От того-то и все незадачи.
Если честно, то меня тошнит от всех этих психологов, которые знают, каким надо быть, чтобы быть счастливым.
Столько всего навешано сейчас на мне. Что от этой самопсихологии ещё хуже и хуже.
Хочу полетать на параплане.
И больше не думать.
"Когда ты счастлив, тебе хочется обнять весь мир. Ты стараешься тише идти, чтобы ничего не расплескать," - мама.
С Днём рождения, моя милая мама.
Когда ты меня любишь, мне кажется, что я ничего не боюсь и вот теперь-то точно всё получится.
Это какая-то кислородная любовь. Я не понимаю, откуда ты так чувствуешь, что мне сегодня надо.
Сегодня твой голос был как у совсем юной девушки. Наверно, сегодня ты себе сказала, что надо бы радоваться в День рождения.
Мама, я кажется теперь за старшую здесь. Но увы мне пока что нечем крыть.
Меня так разрывает на несколько сторон. Я хочу переехать ближе к центру Москвы, снять там комнату, бросить матрас на пол. И чтоб разрешили перекрашивать стены. И чтоб район был тихий-тихий. А комната большая. Я буду улыбаться соседям, правда. Куплю прозрачную посуду. И наконец-то попробую испечь чизкейк. Ведь там же будет духовка, да?
Мама, я хочу фотографировать эмоции людей и ветер в их волосах. И просто ветер, сам по себе.
Мама, я хочу интересную работу, а не эти выкручивающие холодные звонки.
Мама, я так устала бояться, что больше нет сил. Хочется играть "в шалаш", как в детстве. Строить его из подушек и накрывать это все одеялом, чтоб темно, тепло и безопасно. И никого не видеть.
Мама, я чувствую, как выворачиваются рёбра, чтобы сломаться, а я им сопротивляюсь, ведь так боюсь потом не встать с кровати совсем.
Мама, почему я взрослею так поздно? И почему никто не сказал мне, что смысла в жизни нет и ко всему надо относится как к игре? Почему 10-ки прочитанных книг не дают ответа на самый главный вопрос?
И как долго меня будут рвать все эти "почему".
В вск у меня было тестирование у психолога. Сказали, что возможность наличия депрессивного эпизода. И высокий, мать вашу, интеллект.
А Оля писала. что когда неинтересная работа, отсутствие тусовок, личной жизни и жилье и еда только на мне - разве у самого психолога депрессия не случится?
Я улыбалась. И в мыслях обнимала Олю.
А девочка-психолог молчала и скорее всего я не буду с ней работать.
Знаешь, ма, год назад я тут за свою никчемность хотела бы дать себе пинка и обозлиться (это есть во многих моих ранних записях). А теперь мне хочется постоянно себя обнимать и говорить, чтоб не боялась. Сложно будет невсегда. Постепенно, шаг за шагом, соглашайся на меньшее. На постепенное. Не бывает сразу все суперкруто. Сначала найди силы сменить работу, но только выйдя с удаленной работы. Возможно помощником директора. Учи английский спокойно и старайся. По чуть-чуть, по зёрнышку. чтобы тебя повысили. А потом уже думай о чуть больше. А пока просто замедлись. Видимо, этому времени нужно это время. Поплыви по течению. Но только не тони в алкоголе и еде. И слава Богу, что больше ни с кем не встречаешься.
Ты заметила, как из твоей жизни ушли все случайные мужчины? Которые, как ходить в носках по полу - просто так должно быть и не замечаешь. Хотя некоторые из них были пенопластом, который без вкуса, но так скрипит на зубах.
Можно мне уже настоящее? Чтоб и сердце чаще билось и обнимал тебя не только плюшевый слон.
Чтоб не как: я как в пустыне - я хочу пить, а вместо этого читаю твои сухие буквы.
Кажется, у меня совсем закончились слова и теперь я всё больше фотографирую: босые ноги, голую шею, ягоды черешни и небо, очень много неба в моём телефоне. Как знать, может быть, когда я замолчу совсем, я сделаю еще больше крутых фотографий.
Недавно приехала из СПб. Это была моя первая самостоятельная поездка за два последних года и я очень рада. Из-за пандемии не удалось попасть в музеи. Ну да и Бог с ними.
Так страшно от того, что хочется молчать и кажется, что это уже навсегда. И как будто молчу не по своей воле, а просто смирилась с одиночеством. Вынужденное кричащее молчание.
На улице страшная жара. Воздух на вздохе как будто обжигает.
Все меньше становится лимит терпения для мамы. Моя накопительная система даёт сбой.
В воскресенье у меня психолог. Я очень надеюсь, что в этот раз всё пойдёт как надо.
Внутри меня всё больше настраивается оптика на всё прекрасное. Оно для меня в природе и детях. И немного в собаках. Сейчас модно спрашивать о месте собственной силы. Для меня это красивое окружение, начиная от одежды и люстр, заканчивая таинственной луной.
Стыдно стало писать. Но чувства прорастают во мне, притворяясь фотографией.
В отпуске убедилась на этот раз твёрдо, что везде таскаешь себя с собой. Такого осиротевшего и чужого. Вот, нашла точное слово определения себя - Осиротевшая.
Вера Полозкова пишет, что не надо быть железной. И если тебе дано цвести, то надо цвести.
Ах, когда же я уже до этого дойду. Пока хочется только драться и кусаться.
"А кусаться нам нельзя, потому что мы друзья..."- нет. Совсем нет.
У меня в шкафу над столом накопилось много оранжевых пакетиков с сахаром. А сахар я не ем. А зачем тогда коплю?
Наверно, потому что кто-то очень добрый, когда делал мне кофе нарочно положил мне лишний пакетик и подумал: "Пусть будет сладко этой девочке!"
Каждый из нас послан в эту жизнь для чего-то важного. И чёрт его знает, как бы это важное быстрее бы так понять и приблизить.
Из позиции ребёнка я люблю громко так заявить исподлобья: "Несите сюда уже быстрее ваш смысл жизни. Да соусом заправьте. И не вот этим, а тем, что ближе ко мне. И в добротной такой коробке, чтоб если что можно определить её под что-то другое..."
Я вижу, как я обижаю себя строчкой за строчкой. И это 100500 попытка разобраться в себе.
Зачем обижать? Что заранее извиниться за свои мысли?
Чуваааки, я пишу херню, извините. Но писать её всё равно буду?!
Как будто бы если ты будешь собой, то с тобой никогда никто не будет. И ты такая "на показуху": "Отвалите. Я и так одна. И уже привыкла." И наврать в последнем слове.
Почему теперь так много вопросов к себе? Почему дальше только непонятнее?
Ау, там внутри ты кто? Ты запачкался сажей? Так идём я тебя вымою и обниму. И расскажу, что что бы быть важной для мира, достаточно просто быть. Ну, так психологи пишут. Если честно, то я до сих пор не пойму, как это.
Всё время преследует ощущение, что мне чего-то кто-то не рассказывает.
Агрессия. Люди. На блюде. Почему они все молчат?
Вот кто-то мне сейчас скажет, что надо заняться делом и прочее. Что надо это и вон то. Выходит, когда внутри бардак, надо кидаться во всё и сразу, чтобы понять? А я точно не утону?
Всё чаще боюсь уснуть и не проснуться. Боюсь умереть. А то самое важное так и найти.
45 лет, а ничего не хочется,
Может быть, что-то с рекламой.
Недавно изменила мужу
И, надевая длинную юбку,
Обнаружила красивые ноги.
Если люди цветные,
Значит, Бог – художник?
Иногда заходили так далеко и так нежно,
Что сломанные ножки диван-кровати
Заменялись томиками Пушкина.
Может поэтому мы не спали ночами. Может поэтому я стал поэтом.
Вспоминал, как пьяный официант
Учил танцевать дождь
Не любил Пушкина,
Потому что осенью от него ушла жена
Не 90, Не 60, Не 90.
Не 176, 301 Не 44,
Не 19.
Не голубые, Не русые.
Просто с ней хорошо.
Такими я хочу видеть мужчину и женщину: его — способным к войне, её — к деторождению, но чтобы оба они могли танцевать — не только ногами, но и головой…
Сидя в уголках тихих кофеен, я могла часами рассматривать людей.
Вот девушка, лет двадцати, бросает у стенки велосипед и толкает тяжёлую входную дверь.
«Добрый день!» - кричат ей ребята у бара и привычно улыбаются. Девушка заказывает кофе или модный ныне гречишный чай и садится у окна.
Большой чёрный берет, кудрявые волосы, немного детское лицо. Расслабленность. Не сборы у зеркала по два часа и сотая попытка сделать карандашом чуть пухлее губы. Размеренность. Спокойствие.
Девушка допьёт свой напиток и выпархнет на улицу. Потом на багажнике её велосипеда я увижу банку с краской. Это будет как-то к месту и очень по делу. И я улыбнусь.
И когда ты спросишь у меня: «Какая она, эта твоя Москва?», то я расскажу тебе эту историю. А затем ещё сотню других.
Дорогой мой человек.
Я знаю, что этот абзац я буду много раз переписывать. Не выверять пробелы. Не наблюдать за запятыми.
Это огромное, но такое летящее время, что осталось там позади, мы потратили как-то поодаль. И денно и нощно я отпускала тебя. И у меня и у моей головы наконец-то получилось. Я тебя отпустила. Но с этим мне очень тепло. У меня нигде не болит. Мне спокойно. И временами очень хорошо. Но вспоминая маленького Лиса, мне всё так же трогательно.
Я иногда натыкаюсь на те закладки, что посвящала тебе. И мне так улыбчиво. И так игриво. Я вижу там ребёнка, который не умеет врать, но очень умеет приукрашивать.
«Дедушка болеет раком,»-говорит мне мальчик Валера. Беспокойно и много размахивает руками, оживленно что-то рассказывает. Много слушает.
У него на шапке-ушанке цветные бусы: «Хочешь, подарю? Мне так цвета нравятся...»
«А у тебя есть дача?..Я так люблю необычные вопросы!»
Мальчик Валера. Красная куртка. Бутылка минералки.
Если бы ты знал, как много людей было в моей жизни за последний год: девочки-припевочки, тревожные, хоть и взрослые мужчины, женщины. Семейные. Одинокие. Счастливые. Непохожие. Разные. Красивые.
Если б ты знал, что все они во мне не смогли оставить и следа.
Если б ты знал, что ты был сегодня глотком воды.
Из папиной тумбочки, что стояла у телевизора, всегда пахло одеколоном. Там стояло несколько бутылочек. А на одной темно-зелёной был нарисован крокодил. Эта мне нравились больше всего. Дверь ящика была обклеена наклейками из жвачек, которые я всегда пыталась отлепить. Посередине лежал затертый старый пакет с разноцветными зажигалками. Что-то вроде мужских украшений. Многие из них не работали и я отчаянно стирала большой палец, крутя колесико для огня. Но ничего, кроме жалких искр, так и не было. Тогда я догадывалась посмотреть через прозрачную пластмассу бутылочки - жидкости почти не было и азарт пропадал. В стаканчике рядом в желтой бумажке лежали мои несколько молочных зубиков. Там же были первые золотые серёжки, которые мне оденет крестная на день рожденье, когда проколет уши. А вот у самой стены ворох самодельных открыток. И почти на каждой строго исправлено «З» на «С» в предложении «С Днём рождения!»...
Скрипел старый паркет. Пахло заваркой. Кругом стояли цветы. Я как будто была в музее странных вещей: плафоны из бумаги, подсвечник из под винной бутылки. Хотелось вдохновляться, курить папиросы, смотреть в окно и о чем-то постоянно размышлять. С девушкой с яркими глазами.
Почти коммунальная квартира в центре Москвы, как в том самом кино про любовь по каналу Россия. Хочется быть здесь от силы час, ведь дальше мне невыносимо тоскливо. Хочется быть здесь Достоевским и в конце умереть от собственной же драмы.
Я больше не хочу тех историй, которые навевают грусть.
И тогда я поняла, чего мне не хватает.
Не хватает теплоты того большого друга, к которому прижмёшься и сразу почувствуешь, что ты в безопасности, которой так не хватало. Которому будешь утыкаться носом в большое плечо и без умолку болтать. С ним нестрашно тусоваться до утра и знать, что завтра он уедет домой. Но ты не будешь беспокоиться. Ведь он никуда не исчезнет. И ему можно писать первой самой и он никогда не припомнит, что писала первая ты, а не он. Это будет неважно. Мы будем вместе хихикать и обсуждать все вокруг.
Ты мой человек-дом.
Приходи, пожалуйста, скорее.
Мне так неуютно здесь теперь.
Я очень старалась и хотела закончить, но так и не поняла, какой конец я хочу. Грустный у меня уже был. А о хорошем я пока ещё не знаю.
Поэтому вышло вот так.
Я люблю по утрам в субботу печь тыквенные оладушки. А если не тыква, то переспелый банан. И обязательно с мёдом. И пусть утро очень ленивое и всё больше походит на день.
Я люблю начинать читать одновременно сразу несколько книг, желательно совершенно разных. И закончить дай Бог хотя бы одну.
Я люблю видеть в людях только хорошее. И так не люблю ошибаться.
Я люблю плакать, когда мне слишком красиво. Когда первый раз развод мостов. Когда первый раз закат в горах.
Я люблю, когда во всех действиях присутствует секс. Пусть он в работе. Пусть он в движении.
Я люблю горящих людей. Тех, с которыми хочется грабить банки, угонять корабли, а лучше самолёты и не бояться перегореть. Ведь было слишком хорошо.
Я люблю бесцельно кататься на трамваях в Басманном районе.
Я люблю сегодня быть резкой в словах и носить мужские ботинки. А завтра надевать пижаму с котами и обнимать слона.
Я люблю тёплые глаза. Август.
И как мама готовит рыбу, когда я приезжаю домой. Это как «я тебя люблю». Только ещё и вкусно.
Мы как-то слишком спешили вырасти.
Тогда, когда мама завязывала под подбородком тугую жаркую шапку.
Когда: «Держи голову прямо, я ещё не закончила плести!». Когда ты ещё совсем малышка и гулять можно только возле дома. Да и страшно дальше идти, там цыгане.
Когда дома ровно в 20:00, а соседские девчонки только вышли выгуливать новые туфли, а тебе уже нравится вон тот резкий парень на мотоцикле. Кажется, Олег.
Когда: «Быстрее бы уже закончилась эта физика». Быстрее бы дали эту медаль, ведь сил никаких уже нет это зубрить! Быстрее бы лето. И раз уже «аж шестнадцать», то можно отпроситься у папы погулять немножко подольше и накрасить губы. Быстрее. Быстрее, смотрите, я уже такая взрослая!
Я больше не отпрашиваюсь «с ночёвкой к Ире». Выбираю сама себе платье на Новый год. Шары на ёлку. Другую работу.
А ночью будят сообщения от сестренки: «Лера, я первый раз поцеловалась!».
И ты, умудрённый опытом, сначала умиляешься, даёшь «взрослые советы».
А потом дрожишь.
Дрожит время, опрокидывает стулья, и в конце концов хлопает дверью так, что ты вскакиваешь с дивана и больше не можешь уснуть. И постоянно боишься что-то не успеть, где-то опоздать, сесть на поезд с не теми билетами. И не дай Бог перепутать платформу.
Хочется быть девочкой-девочкой.
Морщить нос от слишком сладких духов и не пользоваться духами вообще . Скупать базилик.
Разгонять мурашки по коленям от неловкого комплимента. Плакать у «Панихиды» в Третьяковке. Путаться в каблуках. Смеяться, когда бежишь босая по траве и не волноваться о том, что трава с трудом отстирается от белых брюк.
Смущатся от взглядов. Теребить кольцо на безымянном. Светиться.
Хочется быть леди. Носить длинные шёлковые перчатки. Назначать множество встреч. Долго выбирать люстру в свой ресторан. Спешить. Приятно уставать. Просить горничную, чтоб не готовила сегодня ужин и наконец-то уже заменила пионы на свежие. Слушать запах нового салона машины. Всё ещё бояться, потому что ты живой, но преодолевать. Быть целой. Быть простой.
Хочется быть размеренной как коньяк, но игристой, как пузырьки шампанского. Терпкой как херес, но лёгкой и свежей как «Апероль-шприц» в июльский зной.