Сетевая лента новостей вызывает раздражение.
До лёгкого зуда и тяжёлых вздохов.
Самая будоражащая часть, это всяческие советы по уходу за волосами, кожей и прочими женскими красивостями.
Возмущается, в основном, совесть добротной лентяйки.
Но лень так, с кондачка, не прошибёшь. Не лыком шита, аргументы имеются.
- Не до того, в сутках всего 24 часа.
Совесть молча, сосредоточенно перебирает листочки с рецептами масок и кремов.
- Тут везде минуты указаны.
И листочками так многозначительно, как свидетельскими показаниями.
- Работа, кухня, транспорт, пробки.
Лень растягивает слова, смотрите, мол, очевидные же вещи.
У совести, как рояль в кустах, оказался калькулятор.
- Двадцать четыре, говоришь, часа - сухой перестук кнопок по циферкам - тысяча четыреста сорок минут. Даааа, внушительная цифра.
- Хлопоты, заботы, переживания отвлекают.
Лень даже зевнула.
- Семь и три, помешать, нанести на кожу, ещё две с половиной...
- А вот соседка из квартиры напротив сказала, что наша хорошо выглядит. Это когда проспала и бегом по лестнице, не дожидаясь лифта. А ты всё беспокоишь своими глупостями.
- Итого, двадцать семь минут в день, и можно в монитор смотреть, совмещать, так сказать. Это двадцать минут. За минусом будет семь минут. Тут накинем, пусть десять. Что скажешь?
Лень молчала. Спала, или притворилась, но приоткрыла рот и даже посапывала, не забыв при изобразить измученный вид.
Окно обновилось. Всё внимание на монитор - очередная картинка демонстрировала ухоженные ногти. Совесть тут же схватила калькулятор, лень откинулась как в беспамятстве, и только досада:
- Ну, почему одним и красота, и фигура, и даром, а другим морщины и неналезающая юбка?
На клавиатуру медленно и картинно падали крошки песочного печенья.
"Журнал мод - шали". Журнал по вязанию.
Шали, пончо,накидки, палантины - они могут быть, как просто теплыми, так и нарядными, как связаны спицами, так и крючком, при таком широком выборе, совсем не сложно выбрать именно ту модель, которую захочется связать.
1.
[543x700]
Смотрю в окно на бодрых собак и сонных хозяев.
Собаки бегают по снегу, шныряя между кустами, путают поводки. Недовольные хозяева лезут в кусты, поругивают и придерживают хулиганов, а те норовят ещё и удрать. Люди в догонялки играть не хотят, демонстрируют сердитость и неохотно идут на поводке.
Пью свой утренний чай. Безвкусный, что неважно, но горячий, иначе не проснусь. Хорошо, что у меня нет собаки. В Смотрю в окно на бодрых собак и сонных хозяев.
Собаки бегают по снегу, шныряя между кустами, путают поводки.
Недовольные хозяева лезут в кусты, поругивают и придерживают хулиганов, а те норовят ещё и удрать. Люди в догонялки играть не хотят, демонстрируют сердитость и неохотно идут на поводке.
Пью свой утренний чай. Безвкусный, что неважно, но горячий, иначе не проснусь. Хорошо, что у меня нет собаки. В остальном... Да-да, всё так плохо: он не звонит, уже месяц.
Редкие крохи: «завалили работой», «дома бардак» и «ничего не успеваю».
Мне не надо объяснять, что это значит. Если мужчина никак не может найти
для меня время, значит, не хочет. Автоматически перевожу: «мне работа важнее тебя», «дома интереснее, чем с тобой» и «твой номер шестнадцатый».
Подруга после очередного разговора, когда я мямлила и всхлипывала, но клялась, что всё хорошо, пришла в бутылкой полусладкого шампанского, коньяка и сухого красного вина.
- Не знала, что будешь пить. Но пить будешь! Страшна ты в депрессии. Сейчас ещё и выложишь мне всё, как на исповеди. Посмотри на себя… - договорить я не дала, ушла в туалет и там долго спускала воду. Надо переждать это торнадо «щас я тебя спасу».
Когда решилась выйти, Дина уже вскипятила чайник, налила коньяк, открыла вино и приготовилась открывать шампанское - ждала меня. Всегда хохочет, когда я прячусь за дверь – боюсь хлопка пробки. И вообще боюсь громких ударов, выстрелов и лопнувших шариков.
Вот и сейчас, стою за дверью, жду хлопка, как сигнала, что можно выйти из укрытия. А хлопка нет.
- Что она там возится? И кому нужно это шампанское? Сама не пьёт, я тоже – осторожно приоткрыла дверь в кухню, заглянула.
- Долго будешь от меня бегать? Всё уже готово. Садись, рассказывай.
Как можно рассказать, что больно мечте, что она умирает? Мечта быть красивой от счастья.
- Он молчит.
- Что, опять уже семь часов не звонил? Или восемь? – шутит, но не смеётся.
- Я больше не нужна.
- Диагноз может быть ошибочным. А что подтверждает?
Дина не врач, Дина больная.
Столько недугов и операций на единицу человечества, явный перебор. Но эта единица оказалась уникальной по стойкости. Впечатление, что природа ставит опыт, сколько напастей может пережить ранимая и деликатная женщина, не растеряв доброты, весёлости и решимости отстаивать близких в любой беде.
- Подтверждает моё нежелание унижаться – размазываю сопли-слёзы – Понимаешь, я уже чувствую, что выпрашиваю у него любовь.
- Да, противно смотреть, когда унижаются – Дина щедро набивает рот зефиром – Чай у тебя ароматный.
- Да? А я вкуса не чувствую.
- Вот-вот, ты и к жизни вкус потеряла. Выпей коньячку, вкуууусненький – продолжая уминать зефир.
- Знаешь, вот смотрела утром в окно, как маются собачники. Хорошо, хоть этой напасти у меня нет.
- Помнишь анекдот «купи козла»?
- О, нет! И не вздумай. Я окажусь жестокой и выгоню её на мороз, одну, навсегда!
- Да нет, не бойся. Не стану я тратиться на собаку для такой неблагодарной – принялась за халву.
- Ага, надо поискать, что у меня ещё есть хорошего в жизни. Ты вот, например.
Дина вздохнула, потянулась за чайником.
- Да ты лопнешь. Куда в тебя лезет?
- Это я наперёд. На днях снова операция, месяца два буду на воде и кашке сидеть.
Снега сошли, весна хозяйничает в кустах, где собаки снова путают поводки.
Звонков по-прежнему нет, но уже и не жду.
К чаю вернулся вкус, в жизни появилось место борьбе: одолеваю новую графическую программу.
Дина может есть уже не только кашки. Но анекдот про «купи козла» я ей припомнила - теперь в квартире подруги хозяйничает Вальтер, кудрявый кролик.
- Ставь чайник, сейчас зайду. У меня от монитора уже бешенство делается и неприличный лексикон.
- Зефир принеси, мы с Вальтером это дело уважаем
Голос у Дины ещё слабый. Ничего, я и халву прихвачу. Откормим.
P.S. напоминаю, от первого лица героини, это ещё не от первого лица автора)))
Все герои - плод фантазии фантазёрки)))

Для любителей ажурных нарядов этот пост сегодня. Здесь есть очень красивая кофточка из цветочных мотивов и нарядное платье из мотива "ананас" крючком. Для лета как раз подойдут. Смотрите схемы к этим нарядам.
Самые главные вещи – это не вещи.
Я в пятом классе.
На дворе зима, морозы, а я в постели: то в бреду, то в жару, то сплю.
На обед мама с работы приходит домой. Я не вижу, успевает ли она
поесть. Что-то говорит, даёт мне лекарства. И я снова одна, и снова сплю.
У меня грипп, потом корь и какое-то осложнение на глаза.
Сегодня первый раз встала сама. Сейчас придёт мама, и я грею суп, чтобы убедиться, что она всё-таки ест. За дверью шаги, и тут мне приходит в голову, что мама станет ругать за то, что босиком на полу. И вообще, за то, что встала. Но убежать под одеяло не успела.
- Ты уже ходишь! Молодец какая - с порога засмеялась и достала из шубы маленького котёнка.
Поставила на пол, падает.
- Танечка, давай-ка корми его молочком с булочкой. Его подкинули и он, точнее, она совсем отощала. Вот и будете на пару выздоравливать.
- А можно котёнка под одеяло? – спросила нарочно жалобно.
- Придётся под одеяло – вздохнула мамочка, представив, что в детской чистой постельке появится шерсть – Придётся, иначе она не выживет.
Убедившись, что все таблетки мной проглочены и тщательно запиты компотом из клюквы, ушла. А две больные девочки сладко заснули в тёплом доме.
Вечером уже все знали, что котёнка зовут Муркой. Она сама подтверждала это неожиданно громким и уверенным моторчиком внутри, заводившимся от любого
прикосновения. Животик у неё заметно округлился от обилия съеденного, но лапки держали.
На следующий день Мурка поняла, что «не всё коту масленица».
Беленькая с сереньким, мягкая и ласковая она тут же затмила всех кукол, у которых, к слову, было много одежды. Наряды игрушкам шила моя мама, и я уже тоже научалась кое-что мастерить. Живая «кукла» интереснее пластмассовых, и Мурка в тот же день была одета в кофточку, потом платье. Даже платочек ей повязала, но киска оказалась проворной и скинула эту деталь туалета. Пришлось надеть чепчик на завязках.
Так день за днём мы выздоравливали и крепли. Мурка научилась выворачиваться, вовремя убегать, и тут же возвращаться, когда я убирала гардеробчик. Я мирилась с независимостью любимой «куклы».
Однажды, придя из школы плачущая и разобиженная, села в одиночестве. Мурка стремительно влетела в комнату, запрыгнула на колени, с усилием протиснулась между лицом и ладонями и стала вылизывать слёзы. Язык шершаво полировал щёки, проникал в ноздри и уши. От щекотки я не только перестала плакать, но и смеялась. Независимая красавица убедилась, что не реву, внимательно посмотрела круглыми глазищами и с достоинством удалилась снова лежать.
Как давно, давно это было. Только по-прежнему в горькие минуты, чтобы успокоится вспоминаю не отпускные поездки, не красивые платья, а шершавый язык пушистой подружки в бело серой шубке. Звать Мурка.
- Держи удар! – неслось с трибуны.
Витька прыгнул. Короткие ноги проделали кульбит, тело развернулось, замысловато дёрнулось. Рука словно выдвинулась, задела мяч. Тот изменил траекторию, повернувшись, ударил в землю рядом с воротами.
- Ура! – завопили на той же трибуне.
- Чтоб его! – зло сплюнул Серый – Как он это делает?
Серёга, Серый, длинноногий друган Витьки, всегда играл с ним в разных командах. Шло негласное соперничество между напористым нападающим и коротышкой голкипером. И всё чаще голкипер оказывался впереди. Удар он умел отводить.
********
- Держись! Бывает такое. Ещё не повод топиться и вешаться – подруга пыталась шутить.
Говорила ещё что-то, подбадривала, утешала.
- И не кисни. Держи удар! – изводилась на поддержку.
С окаменевшим лицом, Светлана не слушала. Мысли неслись как шарик в рулетке: искали выход, подбирали варианты, ударяясь, отскакивали и снова.
Боялась дышать - не мешать. Сразу всё решить. Сейчас, именно, пока ничего не страшно. Не может быть страшнее, чем услышанное.
- И не плачь. Не показывай, что ты…
- Дай мне денег. Сколько сможешь – с сухими глазами сказала тихо и отчётливо.
Вокзал шумел и пестрил сосредоточенными лицами. Застучали колёса – так, так-так, так-так.
- Решилась, наконец, еду. Ну, здравствуй – обращаясь к кому-то далёкому.
- Удар. А что удар? Так даже лучше. Удар помог, я его использовала – словно запоздалый ответ подруге.
******
Разревелась. Прижалась. Колючий свитер, а под ним отчётливо, стучит, бьётся сердце. Ровно, удар за ударом. Невольно прислушиваюсь. Высыхают слёзы. Шум в голове размеряют удары, делят на части и растаскивают. Обида тает и стихает совсем. Удары сердца диктуют порядок, незыблемость закона, твёрдость руки, надежду и надёжность.
Слова ни к чему, когда говорит сердце, удар за ударом.
Степь.
Беспредельная, безмолвная.
Я иду, глядя в даль. Неотрывно, не оборачиваясь. Глаза мои прикрыты, словно в
религиозном созерцании. Спутники мои дремлют, сидя на верблюдах.
Пески.
Иду, не оставляя след. В пустыне нет следов. Не нужно смотреть вниз. Дороги там нет. Голова моя высоко.
Опасен путь. Вьюки полны. Жемчуг для вышивок и бус, сердолик из Согдианы и Бактрии, бирюза из Хорезма. Тяжела поклажа. Велик барыш.
Далеко за спиной садится солнце. Впереди караван-сарай. Спутники шутят. Верблюды торопятся сами, там их развьючат. Прошлой ночью стояли среди барханов. Спали мало, не снимая поклажи.
Мы идём на запах воды.
"Лазуритовая дорога", "нефритовый путь"- так скажут потом. Проведут на карте линию. И пойдут по ней.
У меня нет карты. Я слышу путь, он ведёт меня. Он и хозяин.
Скоро дом, вода, пища. Скоро отдохнём, мой хозяин и я – его верблюд.
Верхний слой снимали обычной лопатой, прислушиваясь к рукам. Потом совочками - никто не знал, на какой глубине откроются стены городища.
Пошёл дождь, сильнее, и работа встала. На третий день оставили попытки перебирать оплывающий грунт. Собрать ничего не успели, карточки заполнять не надо. Простой в работе, вынужденный.
На этот случай у всех припасено занятие: книжки, кроссворды и вязание крючком. Девчонки «поселились» в старом, ещё добротном сарае, что стоял почти на краю оврага. Ребята расположились в палатках. Отдельно, под брезентовым навесом были кухня, столовая и душевая кабина с решетчатым полом из досок и ограждением, на которое ушло три больших клеёнки.
Ида сидела в столовой, поджав ноги, накинув куртку. Хрустя кукурузными палочками листала книгу.
В сарае от болтовни девчонок было не по-научному весело. У Иды же свои планы. Она ищет нефритовый кинжал.
Поступив в горный, не проучилась и года: влюбилась, закрутилась, ревнивые слёзы, бурный разрыв, разочарование в жизни, нездоровая тяга к воде Фонтанки, и чтоб с моста, и вниз головой. Узнав, что там глубина метра три, и романтичной гибели не выйдет, разочаровалась и в смерти.
Родители отправили в Грецию – погулять. А потом поставили условие: или поступает на исторический в универ, или пусть идёт работать, почему-то, непременно к станку.
Исторический порадовал обилием девушек на условную единицу юношей. Такими вот, условными, ей теперь виделись все, или почти все, молодые люди.
Прочитав однажды о каменных орудиях далёких предков, удивилась, что в хозяйстве и в бою пользовались нефритовыми орудиями и оружием.
Представила нефрит, что-то вспомнилось про структуру породы, и защемило там, где раньше трепетало, клокотало и билось в радостных кульбитах молодое чувство. И предатель, ух!
Найти бы такой кинжал, и тогда. Что тогда, она так и не придумала, но уже неслась к куратору, застать бы только. Каждое лето набирают студентов на раскопки. Она должна туда поехать. Должна! Ради него! Нефритового кинжала.
Дождь не переставал. Ида уже не видела строчек. Перед глазами картина, где она в кинжалом в руке, и Он, жалкий, не может вспомнить, что это минерал из подкласса ленточных силикатов, микроволокнистая разновидность щелочных…
- Ида, проснись, дождь закончился. Все уже в раскопе. Там дождём такое вымыло!
Сначала бежала, потом всё тише, и вот осторожно, по спуску в раскоп. Казалось, что сразу увидит его, зелёный, удлиненный, с толстой рукоятью.
Все копошились в углу, где отчётливо проступил древней кладки, показавшийся сначала просто нагромождением камней. Мокрую землю счищали осторожнее, чем кожу с манго.
А Ида искала нож. Где же он? Ну, должен же быть.
Её поставили в другой угол осторожно перебирать грунт. К вечеру нашла черепок, который чуть не раскрошился прямо в руках. Велели отнести на просушку. Кинжала не было.
Не было его и на следующий день, и через месяц. Его не было совсем.
Не осталось и столичного маникюра. Кончился крем для рук, и в ход пошло растительное масло. Не осталось и хандры. Теперь в дождь она хохотала в сарае громче всех.
Экспедицию сворачивали. Составляли последние описи и упаковывали находки.
Один из ребят, невысокий, кривоногий и кареглазый, «наездник с рождения», как сам о себе говорил, подошёл и показал странную вещь.
- Видала такое? – на ладони лежал вытянутый предмет, похожий на нож – Ты же в горном училась. Узнаёшь, что за камень?
Светло коричневый, до песочного, каменный нож был зазубренным. Выделялась рукоять с неровностями, похожими на рисунок.
- Нет, а что это?
- Эх, Ида! Смотри – нефритовый нож. Ты спрашивала. Вчера нашли, уже описали. Тебе принёс показать, а то упакуют и увезут. Нравится?
- Нра-вится – неуверенно, продолжая пальцем водить по неровным граням, почти прошептала.
- Не расстраивайся, будут ещё и зелёные – карие глаза смеялись.
Так вот ты какой, нефритовый кинжал. Ничего в нём мстительного, и даже боевым не казался. Трудяга-нож в натруженных руках был серьёзен и самодостаточен. Словно жизнь показала другую сторону, вечную и мудрую.
- Подожди, сфотографирую.
Загорелые ноги понесли к сараю.
А вслед им смотрели карие с прищуром «наездника с рождения».
Зелёный лес не помнил своего детства, точнее детство из него не уходило – молодая поросль, как разновозрастная ребятня, была всюду, особенно, на южном склоне Крайнего холма. А вот о начале ЭТОЙ жизни в лесу ничто не напоминало.
Начало было, как водится, связано с концом предыдущей жизни. А конец тот был трагичен, даже ужасен.
Сначала солнце выжгло траву, высушило кустарник на южных склонах Большого, Круглого и Крайнего холмов. Листья деревьев скручивались бурыми трубочками, падали на выпуклые корни, хрустели под копытами косуль и неряшливо цеплялись к ёжиковым шубкам. Те бродили как тени в ночном лесу. Вкусные слизни давно пропали, но были в достатке гусениц, и ежиный народ не голодал. Косули же от голода стали уходить. Это их спасло.
Дождя ждала, ждала природа, и грянул ночной гром. Капли быстро сменились потоками, понеслись по усыпанным сухой листвой склонам вниз, вниз. Молнии стали бить в деревья, и к утру весь лес полыхал. Смекалистые ежи катились кубарем в овраги, за холмы, и там, ни живы, ни мертвы, переваривали ужин.
Через несколько дней, в тихом дымном тумане, под тёплым влажным пеплом проснулись старые шишки. Эти бабушки-хранительницы не порастеряли всех семян с возрастом. Уберегли их и в огне.
Унылая картина: обугленные стволы, пепелище, тишина.
Общую торжественность нарушило соло свиста в одиноких ветках. Исполнителем был беспардонный ветер. Не имея никакого уважения к памяти прошлой жизни леса, хулиган насвистывал новомодные мотивчики один за другим.
Раненые стволы недовольно гудели, скрипя тёрли друг другу раны, делясь последней смолой, что смогли уберечь от огня. Но вскоре, незаметно стали подпевать ветру, и даже раскачивались ритмично в такт шлягерам.
Следующей весной наученные старыми шишками, как всходить и расти, семена проросли. Молодые, любопытные только поднялись над плотным пеплом, а стволы уж прикрыли их, чтоб солнышко сразу не ослепило, тяжёлые капли не пригнули. Ветру спутали ветками ноги, чтоб не носился как угорелый и не заломал детвору.
Нагар и копоть за зиму и весну стволы уже почистили и отмыли. Дали побеги ветками, навели в лесу некоторый порядок и уют.
Травы тоже не подвели, расстелили редкий ковёр и продолжали латать дыры.
К середине лета появился десант побегов кустарника.
Нахальный подлесок стремительно набирал силу. Но ежам укрытия были ещё не готовы, и они в тот год не вернулись. Косули заходили проведать лес, стеснительно угощались пахнущей костровищем травкой и спешили назад.
Стволы с нежностью наблюдали копошение внизу и ждали птиц.
Дожди шли регулярно, солнце светило, но ягод не было, и птицы это знали.
Жизнь всегда возвращается. Лес это знал.
Ветер приносил новые шлягеры, подлесок на подтанцовках, старые шишки сдавленно охали.
Скоро о старой жизни все забыли, только стволы в грозу вздрагивали и тёрлись друг о друга. Впрочем, уже не помня, зачем это может быть нужно.
Крайне неудачный день.
И «не задался» не с утра, как обычно бывает, а ещё с ночи. Тягостные кошмары
сменяли один другой. Морочили, несмотря на попытки стряхнуть их, постояв у
открытой, щедрой на холод, форточки. А в другой раз, целой чашки холодной воды,
натужно выпитой во изгнанье тягучего бреда.
Утро шло избавителем, а обернулось мукой: больное горло, ломота в голове, бессилие
во всём теле и настроение поплакать над обидами всей жизни. Всей, всей, включая
вот эту ночь.
Что-то отвечала домочадцам, они звенели какими-то чашками, торопливо чмокали под
порогом.
Хлопнула дверь за спиной, и пыльный ветер глумливо приветствовал песком на губах.
И серое над линялыми стенами зданий небо.
Я жду. Понедельничный ритм работы должен всё настроить. Дробный стэп вопросов-ответов, галочки на полях - метрономом на всю неделю.
Но только один из пяти моих телефонных звонков добился ответа. Только один их трёх
курьеров успел с доставкой.
"Бряк", "треньк", "шлёп", и ни одного победного звука.
День, как кисель. Словно кошмары тянутся из ночи, ряженые для достоверности, выдавая себя нудной, тоскливой мукой.
Проснуться бы.
Бубнят над ухом – обед.
Заваренный кофе горяч, но горчит.
- Конфетку? – в протянутой руке «Ласточка».
- Давай… спасибо.
Хочу в тёмную комнату и там …
Ввалился, неотвратимый, как асфальтовый каток, шумный, как перфоратор.
- Звонит этот, Малявкин, Кузявкин, как его, тот, что тебя разозлил в пятницу.
- «Не понравился он мне», это «разозлил»?
- Не придирайся, быстро дай ему ответ! – почти кричит.
Ого, это ещё не марш победы, но уже не похоронный звон.
- Он же сам…
- Вышли письмо, он требует! – гремит, чисто Зевс.
- Да ладно, сейчас… требует он.
А руки уже забегали по клаве, подбирая выражения повежливее, чем хотелось бы.
- Что ты мямлишь? Опять горло? Лечись скорее, завтра на объект поедешь.
- Ага, уже вторую пачку носовых платков открыла, а вы «на объект». Уморить
хотите?
- У тебя вид зелёный. Тебе на воздух надо, за город, с фотоаппаратом и схемами.
- Не поеду…
- А больше некому. Другие ерунду какую-то привезли. Вот и поедешь сама, раз
объяснить им не сумела.
- Ах, так? Вот разболеюсь и свалюсь на две недели! И как хотите тут без меня! Да!
Так даже лучше! Отдохну! А завтра – на природууууу!
- У тебя же горло болело, и голос пропадал…
А настроение как сигнальная ракета – вверх!
И песенка из детства:
Оранжевое небо, оранжевое море,
Оранжевая зелень, оранжевый верблюд.
Оранжевые мамы оранжевым ребятам
Оранжевые песни оранжево поют.
Ох, не поётся мне и не пляшется, и платочком шелкОвым не машется.
Нет-нет-нет, просто лень.
Нормальная такая весенняя лень.
Не бессилие, и не сонливость. Думаю, организм мечтает-готовится к отпускному рывку. И нет ему дела, что отпуск никто пока даже не обещает.
Обеты-шмабеты… А он готовится. Наверное.
Процесс настолько глубинный, что даже предположения о нём туманны.
Туманы туманами, а кушать хочется всегда.
Глубинные процессы поглощают не только физические силы, умственными они тоже не брезгуют. И ещё подпитки требуют в виде жареной картошечки и ещё картошечки, и ещё. Такой рацион вполне устраивает мой организм. А вот рядом обитающие организмы смотрят вопросительно и всё чаще открывают холодильник. Звучит знакомое «котлетки», мечтательное «пироги» и совсем кощунственное «пельмени».
Когда дверь холодильника хлопнула совсем уж жалобное «ням», одна мыслишка отвлеклась от морской темы.
- Несите фарш – скомандовала – и муку. Будут вам пельмени. Ленивые.
- Лучок мелко-мелко, чесночок, соль, перец, и всё это безжалостно толочь деревянной толкушкой – руководила голодными руками.
Те проворно замелькали. В ту же миску фарш, и всё снова, плеснув немного водички для
сочности.
- Взбивайте яйца – неслось с командного пункта – теперь воду, чтоб один к одному, и соль.
Муку добавляла уже сама - не для салаг работа. Кляр должен получиться густым, как для высоких оладий.
Мелкие шарики фарша катаются в ловких ладонях и прыгают в муку, по-детски резвясь, валяясь и раскидывая по столу белую порошу. Чтоб стать солидными ленивыми пельменями им надо окунуться ещё в кляр для получения мундира, затем в шипящее масло - посвящение огнём. Повертеться сбоку на бок, и на блюдо с каёмочкой.
А за столом уже голодные руки взяли вилки и открыли голодные рты.
В них-то и будут прыгать шустрые ленивые пельмени, толкаясь на входе.
И мысль опять погрузилась в отпускные мечтания.
Не забыть бы, что купальник нужен попросторнее. А то на очереди ленивые голубцы.
[205x284]
На одном из форумов такая цитата: "...любимая снасть спиннинг, а
основная приманка - колебалка, крокодил называется, оч. качеств крюк, и
вертлюжок с кольцом".
Получается, не на крокодила охота, а с помощью "крокодила".
Это то, что в книге.
Но поисковик этим не ограничился.
В сети есть предположения, откуда крокодилы на Волге.
Обитали по свидетельствам, лет 300 назад.
http://otvet.mail.ru/question/90989910
[306x220]
Крестьяне села Безродное отбиваются от крокодилов, напавших на скот. Иллюстрация из книги 1768 года.
Как-то много скота на берегу. Словно на войну вышли. А одна свинка так и бросается в атаку. Смешались крокодилы, свиньи, люди. Военные идут на подмогу.
А вокруг вековые ели и валуны как в Карелии.
Каксделать такие гнутые веточки для украшения интерьера делится Gulyafed со Страны мастеров.
Цитата сообщения Ниранджани
Нестандартные и очень эффективные рецепты из аптеки!
[показать]Подборка из пяти красивых схем для вязания каймы крючком.
Схемы вязания каймы крючком
Узор этой шали разработан по рисунку старинной прошвы, доставшейся в наследство от бабушки. Долго лежала у меня эта прошва, я периодически на нее любовалась, восхищалась мастерством наших бабушек, понимая, что она связана из катушечных ниток примерно № 60. Была уверена, что связан узор из элементов. Но когда вдруг поняла, что он связан единым полотном, то уже остановиться не смогла. Слегка распустила прошву, просчитала все столбики и воздушные петли и нарисовала схему узора. А вот уже затем положила этот узор в шаль.
Вяжется узор единым полотном, без обрыва нити, а впечатление создается такое, будто шаль состоит из отдельных элементов – цветков. Цветки располагаются на фоне оригинальной сетки. Кайма, выполненная этой сеткой, вяжется одновременно с шалью
Я не могу утверждать наверняка, но мне показалось, что в Вас живет душа рояля! |
[показать]Этот инструмент своего рода оркестр в миниатюре. Почти все великие композиторы были именно пианистами. Так что рояль, это место, где рождаются миры. Сидеть за роялем, все равно, что за письменным столом, только вместо пера и бумаги под рукой белые и черные клавиши. Такие притягательные!:-) Наверное, твой дух — дух творца. Из смешения звуков, образов, слов и смыслов ты способен создавать новый мир, наполненный истинной музыкой и гармонией. А еще ты, наверное, не любишь излишней помпезности и театральных эффектов – таким как ты они ни к чему, и иногда сидишь в маленькой, полутемной кофейне, рассеянно глотая хороший кофе, наблюдая за яркой, полной жизни улицей, что струится мимо за прозрачными стеклами. |