

30 октября — День политзаключенного. Это не праздник. Это день скорби и сострадания. Вся страна заключена в рамки агрессивной системы. Большинство условия содержания пока устраивают. Речь не о них — о человеке, который сохранил в себе свободу, — Ларисе Богораз.
Редколесное поколение не принявших страх как условие жизни, преодолевших инерцию компромисса и отвергнувших пакость системы почти полностью пало. Остались единицы — непластичные, не нужные никому, кроме своих ревнивых товарищей-оппонентов, и особенно раздражающие прогрессивную часть общества, густо покрытую питательным слоем понимания особенностей современной жизни.
Просто потрясающие, на мой взгляд, цветные литографии
и акварель им под стать...
_________________
ЛИТОГРАФИИ (французский пейзаж):
[показать]
Пляж (La Plage), 1899
Французская народная музыка
|
Так, в жизни есть мгновения – Их трудно передать, Они самозабвения
Земного благодать. Высоко надо мной, И птицы лишь небесные
Беседуют со мной. Ушло так далеко, Всё мило-невозможное
Так близко и легко. И мир в моей груди, Дремотою обвеян я –
О время, погоди! |
[показать] |
[показать]
Закат (Le Coucher de Soleil)


[показать]
Ciurlionis (Muza Rubackyte) - Andante
Любовь — это мост из чистого золота
через реку жизни, разделяющую
берега «добра и зла».
Любовь — это крепкие белые крылья.
Любовь — это старый сосновый лес
в жаркий полдень, это отдых в лесу
под убаюкивающий шум сосен.
Любовь — это дорога к солнцу,
вымощенная острыми жемчужными
раковинами, по которым ты должен
идти босиком.
[показать]
В новый дворец. 1934
Тиме-Блок Марина Георгиевна (1913 - 1999) - известная российская художница из Санкт-Петербурга, дворянка, племянница А.Блока. Закончила Высшие женские Бестужевские курсы. Училась в Академии художеств. Брала уроки рисования у А.Бенуа. Преподавала мастерство в школе Академии художеств и в ВХУ им. В.Серова. Участвовала более чем в 40 всесоюзных, республиканских и зарубежных выставках. Ее работы продавались на многих ведущих аукционах мира. Но в Союз художников она была принята лишь после сорока лет, в хрущевскую «оттепель», а хорошую мастерскую обрела и того позже, выйдя уже на пенсию. В период 1999-2011 гг. большое количество посмертных выставок Тиме-Блок прошли в России, Париже и Америке. Ее произведения хранятся в музеях и частных коллекциях по всему миру.
[показать]
Площадь Декабристов зимой
М.Таривердиев - Снег над Ленинградом
[показать] Художница в разговоре часто подчеркивала: «Главная моя любовь - это мой родной Ленинград-Петербург. Его рисовать - самое большое удовольствие и счастье. В эти работы я вкладываю всю душу без остатка...» Ленинград Тиме-Блок кажется туманно-зачарованным, довоенным Петербургом: во всей своей невинности начала XX века - очаровательным и символичным. Прочитываются ахматовские строки, угадываются символические фигуры из стихов Блока...
«Детство мое прошло в среде друзей и знакомых моих родителей главным образом людей причастных к искусству: Верейский, Билибин, Добужинский, Кустодиев.
В памяти остались замечательные детские праздники, которые, несмотря на трудное голодное время, устраивались в доме Кустодиевых на Введенской. Гостями были всегда Маруся и Митя Шостаковичи, дети Добужинских, Орик Вверейский. Митя играл нам на рояле, и всегда было очень весело.
Незабываемо и детское впечатление от ярких, радостных картин Бориса Михайловича Кустодиева. Должно быть, все это и породило у меня неистребимое желание рисовать. Сколько себя помню, рисовала всегда».
[показать]
На Мойке
Новая монументальная пропаганда как диагноз.
Великого князя Киевского Владимира привезли в Москву глубокой ночью. Репортажи о спецоперации навевали мистический ужас. Отдельно везли руку, отдельно — крест, отдельно все остальное. Тонны бронзы складировали на Боровицкой площади и до позднего вечера гордились будущим памятником. Пока Владимир расчленен, но ко Дню народного единства его непременно соберут. И тогда он посмотрит на страну, которую построил. Сочувствую князю — ему предстоит тяжелое испытание.
Тени минувшего вытесняют настоящее. Русская весна переместилась из зоны боевых действий в актуальную историю. Эпидемия мифотворчества загнала на периферию реальную политику. Главными ньюсмейкерами стали Иван Грозный, 28 панфиловцев, Маннергейм. Лидировал первый русский царь. Количество на экране историков или тех, кто таковыми себя считает, опровергало представление о сангигиене. Кургинян именовал Ивана Васильевича большим демократом, Проханов — человеком Христа. Камера (телевизионная) все стерпит. Сладкая парочка — эталон псевдомышления. Обидно, конечно, что более ста лет назад это самое псевдомышление ассоциировалось с Бердяевым (что зафиксировал остроумный философ Шпет термином «белибердяевщина»), а сегодня — с Кургиняном и Прохановым, но других оракулов для нас нет.
История — дама легкомысленная. Она всегда готова закрутить интрижку с лидерами общественного мнения. Но такого буйства измен, которое наблюдается сейчас, в стране, построенной князем Владимиром, еще не было. Когда несколько лет назад министр Мединский решил реабилитировать светлое имя Ивана Грозного, масштабы бедствия терялись в мареве словоблудия. Казалось, это личная инициатива ниспровергателя, рвущегося в ящик. Министр, обладающий талантом всё сущее превращать в пиар, стремительно набирал высоту. Он ввел в оборот магическое словосочетание «история под заказ». Сегодня стада комментаторов, руководствуясь высшими министерскими целями, взялись за историю. Сначала волосы становились дыбом от качества и количества трактовок, потом и к этому привыкли. Недавно услышала фразу: «Если бы не было Грозного, не было бы и «Газпрома», и нисколько не удивилась тому, что принадлежит она не верному петросяновцу, а верному державнику Илье Глазунову. Подобной дремучей дремучести на российском ТВ не наблюдалось даже во время повального увлечения третьим глазом.
К борьбе против памятников неожиданно присоединили Мандельштама. Умельцы с ломом и перфоратором принялись уничтожать памятную таблицу в Старосадском. Программа «Вести» успокоила малочисленную взволнованную общественность — после ремонта все восстановят. Поживем — увидим. Но в некотором высшем смысле табличка со словами Мандельштама: «Я хочу, чтоб мыслящее тело превратилось в улицу, в страну» уже уничтожена, если не ломом с перфоратором, то временем, в котором живем. Нет сегодня более непопулярной идеи, чем идея «мыслящего тела».
Неприкрытое, рабское, демонстративное невежество становится правилом хорошего тона. Так в патриотических организмах срабатывает инстинкт самосохранения. Его градус особенно впечатляет, когда на авансцену выдвигаются люди просвещенные. Леонид Поляков, профессор Высшей школы экономики, именно из таких, просвещенных. Что не мешает ему в дискуссии о 28 панфиловцах сотрясать основы. Раз мы живем в эпоху холодной войны, рассуждает доктор философских наук, то любая попытка деконструировать наши священные мифы — элемент борьбы против России. Апофеоз от Полякова вдохновляет: нужно написать ту историю, которая работает и как наука, и как эффективный миф. Мединский рыдает от зависти. Ему подобные высоты профессорского духа пока не снились.
Любопытную трактовку проблемы выдал Сергей Шаргунов в интервью Собчак. (Ксению Анатольевну поздравляю с блистательной работой). На вопрос ведущей о том, следует ли замалчивать постыдные исторические факты, её собеседник взорвался креативом: а не надо, мол, либералам стыдить русскую историю. При этом Шаргунов, засыпающий пеплом общих слов любой вопрос, почтительно



[400x]Оскар Яковлевич Рабин (2.01.1928, Москва) — российский художник, один из основателей неофициальной художественной группы «Лианозово».
Родился в Москве в семье врачей. Отец - украинский еврей, мать - латышка. Осиротел в возрасте 13 лет. В начале сороковых живет в Трубниковском переулке, учится в художественной студии Евгения Кропивницкого, увлекается романтизмом. С 1946 по 1948 год учится в Рижской Академии художеств. В этот период придерживается строгого реалистического метода, много работает над натюрмортами. В Академии латышские студенты зовут его «наш Репин». В 1948-м году Сергей Герасимов принимает Рабина на второй курс Московского государственного художественного института им. В. И. Сурикова]. В 1949-м году был исключен «за формализм», после чего возвращается к своему первому учителю Е. Кропивницкому.
О чем мечтает склонный к ропоту знаток второго языка?
Когда-то было постановлено (теперь решат, что это бзик): мешает школе астрономия, а нужен ей второй язык. Пришла внезапная Васильева, защитник школьного труда, и астрономию усилила, язык же сунула туда, куда, по здравом размышлении, учтя balance métaphysique, мы все — и бездари, и гении, — уже засунули язык. Я одобряю эти действия! Скажу, Васильевой под стать: пускай сознанье будет девственно — дитя должно уметь мечтать. Мне скажут (злой оскал читателя в моем уме уже возник), что для отважного мечтателя как раз нужней второй язык, а я скажу, чтоб сразу поняли, что должен нынешний юнец мечтать о звездах — на погоне ли, на темном небе, наконец… О чем мечтает склонный к ропоту знаток второго языка? Мечтает он, поверьте опыту, лишь о свободе. Как з/к. Пока его не остановим мы, его манит езда, езда, — тебе ж, поклонник астрономии, везде мерещится звезда, и мне в эпоху ада ватного в подобном видится пример и пониманья адекватного, и соответственных манер.
Мне скажут, что в родимой Нарнии (еще волшебней, чем в кино) должны мы стать гуманитарнее, уж раз гуманней не дано — с филологами языкастыми и с культом красного словца… А я спрошу — читали Канта вы? Калининградца, мудреца? Он молвил: время нынче грозное, но восхищает испокон меня лишь это небо звездное и нравственный во мне закон. Прошли года, но вы не сетуйте — все так останется и впредь. Закона, правда, больше нетути — так хоть на звезды посмотреть.
Мне скажут: есть еще прагматика. Эпоха стала горяча: забрать жену, сестренку, братика — и дать отсюда стрекача! Когда словцо неосторожное так злит попа и казака — скажи, ужели астрономия важней второго языка? Важнее, да! — воскликнет пафосно любой, кто дружит с головой. Нет в мире места безопасного в канун грядущей мировой, напрасно вы на карте шарите — мол, где убежище дают? Нам не спастись на этом шарике, пора искать другой приют, и чем планета незнакомее, тем меньше там тупых и злых…
Короче, знанье астрономии и здесь нужнее, чем язык.
В деревне, из которой в 1937 году увели всех мужчин, открыли памятник спасшей ее жене «врага народа».
«Нюра» — так называется памятник жене «врага народа», который 1 октября открыли в деревне Засосье Ленинградской области.
Женщина в крестьянском платке, один ребенок на руках, другой цепляется за длинную юбку. Тревожное скорбное лицо. Это «Нюра» — собирательный образ жены «врага народа», оставшейся один на один со всеми тяготами деревенской жизни, да еще в лютые военные годы. У «Нюры» есть прототип — Анна Николаевна Галактионова, крестьянка деревни Засосье Сланцевского района Ленинградской области. Некогда цветущая деревня в 50 дворов, со своей часовней, пекарней и школой, опустела в одночасье: в 1937 году по анонимному доносу в НКВД из нее увели всех мужчин, 30 человек. Через 10 лет, в 1947 году, в деревню вернулись трое. Среди вернувшихся — муж Анны Николаевны Григорий Галактионов. После его возвращения они прожили вместе еще 34 года.