На тихой, незаметной переправе
Из ночи в ночь, на перекрестке тайн
Пишу, спешу, не соблюдая правил,
Пока твой номер светится онлайн.
Обоим нам безмолвные признанья
Даются изумительно легко –
Танцуют молча знаки на экране,
Строка ложится следом за строкой.
Я утоляю жадно первый голод,
Смакую твой эпистолярный дар –
Но все же твой надеюсь слышать голос
И видеться... хотя бы иногда...
Богу
Слышишь
солги нам
Боже
Боже
Скажи
что мы выживем
Знаешь поверят двенадцать
Из десяти опрошенных
Видишь
над рыночной площадью
Ветер колышет рыжее
Вывешенное на посмешище
Чувств полотно изношенное
Войди
непрошеным гостем
в самый неслышный час
пока сирены молчат
пока не заряжены ружья
Все твои дети боятся встретить
Свой единственный шанс
Лги
вдохновенно
бессовестно
лги здесь и сейчас
Лги до тех пор пока это
хоть кому-нибудь нужно
В нашей пропитой вселенной
Давно не видно ни зги
Ощупью
Ног изгиб
Руки
Ребро
Сердце
Лги аритмично
цинично
неврастенично
Лги
Лги
Диссонансно
С поносом
наших
пустых
терций
Эта ложь во спасение
Тем безнадежней
Звучит
Чем бесполезно - болезненней
С вечностью компромиссы
Лги потому
Что для этого нет никаких причин
Лги
Ведь в этом
И состоит
Запоздалых
мессий миссия
(плохо и холодно)
щемящая боль, не щадящая,
боже, боже! я не могу больше,
я полый,
с глазами полными снулых рыбок,
похож на улыбку кораблик,
идущий в китеж,
не дли меня, идол,
не дли меня,
дли его.
Бессчетные числа отравлены нашей печалью,
оставлены в четных-нечетных обрывках страничек
настенного календаря. Приезжаешь. Встречаю.
Целую тебя между строк. Равнодушный возничий
(паромщик? Таксист? Машинист паровоза? Неважно…)
смеется в усы – расставание по расписанью –
так просто и ясно. Так странно и больно. И каждый
из новых визитов в тоску обязательно станет
сонетом, а, может быть, песней, написанной теми,
кто слышал гудок (или плеск?). Бесконечно «встречаться»…
И в данное время (тобою мне данное время)
часы отмеряют часы до отсутствия счастья.
***Я буду дарить тебе только самое бесценно-нежное, то, чего у тебя никто не сможет отнять. Мои подарки – как тень от воздуха, сгорающего в пламени свечи - чтобы увидеть ее, нужен еще один источник света и белая поверхность стола, это – лишь для нас двоих - ведь этот свет есть только в тебе, и только я могу стать этой безупречно-белой поверхностью.
***Я не могу никем стать для тебя, но быть для тебя никем – слишком больно и потому невозможно. Я стану сказочной феей, которая дарит на самой грани сна тихие, сладкие тайны – почти неслышно позванивающие искорками тысяч ласковых неслучайных случайностей.
***Вечерами мы будем пить зеленый чай со льдом, ночью - лимонный коктейль с лунными бликами, днем - апельсиновый сок с солнцем, а иногда, закрываясь шторами от времени суток – кофе с горчинкой чистой несбыточной мечты. Мы не оставим места пустоте, я буду любить в тебе единственного, кто понимает меня - того четырехлетнего мальчика, в чьих глазах плещется светлое чайное море, над морем кружатся и кричат чайки цвета первого снега, а все немногочисленные коричневые чаинки оседают на самое дно звонкой мальчишечьей души.
***У твоей феи будут крылья бабочки, или прозрачные стрекозиные крылышки – или любые другие – ты сам их придумаешь. Я не буду задавать вопросов – только загадки, которые можно не отгадывать. Я буду невидима для чужих глаз, никто из твоего Сейчас не узнает обо мне, фее Беспечной Радости. Я буду жить в хрустальной раковине, стоящей за стеклом твоего шкафа, и, приложив к ней ухо, ты услышишь, как фарфоровые кошки мелодично мурлыкают, трогая фарфоровыми лапками волны сонного хрустального океана, и тогда по твоей спине, осторожно ступая, прошествует торжественная муравьиная процессия, и каждый муравьеныш будет держать над головой маленький бумажный фонарик с золотым бубенчиком.
***Я подарю тебе портрет котенка, который никогда не умрет – потому, что таким его придумал мой знакомый художник, грустный волшебник с голубыми глазами. Я принесу с собой его волшебную кисточку и нарисую на твоих ладошках новые тропинки- маленькие звонкие радуги, ведущие к удаче. Я заново познакомлю тебя со своим смешным фыркающим ёжиком, на каждую иголочку которого надета серебряная бусинка; с парой хитрых лунных мышат, роющих норки в лунном сыре, с Большой звездной Медведицей и ее маленьким неуклюжим медвежонком; со стайкой эльфов, прилетающих ко мне по воскресеньям – они будут играть на дудочках, вырезанных из плакучей ивы, танцевать, оставляя следы разноцветной пыльцы на журнальном столике и петь свои песенки – ты знал их и раньше, только забыл.
***Я буду прилетать к тебе в бусах из светлячков и яблочных косточек, и светлячки будут разлетаться по комнате и застывать в воздухе, изображая созвездия.
***Если ты простудишься и заболеешь, я буду лечить тебя эликсиром вечного детства, настоянным на щебете птиц и утренней росе.
***Я стану звуком, которого нет в твоем имени, когда его произносят другие, который появляется, восторженный и удивленный, только тогда, когда тебя зову я.
***Я буду грустить, если ты снова превратишься в большого равнодушного мужчину и уйдешь в свою взрослую жизнь – феи Беспечной Радости не знают языка взрослых и настолько сильно огорчаются, когда их забывают, что от горя бросаются в Горчичное озеро и умирают, растворившись в нем без остатка, - и только ветер помнит, как горько они плакали, роняя на облака перламутровые жемчужинки слез
********Не забывай меня
"будет ли жить фея, лишенная крыльев?"
в мелких трещинках губы. прогорклым настоем шалфея.
полшестого. безудержный ливень. на уровне фола.
за комодом в пыли умирает обычная фея
без надежды, что может вернуться ее кардиолог,
заглянуть ей в лицо, рассмеяться и весело бросить:
"чепухая, моя бэби, всего лишь инфаркт миокарда".
помутила зрачки в ожидании худшего проседь,
но какая нелепость - скончатся в преддверии марта.
"я пришлю вам открытку, когда доберусь до "nowhere",
закрывая глаза, обжигающий воздух глотая.
на полу тельце феи, в которую кто-то не верил.
без пятнадцати шесть. дождь рисует на стеклах. светает.
пульс нечеток. зрачок неактивен. дыхание сбито.
ночь разорвана в клочья больничным сумбуром. от края
приближаетя полночь, пьянея от крови и спирта.
а обычная фея на белом столе умирает.
и хирург, прикасаясь к светящейся матовой коже,
не спеша отпивая из чашки с прогорклым настоем,
посмотрев на лопатки, запнется, воскликнет: "о, Боже!"
и уйдет, бормоча, дескать, поздно, и он недостоен.
а спустя полчаса, унимая дрожащие пальцы,
и кровавой рукой утирая вспотевшее темя,
будет резать. и время придет просыпаться
в бесконечном дожде. рассвело. без пятнадцати девять.
все отчаянно четко в стоваттном искуственном свете.
онемевший язык, не сказать, рот наполненный пылью.
"все уже позади. все в порядке, не двигайтесь, леди,
и досадная мелочь. пришлось ампутировать крылья."
без пяти навсегда. пошатнулись и замерли стрелки...
ткнула пальцем -
осталась дырка
прямо в сердце
больше не надо
ночь - как прошлая
под копирку
и нихуя никого
рядом
заснуть - никак
беспокойно - нахер
сжаться в комок
немного - и утро
страшно
не думать об этом страхе
не догадывалась
что будет так трудно
муторно, потно
невыносимо
утра не будет -
чувствую кожей
две дозы снотворного
через силу
и полпачки ротманса
часом позже
краем глаза -
за краем света
пультом - по краю стола
с размаха
посмотреть внимательно -
и нету
отпустило
с добрым утром нахуй
где поезда
которые встречают леса
глазами, где открытые рты
где в них слеза
где тепло колеса
почему здесь не пахнет резиной и маслом
где рот, который брал тебя и говорил — я была с ним
где моя прекрасная гибель
я хочу быть с ним
я хочу умереть красиво
хочу говорить с ним
где твои дома, почему в тебе нет силы
почему ты ничего не строишь
почему ты за меня не решишь —
мне ходить за водой или не ходить за водой
я никого не впущу в этот дом, он лишь мой и твой
потому что еще водоём
почему ты молчишь
В общих чертах, со слов человека:
Жил в пещере "философ" , ел как-то сыр, застрял кусочек сыра в бороде, он не заметил, через некоторое время сыр начал плесневеть и нехорошо пахнуть. "Философ" почувствовал запах, решил что пахнет в пещере , вышел на улицу - пахнет, сходил в город - опять пахнет. Вернулся в пещеру, достал свои рукописи и написал : "Весь мир дерьмо - везде воняет"
...........................................бог устал нас любить
...........................................бог просто устал
..............................................................(с) Сплин
суицид - это просто немного осколков стекла,
по карнизу три шага и горсточка белых таблеток,
это тело без крыльев, которое может летать,
это жаркое-жаркое, чёрное, вечное лето...
суицид - это рёв белоснежной машины с крестом,
это краски, которыми красят уснувшие лица,
чьи-то слёзы и мысли, и начисто вымытый дом,
и табличка, где чёрным по белому - "самоубийца",
на-душе-для-которой-не-будет-покоя-нигде
на душе, для которой не будет покоя нигде,
так сейчас тяжело, так противно, так муторно, серо…
кто оставил её в одиночестве, в горе-беде,
без надежды на свет и без в свет исцеляющий веры?
и ещё - без любви… без неё стало хуже всего,
ибо бог есть любовь; если нет - знать, и он отвернулся.
он, наверно, устал перед новой смертельной весной
и застыл каплей крови, оставив кого-то без пульса,
потому-что-стекло-и-таблетки-и-скользкий-короткий-карниз
потому что стекло, и таблетки, и скользкий короткий карниз,
потому что в кино всё подробно и так настояще,
потому что все камни всегда и везде только вниз
(кроме камня с души, что летит в небеса как-то чаще,
потому что с душой - это только под толщу воды
или в самое жаркое, самое чёрное лето)…
бог устал нас любить и ласкать в городах золотых
и разбил над землёй голубое прозрачное небо,
подарив-нам-тем-самым-немного-осколков-стекла
…если ты не со мной, я не плачу, поверь мне, не плачу,
не бросаюсь к стеклу, не ращу пару крыльев, чтоб их
за спиною сложить и шагнуть из окна… на удачу,
на здоровье, на счастье пишу для тебя этот стих
и в него неким кодом шифрую и слёзы, и всхлипы,
добавляю оплётку из выпавших нитей канвы,
прогоняю кричащих внутри ненавистных мне выпей,
ибо к горю кричат… и прошу у небес синевы,
и прошу у небес настоящего жаркого солнца,
чтоб не мёрзнуть вдали от твоих неморских берегов.
…если ты не со мной – ничего… ты приедешь исполнить
пожеланья весёлых, придуманных нами, богов -
хоть когда-то… однажды… ты снимешь широкой ладонью
и заклятье печали, и камень с души… и меня,
уезжая к себе, превратишь в белый дым над рекою,
или в белую чайку, или в белые блики огня
над одной из колонн…