вчера смотрела Крестный путь на площади Святого Петра. Я по Риму соскучилась. И настроение было такое, что хотелось посмотреть.
Пока происходило шествие (странно видеть площадь почти без людей, но торжественность самого действа от этого возрастает), Папа Франциск сидел на помосте перед входом в собор. Прямо напротив него стояло распятие. Когда он поднимался, чтобы призвать к молитве после очередного этапа пути, камера несколько раз фиксировала это: он и напротив - распятие.
Потом, когда шествие окончилось, Папа с помощником-кардиналом ушли в сторону дверей собора, но распятие - теперь у них за спиной - еще стояло, и камера на нем сосредоточилась.
Что мне это напомнило: финал фильма "Jesus Christ Superstar". (Первого, потому что сейчас есть еще другой). Там тоже: актеры уезжают на автобусе, а распятие остается. Только предполагается, что на нем - не искусственная фигура...
Зачем я это записываю: сцена в общих чертах одна, а содержание ее явно разное. В трансляции "Крестного пути": ежегодное действие окончилось, но Иисус остается с нами, давайте и мы его не забудем. В фильме: спектакль перешел в реальность. Но Иисус остался одиноким в своих страданиях.
Итальянцы, ребята, держитесь! Siamo con voi!
Пытаемся, по крайней мере ...

Продолжаю тему исторических романов. Вышел третий роман Хиллари Мантел о Томасе Кромвеле (финал трилогии, которая началась с "Волчьего зала") Третий роман называется "The Mirror and the Light" - "Зеркало и свет".

ВВС сделали аудиоверсию романа в трех частях. Вот здесь они лежат, но будут доступны онлайн ограниченное время.

Читает все это артист Антон Лессер.

История очень мрачная, впрочем, как и до сих пор: сначала умирает Джейн Сеймур, а потом казнят и главного героя. Но есть и доля юмора, хотя недоброго. Вот она: в экранизации первых двух романов Антон Лессер играл Томаса Мора. Которому при участии Томаса Кромвеля в первой части, "Волчий зал", голову отрубили.
Получается, что теперь голос Томаса Мора рассказывает слушателям о том, как погибнет Томас Кромвель. Впечатление такое, как будто рассказчик и слушатели по отношению к действию романа находятся на ... другом свете. А не на том же, продолженном.
Ну и, конечно, призрак Мора в одном из эпизодов романа предстает перед Кромвелем. В Тауэре.

О романе Роберта Ная "Фальстаф" (Robert Nye, "Falstaff", 1976).

Об этом довольно известном романе можно отзываться очень по-разному.
Можно увидеть в нем сборник скабрезных описаний личной жизни главного героя. Роль их в романе столь велика, что игнорировать их просто не получится. Можно читать эту книгу как исторический роман об Англии конца XIV - начала XV века. А можно - как очень поучительный роман о том, как неожиданно взаимодействуют действительность и вымысел.
Начну с предостережения. Кому этого ни в коем случае не читать, ибо вы с первых страниц испортите себе настроение (а роман толстый, как и его главный герой): тем, кто знает, что не выносит нарочито скабрезных описаний и не простит их ни при каких обстоятельствах. И знает, что из-за них не сможет увидеть достоинств книги, даже если они у нее есть. Например, ее остроумия и кое-каких не лишенных смысла философских рассуждений, нескучных по форме. Я сперва несколько раз морщилась, и даже сильно, но решила, что лицам, имеющим отношение к памяти поручика Ржевского, к числу которых я принадлежу, следует проявить большую читательскую отвагу и меньшую брезгливость. Призванный на помощь поручик помог. :-) Затем, мне уже известен роман того же автора про актера Пиклхерринга, где скабрезностей лишь немногим меньше, а я от этого романа получила удовольствие. Так что не следовало делать вид, что я не знаю, что меня ждет.
Но кому этот роман читать, а также, видимо, желательно читать: тем, кому интересна широкая тема "шекспировское наследие в художественной литературе". А также тем, кому интересна вот такая литературная игра: берется Известный Литературный Персонаж и сюжет того произведения (произведений), где он первоначально фигурировал, пересказывает от своего имени. То есть вносит свои характеристики и свое личное отношение, и добавляет кое-что еще, чего в оригинальном произведении не было. То есть, он Интерпретирует и Обогащает. Насколько ему его натура позволяет.
Итак, знаменитый супергерой сэр Джон Фальстаф написал мемуары. Точнее, он продиктовал мемуары семерым секретарям. Поведав миру о своей жизни, насыщенной и воинскими свершениями, и постельными развлечениями. Об участии своем в Столетней войне и последующем отдыхе в своем поместье... А как это, если он помер в шекспировской пьесе "Генрих V" в 1415 г., еще до битвы при Азинкуре, а прототип его, сэр Джон Олдкасл, был сожжен в 1417 году? О, нет! Оказалось невозможным так просто избавиться от сэра Джона. В этом романе, хотя роман называется "Фальстаф", герой его фигурирует под фамилией Фастольф (это фамилия другого прототипа, который был и заметно моложе, чем шекспировский Фальстаф, и прожил дольше: его годы жизни - ок. 1378 - 1459). В романе герой, которому уже 80 лет (и он значительно пережил друга своего, короля Генриха V, "принца Хала" (ум .1422)), спокойно относится к тому, что могут быть разные варианты написания его фамилии: как он заявляет, способов написания имени столько же, сколько и способов доставить приятное даме.
В романе сто глав. В первых примерно пятидесяти речь идет о детстве-юности сэра Джона, о его происхождении, происхождении фамилии, детских играх, службе пажом (и первом внимании к нему дам), обучении в монастыре, формировании взглядов на жизнь, первых любовных приключениях, приходе в Лондон, начале военной службы (в Ирландии). Начиная с середины, примерно в сорока главах имеет место близкий к тексту пересказ двух частей шекспировской хроники "Генрих IV" и событий периода Столетней войны в правление бывшего принца Хала, то есть Генриха V (1413 - 1422), включая битву при Азинкуре, с несколько меньшим влиянием шекспировской хроники "Генрих V". Пересказ имеет место быть от имени сэра Джона. То есть - присущее пьесам изображение "всех на равных" исчезает, и сэр Джон получает возможность изложить свою личную версию и личную оценку событий. Затем король Генрих V умирает, а сэр Джон еще некоторое время (в объеме десяти глав) продолжается.
Книга объединяет знаменитые литературные образы с их историческими прототипами. Сэр Джон имеет биографию исторического Фастольфа и взгляды на жизнь (и красноречие) шекспировского Фальстафа.
Его взгляды - гимн плоти. Под этим надо понимать - гимн земным радостям, в том числе в тех их проявлениях, которые принято считать низменными. Сэр Джон вовсе не такой трус, как часто о нем думают: его военная карьера свидетельствует о храбрости и некоторой изобретательности (например, он выигрывает морское сражение с французами при помощи бочонков с вином, а с ирландцами воюет при помощи самогона. И картофеля, который еще не завезли :-)). Но при этом он сохраняет то презрительное отношение к идее рыцарской чести, которое высказывает в первой части хроники "Генрих IV": честь - это род надгробной

Еще одно последствие моего просмотра сериала "Годунов". Не исключаю, что кто-нибудь ее уже реализовал (даже наверное реализовал), просто я не знаю.
Идея: женский исторический роман от имени царицы Ирины Годуновой.
Если такого нет - уважаемые дамы-писательницы, специалистки по женским романам, напишите, пожалуйста. А я прочту. (Но и не только я, конечно). Если такой есть - сообщите, пожалуйста: при возможности, прочту и напишу отзыв.
Идея менее бредовая, чем может показаться. Я в своей жизни начиталась (как, вероятно, и вы) женских романов, написанных от имени английских королев - например, жен Генриха Большого Жениха. А также сравнительно недавно прочла дамский же роман, написанный от имени предполагаемого прототипа "смуглой леди сонетов". Роман от имени Ирины Федоровны вполне вписался бы в тенденцию. Необходимые вольности и натяжки вполне можно было бы извинить постольку, поскольку они допустимы в рамках жанра.
Предположим, Ирина Федоровна, в иночестве Александра, в монастыре вспоминает свою жизнь. Ей не обязательно писать мемуары. Просто может быть ее внутренний монолог. Может быть, она сравнивает свою теперешнюю жизнь и прошлую. Может быть, она беседует с какой-нибудь вымышленной молодой монахиней, с которой подружилась. Но ей нельзя будет этой монахине совсем всего рассказывать, поэтому часть воспоминаний придется оставить в форме внутреннего монолога. Женский вариант "Пимена и Григория", но не совсем так, потому что молодая монахиня тоже будет положительная. Может быть, ее зовут сестра Феодосия и Ирине она напоминает о ее доченьке. Поэтому они и подружились.
Ирина Федоровна - дама с политическим кругозором, принимавшая участие в политической жизни царства. Поэтому в романе можно будет от ее имени рассказать о последних годах жизни Грозного и о царствовании Федора больше, чем видно женщине из светелки. (Нет, конечно, всего этого другой монашке она рассказывать не будет. А читателю - будет. Она это будет вспоминать для себя). Можно будет рассказать в такой книге от имени Ирины о ее отношениях с мужем и с братом. С женой брата Марьей Григорьевной. О защите брака Ирины - потому что ведь, как известно, Федора пытались разлучить с ней. О международной политике кое-что - например, о том, как с Ириной переписывалась Елизавета I. О приеме Ириной константинопольского патриарха.
Если бы это зависело от меня, я бы сделала в таком романе Ирину не совсем "пушистой". Как-никак, она занималась политикой. Но она была бы все-таки достойной уважения и жалости (не в унизительном смысле). Марья Григорьевна, наверное, была бы злее, но и ее имело бы смысл сделать противоречивой личностью, а не только стервозной. Ирина, наверное, страдала бы от того, что Марья Годунова - мать, а она, Ирина, - нет.
Мужа своего, Федора, Ирина, наверное, скорее жалела бы, чем любила. Но была бы благодарна за его любовь, и жалость означала бы глубокую привязанность к нему. Можно придумать, что в глубине души она сожалела бы о том, что ее муж - не какой-нибудь "витязь" с более сильным характером... но Федор никогда этого не почувствовал бы. Она бы заботилась о нем тем лучше.
Об отношениях с братом Борисом можно было бы написать, что иногда Ирина с ним и ссорится, и спорит ... но все же они - союзники у власти. Здесь автору было бы сложно, потому что есть пример описания отношений брата и сестры, от которого можно было бы попасть в зависимость. У А. К. Толстого. Надо было бы написать о роли Ирины в воцарении Бориса. А также как на отношения брата и сестры влияет Марья Григорьевна Годунова.
Конечно, в таком романе надо было бы выдвинуть авторскую версию "угличского дела". И, к сожалению, надо было бы написать о неудачных беременностях Ирины, о рождении царевны Феодосии и о ее смерти.
Ирина в таком романе (как можно без труда догадаться) была бы едина в двух лицах. Как политик она была бы успешна, но глубоко несчастна в том отношении, что ей не удалось быть матерью и оставить царству наследника. А ипостаси эти связаны, ибо главная задача царицы - наследник.
Можно было бы написать о ее художественном вкусе, о ее мастерской рукоделия. Может быть, у нее были бы свои предчувствия насчет будущего царства.
Можно было бы от имени Ирины высказаться о княгине Ольге, Софье Палеолог и Елене Глинской.
Как видите, я в курсе "клише", характерных для произведений такого жанра. :-) Я думаю, что на среднем уровне написать это несложно. Ввиду множества исторических произведений об эпохе. А также берется знаменитая книга Забелина о домашнем быте русских царей и цариц. И какие-нибудь более новые исследования. И читали бы девочки в старших классах об истории Федора и Бориса в изложении интересного женского персонажа.:-)
На высоком уровне самое сложное в таком романе, как я думаю, - язык. Стилизация языка. Нужно, чтобы был не совсем старинный, но и без заметно современных нам выражений, которые резали бы слух. В "Годунове" с этим было лучше, чем в "Софье", но все равно пару

Добралась я до полуруганого-полухваленого сериала "Годунов". Лучшим следствием просмотра считаю то, что захотелось перечитать о Смутном времени.
При знакомстве с первым сезоном, после того, как зрителю явили супружескую измену царицы Марии Нагой (плохо скрытую), а потом Годунова уговаривали посмотреть на солнышко, пока убивали Иоанна (и Борис задержался смотреть на солнышко, сколько было нужно, но не как сообщник, а как добродетельная наивность) я просмотр надолго приостановила. Потом приняла решение, что лучше досмотреть. Художественные вольности, ляпы и неожиданные (или не самые известные) версии событий в сериале к тому времени заметили и по возможности выписали лучше, чем могла бы сделать я, - если бы смотрела только для их поиска и разоблачения. Я не тот человек, который должен именно на них сосредотачиваться, но тот, который может составить о фильме свое мнение и хотел бы его составить.
Краткий итог: первый сезон не обманул моих просвещенных ожиданий и почти совсем не понравился. Второй сезон скорее понравился, чем нет, так что я даже удивилась.
Развернутые впечатления. Что понравилось во втором сезоне: любовная история Акси, то есть царевны Ксении Годуновой (а как же!), геройские приключения Федора Романова, Борис в конце жизни, который лучше, чем был в предыдущих сериях, усложнение интриги за счет появления интересных второстепенных персонажей, несколько мелких, но узнаваемых отсылок к трагедии Пушкина. (Видимо, из расчета, что зритель этого сериала ее скорее всего будет знать).
Что больше всего не понравилось в первом сезоне (и, как выясняется, не одной мне): упрощение психологических характеристик. Все почти враги главного героя сами виноваты в своих несчастьях; все бояре за исключением разве что Федора Романова - один плохой боярин; все иностранцы - один плохой иностранец. Более же всего раздражает парочка: весь хороший Борис и вся плохая Мария, которая, однако, помогает мужу (любимому, хотя не сразу), так что дурные дела Бориса - это, на самом деле, ее дела.
Оно, конечно, "макбетообразные" парочки встречаются и в истории, и в повседневной жизни. Но тут дело в соотношении ролей внутри такой пары. Выражение скучное, но выражает суть. Раздражает именно то, что при такой Марии Борис весь положительный.
Любимый автор Марии Григорьевны (по фильму) Макиавелли сформулировал правило, что государь должен неблагодарные дела поручать другим, а благодарные брать на себя. Авторитет Николо Макиавелли таков, что с ним приходится считаться. Именно это, по-видимому, авторы фильма попытались сделать для Бориса Годунова: ответственность за его неблаговидные дела (и то главное дурное дело, в котором он или его окружение традиционно подозреваются) переложить на жену. И, на мой взгляд, достигли противоположной цели. Потому что жена - это не те "другие", кому можно передать неблагодарное дело. Это кто-то, кто характеризует главного героя. Кто должен восприниматься как одно с ним целое.
Это совсем не первая вся отрицательная Мария Годунова в художественном произведении. Самая первая, которую встретила я, была в пьесе "Царь Борис" - третьей части драматической трилогии А. К. Толстого. Там она вместе с бывшей мамкой Дмитрия Василисой Волоховой подозревается в убийстве иностранного жениха своей дочери Ксении: ей не понравилось, что жених - "немчин". В трилогии Мария не подозревается в убийстве царевича Дмитрия, но в третьей части есть эта страшная сцена: после появления угрозы со стороны Самозванца Борис с женой пытаются допрашивать заточенную в монастырь царицу Марию Нагую о смерти ее сына; Мария Годунова бросается на царицу-монахиню, чтобы свечой выжечь ей глаза, но муж, Борис, ее удерживает ... (И это важно, что он ее удерживает). А когда узнаешь, что сцена эта основывается на историческом свидетельстве, то становится легко предположить о смерти царевича: может быть, не Борис или кто-то из его мужчин-приближенных, а жена ...
Но тогда весь добродетельный Борис в сериале, муж этой жены, любящий и так и не разлюбивший ее - несмотря на догадку, - внушает отвращение на грани презрения. Нет у него ни государственного ума, ни силы характера, а главное в нем - угождение такой вот жене. Сцена, в которой он стаскивает сапоги с беременной Марьи, умилительна, если считать ее семейной сценкой в старинном русском интерьере, но страшна, если ее считать символичной. А Марья не реализовала другого макиавеллиева правила: что государь должен внушать страх, но не ненависть. (Оставляем в стороне вопрос, откуда она знает Макиавелли и зачем он ей, если она - дочка Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского. Вероятно, Макиавелли в очередной раз решили сделать ответственным за чужие поступки. Как обеспечивающего теоретическую часть. Но следует его советам Марья избирательно).
Уж лучше бы Годунов в этом сериале был менее добродетелен сам по себе, но более силен как личность, чем плакал, когда Марья падает к его ногам в страхе разлуки. После того, что он о