Георгий Козинцев в культуре СССР был одним из старой гвардии — тех, кто учился своему делу в экспериментальных театрах, а начинал работать еще в Петроградском кинокомитете. Много лет режиссер, снявший прогремевшую кинотрилогию о юном Максиме с заводских окраин, мечтал об экранизациях классики. И непременно о Шекспире. Однако «Гамлет» долгие годы был не то чтобы под запретом — скорее, раздумья, характерные для принца Датского, не особо приветствовались. Козинцев ставил «Гамлета» в театре в переводе Бориса Пастернака, с которым был дружен, и с музыкой еще одного друга — композитора Дмитрия Шостаковича. Однако травля Пастернака сказалась и на шекспировской трагедии: в течение ряда лет в советской критике даже жило ругательное слово «гамлетизм». И все-таки Козинцев не оставлял своей мечты, хотя ее упорно принимали в штыки бюрократы от кинематографа: «Да кому он интересен, ваш Шекспир?»
Однако впереди маячил 400‑летний юбилей великого драматурга. И Козинцеву за несколько лет до важной даты снимать все-таки разрешили. Правда, министр культуры СССР Екатерина Фурцева потребовала съемок непременно на цветную пленку — нужно было показать высокие траты. Тогда же Козинцев для себя решил: вопреки всему он будет снимать только черно-белое кино. А затраты… Что же, финансов его идея потребует в любом случае немалых. Кому другому таких фокусов наверняка бы не простили, но дважды лауреат Сталинской премии мог себе позволить отстаивать свое видение. Читать далее
