Человек человеку бог.
Людвиг Фейербах
Ищите Бога в своем собственном сердце, вы не найдете его больше нигде.
Арабское изречение
Народная мудрость
Говорят: Бог создал человека по образу своему. Слова эти не могут значить ничего другого, как то, что человек по своему образу создал Бога.
Георг Кристоф Лихтенберг
Только одно божество может обладать всеобъемлющей мудростью, а человеку свойственно лишь стремиться к ней.
Пифагор Самосский
Война НАТО против Югославии
| Война НАТО против Югославии | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Косовская война | |||||||||||||
| |||||||||||||
| Противники | |||||||||||||
| НАТО Армия освобождения Косова (UCK) Пассивное участие[1]: Албания Болгария Румыния Македония |
|||||||||||||
Война
Военные авторы обычно определяют войну как вооружённый конфликт, в котором соперничающие группы обладают достаточно равными силами, чтобы сделать исход сражения неопределённым. Вооружённые конфликты сильных в военном отношении стран с находящимися на примитивном уровне развития племенами называются умиротворениями, военными экспедициями или освоением новых территорий; с небольшими государствами — интервенциями или репрессалиями; с внутренними группами — восстаниями, мятежами либо внутренними конфликтами (гражданская война). Подобные инциденты, если сопротивление оказалось достаточно сильным или продолжительным по времени, могут достичь достаточного размаха, чтобы быть классифицированными как «война»[1]. Отсутствие войны называют миром.
Содержание |
Горбунов-Посадов Иван Иванович, Герман Алёткин, Виталий Адаменко
ОТКАЗ ОТ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Борьба за отказ от военной службы и политика большевиков по отношению к отказчикам от военной службы в 1917-1939 гг.
Источник Lib.ru/Классика.
Предыстория.
Отказы от военной службы по религиозным убеждениям (заповедь "не убий") известны еще с первых веков христианства. Сохранились имена некоторых римлян-христиан, казненных за отказ носить оружие: Максимилиан, Марцеллий, Кассиан и др. В России такие случаи известны, по крайней мере, со второй половины XVIII века. В основном это были представители крайних толков старообрядчества и духовные христиане: духоборы, молокане и др. В дневнике генерала Н. Н. Муравьева-Карского сохранилась запись о пяти крестьянах Тамбовской губернии, присланных в 1818 г. на Кавказ "для исправления и приучения к воинской дисциплине". Их прислали за отказ служить в солдатах. Несколько раз их наказывали кнутом, гоняли сквозь строй, но они продолжали гово-рить: "Все люди равны, не будем убивать на войне людей-братьев. Можете на куски резать нас, мы не сдадимся, не наденем шинели, не будем пайка есть, не будем солдатами..." До введения в России в 1874 г. всеобщей воинской повинности такие случаи были единичными.
Отказы от военной службы случались не только по религиозным, но и по иным соображениям. В 1876 г. произошел массовый отказ ссыльных уральских казаков слу-жить в обычной армии: "Што хоть делай, хоть убей, а не пойдем мы под на-чальство к солдатским офицерам. Мы казаки и солдатами не сделаемся".
На особом положении находились меннониты, переехавшие из Пруссии в 1789 г. по приглашению Екатерины II, и гуттериты, приглашенные Павлом I в 1800 г. Правительство России чрезвычайно нуждалось в людях для освоения совершенно пустынных территорий, недавно присоединенных к России. Приехавшим было гарантировано "на вечные времена" освобождение от военной службы, при условии отказа от миссионерской деятельности за пределами своих общин. На подобных условиях они жили и в соседних странах. Во всех последующих войнах они принимали участие в санитарных отрядах.
В 1874 г. в России была введена всеобщая воинская повинность, это было истолковано меннонитами как требование, несовместимое с их религиозными убеждениями. По этой причине около 50 тысяч человек, примерно треть всей общины, выехало в США и Канаду. Напуганное экономическими последствиями дальнейшей эмиграции членов этой большой и богатой религиозной общины правительство вынуждено было пойти на компромисс. Меннониты не призывались, а переговоры с властями велись до 1880 г., когда в "Устав о воинской повинности" были внесены изменения, согласно которым верующие меннониты освобождались от ношения оружия и отбывали службу в мастерских морского ведомства, а также в качестве пожарных и лесников в течение времени, равного по продолжительности сроку военной службы. Расходы по содержанию лесных команд производились частично за счет государственной казны, а частично -- за счет средств общины меннонитов. Ежегодно такую службу проходило около ста человек.
Для остальных отказников не было ни альтернативной службы, ни определенного вида наказания. Обычной практикой было осуждение таких людей на 6-7 лет дисциплинарного батальона не за сам отказ, а за неподчинение приказам командиров. Так, в одной станице Терской области была построена большая крепость для исправления непокорных и провинившихся солдат, и в этой крепости над молодыми духоборами производились всякого рода издевательства: мучили голодом и холодом, били кулаками и прикладами ружей, секли розгами и сажали в холодные карцеры. Многие умирали. Хотя, если человек был из "образованных", могли и пойти навстречу и определить его на службу, не связанную с ношением оружия, или признать непригодным для военной службы, отправить в сумасшедший дом и т. п.
Владимир Григорьевич Чертков, ближайший друг и единомышленник Л. Н. Толстого, в 1896 г. написал статью "Напрасная жестокость", которая была прочитана царю, Николаю II. После этого отказников стали ссылать на 18 лет в
НОЧНЫЕ ПЕРЕЛЕТЫ
Летели весь остаток ночи.
На большой высоте нескончаемая цепочка самолетов тянулась от одного края горизонта и исчезала в противоположном. Самолеты были загружены до отказа: семь тонн весит БМД, 3,5 тонны груза в ящиках и еще десяток десантников.
Пошли на снижение, когда уже стало светать. Приземлились на военном аэродроме в Каменск-Уральске. За бортом пуржит, мороз почти двадцать градусов, сильный ветер гонит поземку по заснеженным полям и взлетной полосе.
Возле самолетов нас ждала походная кухня местной части. Высыпав из самолетов, мы помчались к ней, на ходу доставая котелки. Повар механически брал котелки из леса тянущихся к нему рук и наполнял их горячей кашей. После завтрака сразу разошлись по своим самолетам.
Весь день провели в отсеках, выбегая время от времени на холод, чтобы перекурить. Вдоль самолетов курсировали бензовозы, дозаправляя их топливом. Техники осматривали тела самолетов: заглядывали под крылья, шасси, чего-то там копошились. Шла подготовка к дальнейшему перелету.
Как стемнело, взлетели вновь. Теперь курс лежал на юг. Под покровом ночи, преодолев вторые две тысячи километров, караван самолетов приземляется уже в Узбекистане, на аэродроме близ Чирчика. Получился чудесный перелет из суровой зимы в ласковое лето: тут совсем не было снега и веяло приятным южным теплом.
За нами прямо на аэродром подъехала колонна грузовых машин. Набившись битком в их кузова, мы поехали в расположение местной воинской части. Казармы там были пусты, а их двери опечатаны: личный состав располагавшегося здесь чирчикского десантного полка, как нам сказали, покинул городок несколькими днями раньше.
Всему нашему батальону (это более двухсот человек) отвели место в спортивном зале. Уложив в угол свои вещи, некоторые, устроившись поудобней, легли спать. Остальные бродили по территории без дела или сушили портянки на солнышке. Офицеры где-то бесконечно совещались, и личный состав был предоставлен сам себе, а точнее, на усмотрение сержантов и старослужащих.
Тут Еремеев решил, что кое для кого пришло самое время покачаться:
- Май семьдесят девять! Строиться! - мы, майские черпаки, выстроились в линию перед зам.комвзводом.
- Бегом!.. Марш!
Началось физо, которое длилось часа два. Мы и пробежались, и походили гуськом, и поотжимались, а Еремеев, постоянно погоняя нас, цедил сквозь зубы:
- Сыны! Когда за духов возьметесь? Давно уже их пора на место ставить. Отобьются от рук - вам же на шею сядут... Работаем! Рас-с! Два!..
Мы сразу просекли что к чему: никак всплыли у Еремы старые обиды на припугнувшего его в "теплом" лесу молодого Джемакулова - вот и гоняет он нас - черпаков - чтобы злее были и начали шерстить духов, которые сейчас отдыхали. Да ведь мы тоже не дураки: понимали - раз уж Еремеев отступил, значит и нам, тем более, пыркаться не стоит.
Долгожданный обед положил конец зарядке.
Почти сразу после обеда объявили построение по тревоге. Командир полка подполковник Батюков, приняв рапорта от командиров батальонов, суровым взором обвел строй:
- Гвардейцы-десантники!.. Одна из дружественных стран обратилась к нашему правительству с просьбой оказать ей военную помощь, - с трудом скрывая волнение, он продолжал металлическим голосом. - На нас лежит большая ответственность - выполнить важное задание партии и правительства! Вечером наш полк пересекает государственную границу... Родина доверила нам оказать помощь, и мы это доверие должны оправдать!
Строй слушал командира как загипнотизированный.
- С этой минуты объявляется военное положение! Всем необходимо соблюдать бдительность! Никуда без разрешения командира не отлучаться! Никуда не ходить по одному!..
Когда он закончил, прозвучали команды:
- Вольно! Разойдись!
Не успели мы разойтись, как ротный объявил построение отдельно для нашей роты. Вид у него был самый решительный:
- Через несколько часов вылетаем за границу. Как только самолет остановится, вам дается пять минут на разгрузку. Если в это время будет обстрел, то несколько человек прикрывают, а остальные разгружают как можно быстрей.
Далее. Все слышали, что объявили военное положение? Так вот - это значит, что за отказ от выполнения приказа расстрел на месте, без всякого суда и следствия! Все постоянно должны быть в полной боевой готовности - с оружием не расставаться ни на секунду и никому его не передавать! Никто не покидает расположение роты ни при каких условиях! Если куда посылают - обязательно сначала надо доложить командиру взвода, а тот, в свою очередь, немедленно докладывает мне! Я всегда должен знать, кто где находится! Еще раз напоминаю - по одному никуда не отлучаться! Даже если кого приспичило отойти по нужде - обязательно прихвати с собой товарища! Один сидит - другой прикрывает огнем! Все ясно?
От такого инструктажа повеяло военной романтикой. В моих
СЛУЖБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
К концу ноября, когда все дембеля разъехались по домам, нас - операторов - расформировали по разным ротам. Наши пути разошлись: Карташова распределили в разведроту, а меня и еще троих оставили в этой же роте - у Хижняка.
Хижняк к этому времени получил звание старшего лейтенанта. До этого мне казалось очень странным, почему командиры взводов имели звание старших лейтенантов, в то время как командир роты - Хижняк - был всего лишь лейтенантом. Это могло означать только одно - начальство сразу видело в нем перспективного командира и смело двигали его на повышение, доверив командовать ротой.
Ротный сразу дал мне звание ефрейтора, присвоил квалификацию специалиста 3-го класса и, что для меня было особенно удивительным, определил оператором на единственную в нашем взводе БМД. Хотя другие уже имели звание ефрейтора и нужную квалификацию, но никто другой из молодых операторов в нашей роте БМД не получил. Каждый хотел получить БМД, так как это дает важное преимущество перед остальными: можно спокойно возиться с машиной в то время когда остальные ходят строем или болтаются на турнике.
Всего в роте было четыре БМД: по одной на каждый взвод и одна командирская. Такой же недокомплект был во всех ротах нашего 2-го батальона. Только 1-й и 3-й батальоны были укомплектованы боевой техникой полностью.
Еще к нам в роту добавили механиков и командиров отделений, которые как и мы недавно прибыли из учебки. Так сформировалось новое молодое пополнение роты - всего человек десять. Тут и дали себя знать отношения между призывами, которых мы так опасались.
Утром после команды: "Рота, подъем!" - мы - молодые - убегаем на спортплощадку. Там бегаем, отжимаемся, подтягиваемся. Деды зарядкой не занимались - берегли силы для завтрака: кто прикинется больным и досыпает еще полчасика, а другие, хотя и были с нами на спортплощадке, но мышцы не напрягали, только перекуривали и болтали между собой. Прибежав с зарядки, мы - молодые - уже свежие, взбодренные приступаем к работе - до завтрака надо навести марафет: протереть пыль, помыть и натереть мастикой пол. Пол натирался специальными щетками, чтоб все блестело! Тут постоянно возникали мелкие проблемы. Щеток на все взвода не хватало, и потому их приходилось припрятывать, просить, а то и просто тянуть друг у друга.
Однажды из-за того, что нам не хватило щетки, мы не успели натереть мастикой пол. Взвод ушел на завтрак, а потом сразу на занятия.
В это самое время на нашу беду в расположение с проверкой зашел ротный. Посмотрев везде санитарное состояние, он сделал вроде бы незначительное замечание старшему сержанту Еремееву - замку нашего взвода:
- Почему пол в таком состоянии? Вы что, его не натирали? - и, долго не задерживаясь, ушел.
Еремеев, хоть и отслужил только год, но при поддержке ротного, заметившего его незаурядные способности руководить другими, быстро вырос до зам.комвзвода. Он был высокого роста, крупного телосложения и в своем призыве выделялся как лидер. Даже со старшим призывом - дедами - держался на равных.
Сразу, как только взвод вернулся с занятий, Еремеев скомандовал:
- Май семьдесят девять, строиться!
Молодые построились в одну шеренгу.
- Ну что, сынки е..ные,.. совсем оборзели? Не рано х... задрали?! А-а?! Грязь развели и не убираете! Все! Сегодня вечером будем вас, недоносков, равнять! Разойдись!
День прошел как обычно. После отбоя, ночью, меня будит один из молодых:
- Вставай. Иди в сортир... - а у самого вид хмурый-хмурый. - Еремеев ждет.
В одних трусах и с нелегким предчувствием я направился в туалет. Hа душе кошки скребут - наверняка там пустят в ход руки. И я не ошибся.
Еремеев встретил меня озлобленным взглядом, надвинулся вплотную и заорал:
- Смирно! Что, бл.., деды за вас должны полы натирать? А-а? - и с ходу ударил несколько раз в грудь.
- Пошел за следующим! И чтоб я не ждал! Быстро!
За эту ночь все молодые по цепочке имели такую же воспитательную беседу. И никто из нас не нашел в себе силы заступиться за себя. Новое пополнение научилось переносить обиды стойко, по-евангельски, так как прошло хорошую школу - учебку. С этого дня наша жизнь вошла в свою естественную армейскую колею - чуть что не так, сразу построение и мордобой.
ЗАКОН СИЛЫ
В роте кроме вполне уставных работ по уборке помещений нам дополнительно приходилось еще выполнять самые разнообразные прихоти старослужащих. А прихоти возникали даже в ночное время. Именно по ночам старослужащие иногда любили "расслабиться" и посылали молодых кого за вином, а кого за закуской. Несколько раз среди ночи поднимали и меня:
- Воин, подъем! - я вскакиваю, как по тревоге.
- Жратву на четверых! Быстро! Даю двадцать минут!
Никто не задавал глупых вопросов, - А где взять? - и сразу убегали выполнять задание. Дедов "не е..ет", где и как раздобыть -
Самый черный день
Стой, солдат, сдержи свои нервы,Стисни зубы и глубже дыши,Ты — не первый, и ты — не последний,Все отслужили — и ты отслужи!(Из альбома солдата)
Как-то в начале августа, после стрельб на полигоне, взвод опаздывал на ужин. Для экономии времени Шлапаков повел нас не обычным путем — по лесной дороге — а напрямик — через болото. Так было километра на два короче, но по топям бежать медленнее и Шлапак гнал нас вовсю.
Мне в сапоги попала вода и портянка на одной ноге сбилась. Если хотя бы на несколько секунд остановиться, перемотать портянку — все было бы нормально, но останавливаться нельзя. Когда добежали до расположения, в том месте, где съехала портянка, кожа стерлась. С того дня и начались для меня настоящие испытания. Никакой возможности чтобы рана зажила не было: все время беготня в сапогах. Так я мучился изо дня в день. Рана постоянно гноилась, а стопа отекла так, что с трудом проходила в сапог. А жаловаться нельзя: это как закон — хоть умирай, но не смей признаться, что тебе плохо. Еще все осложнялось тем, что здесь, в армии, даже самые незначительные ранки таят в себе большую опасность, поскольку нет возможности их подлечить.
Как-то в курилке я разговорился с одним знакомым курсантом, с которым мы познакомились еще в поезде. Высокий и мускулистый, при распределении он сам напросился в разведроту — там готовили разведчиков-диверсантов. Тогда, в первый день учебки, все стремились попасть именно туда, но отбирали в разведку только самых крепких. Теперь он уже сто раз пожалел, что попал в это «заветное место». Почем нас гоняли безбожно — но их вообще не жалели: и кроссы у них были вдвое длиннее, и такие физические нагрузки, что выжимали все соки до последнего.
Он поведал мне свою историю, как месяца два назад, стряхивая пыль со своего берета, он поцарапал о кокарду большой палец. Вначале на царапину он даже не обратил внимания, однако со временем палец стал гноиться и сильно болеть. Сказать об этом побоялся — еще сочтут симулянтом и накажут. Так он терпел до последнего и пошел в ПМП только когда уже распухла кисть, а боль стала невыносимой.
— Сволочи, даже не попытались лечить. Взяли и ампутировали, — он с горечью показал свой обрубок. — Как рана зажила — отправили обратно в роту — вот и все!
— А почему же тебя не комиссовали? — удивился я.
— А вот. Сказали, нормально дослужишь и без пальца, — с печальной усмешкой ответил он и досадно махнул рукой.
…Нога постоянно не давала мне покоя: распухла и болела так, что я еле дотягивал до вечерней поверки. Идет перекличка, называют фамилию за фамилией, из строя выкрикивают: «Я!.. Я!.. Я!..» — я стою, а нога в сапоге хрустит как снег — настоящая пытка, и только думаю: «Поскорей бы кончили, поскорей бы отбой!» — так продолжалось уже недели две.
В тот злополучный день на вечерней поверке присутствовал замполит роты — старший лейтенант Дик. Только совсем недавно ему дали старшего. Сначала как обычно он нас долго ругал: что ленивые, что служить не хотим.
— Отрастили сорокасантиметровые х..и, а толку — них..я! — было любимым его изречением, которое он частенько ввертывал в свою речь.
Неожиданно Дик сменил голос, сделал его мягким, доверительным и говорит:
— Ладно! Теперь давайте начистоту. У кого там ноги болят или еще что, кто не может бегать кроссы — выйти из строя!
Ноги от потертостей болели у многих, но все стояли на месте, не решаясь выйти.
— Что, все могут бегать? У всех нормальное здоровье, ноги не сбиты, ни натертостей, ни мозолей, ничего нет?.. Почему молчите? Или что, разуть всю роту и проверять у каждого?.. Давайте, давайте! Выходите!
Из каждого взвода вышли и стали перед строем по два-три человека. Из нашего взвода вышел я и еще один по прозвищу «Змий» — за долговязость. Оказавшись перед строем, я мгновенно осознал, что совершил ужасную ошибку. Но было уже поздно. Один курсант из соседнего взвода, только сделал один шаг вперед и сразу же вернулся обратно, но его все равно пинками выгнали из строя. Тут же сержанты зашипели:
— Ну все, сынки! Вам п..дец!
Убедившись, что больше никто не выйдет, Дик сразу изменил голос на жесткий:
— Вот, рота, смотрите! Вот симулянты и шланги! Вот кто тянет роту назад! Надо с ними разобраться, чтобы больше такого не было!
От досады у меня все внутри опустилось:
— Все! Влип! Влип в историю! Вот дурак! Попался на такую дешевую уловку, как будто служу первую неделю! Зачем вышел из строя?!
Роту отбили. Как только Дик ушел домой, сразу во всех взводах послышался сержантский мат и громкий счет:
— Рас-два! Рас-два! Работаем все! — курсанты начали выполнять физические упражнения. Кто-то прямиком отправился драить
Травма
Кто был студентом — видел юность,Кто был солдатом — видел жизнь.(Из альбома солдата)
Прошло два месяца. Постепенно сознание и организм стали смиряться с армейскими порядками. Гражданская жизнь уже казалась сказочно далекой-далекой. Подумать только! Еще совсем недавно я мог свободно, повинуясь лишь своим собственным желаниям, пойти в кино или к друзьям, или, что самое невероятное — мог просто лежать на диване и ничего не делать. Все это ушло в прошлое, как будто и не было вовсе. Однако оставалась одна связующая нить с тем чудесным миром. Регулярно раза три-четыре в месяц из дома приходили письма. Какие от друзей, какие от родственников.
Где-нибудь в перерыве между занятиями, взяв у полкового почтальона накопившуюся пачку писем, сержант приступает к их раздаче. Все в нетерпении его окружат, а он выкрикивает фамилии:
— Бояркин!
— Я!
— Подставляй нос! — я закрываю ладонями лицо, а нос оставляю незащищенным. Сержант резко щелкает по носу краем конверта:
— Получай!
Счастливчики, получившие по носу, расходятся по разным сторонам, вскрывают конверты, разворачивают сложенные листы и, отключившись на какое-то время от всего внешнего мира, начинают внимательно изучать их содержание. Хоть и писали в основном о самых что ни на есть пустяках — все равно письма поднимали настроение — там меня ждут, там я снова буду человеком.
Правда, не всегда письма доходили до адресатов. Иногда сердобольные родственники норовили сунуть в письмо купюрку: рубль, трюльник, а то и пятак. И такая материальная забота была всегда кстати: хоть мы и числились на казенном довольствии, но все же тех 4 рублей 80 копеек, выдаваемых нам ежемесячно за службу Родине, было явно недостаточно для покупки разных мелочей, в основном, конечно, сигарет. Однако, частенько эту материальную помощь перехватывали где-то на полпути. Ходил упорный слух, что это дело рук одного бессовестного десантника, который получал и доставлял полковую почту. Зная о том, что в письмах частенько прячутся денежки, он просвечивал конверты, как рентгеном, на свет и, увидев характерное затемнение от банкноты, письмо вскрывал и выбрасывал, а наличные, естественно, отправлял себе в карман.
Еще днем я получил письмо из дома, но времени его прочитать пока не было, так как заступал в наряд по роте. Наконец, уже под вечер, улучив минутку, пока сменяемые дневальные сдавали наряд, я сел на табуретку в проходе между коек, вскрыл конверт и погрузился в чтение.
Рядом под руководством старшего сержанта Каратеева курки из соседнего взвода, что-то изготавливая, строгали доски. Я настолько увлекся, что не услышал, как Каратеев распорядился убрать образовавшийся в коридоре мусор. Курсантов рядом было много, около десяти, но все были при деле, и потому никто не бросился выполнять команду, как нас тому постоянно учили. Звание старшего сержанта не позволило Каратееву снизойти до повторения приказа. Взяв табурет, он с силой запустить его в моем направлении — поскольку я к тому же еще и сидел. Табуретка своим углом врезалась точно в мое колено. Ногу пронзила резкая боль. Я вскочил, спрятал письмо в карман и, превозмогая боль, заковылял за щеткой.
Через несколько минут порядок был наведен, и я встал у тумбочки дневального. Колено сразу же сильно опухло, перестало сгибаться и посинело, а при малейшей попытке опереться на ногу, в суставе возникала невыносимая острая боль. Заниматься уборкой в таком состоянии я не мог, и потому простоял целые сутки у тумбочки на одной ноге, придерживая другую на весу. Почти весь день кроме нас, курков заступивших в наряд, в казарме никого не было — с самого утра все ушли на стрельбы. К вечеру от изнывающего стояния на одной ноге и оттого, что совсем не спал, в голове начали происходить какие-то отклонения: в тиши казармы я стал замечать, как шероховатости краски на противоположной от меня стене начали оживать: возникали чудные цветные рисунки и образы, они изменялись и двигались. Так продолжалось пока мы ни сдали наряд.
Когда рота вернулась со стрельб, сержант Шлапаков, увидев как я волочу ногу, решил показать всему взводу на обозрение живого симулянта:
— Курсант Бояркин! Выйти из строя! — я вышел.
— Показывай, чего у тебя там. Давай! Давай!
Штаны пришлось спустить, и все увидели, что одно колено было чуть ли не вдвое толще другого. Шлапаков сразу понял, что дело серьезное и тут же отправил меня в полковой медпункт. Для меня это было полной неожиданностью. Я-то уже внутренне был готов к тому, что меня, как должно быть в таких случаях, окрестят шлангом и симулянтом, возможно накажут; со страхом подумывал о том, как мне придется бегать кроссы на одной ноге, а тут вдруг — направили на лечение! Душа пела, словно меня определили в санаторий, и я в приподнятом настроении заковылял в медпункт.
В
Это цитата сообщения ZvezdochkaNatasha Оригинальное сообщение
Солнечные часы
Один восточный монарх из путешествия на Запад привез домой солнечные часы.
Привезенный подарок полностью изменил жизнь жителей государства. Все подданные очень быстро научились пользоваться новинкой, с радостью смотрели на часы и отмеривали время. Они стали пунктуальными, порядочными, старательными, можно было полагаться на их слово. Живя так, они на протяжении нескольких лет накопили денег и достигли благополучия.
Когда монарх умер, его добрые и счастливые подданные решили воздвигнуть ему памятник.
Поскольку солнечные часы стали для них символом и источником благополучия, то решили поместить их в доме под золотым куполом.
Когда храм был готов и его купол навис над часами, оказалось, что солнечный лучик не может к нему пробиться.
Маленький лучик света, благодаря которому возникала тень, безвозвратно исчез, и вдруг с ним перестало существовать и время.
Одни жители снова стали непунктуальными, другие - не слишком точными, а третьи вообще стали равнодушны.
Каждый делал что хотел, не обращая внимания на то, что делают другие. Целое государство снова погрузилось в нужду.
Неужели и мы сегодня не делаем чего-то подобного? Разве не пытаемся закрыть Бога в своеобразный музей или сделать из Него обычного кладбищенского сторожа?
Бруно Ферреро. Об этом знает лишь ветер
[450x415]
Это цитата сообщения ZvezdochkaNatasha Оригинальное сообщение
Притча. Бруно Ферреро
Деревню, которая расположилась возле замка, разбудил голос посланника, который зачитывал на площади объявления.
"Наш любимый хозяин приглашает всех своих добрых и верных подданных принять участие в приеме, который он устраивает по случаю своих именин. На каждого ждет приятная неожиданность. Однако хозяин просит о небольшой услуге: те, которые будут идти на пир, принесли с собой немного воды, чтобы пополнить запасы замка, которые уже исчерпываются ... "
Посланник несколько раз повторил это объявление, а затем развернулся и в сопровождении стражи направился обратно к замку.
В деревне всячески обсуждали приглашение.
- О, этот эксплуататор! Он же имеет стольких слуг - разве не могут наполнить резервуар? .. Занесу стакан воды - и вдоволь!
- Да нет! Между тем он всегда был добрый и щедрый. Отнесу ему бочонок.
- А я ... разве наперсток!
- А я всю бочку!
Утром, в день, когда должен состояться пир, можно было наблюдать странную толпу, которая шла к замку. Некоторые толкали перед собой огромные бочки, некоторые несли в руках большие ведра, наполненные до краев водой. Другие, принимая на смех своих спутников в дороге, несли небольшие графины или маленькие стаканы на подносе. Наконец колонна достигла двора замка. Все слили воду в огромный резервуар, затем поставили каждый свой сосуд сбоку и направились в банкетный зал.
Вкусные блюда и напитки, танцы и пение непрерывно сменяли друг друга. Наконец, под вечер, хозяин замка вежливо поблагодарил всех за то, что приняли его приглашение, и удалился в свои покои.
- А обещанная неожиданность? - Стали недовольно и разочарованно сетовать некоторые из приглашенных. Другие были полны радости:
- Наш хозяин устроил для нас замечательный пир - Говорили между собой.
Следовательно все, прежде чем отправиться домой, пошли за своими сосудами. В одной минуте оттуда раздались крики: то радости, то отчаяния, то злости.
Каждый сосуд был до краев наполнен золотыми монетами!
"Ох! Если бы я принес больше воды ... "
[472x479]
Тяжело в учении
Десантник должен стрелять метко, как ковбой, и бегать быстро, как его лошадь.
(Из альбома солдата)
В учебке мы трижды прыгали с парашютом. Ранним свежим утром привезут нас на аэродром близ поселка Кедайняй, и ждем самолеты часа два. А холодно! Место открытое, спрятаться от пронизывающего ветра негде. Чтобы хоть как-то согреться, приходилось сбиваться в плотные кучи, а когда подъезжали машины с парашютами, часть продрогших курсантов просто облепляла их горячие капоты, пока те не остынут. Но в целом день прыжков — сплошной отдых: загрузимся в самолет, полетаем около часа, прыгнем и снова ждем, когда все соберутся.
Прыгать мне нравилось. Я даже, чтобы подольше пролететь в свободном падении, специально не выдергивал кольцо и ждал, пока не сработает механизм принудительного раскрытия парашюта.
Обучали нас и искусству рукопашного боя. Отрабатывали приемы с оружием и без него. Построят нас пошире, и по разделениям выполняем несколько комплексов упражнений: то, издавая устрашающее обезьянье уханье, выделываем замысловатые движения телом и руками, то с диким воплем имитируем удар кулаком или ногой. Пользы от такого обучения немного, скорее это была просто дрессировка для показух.
— На черта это каратэ, если есть автомат? — рассуждал я логически. — Лучше бы из автомата стреляли почаще, а то пальнем из него всего-то раза два в месяц — разве это дело? Все машем автоматом, все машем — будто патронов к нему нет. Время-то идет — не в средние века живем — неужто в современной войне может случиться рукопашная схватка?
На тактических занятиях сержанты любили немного поразвлечься, заставляя своих курков поиграть в «войнушку». Обычно это происходит так: заметив, что рядом в лесочке расположился на отдых соседний взвод, а командует там сержант младше его призывом, наш сержант ставит боевую задачу:
— Вон вражеский отряд. Приказываю: незаметно приблизиться, атаковать и обезвредить условного противника. Командира взять в плен и принести сюда.
Мы устремляемся вперед: на открытой местности ползем по-пластунски, где кустики и деревца — движемся короткими перебежками. Тихо подкравшись, налетаем на «врага». Первые секунды, пока неприятель ошеломлен и в растерянности, успеваем нескольких скрутить. Но потом «вражеские» курки приходят в себя и начинается схватка, которая переходит в обычную драку: кто изо всех сил отбивается палкой, кто автоматом, кто ремнем. Тут уже не до приемов боевого каратэ, и не до устрашающих движений и выкриков: самый обычный махач кулаками со всего размаху, да удары сапогами. Воздух сотрясается от мата и угроз. В конечном итоге все решает количество участников — кого оказалось больше, за тем и победа. Каждый раз при подобных проверках умения вести рукопашный бой обязательно кому-нибудь в кровь изобьют лицо, и некоторые потом ходят с фингалами под глазами.
Вообще драки между курсантами были не редкостью. Если возникло какое недоразумение и взаимные угрозы не привели к мирному разрешению, то сразу же руками и ногами приступают к выяснению другого вопроса — кто из них сильнее. В пылу поединка, налетая друг на друга петухами, они начисто забывают об «искусстве» рукопашного боя. Тут не увидеть четких фиксированных ударов и классических поз из боевого каратэ. В реальной драке такие финты не проходят — кто пытается действовать «по науке», того сразу собьют простым ударом со всего маха. Исход поединка, как правило, предрешен в пользу более тяжелого бойца.
Одному курсанту эта страсть — научиться драться по-настоящему — стоила жизни. Во время отработки приемов самбо он решил опробовать навыки по-боевому и дал своему товарищу вместо деревянного ножа настоящий штык-нож. Но в очередной попытке он не успел перехватить руку, и нож вошел ему в сердце.
Вскоре состоялись похороны. На плацу построили полк, и замполит полка произнес короткую речь. Потом все курсанты по одному, сняв с головы берет, молча, со скорбным видом проходили-прощались мимо гроба, стоящего на табуретках. Покойный был одет в парадку. Его бледное, юношеское лицо не вызывало у меня ровно никаких чувств. Мне было абсолютно все равно, что он мертвый, что он погиб так и не вкусив толком жизни. Зато то обстоятельство, что я стою на плацу и отдыхаю от беготни — только радовало.
Рядом со своим погибшим сыном стояли его родители: мать, одетая в черное траурное платье, и отец. Они не плакали, а лишь с отрешенным видом смотрели на происходящее.
Когда прощание закончилось, родители отправились домой, чтобы там похоронить сына. Жизнь в учебке вошла в обычное русло.
…Где мы действительно налегали, так это в изучении уставов гарнизонной и караульной службы. Обязанности солдата, дневального и караульного на посту зубрили наизусть, как стихотворение. Тут не допускалось никаких неточностей — если оговорился или даже произнес не тот предлог, что написан в уставе —
Учебка
Учебный центр ВДВ, куда нас привезли, находился в центре Литвы, в нескольких километрах от Ионавы. Ближайший от него населенный пункт Гайжунай, наверное, не сыщешь даже на подробной карте.
Мы нестройной колонной зашли в расположение части. Тут же служащие части высыпали посмотреть на новичков. Это были и наши будущие командиры и солдаты, обслуживающие часть. Один из них, глядя на нас сияющим лицом, воскликнул:
— Два года! — и схватился за голову. — Два года! Это вечность! Ну, мужики, не хотел бы я быть на вашем месте! Мне год остался — еще терпимо. Если бы меня заставили служить с самого начала — застрелился бы на месте!
— Тоже мне, десантник нашелся, — в ответ подумал я. — Никакой гордости за войска, — сам был доволен тем, что наконец-то прибыл на твердую землю и сейчас определюсь.
Весь первый день нас распределяли по взводам: кого учиться на оператора-наводчика, кого на командира отделения, кого на механика-водителя БМД (боевой машины десанта).
— Кем был на гражданке? — стандартно спросил меня офицер за столом, когда подошла моя очередь.
— Студентом.
Офицер поднял на меня глаз:
— Что, отчислили? Двоечник что ли?
— Так точно, двоечник.
— Ничего, — успокоил меня офицер, — это там ты был х..м студентом, а здесь будешь отличным солдатом! Так, кем хочешь стать, двоечник? Может, в командиры отделения?
— Не-е, лучше оператором-наводчиком.
А что быть командиром? — рассудил я про себя. — Не интересно, да еще и за других отвечай. Лучше постреляю вволю.
— Хорошо. Так и запишем… Следующий!
Формирование затянулось до самого вечера. Как только взвод полностью набирался, его уводили в баню. Наша очередь подошла, когда уже стало темнеть.
У бани возле нас все время крутилось несколько сержантов. И стоило офицеру отойти, как они подходили и спрашивали сигареты, деньги:
— Помоешься, отдам все обратно. Ты что, МНЕ не веришь? Не бойся! Больно мне нужны твои рубли!
Мало кто им доверился и прятали свои кровные в своих личных вещах. Дождавшись, когда из бани выйдет предыдущий взвод, мы оставили личные вещи прямо на траве перед баней и зашли в раздевалку.
— У себя из одежды ничего не оставлять, — предупредил офицер. — Хранить ее два года никто не будет. Все бросайте в кучу на выброс. Кто хочет выслать вещи домой — пакуйте сейчас же в посылку.
Все стали бросать свои лохмотья в кучу на утилизацию. Более-менее порядочные вещи, чтобы никому не достались, приставленный солдат рубил топором или рвал на части. Нашелся только один-единственный из всего взвода, который проявил принципиальность и решился отослать свою одежду домой. Ему выдали ящик, и он, не реагируя на ехидные приколы и шуточки, положил туда все, что на нем было, вплоть до трусов, и заколотил посылку гвоздями.
Стоящий в раздевалке солдат проводил дезинфекцию. Он макал конец палки, к которому крепилась тряпка, в какой-то вонючий белый раствор и с полным безразличием тыкал ей каждому по очереди под мышки и между ног. Продезинфицировавшись, мы заходили в моечную, откуда веяло влагой и такой прохладой, что мурашки забегали по всему телу. Была только холодная вода, и мы, наспех облившись из тазов и смыв с себя недельную грязь и этот мерзкий раствор, спешили обратно в раздевалку. Туда уже принесли и побросали стопками новое обмундирование. Каждый взял себе комплект. Выбирать тут было особо нечего: форма была единого образца — 50–52 размера. Таких богатырей среди нас были единицы, а на большинстве она просто висела. Я был весьма удручен тем, что это был не десантный комбез цвета хаки с высокими ботинками, а самые обычные кирзовые сапоги и самое обычное хэбэ, в которой всюду на стройках вкалывали стройбатовцы. Выйдя из бани, многие обнаружили пропажу личных вещей.
— У меня деньги пропали! — возмутился один.
— Кто сигареты взял? — загундел другой.
Лопухи, отдавшие деньги на хранение сержантам, теперь не могли их найти — сержанты бесследно испарились, а крикунов тут же осадили:
— А кто вам разрешил разговаривать? А-а? Или напомнить, что уже находитесь в армии? А деньги и старое шмутье вам теперь ни к чему — все, что положено, получите казенное!
И вот нас привели в казарму. От серых стен и длинных рядов двухъярусных коек веяло тоской. Мне стало не по себе. Глядя на эту унылую обстановку из идеально заправленных коек, на которые сразу же было запрещено садиться, я вдруг осознал: — Не будет здесь ни дней рождений, ни других праздников и вообще никаких развлечений: ни преферанса, ни дискотек, ни девушек — не будет НИЧЕГО! На душе стало тоскливо и гадко, будто кто-то меня по-крупному надул.
С этого момента все мы стали курсантами учебного центра, или проще — «курками». Первым делом нам сказали подготовить форму:
Источник - Либрусек
Авторское предисловие
Уже давно прошла афганская война, которая наложила глубокий отпечаток на политическую обстановку всего мира 80-х годов. Однако и до сих пор начало той войны во многом окутано тайной и домыслами. Что же тогда, в канун 1980 года, произошло в Афганистане? С какой целью задумывалась эта грандиозная военная операция, результатом которой стала затянувшаяся девятилетняя война, как она подготавливалась и осуществлялась — ответам на эти вопросы посвящены две главы книги.
По стечению многих обстоятельств и волею судьбы я, будучи простым солдатом, служил в той самой воздушно-десантной дивизии, которая первой высадилась в Кабуле в декабре 1979 года. Таким образом я оказался в самом центре тех исторических событий.
В книге отображено только-то, что я видел сам, и что довелось узнать от других непосредственных участников описываемых событий. Но главным содержанием книги является не столько военная тема, сколько армейская: мои личные воспоминания об армии и царивших в ней нравах, это описание взаимоотношений между солдатами, которые называются неуставными или "дедовщиной". Эта скрытая от глаз, невидимая сторона армейской жизни сложна и жестока, и многие события и случаи, имевшие место в Афганистане, трудно понять не зная порядков, сложившихся между солдатами ещё в Союзе.
С того дня, как меня призвали в Советскую Армию, и на протяжении всех двух лет прохождения службы в десантных войсках я жил будничной жизнью армейского коллектива по его неписаным законам, далёким от всякой романтики. Всё, что мне тогда пришлось увидеть и пережить — как во время прохождения службы в Союзе, так и в Афганистане — и послужило основой в написании книги.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Солдатами становятся
Служба в армии — является в СССР священным долгом и почетной обязанностью.
(Из Конституции СССР)
Хочу быть десантником!
Будь проклят тот день, когда хирург, постучав по моей впалой груди, сказал: «ГОДЕН!».
(Из альбома солдата)
Полным ходом шел майский призыв 1979 года. Комиссия военкомата по распределению призывников работала бойко. И вот, после прохождения всех врачей, подошла моя очередь войти в этот последний кабинет. Волнуясь, словно именно сейчас в моей судьбе может произойти нечто поворотное, я предстал перед комиссией как и все прочие — в одних лишь трусах.
За сдвинутыми в ряд столами, на которых стопками лежали папки с делами призывников, сидело пять человек. Настроение у всех было приподнятое. Сидящий в центре подполковник — председатель комиссии — с улыбкой оценил мои мощи и, полистав папку с заключениями медиков, сказал:
— Это хорошо, что ты невысокий — в танке тесно не будет.
— Уловил? Танк тебе доверяем! — поддержал веселый тон начальника другой член комиссии.
— А может, парень о Морфлоте всю жизнь мечтал. Кстати, в подлодке тоже компактные требуются.
От последней шутки мне стало как-то не по себе: на флоте пришлось бы служить не два, а три года. Столь мрачная перспектива подтолкнула меня действовать более решительно и, собравшись с духом, я неуверенным голосом попросил:
— А можно в десант? У меня есть разряд по парашютному спорту, — и передал подполковнику сложенный пополам листок — мое свидетельство парашютиста. Там было заполнено всего три строчки, что соответствовало трем выполненным прыжкам.
С интересом изучив его содержание, председатель остался доволен:
— Это другое дело! — и стал рыться в своих папках, замечая, как бы про себя. — Кого ни спроси, всем подавай десант, а сами даже на самолете ни разу не летали!.. А вот на флот — никто не хочет! Перед тобой одного, так еле, понимаешь, уговорили, — вся комиссия снова дружно заулыбалась и весело заерзала на стульях. — И что молодежь так море не любит?
В конце концов нужная папка была найдена и, сделав в ней необходимую пометку, он торжественно заключил:
— Ну, давай! Пятая команда — ВДВ!
Я просиял. О большем я и мечтать не мог. Недавно посмотрев в кинотеатре фильм о воздушном десанте «В зоне особого внимания», я все еще находился под его впечатлением: сколько там было армейской романтики и интересных приключений, выпавших на долю сильных и смелых десантников, и из всех невероятно сложных ситуаций «голубые береты» всегда выходили победителями, как и подобает настоящим героям. А чего только стоит крепкая армейская дружба и взаимовыручка! Фильм вскружил мне голову, и я был счастлив, что моя мечта сбывалась — скоро и я стану таким же!
Пока заполняли боевую повестку, председатель строго предупредил:
— Кого на сбор приносят под руки — сразу отправляю в вытрезвитель, а
Отлетавший орел империи
Летом жарко, охладить пыл и остудить зной души может что-то ледниковое.
Таким средством оказался фильм Александра Проханова «Солдат империи». И правильно - такие фильмы надо показывать, если завтра война, если вот-вот грядет всеобщая мобилизация и пора драить бронепоезд.
Есть упоение в бою. Последний солдат империи стает в полный рост, в багровых всполохах, под тревожную музыку времен советской программы «Время» из шахт выползают грозные ящеры баллистических ракет, черной сталью сияют подводные лодки, они выплывают из штолен по всему периметру красной империи, летят эскадрильи стратегических бомбардировщиков, роняющие тонны смертоносных ракет на головы врагов….
Четыре вечера автор ищет философский камень рухнувшей империи, и находит его: это наша военная мощь, способная убить весь мир многократно.
Автор любуется красотой авианосцев, многотоннажностью кораблей, несущих грозное оружие, подземными базами за Полярным кругом и ядерными мобильными установками, бороздящими подмосковные леса.
Он любит все, что убивает, все что не убивает он считает смешным. Геополитические интересы, стратегические паритеты, победа любой ценой. Если для победы «красного смысла» нужно сокрушить весь мир, не беда, пусть раскаленная лава нашей ядерной мощи зальет врагов на всех континентах, пусть все кончится, но «красный смысл» создаст новый мир, в котором мы одни будем доминировать…
Я знаю, что Александр Андреевич в армии не служил, кровь в окопах не проливал, ездил по горячим точкам в генеральском обозе и художественно воспевал тактико-технические данные грозного оружия.
Мы не знакомы с автором фильма, не пришлось мне лицезреть этого титана воочию, но он не одинок. Был у меня одноклассник, все жизнь отдал армии от суворовского до ДОСААФа. Я с ним встречался, редко, правда, но запомнил его надолго, яркий был человек, но весь военизированный. Он всегда был весь в планшетах и походном снаряжении для охраны и обороны, еще мальчиком. Человек он был неплохой, но самым главным впечатление в его жизни была воинская служба. И о чем бы ни шла беседа, разговор переходил на воспоминания о бомбе, к которой он был приставлен. В назначенный час при загрузке бомбы на борт бомбардировщика дальней авиации он должен был ввести в механизм код, чтобы, упав на головы вражеского населения, она не просто многотонной тяжестью покалечила, но и взрывной силой.
И я представлял, как он гладит, протирает, любовно оглаживает свою бомбу, уважительно обходит, цокает языком и ждет заветного часа.
Про мощь и мегатоннах он рассказывал, а тактико-технические данные не раскрывал: подписка. Но сколько же в нем было восхищения этой бомбой и сожаления, что так и не удалось ввести в родимую секретный код, доверенный ему!
И женился он тоже счастливо - на даме из секретной химической лаборатории, что-то там распылявшей в Афганистане и тоже любившей рассказать, какие были задушевные девушки-химики, многие их которых так и сложили там головы, не доведя до конца свою миссию по химическом травлению душманов, их мелкого рогатого скота и зеленых насаждений. Пара была правда очень приятная, и между собой они мило беседовали, давая другим отдохнуть от военно-полевой тематики.
Вспомнил я своего одноклассника в связи с этим кинофильмом. Человек был ранен войной, его можно понять, но почему писатель, человек тонкой душевной организации, так любит оружие, которое убивает других, я не понимаю.
Мы все разные, сильные и слабые, одни способны закрыть собой амбразуру, а другие смогут только вырыть окоп, но разве цель общества - готовиться к войне? Разве у нас нет Министерства обороны, Генерального штаба, чтобы денно и нощно ковать нашу стратегическую мощь.
Мобилизационное сознание, насаждаемое Прохановым, разрушает жизнь, тормозит развитие, лишает всякого смысла обычное существование, в котором война - не норма, а катастрофа.
Есть привычки, которые нужно скрывать. Если вы каннибал и любите питаться близкими, то вас в конце концов посадят на пожизненное, если вы некрофил и ходите на кладбище искать свою любовь, то вам не сдобровать - или убьют или посадят.
Воспевать убийство, да еще по федеральному каналу, это тоже извращение. Восхищаться, как мириады бомб падают на голову вражеского народа, если не болезнь, то очень тяжелое осложнение.
Я не врач, и диагнозы ставить не мое дело, но кто-то очень решительно подвигает нас, к тому, что такой военный сценарий возможен, и потому достали с полки отлетавшего орла, возомнившего себя грозной птицей.
Источник: «Новая газета» Novayagazeta.ru.
Автор: Валерий Зеленогорский. Писатель,
730 ДНЕЙ В САПОГАХ ИЛИ АРМИЯ КАК ОНА ЕСТЬ
"Война - дело молодых, лекарство против морщин" (В. Цой)
"Бытие определяет сознание" (армейский афоризм)
"Духанский" период в жизни солдата начинается с "нулевой" хэбэшки 56 размера и заканчивается "переводными" ударами бляхой по заднице в день Приказа. Дух (иначе "СОЛОБОН" или "ЖЕЛУДОК") - в армии никто. У него нет никаких прав. Никто ничего ему не должен. Обязанности Духа неисчислимы. Как объяснял нам, тогда еще духам, старшина: "Торчок" должен обслуживать деда, котел - сам себя. А дух должен шуршать днем и ночью". Нет, наверное, существа парадоксальней, чем дух. Очень мало ест, но способен съесть пайки целого взвода, почти не спит, но способен спать даже на ходу. Он слаб и ничего не умеет, но 90 % армейской работы исполняется им. Дух с трудом волочит ноги, но нет никого более проворного, чем он. Он нерешителен и всего боится, но иногда способен на подвиг. Дух валится с ног от одного удара по морде, но оказывается в состоянии вынести "все тяготы армейской жизни". Дух незаменим. Поэтому его очень любят и, не покладая рук, "учат" армейской премудрости старшие призывы. У нас была такая традиция, когда "свеженьких" духов гнали через плац в часть, все высыпали из казармы и орали в их крулые от страха глаза: "Вешайтесь! Вешайтесь, духи!" Впрочем, в течение следующего года так и делают, а так же стреляются, режут вены, убегают и т.д. Духи всем верят и всего боятся, они беззащитны и послушны. А особенно они тянутся к вежливым и ласковым старослужащим. Бойтесь их, духи, бойтесь сильнее, чем тех, кто сразу бьет вас по морде!
Духи по простоте душевной не знают, что доброта в армии сурова и груба, а подлость частенько мажет повидлом. В армии, как и на зоне, раз "опустившись", невозможно подняться, как раз, поев за последним столом, невозможно пересесть за первый. "Добрые" используют этот принцип, чтобы опустить духа хотябы раз. Дальше "само пойдет". Например, подходит к духу котел или дед и грубо приказывает, скажем, почистить ему сапоги или постирать хэбэшку. Дух, если пацан боевой, упрется - "нет и все!", а то еще и пошлет и под побоями не сломается. А вот если подойти к нему и ласково так посюсюкать: "Братишка, ну сделай одолжение, пожалуйста...", - то дух, который, кроме "козел", "урод", "ублюдок" ничего больше не слышал, а кроме "по морде" , ничего больше не видел, вряд ли устоит. Духи, неразбирающиеся в оттенках казарменных взаимоотношений и меряющие все гражданской меркой, склонны считать, что если "старик" обратился к ним ласково, то он их уважает и считает равными себе, а работа, которую он просит выполнить, - не более чем дружеское одолжение. Вообще, почти всегда призывники заранее по рассказам теоретически знают, что их ждет в армии. И заранее настраиваются на великий бой. Но в армии этот великий бой разбит на множество микроскопических стычек и столкновений, и духи уже воюют, не замечая этого. Каждый раз, по отдельному поводу, от них требуют пустяка, ничтожные уступки по сравнению с ожидаемым или ими решающим боем, и не стоит даже размениваться на этот пустяк, но все эти проигранные пустяки оказываются в совокупности поражением в главной битве. А раз только постирает - и, минимум год, ему хэбэшки дедовские стирать. Прецедент есть. Поэтому, опасайтесь ласковых. Грубые честнее.
Самое главное - сразу, с первых же минут пребывания духа в армии, погрузить его в атмосферу неуверенности и страха. Скажем, погнали духов в первый раз в баню, те помылись, пошли одеваться, глядь - а кто-то уже по их карманам "прогулялся" (естественно, мало кто их старослужащих станет шуровать по карманам духов, - зачем? - чмыря пошлет). Вряд ли какой-нибудь дух вскочит, обнаружив пропажу, и залепит в балабас первому попавшемуся котлу или деду. Стерпит. И это - первый шаг вниз. Потом, на протяжении первых дней, духов будут гонять (спорт, работы, строевые). Рассчет прост. Дух подсознательно привыкает быть ведомым, подчиненным. Я бы даже сказал "пасомым". А раз так, то и при дальнейшем закручивании гаек меньше кипишу будет. И это - второй шаг. Бить почти везде начинают не сразу. В разведроте, где я служил поначалу, бит духов принимались на третий день. И гумманизм здесь не при чем. Свежий дух может и сдачи дать, а через три дня он, практически любой, морально задавлен так, что не в состояниии оказать реального сопротивления. Тут-то начинается самое интересное. Духов гоняют и бьют, бьют и гоняют. Одним словом, дрочат. Ночные построения, "упор лежа принять!", "фанеру к осмотру!", "поза бегущего египтянина" и проч., и проч., и проч. И еще. На духов постоянно орут. По любому поводу. С точки зрения психологии, старослужащими найден очень удачный ход. Постоянные окрики и ругань действуют на психику духов,
ДОСУГ
В свое время Олег Басилашвилли сказал, что на каждого советского человека из отпущенных на культуру средств, приходится по три копейки. Не густо. Впрочем, мы в армии не имели и этого. Культура и наша армия - понятия совершенно несовместимые. Так же не возможно совместить самосознание солдата как унитарного патрона в обойме и самосознание человека, имеющего национальность. Помню, когда нас, свеженьких духов, везли на грузовике со станции в часть, мы пели украинские народные песни, и знакомые с детства слова и ноты были некими психологическими рессорами, смягчавшими для нас восприятие суровых армейских реалей. Когда мы хотели, чтобы сержанты нас не поняли, то говорили между собой по-украински и были рады, что, кроме общего с сержантами мира, есть только наш, национальный мир, воздухом которого мы можем дышать в армейском аду. Однажды мы пошли в самоволку и в горсаду совершенно случайно услышали по радио песню "Несе Галя воду". Боже мой, это было как поцелуй матери! Мы плакади как дети. Но человек в армии быстро перестает быть украинцем, узбеком или армянином. Официально он именуется "советский солдат", а неофициально превращается в "хохла", "чурку" или "ару". Пусть люди помнят родной язык. Армия нивелирует, смешивает всех в итернациональный венигрет: для того, чтобы пулемет стрелял, патроны должны быть одного калибра. И уже через год службы национальное самосознание человека выражается только в одном - в ненависти к представителям другой народности. Да и кто будет помнить о своей национальности, когда вокруг - прозрачные стеклянные стены, и каждый день надо драться за свою жизнь! И именно тогда, когда нужно напомнить озверевшему существу в хэбэшке и сапогах, что он еще человек, рахитичная армейская жизнь ставит еще одну подножку человечности и национальному самосознанию солдат. Наша обычная культурная программа состояла из просмотра аэробики утром и программы "Время" иногда вечером, походов в городскую баню и самоволок. Один раз за всю службу нас водили в кино на жуткий фильм о председателе колхоза -миллионере. По воскресеньям мы смотрели "В гостях у сказки" (так в армии называют программу "Служу Советскому Союзу"), два раза в неделю удовлетворенно дремали на политинформациях и время от времени (наверное,, как следствие тихого помешательства на почве наркомании) по вечерам качались в спортуголке (один таджик на моих глазах докачался: влез по "обкурке" на турник, сорвался и - в "ящик"). Библиотеки у нас в корпусе отродясь не было, а гитары долго в ротах не выживали, становясь жертвами страшного пристрастия политработников к разламыванию музыкальных инструментов. (Вероятно, по мнению политработников, гитары подрывали боеготовность советских воинов). Что было делать людям, у которых из расслабляющих факторов остались только план и спиртное? Что было делать людям, которые служили так далеко от своей родины и чье национальное и личное достоинство не только не щадилось, но еще и глушилось казарменной уравниловкой на каждом шагу? Украинцы, прибалтийцы, кавказцы прекрасно понимали всю бесполезность своего пребывания в Забайкалье для обороны своей Родины, ибо как можно оборонять Украину или Грузию на границе с Монголией и Китаем? Чувство, что они защищают Родину, было только у русских (многие из них - прекрасные ребята, но во всех очень странно проявляется всосанный с молоком матери бытовой великодержавный шовинизм: они считают своей Родиной всю территорию Советского Союза и просто не понимают тяги других наций к самостоятельному существованию).
Именно с третьего полугодия службы начинают в прямом смысле слова общаться с офицерами. Ибо в первый год информация истекает сверху вниз, от офицера к солдату, а снизу надлежит односложно рявкать: "Есть! Так точно!" А вот с третьего полугодия, с "котловства", солдаты начинают с офицерами трепаться "за жизнь", курить, пить, ходить в "увалы" и бить друг другу морды. Словом, "общаться". Как уже говорилось, офицеры, как и солдаты, бывают бурые и чмыри. И, как и солдаты, бурые чмырей гоняют, припахивают и бьют, если что. Ну, конечно, припахивают не туалет мыть. Роту построить, занятия провести, сбегать куда-нибудь и т.д. И разница в званиях сказывается далеко не всегда. Чмырных офицеров и солдаты частенько бьют. Вот был у нас случай. Рота в карауле стояла, и в караулку к нам в гости зашел дембель К. с невестой. Начкар (наш взводный) сразу рот раскрыл: "Чего шлюху сюда эту приволок?" Естественно, тот ему - сразу в балабас. Взводный (с синяком во всю щеку) - бегом к ротному. А тот ему: "Если права качаешь, так сам за себя постоять умей. А если не умеешь, то и варежку не распахивай!" А поскольку сам был маленько принявший, то еще и от себя взводному залепил. Частенько среди бурых офицеров бывают "заскоки". В соседней роте был такой заскок, лейтенант Б. Так вот, он был "стрелок". Повсюду таскал свой ПМ и лупил из него везде, где можно и где нельзя. Однажды в окошке продсклада увидел мышь.
Оболганный вирус СПИДА
Тим О Шии. Врата восприятия, или Почему американцы верят всему, чему угодно.
Тим О Шии. Врата восприятия, или Почему американцы верят всему, чему угодно.
Хороша наука?
Тим О Шии. Врата восприятия, или Почему американцы верят всему, чему угодно
"Консервы"
Тим О Шии. Врата восприятия, или Почему американцы верят всему, чему угодно.
Журнал "Самиздат"
Copyright Neizvestnyi
"The doors of perception: why Americans will believe almost everything".