1. Автопортрет.
[502x700]
2. Анжелина Джоли.
[509x700]
3. Бабочки.
[421x700]
4. Бельмондо.
[538x700]
5. Высоцкий в роли Дон Гуана.
[507x700]
6. Доктор Хаус.
[479x700]
7. Ксюша.
[508x700]
8. Люба Б..
[553x700]
9. Наполеон.
[490x700]
10. Отец Октавио.
[549x700]
11. Роза.
[407x700]
12. Ёрш.
[700x458]
13. Старуха.
[700x486]
14. Изабель Юппер в роли Виолетты Нозье.
К сожалению, наиболее интересные рисунки слишком велики для принтера(((((((... Но кое-что "помельче" опубликую... пока никому не подарил или не продал...
1. "Ангел". Сделан методом "угадывания", то есть возник из хаотических пятен... Ну, я уже говорил и показывал...
[483x700]
2. Ну, это понятно, кто... Надеюсь... Там даже подписано... Впрочем, если кто не знает французского...
[501x700]
3. Не похож? А, по-моему, похож!
[700x504]
4. Тоже всё понятно...
[700x463]
5. "Дама викторианской эпохи".
[488x700]
6. А это дама из "галантной" эпохи.
[483x700]
7. Джентльмен той же эпохи.
[496x700]
8. А этот парень "прилагается" к тому, который, по-моему, похож...
[700x487]
9. Пейзаж в китайском духе.
[700x489]
10. Красивая (опять, же по-моему) женщина 17 столетия... Сейчас таких не найдёшь... Слышу возмущённый женский ропот))))...
[484x700]
11. Лошадка. Тоже в китайском стиле.
[475x700]
1. Вот опять намешал красок...
[509x700]
2. Кручу, верчу лист...
[700x509]
3. Соображаю...
[509x700]
4. О! Кажется... это... на что-то похоже...
[700x509]
5. Прорисовка белилами...
[700x537]
6. Теперь - фломастеры...
[700x521]
7. И, наконец, немного серых мазков...
[700x515]
Как-то закончил рисовать, а на палитре остались выдавленные из тюбиков краски. Выкидывать - жалко. Подумал: сделаю-ка какую-нибудь абстракцию, намешаю на бумаге всяких интересных пятен. Намешал. Вроде, чего-то не хватает. Ввёл штриховку поверх этих пятен. Принялся вертеть лист...
1. Вот, что получилось... Повернул лист...
[700x493]
2. ...и вот, кого внезапно увидел!.. Вот с этого всё и началось...
[493x700]
Ещё один пример, как "проявляется" образ из абстракции.
1. Опять хаотическая мазня акриловыми красками...
[536x700]
2. Такая же хаотическая, "бездумная" штриховка...
[555x700]
3. Повертев лист, нахожу в нём образ несчастного российского государя. "Помогаю ему проявиться", что-то затемняя фломастерами, что-то выделяя белым контуром...
[509x700]
4. Ну и, наконец, довожу работу до состояния абсолютной законченности.
[548x700]
Недавно сочинил такой способ рисования. Это... своеобразная игра, что ли... Короче, если проследить такую работу поэтапно, выглядит она так.
1. Сперва на бумаге смешиваются несколько красок. В данном случае - акварельных.
2. Затем лист покрывается штриховкой в разных направлениях и разного тона (степени темноты).
[488x700]
3. После - так и этак рассматриваешь рисунок, пытаясь увидеть там некое "изображение"... Найдя его, то есть поняв, на что это похоже, начинаешь при помощи фломастеров "выявлять", делать более определённым, то, что тебе "привиделось"...
[493x700]
4. Окончательная прорисовка - белилами.
[487x700]
5. И после прорисовки, работы с фоном, вычленения деталей и пр., получается вот такая штука...
[478x700]
Дорогие друзья мои и те, кто изредка заглядывает ко мне в дневник!
Извините, что не реагирую на Ваши письма и комментарии. Сейчас я не имею доступа к своему компу: так сложились обстоятельства. Пользуюсь сейчас случаем (просто повезло!), чтобы передать всем сердечнейший привет и благодарность за интерес к моей персоне.
Когда будет возможность, непременно дам о себе знать.
Удачи всем и ещё раз спасибо за память обо мне!
Всегда Ваш Дон Жон.
14 августа. …а я всегда догадывалась, что алтарник Костя меня недолюбливает. Да какое недолюбливает – видеть не может! Да-да, буквально глаза отводит, если меня заметит. И, скорей всего, из-за моей привязанности к отцу Фёдору. Мол, пришла «новая», держится независимо, благоговения к духовным особам – никакого. С отцом Фёдором живенько так болтает, смеётся… Вот он и отворачивался от меня, лишь изредка чёрными глазищами в мою сторону зыркает. Молодой совсем – лет 25, не больше. И уже такой исступлённо, остервенело верующий… Он похож на этого… В «Айвенго» главный злодей… Рыцарь-храмовник, кажется… Как его звали-то? Не важно!..
И я тогда ему говорю:
- Кость, а что зазорного, в том, что я в брюках прихожу?
- Не понимаете? Вы, сестра, видом своим нарушаете атмосфэру благолепия в церкви.
Так и сказал – «атмосфэру»! Во до чего человека злоба душит… И меня, конечно, стало подмывать ему ответить… Да так, чтобы он навеки забыл, как ко мне цепляться.
- Чем же я её нарушаю? Неужели у меня такие кощунственные джинсы?
Он глазами сверкнул, показалось – сейчас из-под одежды кинжал выхватит и замахнётся…
- Джинсы вас облегают… Подчёркивают формы… А вы не на вечеринку приходите. Это там девушки стремятся мужчин соблазнять, а в церкви люди забывают, кто они – мужчины или женщины… Понимаете?
- Нет,- говорю,- не понимаю. Вы же вот никак не можете забыть, что я женщина, раз вас мои брюки так тревожат. А я и не против – помните на здоровье! Жаль только вы об этом на днях забыли - прямо передо мной в трапезную влетели и даже дверь не придержали…
«Храмовник» моргнул, растерялся немного. И тут к нам подошёл отец Фёдор.
- Настенька, если вы не спешите никуда, зайдите, пожалуйста, ко мне… Кое-что обсудить надо…
… и спросила тоскливо:
- Отец Фёдор, а почему ваша жена в такую жару ходит в вязаной кофте?
Он внимательно на меня посмотрел, вздохнул.
- Даша очень простуды боится… Но вы же о кофте спросили потому только, что… о главном спросить стесняетесь… Я вас понимаю…понимаю… Меня иногда упрекают в «многословии». Справедливо упрекают, справедливо. Но знаете, я ведь оттого так длинно говорю, что страшно в себе не уверен. Да, Настенька, да – не уверен! Всё боюсь того, что кого-то не до конца пойму или меня кто-то не до конца поймёт… Очень уж живём мы все разобщённо. Помните, как в «Маленьком Принце»? У каждого – «своя планета». Вот я и
12 августа. Вот отец Михаил, настоятель… Если честно, ничего о нём не скажу, кроме того, что уже писала в дневнике раньше: белая борода на ризе и невидящий, в себя обращённый, взгляд. Исповедует, облокотившись на аналой, подперев голову светло-розовыми, гладкими, как свечи, перстами. Говорит с исповедником тихо, наставительно и важно. И весь замороженный какой-то… Наташа про него хорошо сказала, когда увязалась со мной в храм: «А этот, главный который, - надутый такой, точно всю церковь в себя вобрал!..» И как только с ним служит вместе о… Нет, решила же больше о нём ни слова не писать!
Дальше. Как звать дьякона до сих пор не знаю. Почему-то хочется называть его «Афонькой»: маленький, шустрый, смахивает на куклу, которую на руку надевают… как там они называются?.. И борода торчит, как приклеенный клок. Вот что он за человек? Добрый? Умный? Сердечный? Похож на деревенского мужичка, на чуть испуганного и суетливого крестьянина из сказки… Одна старушка спросила его: «Как наш настоятель-то, поправился ли отец Михаил?» Он обе руки к груди прижал, зажмурился и головой затряс: «Не знаю, родненькая, ничего не знаю!..» Явно ведь наврал: и видно было по всему, и как же он, дьякон, может не знать о здоровье настоятеля? А зачем соврал?.. Всё-то они скрывают, всё боятся, как бы о них лишнего не узнали!.. Почему? Почему?! Не желают потерять уважение прихожан, прячутся в таинственной многозначительности, как в ночных облаках…
Но в храме мне хорошо… И не только из-за того, что он теперь навсегда слит с… А вот эта синеватая мгла… Тёмные иконы, на которых проступают глубоко в тебя глядящие лики… Особенно мне дороги разные Богородицы, глаза у них всегда серьёзные, знающие самое важное… А младенцев держат по разному; моя любимая – Донская. Она не на нас, а на младенца смотрит – печально и задумчиво. Одеяние её тёмно-бордовое, почти чёрное, отделано рыже-золотистым. И вот это тёмно-бордовое словно впитывает тебя, уносит в космическую ночь… Не умею описать! Неуклюже выражаюсь!.. А золотая отделка – как сверкающие дорожки, чтобы в той ночи не заблудиться… А младенчик похож на маленького Пушкина! И я за это ещё больше эту икону люблю! Глупо, наверно, но мне кажется, будто Богородица и Сына держит своего, и нашего будущего поэта. Пушкина мама не любила… А Богородица – любит! И значит нас всех – тоже любит, и всегда к нам склоняет голову, прижимается к нам виском… И обнимает смуглой и нежной рукой… Я всегда долго-долго перед Донской стою и пока только эту икону могу поцеловать… потому что чувствую, как в этот момент она и ко мне голову склоняет. Если какое-то чужое, холодное на сердце давит – сразу отпускает…
Во-о-от… Ну что? Постепенно превращаюсь в церковную мышку? Любопытно, чего я стесняюсь? Раз хожу в храм (сама же! никто силой не тащит!), чего стыжусь?! Раньше бы твёрдо сказала… Мне вообще раньше казалось: всё можно понять и объяснить, если честно во всём себе признаваться. Хотя, конечно, и догадывалась: есть такое непонятное, слабо колышущееся, призрачное, то, что ни логикой ни честным анализом не постигнешь. И это оно таилось совсем рядом, дышало мне в затылок… Но я, как все, - отвлекалась на разные бытовые дела, ставила перед собой какие-то цели, казавшиеся «очень серьёзными». И росла во мне с каждым днём, с каждым часом, сосущая, леденящая пустота…
Недавно такой сон мне приснился… мистический… Ручеёк бежит, вокруг – песок, камни. Кое-где травка, кажется… И тут кто-то летящей походкой мимо меня. Обернулся на ходу, говорит: «Идём, идём со мной.» И я иду за ним, а он всё прибавляет шаг и рукой мне изредка машет… Нет, не машет, а так вот подмахивает – зовёт идти вслед за ним, не отставать… Я уже бегу за ним, спотыкаться начала… И вдруг и лицом, и ладонями окунаюсь не то в воду, не то в чистый и прохладный воздух… Да-а, примерно так как-то… Осматриваюсь. Кругом какая-то поляна, мягкая, пушистая, точно одеяло расстелили. Ёлки там и сям темнеют. А впереди – скала (прямо на поляне, да!), и на ней стоит тот, что летел куда-то и меня за собой манил… Длинная одежда из то ли льняной,
1 августа. 01-04. …но есть и несколько человек, которые мне там нравятся. Двое особенно: Наталья Сергеевна (она продаёт свечи и принимает записки от верующих за свечным ящиком) и звонарь Петя (его я прочно и навсегда нарекла Петрухой).
У Натальи Сергеевны круглые голубые глаза и неизменная ярко-голубая косынка. Глаза буквально пронзают своей голубизной, а по поводу косынки мне всегда хочется спросить её: «У вас их несколько, или вы эту одну каждый день стираете?» И вся эта старушка (ей лет 65-68) всегда чистенькая, «свежеумытая» и даже чуть-чуть пахнет фиалками. Не то добрая фея из сказки, не то… ну не знаю, милая немецкая фрау, живущая в уютном домике с садом, где растут цветы, умеющие разговаривать… Так трудно найти точное сравнение! Но явно в ней есть нечто «волшебное». Как минимум – нездешнее. У неё лёгкая походка, а движения проворны, но не суетливы, как будто она живёт «под быстро текущую музыку». Без неё невозможно себе представить… Хотела написать «наш» храм, но не решилась… Нет, он-то стал для меня «своим», но я там пока ещё чужая… Со мной Наталья Сергеевна держится просто и ласково. Называет меня «Настасьюшкой», и в этом и тени нет ханжеской сладости или фальши.
Ой! Сообразила, наконец! Она похожа на фарфоровую, расписанную под гжель птицу! Верней всего – на галку!..
А Петруха – обаятельнейший рыжий дылда с реденькой просвечивающей бородкой и бестолково болтающимися ручищами. Он размахивает ими на ходу и кажется: это оборванные цепи или какие-то бестолковые гири. Петруха вечно меня смешит – не сознательно, а одним своим видом. Особенно, когда поднимает брови и таращит блёклые зеленоватые глазищи. Лицо делается таким, словно он проглотил что-то ненужное и пытается осознать, «чё теперь будет?». А поскольку это его любимое выражение, я за благо почитаю во время службы встать так, чтобы его не видеть. Не то всё благолепие, как ветром сдувает и начинаешь давиться со смеху. Один раз я так вот стояла, а он – чуть поодаль. Я покосилась на него, а он, когда особенно громко запели, - лоб в гармошку и глаза выкатил. Точно хотел сказать: «Ого! Вот это дёрнули!» Ну, я и прыснула, конечно. Как на грех рядом оказалась эта вредная Евдокия Григорьевна… Так на меня глазами сверкнула, что я вздрогнула, как ужаленная… И чего они все такие надменные и строгие?!.. Точно покойники… Ой, это я зря, кажется, написала! Ладно, наплевать!
А Петруха один раз подошёл ко мне в церкви (служба только-только закончилась) и что-то стал впихивать в руку. Смотрю – две конфеты, «мишки косолапые». Я говорю: «Ой, это что?» А он серьёзным таким басом: «Держи к чаю!.. Тебе сладко будет…» И пошёл к дверям: руки мотаются и рыжая башка, как от ветра, к плечу клонится… Чудо!!!
Алексей, слава Богу, успокоился немного. Раны ему зализывает наша бухгалтер Маргарита. Вот и чудно! А то его взгляды жгли меня, как горчичники… Может, Маргарита его настолько утешит, что они вообще поженятся. Лично я – за!
Всё вертится и вертится в голове одна мелодия из Моцарта… Вертится и как бы на себя душу мою наматывает. И при этом так легко-легко и весело становится!.. Ну не умею описать по-другому!.. Батюшки! Почему вдруг так легко стало дышаться????
Раньше мне казалось: зачем мне меняться, ведь все и всё – не лучше, даже немного хуже, нежели я! Но перемена,
14 июля. 01-30. Фу-у-уффф, наконец-то я освободилась… Села к столу и с умилением смотрю на включённую лампу. Писать о событиях последних дней – лень, да и смысла никакого нет. Я, разумеется, говорю о событиях обыкновенных, о составляющих обыденной жизни. Но два телефонных разговора и одна встреча с отцом Фёдором (ведь общается со мной! находит пока время!) – это то, что вытесняет всё остальное… как сейчас внезапная благодатная свежесть, пахнувшая из окна, заполнила всю комнату, и не осталось места для тяжкой давящей духоты… Хм! Стала писать, как героиня сентиментального романа… Подумаешь, какая «тургеневская барышня»!
…Оказывается там в углу ещё живут старинные настенные часы! Я вдруг услышала их мерные и деликатные, как покашливание, звуки…
Отец Фёдор вращает своими точёными пальцами чашку на блюдце (почти беззвучно! с изумительной бережностью) и говорит:
- Вы сказали, что вас «убивает сходство человека с насекомым»… Не-е-ет, голубушка, это вы убиваете человека, уподобляя его насекомому… Не в прямом смысле слова, разумеется, но мысленно… Возьмём хоть ваших учеников. Они утомляют своей бестолковостью, лень их сердит и возмущает вас. «Экие бессмысленные ничтожества!»- думаете про себя… Такое впечатление, словно вы в карты играете и раздражаетесь, что не те карты вам сдали. Ни одного козыря! Сплошные шестёрки и прочая дрянь!.. Но что вы, по сути, знаете о них? Необразованны, распущенны, апатичны. Это всё? И никаких у них увлечений нет? Мечтаний? Переживаний?.. Понимаете, отказывая им в сколько-нибудь возвышенных чувствах, вы словно бы их в пепел обращаете. Сжигаете их презрением… А ведь каждый из них – живая душа, подобие Божие…
Но вот представьте, один из них, пусть самый забубённый лодырь, в вас влюбляется. Краснеет, исподволь любуется вами, задыхаясь от смущения, дарит цветы на 8-е марта… И он уже не «шестёрка» для вас, не горсть пепла, не насекомое. Вам и смешно немного, и жаль его, конечно, и главное, - он становится для вас живым, одушевлённым! Так не потому ли вы злитесь на своих ребят, что их «вялость», их индифферентность к занятиям переносите лично на себя? «Всё им неинтересно… и я тоже…» Ну а как им заинтересоваться вами и вашим предметом, ежели вы их не любите? Вот ощутите в них живое, человеческое начало, – презрение сменится постепенно состраданием. Разве же не жалко того, кто мало знает, кто разболтан и ленив? Как скучно и грустно ему живётся! Существеннейшая часть души его – спит! Так попытайтесь пробудить её! НО! не угрозами, не запугиваниями, а… вниманием… любовью… Думаете, они в ней не нуждаются? Все нуждаются, и вы тоже… Может, они впервые найдут в вас, в их «училке», - живой человеческий интерес, впервые почувствуют себя личностями, а не стадом, которое гонят куда-то пастухи с овчарками.
Трудно это, даже противно, на первый взгляд. На второй и на третий – тоже!.. «Кто они такие, чтобы Я…?!» «Да их ничем не проймёшь!» «Не маленькие уже, сами должны понимать…» Я не наивен, Настенька, я знаю, как нелегко молодых людей «лицом к солнцу развернуть». Тем более, если они привыкли к полудиким своим пещерам. Но одна только попытка вывести их из темноты – дорого стоит! Заодно и сами как бы заново на солнышко посмотрите… А в компании с ними, насколько ваша радость-то возрастёт!!! Рискните, голубушка, очень вас прошу!.. Ну что вам веки вечные стальной леди быть? Вы же человек! А не памятник, самой себе воздвигнутый…
- Вы умны и мужественны, Настя. Но мужество и ум сами по себе – это лишь инструменты. Для чего они даны вам? Для чего вам дана физическая красота?...
- О-о-о, комплимента какого удостоилась!
- Красота – тоже дар Божий. А для кого-то – даже тягостное бремя! Вы вот, например, из-за неё
7 июля. Возвращаюсь к предыдущей записи. У меня память хорошая, чужие фразы и даже монологи я запоминаю практически дословно. И вот, перечитывая сказанное мне отцом Фёдором, невольно напрягаюсь. То ли я не способна понять до конца его мысли, то ли он изъясняется очень путано, невнятно… Истину необходимо искать, так? Но, по его словам, мы её знаем изначально… Что же тогда её искать? Или он хотел сказать: знаем, но не принимаем?
Далее. Про «решение задач» более или менее понятно: ответ необходимо искать, а не «заглядывать в конец учебника». Любовь к Богу даёт нам понимание Его Воли. А как же я могу полюбить Бога, если я не люблю даже тех, кого знаю?! Он, по словам священника, всегда меня любит. Так тогда показался бы хоть разок! Может, я Его и смогла бы тогда полюбить. Стесняется меня, что ли?!
Вопросов ещё целая куча! Но возникли они только вчера утром, по дороге в колледж. Надо же, как я купилась на его мягкий, вибрирующий голос, на тихо сияющие глаза, на плавные жесты рук… Кисти рук у него, правда, потрясающие: узкие, с хрупкими пальцами и овальными ногтями… Я похожие руки видела на выставке коллекционных кукол, у одного фарфорового кавалера в кафтане и треуголке. Ну вот и купилась я на всё это. Что и говорить, хитрый народец эти «батюшки»! Умеют найти подходец к вашему брату и нашей сестре…
Ну, дальше. Способность любить уравнивает нас с Богом? Ну ладно, не уравнивает, а «приближает» нас к Всевышнему. Даёт свободу… Да, я любила Женю!! Любила, будь он проклят! Так где там была свобода? Рабство было, а не свобода!! Часами рядом с телефоном сидела, как у жертвенника. Готова была палец себе отрезать и рядом с трубкой положить – только бы позвонил! А один раз… Да, был такой позор: упала на колени, когда, наконец, он зазвонил… Сняла трубку, сердце где-то уже под горлом колотится… Говорю чужим голосом: «Да, слушаю…» А это тётя Саша звонит… из Воронежа… Колотушка старая! Я чуть сознание не потеряла. Мерси за такую свободу! Вась, ты согласен? Ушёл и фыркнул ещё возмущённо… Ну и катись, святоша линялый!
«Церковь, Настенька, - опора, но и без церкви прожить можно!» Вот примерный смысл его слов. Вот не люблю я этого! То они (церковники) адом стращают, то «Бог и так вас любит». А вот откуда я знаю, что любит?! Хоть бы какой-нибудь знак подал…
Попила чаю. Выкурила сигарету (первую после двухмесячного воздержания!!!). Посидела рядом с Василием на диване… И вдруг стало глаза жечь. Что за чушь? Слышу: икание какое-то дурацкое… Потом поняла – это у меня в горле… Плачу… Плачу, потому что поняла: я уже не могу не придти опять в тот жёлтый домик, где мгла и икона, где этот велеречивый красавчик в чёрном одеянии… где пахнет чем-то незнакомым, очень притягательным и почему-то подавляющим… Ну что, влюбилась я, что ли, в отца Фёдора?? Или он гипнозом владеет? Или… или…
Кстати, я ведь тогда свой сон не дорассказала! Я уж и позабыла всё, кроме… Вот два момента только помню. Ворон… Да, Ворон из «Снежной Королевы» - который добрый и мудрый – прохаживается вдоль дороги… Что за дорога? Не помню. Кажется, просто проезжая дорога. Пыль вьётся на солнце… Зелень кругом вся солнцем пропиталась… Да, у Ворона ещё орден висит на груди – золотая звезда на ленте. И непонятно: то ли Ворон радуется награде, красуется передо мной, то ли ждёт кого-то… Может, кареты с принцессой… Во-о-от…
Вынужден «вклиниться» в дневниковые записи Анастасии. Упоминаемая ниже Куся – её восьмилетняя племянница. Как ни смешно, а это всё, что я хотел сказать…
5 июля. 01-00. Так с чего же начать – со сна или с того, что было наяву? Ну, попробую вначале описать вчерашний сон. Так… Сначала снилось, как я хожу по магазину, выбираю новогодний подарок для Куси. Рассматриваю какие-то игрушки, сувениры. Прикидываю, в состоянии ли я это купить. Запомнилась безделушка с позолоченной снежинкой. Я разговариваю с пожилой продавщицей. Она показывает мне куклы в национальных русских костюмах. Кажется, каждая фигурка стоит пять рублей. «Ничего, это мне подойдёт»,- думаю я.
Ещё я хожу по улице, моё внимание привлекают киоски союзпечати. Я продолжаю что-то искать, но уже не помню – подарок ли для Куси или что-то другое.
Потом был второй сон, или вторая часть первого. Я… Нет, не терпится поскорей рассказать о сегодняшней встрече с отцом Фёдором. Продолжение сна оставлю на потом, может, завершу им сегодняшние ночные записи.
…да и комнатку его в домике при церкви уже не так пристрастно изучала, как в прошлый раз. Если попытаться совсем коротко её описать, то это – баюкающая мгла, в которой, как корабль в море, – длинный стол, а в углу – мерцающая серебром икона с Богородицей. Сперва долго торговались, кто сядет в красивое резное кресло – я или он. Упрямилась я исключительно из желания переспорить священника: хотелось проверить, как он будет реагировать… Плохо пишу! Неточно, коряво… Очень уж не терпится поскорей перейти к разговору… «Торговалась» именно я! А он весело улыбался, такой красивый, с тонкими морщинами на щеках (они у него возникают только при смехе) и глазами, которые переливчато сверкают и уже не поймёшь, зелёные они, серые или какие-то ещё. Я говорила: «Рановато меня на трон сажать, отец Фёдор. Я в гости пришла, поболтать, а не «царствовать».» А он: «Да я тоже ведь не Людовик какой-нибудь! Беда с этим креслом! Прямо хоть на помойку его тащи – никто в нём сидеть не хочет! Почти никто… Поразительную скромность оно в людях пробуждает!..»
И не так уж важно мне было переспорить… И как реагировать он будет на моё упрямство – интересовало, но в меру. Скорей, хотелось… хотелось, как маленькой девочке, капризничать и кривляться, чтобы «взрослый и сильный» меня вразумлял, пока терпение не иссякнет… И я чувствовала, как это нехорошо, глупо, разрушительно, но… из духа противоречия, невесть откуда взявшегося, я всё отнекивалась, жеманничала (сто лет уж такого со мной не случалось!), а голос свой слушала с отвращением, таким грубым и фальшивым он мне казался.
Стыдно! Стыдно!.. Ладно… Отец Фёдор, наконец, взглянул на меня с такой глубокой, смущающей пристальностью, что я опомнилась, покраснела, кажется, и вдруг села в кресло. «Ну? Довольны?»- спросила я.
- Спасибо, Настенька,- произнёс он серьёзно, с чувством.- А то ведь так затянулась эта глупая сцена…
И я вся как-то подобралась и твёрдо решила уже нипочём не расслабляться, быть собою… не играть никакой дурацкой роли…
25 июня. 22-51. Перечитываю свои записи. С волнением перечитываю… Почему? Пока не разобралась.
Я часто смотрю в окно. Неважно, что я там вижу, главное – уйти (хотя бы взглядом) от находящегося рядом, от близкого физически и бесконечно далёкого по существу… И ведь всё чаще и чаще возникает желание каким-то образом приблизить к себе горизонт… или оторваться, наконец, от быта, в котором я зажата точно в кулаке.
Считаю я себя лучше, умнее, добрей, интересней других людей? Если да – то не намного. Меня давит не самомнение, а неудовлетворённость. И я, и другие – так слабы, так сонно-равнодушны! А если что-то нас и оживляет, так абсолютная ерунда, то, что не выходит за границы самого примитивного и пустого существования. Вот муравей весной выползает из какой-нибудь щели, чёрное зёрнышко его туловища блестит на солнце… Доволен ли он, рад ли теплу и свету? Видимо, да, но так по-муравьиному ничтожно! Мелок он сам, мелки и его ощущения. Но «психология» муравья меня не занимает. Зато убивает сходство человека с насекомым…
Василий! Вась, ты как там? Опять спишь или медитируешь? Как это у тебя так по-королевски получается взмахивать хвостом? Ты боишься смерти? Ты любишь кого-нибудь? Меня, например? Не понимаю… Видимо, ты потому и лишён дара речи, что знаешь некую тайну, дающую тебе такой покой, такую буддийскую бесстрастность!.. Ты выше нас всех, ты – по-настоящему независим…
Интересно, как долго я смогу притворяться гармоничной и невозмутимой особой?.. Один срыв уже был… Пока все восприняли тот удар сахарницей, как поступок вполне адекватный обстоятельствам. Мол, «единственная, кто не растерялась – Настя; насилие иногда можно остановить лишь при помощи насилия»… Колька – трус, он всего боится, и религия для него, по-моему, лишь превосходный способ оправдать свою бледную немочь. На тестя он без дрожи и взглянуть не может, а прикидывается, что по убеждениям своим не должен противиться злу. И хотя потом и бинтовал Леониду Кондратьевичу разбитую мной башку, а в душе ликовал, что кто-то расправился с их домашним монстром. Я видела: бинтует, а в движениях и в лице – не заботливость, а удовлетворение. Кажется, он даже улыбался мечтательно. И на меня смотрел очень ясными и благодарными глазами…
И Лизка – притворщица! Отца не любит. Может, даже ненавидит. Глаза опускала скорбно, вздыхала… Но деланно! Как мольеровская святоша. Но ведь, опять же, не укрылась от меня и брезгливость, и судорога её губ, когда она наблюдала, как Колька уводит папашу к нему в комнату, как папаша плетётся, одной рукой держась за Колю, а другой ища дополнительную опору. Он всё промахивался и голая волосатая рука качалась в пустоте, как хобот слепого слона… И когда после Лизка извинялась передо мной за отца, так было гадко, так стыдно за неё… Да! Вот эта судорога губ её была точно такой же, как у Леонида Кондратьевича, когда он смотрел в чайник, проверяя, осталась ли заварка…
Наташа просто глупа. Она мила и беззлобна, и так хороша собой, что даже и завидовать
20 июня. …Словом, дышалось легко и, кажется, я одна радовалась непогоде…
Вечером, часам к шести, зашёл этот самый отец Фёдор, вихровский сосед – священник. Ему хлопотливо предложили чашку чая, начали суетиться. Я поздоровалась с ним из своего угла (моё любимое место в их доме – уголок, где рядом с подагрически раскоряченным буфетом стоит кресло под истончившимся до паутинной прозрачности пледом). Он глянул на меня, слегка прищурился и вдруг улыбнулся с такой сияющей радостью, что я даже растерялась. Улыбка – надёжней любого паспорта. Сразу узнаёшь о человеке самое существенное. Вот улыбнулся отец Фёдор и показалось – зажглись свечи в неожиданно возникших канделябрах. Вот именно такое было впечатление – свечи вспыхнули в канделябрах! Комната преобразилась, облагородилась и сразу дачную сонливость как ветром сдуло. Мне стало неловко, что я сижу в кресле, подобрав ноги, как одалиска или Клеопатра какая-нибудь. Что-то было в нём такое… Ну, не знаю, лень сейчас искать точное слово, - некий особенный лоск, что ли… Он и чашку брал как-то необыкновенно, она сразу начала казаться дорогой, из фамильного сервиза (это обычная-то белая чашка с красным маком на боку! красный такой, как отпечаток поцелуя толстой купчихи…).
Верующие Колька с Лизкой прямо не знали, куда им деваться от привалившего счастья. То один, то другой вскакивали и неслись за вареньем или за салфеткой. Это было неприятно, низкопробно. И я успокоилась, осталась сидеть в своём кресле, чтобы не участвовать в холопской суете вокруг отца Фёдора. Наташка же принялась подскакивать на стуле и задавать священнику такие ужасные по нелепости вопросы, что я отводила глаза от стыда. Между прочим, она спросила:
- А вот если я в храме возьму и погашу чью-нибудь свечу – что будет?
«Да заткнись ты!» хотела я ей сказать, а отец Фёдор вдруг вскинул брови и произнёс очень тихо и отчётливо:
- Она погаснет…
- И чего, значит чья-то молитва до Бога не дойдёт?- не унималась эта дурында Наташка.
- Дойдёт, только наполовину,- бросила я из своего угла.- Или на четверть. В зависимости от того, сколько она прогореть успела.
Все испуганно обернулись на меня. Священник же сверкнул улыбкой и посмотрел на меня с каким-то светлым одобрением.
- Почему же не дойдёт? Вот радуется человек чему-то, улыбается, да? А тут вы идёте мимо и толкнули его… Улыбка пропала – погасла. Но ведь то, что явилось причиной радости никуда не делось. Понимаете? Так же и со свечой: кто-то поставил свечу в подсвечник, мысленно обратился к Богу (с просьбой, с вопросом или просто из желания «поговорить» с Ним) – и это уже чудесно, уже есть чему радоваться, да? А вы подошли и задули свечу… Огонька как напоминания о чуде общения человека с Богом нет. Но разве само чудо исчезло? Нет, оно продолжает существовать, только «улыбка погасла». А могла бы ещё посветить нам всем… как напоминание…
…Леонид Кондратьевич спал у себя наверху, и все надеялись, что он уже не появится за столом. Рановато расслабились! Отец Фёдор негромко рассказывал что-то о «поисках истины», кажется, об ущербности чисто рационального познания мира. Помнится, он сказал: «Учёный педант не способен к восприятию ирреального, как реального». Тут вдруг что-то загрохотало на втором этаже, послышался тяжкий скрип половиц под нетвёрдыми ногами. Судя по звуку, наверху упала и покатилась по полу пустая бутылка. Все замерли. Чудовищно
19-49. …ну и ладно, и хватит об этом!..
Опять гляжу в окно. Облака, разорванные в клочья. Как писали раньше, «всё дышит покоем». Не поэтому ли я всегда, где бы ни находилась, машинально ищу глазами окно. Тут, на земле, грязно как-то и суетливо. А над домами – глубокая синева (сейчас, например, с примесью задумчивого сиреневого оттенка), торжественное молчание… У Лермонтова, да? – «В небесах торжественно и чудно». И у Ершова в «Горбунке»: «Что земля-то!.. ведь она и черна-то и грязна; здесь (на небе) земля-то голубая, а уж светлая какая!..» Гляжу в окно, и беспокойное тиканье в груди затихает, наступает просветление. И без зависти, с нежностью следишь за летящей там, в чистой вышине, птицей. Она летит. Она перечёркивает в полёте пространство…
Завтра поеду на дачу к Вихровым. Там красиво: речка, лес, большой участок с садом. И ещё там очень тихо. Я вот сейчас оперлась локтем на стол, и он заскрипел. Скрип – голос дерева. Мебель иногда разговаривает со мной. Например, однажды приехала домой после трёхдневной поездки в Калугу, вошла в комнату, а шкаф – по-стариковски ахнул, и дверцы его сами собой распахнулись, точно он «руками всплеснул» или раскрыл мне объятия. Василий – тот реагировал сдержанно, только глазками моргал часто и взволнованно. А вот шкаф буквально ожил, «шумно обрадовался» моему возвращению… Скверная штука – одиночество…
Да, на даче у Вихровых тихо. И дом у них тихий, он лишь изредка деликатно потрескивает, словно покашливает. А мебель вообще молчалива. Не у них именно, а везде. Зато деревья разговорчивы. Вот сейчас за окном они снова перешёптываются. А ведь столы и стулья – ближайшие родственники деревьев. Может, дело в том, что мебель служит человеку, тогда как деревья совершенно независимы. Молчаливость – свойство настоящих служак.
Я так многословна в своём дневнике потому, что «никому не служу» и имею возможность болтать сколько влезет. Были бы муж, дети – не до размышлений о «говорящих деревьях» стало бы. Но хочу ли я «служить» кому-либо или чему-либо? Вот Женя…
Звонила Наташа, договорились окончательно, когда и где встречаемся. Впрочем, зная её, не удивлюсь, если она ещё пять раз перезвонит сегодня «уточняя детали», и ещё завтра утром пару раз звякнет. И, пока я буду ехать в метро, станет названивать на мобильный и слать безумные СМС-ки вроде «Ася! я внезапно вспомнила: на «Комсомольской» ведь два центра зала!!!!» Или «Ась! А если бы мы поехали на машине, ты бы обо мне лучше думала?» Бредятина свинячая!
Хм, в жизни, то есть на людях, я всегда миролюбиво-спокойна, почти флегматична. Это вызывает уважение у окружающих, некоторые даже чуть заискивают передо мной. Им кажется, что я сильнее их, так как знаю нечто, дающее мне уверенность в себе и спокойствие. А наедине-то с собой я совсем другая – беспощадная, жёсткая и раздражительная. Пока меня видят, пока я ощущаю на себе «телекамеры» чужих глаз, я добросовестно исполняю роль светски сдержанной дамы. Но едва я освобождаюсь от наблюдения со стороны, подавляемая неудовлетворённость и тоска прорываются наружу, как… Ну, больше всего это похоже на то, как если бы кто-то распечатал бутылку шампанского, а оттуда ударила мощная струя жёлчи и чёрного яда!.. Я обратила внимание: в моей тетради благосклонно или просто с удовольствием я пишу о «неодушевлённом» - о небе, птице, дереве. Люди же все описываются с пренебрежением и досадой. Отчего так? Разве все они так уж нехороши? И откуда мне знать, какими они должны быть? Как вообще формируется представление о «настоящем человеке»? Под воздействием разговоров родителей – в детстве. Под воздействием книг, кинофильмов,