Что-то кануло в бездну, что-то брошено на краю,
Ведь умирать нечестно, если ты в боевом строю,
Если пули жалят как осы, а осколки напополам
Ломают мозги и кости, или всё это снится нам?
Где и как, на каком перешейке мы потеряли медаль?
Мы умерли, словно не жили, ведь молодость потерять,
Можно за очень быстро, когда господин Сакраль
Готовит первую жертву, а нам её только отдать.
Слепое горе, да с изломанной клюкой,
Оно тащилось по асфальтовому морю,
И слёзы лились из его души рекой.
Его все бросили как дряхлую старуху,
Которой пробил час убраться на покой,
Но тут участливо ей кто-то подал руку,
И горемыкою поплёлся с ней домой.
На мой сюртук не модного фасона.
И разговор неспешный, как печаль,
И губы друг от друга в два микрона.
Смотреть на локоны твои, что завиты,
И ласками причёску не нарушить,
Твой голос слушать редкой красоты,
И пение ветров январской стужи.
Глядеть, как ты, смущаясь наготы,
И в тоже время с капелькой жеманства,
Ладонь пускаешь в волосы мои,
И в плен берёшь собою без убранства.
А в жаркий май, когда утихнет зной,
Под ноты лягушачьих песнопений,
Смеяться и дурачиться с тобой,
И пить любовь из красоты мгновений.
Удушливо красные розы
И очень скупое - «прости».
Я тотчас простила, но все же,
Мне больше хотелось любви.
Душа очерствела от прозы,
Возвышенной просит строки,
Я очень хочу, чтобы розы
Венчали цветенье души.
"А вот скажи, друг мой верный, будь такая возможность, ты бы подарил мне как другу самое что ни на есть ценное, что имеешь?"
Например?
"Ну, например, свою жену."
Ни в коем случае.
"Почему, скажи, ты же мне верный друг?"
Моя жена не подарок.
Я жду её, а бешеные стрелки
На всех вокзальных чокнулись часах,
Но я готов простить ей все проделки,
Шикарной Даме на высоких каблуках.
Она придёт подлизой, тихо скажет
На ушко мне: «Мой милый, я люблю,
Смотреть, как ты волнуешься!», и ляжет
Её сердечко на ладонь мою.
Для вас я только девочка - огня,
Смешная, в ярких локонах девчонка.
Вы ненавидите и любите меня,
А рыжая вас бесит моя чёлка.
Но мне совсем не надо это знать!
Бежать по тротуарам шумных улиц,
На тонкой шпильке туфель танцевать,
И умирать от жажды поцелуя.
Для вас я только девочка - луна,
Чьи губы вы так жарко целовали.
С безумством я своим была одна,
Когда вы мое имя забывали.
Ушла любовь? Но как мне это знать?
Есть музыка любви в забытом танце,
Она ещё хранит во мне печать,
Тепло узора ваших нежных пальцев.
О, право, есть любовь!, Но для кого?
Я вышла за отметки красных линий,
Я стала стервою, быть может, оттого,
Что вы меня неискренне любили.
Меня вы вспомните. Меня вам не забыть,
Когда на небе вновь иссиня-чёрном
Луна холодной Дамой будет плыть,
Вам улыбаясь мило и притворно.
В детском садике.
Так детки, встали, и побежали, побежали как весенние веселые ручейки, рученьками помахали, помахали…
Петенька, а ты что ручейком не побежал, не побежал, и рученьками не помахал, не помахал?
Марья Ивановна, во-первых, заплетаться в такт словами смысла нет никакого, а во-вторых, какие в жопу ручейки? Посмотрите за окно, где Вам там задорные ручейки привиделись?
Дай мне напиться любви
Из чар твоего сердца,
Не хочешь женой, не зови,
Я просто хочу младенца,
Ты знаешь, в две капли воды,
Сильней утоляется жажда,
Есть в женщине жажда любви,
Так Бог её создал однажды.
Он хотел позвать её замуж, но опоздал, и она вышла замуж за другого.
Он хотел, чтобы она от него родила, но опоздал, и не его дети водили вокруг неё хоровод.
Оба они старели, и он желал умереть в её объятиях, но опоздал и умер кто-то другой.
На пешеходном переходе, путаясь в игре светофора стояла Она — горбатая старуха с изломанной клюкой. Он хотел помочь ей перейти дорогу, и знал, что не опоздает, потому, что других желающих не было. Он взял её под локоть и повёл. Она, не зная, кто её ведет, шамкая губами, из которых давно ушла кровь, прошептала: «Благодарю».
У него, у этого смешного, немощного и дряхлого старика, сжалось сердце до крошечной точки:
он ведь мог и был в силах поступать так, чтобы это слово и любое другое, которое имеет душу, слово, от которого жизнь обретает смысл, а человек крылья, было для него сказано ею множество раз…
Но, он опоздал, и это опоздание было сроком в одну жизнь...
Вы меня извините, но молчать в тряпочку я не буду, лицезря и смотря на ваши махинации.
Ни за что не буду. А вот в хорошую соболиную шубу, я думаю, помолчала бы.
Хорошо, договорились, но это будет песец.
Согласна.
Все зарождается вчера,
Вчера приходят неудачи,
Вчера и слезы были слаще,
Но это было лишь вчера...
Что юный день? Когда все чаще
Ты молишь Бога о любви,
Но непогода ветром плачет
И рвутся паруса души.
"Я чувствую, нет, я даже вижу как всё пространство, что вокруг меня, заполняется этой удивительно прекрасной Женщиной, примерно также как музыка, извлекаемая из инструмента не исчезает, а словно мягко отталкиваясь от стен, картин и прочих аксессуаров возвращается вновь и вновь, но другим, более тонким звучанием.
Я начинаю верить, что это будет продолжаться бесконечно долго.
Разве возможно, что такое блаженство
Когда нежней твое дыханье,
Так рвутся паруса души
Уплыть туда, где расстоянье
Всего лишь мост из тишины,
Где замыкают наши руки
В окрест звенящие сердца,
Но связь ушла, погибли звуки,
Меж городами тишина.
Он весь в тревоге и разлуке,
А где то там вдали - она.
Встретил в одном дневнике заметку «Зачем любить врага своего» за авторством Н. Кофырина от 23 апреля 2011 г. (Николай_Кофырин, http://liveinternet.ru/users/1277574/profile)
Заметка интересная, фразы в ней и мысли сочно на конспект ложатся. Но и хотелось
Я не буду горем плакать либо залпом его пить,
Как не буду я смеяться либо смехом все крушить,
У порога моей смерти, Ты забудь меня и знай,
Если мной покривят черти, я найду дорогу в Рай...
Кто же ты есть на самом деле…
Все, казалось бы, начинается с голубого и пустого экрана, он манит, зазывает и, в конце концов, захватывает тебя.
Он говорит, не бойся меня, входи в меня смело, оттрахай меня так, как
О, что за чушь! Совсем не по годам
Бродить под липами, укрывшись их тенями,
И не давать покоя чувственным
Однажды уважаемого Вильяма Шекспира спросили: как он понимает секс?
Сэр Вильям не замедлил с ответом:
"Секс для меня это находясь в обществе прекрасной дамы без всяких утомительных репетиций незатейливо выдумать пьесу с двумя антрактами и гениально исполнить ее".
«Зураб, ну скажи почему? Назови мне хоть одну причину, по какой у этого твоего стилизованного медведя, вставшего на задние лапы такой огромный и до земли член?»
«Отвечу. Это для того, чтобы зритель моего образа прочувствовал, что это не какой-то там цирковой велосипедный мишка,