[показать]
 

Самым скрытным человеком на свете назван Хейфец в статье Николь Гирш «Яша Хейфец — император скрипки», являющейся одной из немногих, содержащих интересные сведения о его жизни, личности и характере.

Он словно отгородил себя от окружающего мира горделивой стеной отчуждения, допуская заглянуть туда лишь немногим, избранным. «Он ненавидит толпу, шум, ужины после концерта. Он даже ответил однажды отказом на приглашение короля Дании, сообщив его величеству со всем уважением о том, что никуда не выходит после того, как отыграл».

Яша, вернее Иосиф Хейфец (уменьшительным именем Яша его называли в детстве, потом оно превратилось в своеобразный артистический псевдоним) родился в Вильне. Теперешний красавец Вильнюс, был захолустным городом, заселенным еврейской беднотой, занимавшейся всеми мыслимыми и немыслимыми ремеслами,— беднотой, столь красочно описанной Шолом-Алейхемом.

Отец Яши Рувим Хейфец был клейзмером — скрипачом, игравшим на свадьбах. Когда приходилось особенно трудно, он вместе с братом Натаном ходил и по дворам, выколачивая себе гроши на пропитание.

Любимая ученица великой Галины Улановой, более 30 лет Екатерина Максимова оставалась ведущей примой Большого театра. За редкую филигранную технику ее ноги называли "говорящими", а после "Щелкунчика" - "бриллиантовыми". Помимо актерских качеств, Екатерина Сергеевна обладала покоряющим женским очарованием. Ее легкость, грация, порхание на сцене сопровождалось обворожительной искренней улыбкой.

Максимова была балериной академического направления, наследницей принципов императорского балета с его сложной техникой и каноном точной и грациозной позы. В танце она ничего и никогда не упрощала. За ее виртуозностью, недостижимостью и тайной невозможно было не тянуться. И люди тянулись — и даже сегодня говорят о балерине только в настоящем времени: «Максимова эту вариацию танцует так-то», «скорость Максимовой», «улыбка Максимовой».

Когда я пришла в театр, Галина Сергеевна заканчивала танцевать и, по-моему, не готовила себя к педагогической деятельности. Тогда руководил театром Леонид Михайлович Лавровский, с которым Уланову объединяла долгая творческая жизнь. Он не хотел, чтобы Галина Сергеевна уходила: «Попробуй преподавать». Уланова не кинулась отвечать на это предложение, но Лавровский убеждал: «Всегда можно отказаться. Выбирай, кого хочешь: великую балерину или начинающую». Она выбрала меня. Счастливый случай!

Портрет Франца Шуберта в возрасте 16 лет, Леопольд Купельвайзер (1796–1862)

100 лет назад родился человек, чьё имя ещё при его жизни было вписано золотыми буквами в историю отечественного кинематографа. Леонид Гайдай снимал удивительно смешные комедии, при этом они были настолько близки каждому зрителю, что популярность их была практически предрешена. А в жизни великий режиссёр был на редкость серьёзен. По свидетельству тех, кому посчастливилось общаться с Леонидом Гайдаем, у него напрочь отсутствовало бытовое чувство юмора.

Даже спустя полвека эти ленты продолжают собирать у экранов миллионы людей и по-прежнему смешат до слез, а целые поколения зрителей свободно говорят цитатами из гайдаевских картин и восхищаются героями его остроумных историй. Сложно представить, что на самом деле все свои хиты Леонид Иович снимал, пребывая в постоянной борьбе – вопреки цензуре и собственным неудачам.

Гений эксцентрической комедии Леонид Гайдай нередко сталкивался с цензурными претензиями, хотя никогда не был диссидентом и не держал «фигу в кармане» против советской власти. Он просто хотел, чтобы людям жилось немного веселее в строго регламентированном социалистическом обществе, где всё чрезмерное и непредсказуемое вызывает опасения, в том числе обостренное чувство юмора и абсурда окружающей действительности.

Жизнь в науке. А. В. Чаянов

Любовь и смерть

Я на тебя взирал, когда наш враг шёл мимо,
Готов его сразить иль пасть с тобой в крови,
И если б пробил час — делить с тобой, любимой,
Всё, верность сохранив свободе и любви.

Я на тебя взирал в морях, когда о скалы
Ударился корабль в хаосе бурных волн,
И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;
Гробница — грудь моя, рука — спасенья чёлн.

Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,
И ложе уступил и, бденьем истомлён,
Прильнул к ногам, готов земле отдаться мёртвой,
Когда б ты перешла так рано в смертный сон.

Землетрясенье шло и стены сотрясало,
И всё, как от вина, качалось предо мной.
Кого я так искал среди пустого зала?
Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной.

И судорожный вздох спирало мне страданье,
Уж погасала мысль, уже язык немел,
Тебе, тебе даря последнее дыханье,
Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.

[показать]

Запись из дневника Ивана Бунина весной 1901 года:

Любопытно, что моя любовь к оперным фантазиям Листа возникла не напрямую, а благодаря… Марии Каллас, с творчеством которой я познакомился лишь после её смерти.

Как это обычно бывает, в память о ней было показано очень много передач, вышло много книг и были переизданы все записи. Вот тогда-то меня и охватил этот «жар», я полюбил её искусство во всей его полноте, а не одно только пение. Оно стало для меня полнейшим откровением. И я так увлёкся её беллиниевской Нормой, что сам начал учить листовскую парафразу «Норма», в свою очередь покорившую меня гениальностью.

Это было не какое-то попурри из «любимых мелодий», а творение, созданное гением, подчиняющееся законам музыкальной архитектуры, совершенное по глубине проникновения в образы персонажей, написанное с использованием невиданных до той поры фортепианных средств, но не в качестве самоцели, а ради служения музыкальной идее!