Еще во время Второй Мировой Войны Антуан Де Сент Экзюпери предупреждал нас "Дети! Берегитесь баобабов!". Отчего же никто не послушал его в новом времени?
[396x312]
"На планете Маленького принца, как на любой другой планете, растут травы полезные и вредные. А значит, есть там хорошие семена хороших, полезных трав и вредные семена дурной, сорной травы. Но ведь семена невидимы. Они спят глубоко под землей, пока одно из них не вздумает проснуться. Тогда оно пускает росток; он расправляется и тянется к солнцу, сперва такой милый и безобидный. Если это будущий редис или розовый куст, пусть его растет на здоровье. Но если это какая-нибудь дурная трава, надо вырвать ее с корнем, как только ее узнаешь. И вот на планете Маленького принца есть ужасные, зловредные семена... это семена баобабов. Почва планеты вся заражена ими. А если баобаб не распознать вовремя, потом от него уже не избавишься. Он завладеет всей планетой. Он пронижет ее насквозь своими корнями. И если планета очень маленькая, а баобабов много, они разорвут ее на клочки."
Не всем известно, что книга Марка Твена "Приключения Тома Сойера" была написана для взрослых для разоблачения морали буржуазного общества, книга Дж.Свифта "Приключения Гулливера" и четыре его части являются философско-сатирическим памфлетом, а сказка А.С.Экзюпери - ничто иное, как философское повествование, в которой описан путь наблюдателя.
Может показаться, что баобабы - всего лишь гигантские, разросшиеся деревья. В символистическом мире писателя же это олицетворение нарастающего зла, вырывающего всё с корнем фашизма...
Перечитать несколько глав маленького принца мне захотелось после того, как я задумалась над тем, что происходит сейчас на нашей планете. Всё это слишком похоже на распространение баобабов, которое мы не сумели вовремя пресечь. Будто поначалу они пускали корни только в одном месте, а теперь хотят дотянуться до каждого из нас.
И пока мы находимся врознь с другими, с ними невозможно бороться. Ведь в том месте, котором мы их уничтожаем, всегда прорастают новые и новые... С корнями еще шире и еще крепче. А это страшно.
[461x475]
А из-за чего, казалось бы, обыкновенное дерево становится символом мирового зла? Из-за того, что из-за своего мнимого величия не может ужиться с другими. Везде ему тесно, всех хочется уничтожить. От этого все беды. Миру тесно.
В упоении доказать свою правоту, которая является ничем другим, как субъективностью, мир готов перерезать друг другу глотку. Субъективностью, которая принимается за правду. Это самая страшная лихорадка человечества. Хотеть доказать свою субъективность другим... И быть готовым ради нее на всё.
Дома у меня имеется полка среднестатистического туриста с самой типичной коллекцией.
Из каждого значимого для меня места я привозила маленькие сувениры. Из Нью Йорка - миниатюрное желтое такси с функционируюшими колесами и дверцами, из Парижа - статую Эйфелевой башни, которых продают возле Сены, на Монмартре, возле Елиссейских Полей.. Из Лондона - мишку в форме букингемского караула у, из Германии - куклу с хлопающими глазами в национальном костюме. Все это собрано на маленькой полке в некой композиции, где ее обитатели взаимодействуют друг с другом. Баварская девочка ждет ньюйоркское такси возде Эйфелевой башни со служителем Букингемского дворца. Эта картина порой кажется мне абсурдной и чересчур игрушечной, но когда я присматриваюсь к ней, то игрушки на ней, кажется, означают солидарность одной страны к другой, зависимость друг от друга. Я могла бы поставить каждую фигурку на отдельную полку, но в этом нет никакого смысла, да и полка у меня только одна.
Также и планета Земля не различает понятие расовой принадлежности, она создала для нас на одной полке, на которой мы обязаны тесниться. Особенно в условиях глобализации и поликультурности мира... Мы ВЗАИМОДЕЙСТВУЕМ с другими культурами. Если вы на секунду в этом усомнились, если думаете, что вас это не касается, то вспомните фильмы, которые вы смотрите, свою любимую музыку и книги, одежду, посмотрите на названия предметов электроники в своей комнате. Найдется хоть что-то одно, что по праву принадлежит другой культуре.
[700x459]
При том, что среди разных народов происходит обмен культурными ценностями, мы находимся в постоянном культурном кризисе, когда часть народа не в состоянии принять другую культуру. Именно эта "часть" и
Рассеяно имя твое в фигурах
Абстрактных,
Лишь глаза увенчались морем,
Все оттенки вобрали..
То окрашены мутной прибрежностью,
То глубинной синью,
То медью подводных растений,
То солнцем в зрачках,
То пучинной тенью,
Не вспомнить.
Штрихами, звездами, пятнами,
Твои черты перемешаны.
Обесцвечены, сломаны, стоптаны,
Паутиной и дымом завешаны.
Лишь глаза побывали в море,
И в них плещется взгляд мой...
В мутном растворе,
Пытаюсь имя нащупать...
Сгладить его деформацию.
Но все, что дано мне -,
Абстракция.
Она никогда не окончена,
И нет у нее продолжения.
Деревья до смерти перепуганы,
К земле ниц припадают, ищут спасения,
Пока их раздевают,
Как рабов провинившихся,
И на головы водружают,
Тяжелые шапки из снега.
Везде оборванная нищета,
Особенно в мыслях-подвалах тех,
До кого добралась бессердечная мегера,
Ее леденящий смех,
Слышен сквозь прорехи в окнах.
Не вспыхивает солнце,
Ни в одном из стекол,
Лишь подкоптившиеся облака,
Застыли в одной точке,
Сгрудились, боятся разойтись,
И замерзать в одиночке,
Как стая ощетинившихся птиц.
Начинается спех на объятия,
Хочется руки сомкнуть на ком-то,
Чтобы не выглядеть нищим,
Не носить мысли-лохмотья,
Затаившийся в холоде хищник,
И так обобрал нас до нитки.
Не видно точек черных птиц,
Прошлогодние яблоки никто не склюет,
Они сгниют, и вырастут точно такие же,
Когда яблоня зацветет,
Подмены никто не заметит.
Ничто не заставит холод,
Снять мантию величия,
Цвет которой так слепит,
Будто в каждой грани,
Затаилось солнце,
И вышиты на драгоценной ткани,
Изгибы растущих сугробов.
Никто не разговаривает,
Боятся, что в горле застрянет снежинка,
И будет их мучить.
Так будет полгода.
Так будет полжизни.
[700x466]
Помню, когда я была совсем маленькой девочкой, я спросила у бабушки, как создают мультики. Она оторвалась от чтения газеты про здоровье, секунду подумала и ответила, что расскажет мне, когда я вырасту. Но она мне до сих пор так и не рассказала. Может, я все еще не выросла?
Мы взрослеем, когда перестаем расти в небо. Чем выше вверх, тем страшнее смотреть себе под ноги. От земли все дальше. Но вот мы замерли на одном месте... Больше не растем.
Тогда у друзей пропадают забавные клички.Пропадают друзья... Когда половина из них сделает вид, что не заметила вас, потому что им нечего вам сказать. Когда умирают собаки, на которых вы в детстве забирались верхом. Когда в вашем доме успела пожить уже не одна собака.. Когда вы перестаете покупать леденцы с шипучкой внутри и покупаете вместо них ломоть желтого сыра. Когда вы плачете от счастья, потому плакать от боли или обиды,вы понимаете, вещь бесполезная. Когда вы замечаете время на своем лице. Когда вы замечаете на пальцах друзей и прохожих обручальные кольца. Когда ни у кого нет на вас времени, да и вы, в общем-то, занятой человек. Тает количество приглашенных гостей на ваш день рождения.
Когда вы начинаете бояться любить...Потому что у всех остальных до вас это неважно получалось.
И когда по какой-то причине у вас есть враги. Когда вам больше никто не смеется в лицо, все чаще - в спину.
Когда везде вам мерещится что-то.. Какой-то подвох, будто не осталось искреннего и чистого чувства, будто за каждым поступком затаилась чья-то злая выгода. Всё с опаской, надобно страховать каждый свой шаг. Ведь в любой момент кто-то опоздает, забудет, не придет, не позвонит, не поможет. В любой момент можно оказаться одиночкой..И все-таки единственный верный выход, когда с вами такое случается - простить этим людям проявления эгоизма. Ибо стоит принять, что нет на свете отношения более бесчеловечного, чем человека к человеку. В этом весь парадокс и вся истина. Чем лучше рядом с нами люди, тем с большим остервенением мы станем вытирать о них ноги. Тем сильнее общество старается превратить их в "своих". "Добивайся своего, чего бы это не стоило". "Будь настойчив". " Иди по головам". И мы настойчиво идем по головам, чего бы это ни стоило.
Взрослеть - это болеть хронической болезнью, симптомы которой с каждым годом все серьезнее, да и которая, к тому же, передается воздушно-капельным и бог невесть каким еще путем...
А я никогда больше не спрашивала у бабушки, как создаются мультики, хоть и помнила об этом всегда. Пусть всегда останется это "когда ты вырастешь...".
*На фотографиях: 1. Мне 8 лет 3. Дети Стамбула 4. Сестре 6 лет
Согласно фэн шую, передвинув в комнате 27 предметов, получишь заряд жизненной энергии. Мне больше по душе сменить 27 дорог и оказаться там, где не будет ни одного предмета из моего окружения.
Дом - четыре сухие стены, куда мы навсегда запускаем свои корни... И они не дают нам плодов, потому что им не хватает воздуха и питания. Возводя стены, мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Но даже звезды над головой внушают больше доверия. Полотно, на котором их рассыпали - бес-ко-неч-но... Бесконечность - вот, что внушает доверие. Природа. Она подбирает безупречные сочетания цветов для своих холстов.
Новые города. По-разному говорят люди, хлеб пекут по другому рецепту и так странно мяукают чужие кошки. Но все это прекрасно лишь до того момента, как ты возводишь в этом месте четыре стены. Вот тогда ты начинаешь ненавидеть их..Нью Йоркцы не восхищаются Бруклинским мостом, как мы. У них нет времени побывать в музее современного искусства или съездить на Брайтон Бич, ведь это конечная станция Кони Айленда, такая даль... Жители Сан Франциско не любят местный пляж, потому что на нем притаились нудисты.
Но тебе все по душе. Там ты - никому неизвестен, маленький турист с фотоаппаратом, затерявшийся среди себе подобных. Наблюдатель, оценивающий место свежим взглядом, незамыленным ежедневностью... Поначалу только вливаешься, стараешься шагать в ритм новому городу, но часто сбиваешься, шаркаешь и не можешь взять крутые подъемы. Затем приходит время возвращаться к стенам, внутри которых бесполезно и пытаться менять что-то по двадцать семь раз. Что же нам, двигать мебель до тех пор, пока кровать не окажется на подоконнике, а холодильник не будет стоять в прихожей?
Свобода появляется тогда, когда мы сдвигаем свое местоположение на земном шаре... Мы будто распахнуты новой волне, погружаемся в нее так, что щиплет глаза от новизны, а потом выныриваем свежими, обновленными, словно искупавшись в проруби.
Новые люди не знают, какой ты. Ты сам решишь, кем тебе представиться. Новая земля не знает тебя другим, кроме как тем, кем ты являешься в настоящую минуту. Стой на ней крепче, чем стоишь обычно, не задевай носами ботинок асфальт и громче разговаривай. Мэри Пэтт, 65-летняя барменша из ресторана, в котором мне пришлось работать все лето, говорила так "Speak up Anastasia! You want to be heard or not? " "Говори громче, ты же хочешь, чтобы тебя услышали люди, или нет??". У чужаков слух не настроен на вашу волну, поэтому на новой земле всегда приходится поднапрячь голосовые связки.
Люди придумали дороги, чтобы было время подумать или почитать книгу. Но потом вместо этого появились мобильные телефоны. И тогда-то замолчали в поездах, парках и ресторанах, тогда-то начался период абсолютного бездумья, безотчетной зависимости, совершенной пустоты. Нечего зачерпнуть из сухого источника.
И люди, люди, что творят эти эгоистичные существа! Им будто всегда нужно быть с другими на расстоянии, а еще желательно, что чтобы между ними зияла бы пропасть, тогда совсем хорошо.
Люди больше не слушают, им неинтересно. Они и читают через две строчки, а то и через страницу, пропуская описания. Затем пропуская диалоги, а после пропуская и саму суть... Почему я это говорю? И как это относится к моему путешествию?
Я стала замечать, что люди разучиваются ВИДЕТЬ. СЛУШАТЬ. ВНИКАТЬ. Они не могут сосредоточиться ни на чем. О, как популярны были гамаки лет 10 назад! Мы покупали их, чтобы смотреть на звезды. Как активно строились загородные беседки, чтобы поговорить в них или почитать старую книжку, которую читали когда-то еще наши родители. Сейчас же нас пугают комары, да и пожалуй лучше провести дома интернет, а книжки занимают так много места... Поэтому мы разучились чувствовать природу, ВНИКАТЬ в нее, задерживать на ней взгляд, словно это самая интересная книга с картинками в мире...
One minute... Don't read, don't talk. No photos. JUST LOOK. And SEE... Всего одну
Ты омут колодца,
Из которого мне не напиться.
Лишь вечно глядеть в черноту,
Волосами касаясь воды.
Как безвольные медузы,
Они там норовят утопиться.
Ты стужа зимы,
Она глыбой застряла по плечи,
Чтоб не смог ты обнять никого,
И стал изувечен,
Как сбитый с лету стремительный коршун.
Ты война,
Стравил моих воинов,
Да так, что все до одного полегли.
Их кровь вымывают реки,
Быстротечные теплые слезы,
Через заросшие ресницами
Заплывшие берега-веки.
Ты книга,
Языка которой не знаю,
Бесконечная книга,
В которой страниц не считаю,
А в конце возвращаюсь к первой.
С формулами, уравнениями,
С математикой не срослось тоже.
О них можно порезаться,
Как о самое острое орудие,
Оставляющее незаживающие рубцы на моей коже.
Но где-то внутри.
Ты горячка,
От которой я просыпаюсь,
Когда изнутри бьет мелкая дрожь,
Будто бусины отлетают
От стенки моего тела,
Они его наполняют,
Но и делают таким пустым,
Выбивают его до дна...
Ты раздражающий звук,
Который в здравом уме,
Никто не дослушает,
А мне кажется сносным,
Как сносна похлебка в тюрьме.
Мне нравились глаза цвета молодых водорослей,
Если смотреть через маску на дно.
И голос, словно шаги крадущейся кошки,
Словно шепот индийских волн.
Это было давно.
А теперь ты ледяная скульптура,
Которую обнять нельзя-холодно.
Лишь будет стоять ледяной дым,
Который я хватаю в ладони,
Но даже он от меня ускользает.
[533x700]
Последнее время почему-то пишутся только стихи.
Мы с тобой зайдем в одну воду,
Где ногами не чувствуешь дна,
Потому что так ты захочешь,
А того же хочу и я.
Мы с тобой войдем в одни беды,
Не запомнив минувших уроков,
Войдем без особых надежд,
И обильных упреков.
Дважды зайдем, чтоб теплее,
Стала на градус вода,
И чтоб от вчерашнего страха,
Не оставалось следа.
Может, слабее мы духом,
Плывущих в другие моря,
И всех, кто раз за разом,
Бросают свои якоря.
Но зато половину пути,
Мы проплывем сообща,
Потому что так ты захочешь,
А того захочу и я.
И когда у кого-то из нас,
Закончится кислород,
Он плавно, не оглянувшись,
На берег сойдет.
И тогда второму не будет,
В одиночестве плыть тяжелей,
Потому что когда-то вода,
Стала на градус теплей.
[500x656]
Нас некогда предупредили,
Что никого не нужно ждать,
И то, что мы не приручили,
Не будет нам принадлежать
В ботинках из плотной кожи,
Стоим у воды на песке,
Лишь о том бесконечно тревожась,
Как холодно нынче в реке.
Не изнуренного борьбой,
Волна едва ли тронет,
А смелого накроет с головой,
И он утонет.
И там, на самой глубине,
Где каждый камень изучил,
Смелый, в конце концов, приручит то,
Что как-то раз не приручил.
[450x450]
Родиться бы в другое время!
Для этого мы непригодны.
Разносчики смертельных эпидемий,
И сердец холодных.
Мы в этой эре близоруки,
И следуем грошовым целям,
Влюбляться принято от скуки,
А приходить на помощь от безделья.
Где мы сверяемся с часами,
Со множеством различных цифр,
А потом, с годами,
На них задерживаем выбор.
Где почитаем грубиянов,
И перепутываем злобу с прямотой,
Мы обнаруживаем тысячи изъянов,
В том, что называют добротой.
Как странно то, что понимая,
Что это не несет добра,
Я сама точь-в-точь такая,
Мы с вами все из одного котла.
И это все мой век, моя эпоха!
Я в ней живу! И вы со мной!
До завершающего вздоха.
У нас не будет запасной.
Лет в шесть я познакомилась со своим монстром. У вас он тоже есть и до сих пор бродит где-то неподалеку. Это тот, от кого вы подворачивали одеяло, как кутают новорожденных, чтобы не выглядывала ни одна часть тела. Из-за него вы включали свет без надобности, когда оставались дома одни или когда нужно было добежать до кровати. Не могли смотреть вниз, потому что он тянул туда изо-всех сил.
Кто-то знакомился с ними на обрыве, когда в ноги холодной струей бил холод. Кто-то в темноте, когда кислород перекрывало прямо под сердцем. Но мой притаился в кустах снежноягодника. Иногда мы с ребятами рвали его плоды горстями, бросали на асфальт, и белые горошины отскакивали от земли, падая в хаотичном беспорядке. Десятки ботинок беспощадно давили ягоды, разбрызгивающие ядовитый сок. Звук сотни лопающихся шариков, будто взрываются пупырышки полиэтиленовой пленки, в которую заворачивают вазы и статуэтки. Подошвы всегда были покрыты слоем белой мякоти, а руки испачканы липкой жидкостью. Нас пугали, что ягодами можно отравиться, поэтому мы хотели сорвать их все до одной со всех кустов в округе, чтобы никому не досталась эта отрава. На нашей улице образовалась команда храбрецов, которая охотилась за злосчастной ягодой и расправлялась с ней так яростно, будто от этого зависела судьба нашего двора. Но однажды мне пришлось оставить это занятие.
Как-то вечером я шла, прижимая к себе пакет ледяного молока и половину батона. Хлеб был теплым и с приятным мякишем, как у банного полотенца. Я нажимала на него и с удовольствием смотрела, как в нем отпечатываются мои пальцы. Был разгар лета, дворы заливал оранжевый цвет. Раздавался глухой стук удара по мячу, прохожие изворачивались, чтобы лизнуть извергающееся от жары мороженое, стекающее по рукам, как кипящая лава. Дети приоткрывали ладони и подносили их к засидевшимся бабочкам, а потом рассматривали на пальцах черно-оранжевые следы, оставшиеся от проворных беглянок.
Я хотела проверить бутылку с жуками, которую мы оставляли на ночь в самом разросшемся кусте, чтобы любопытные собаки не смогли до нее добраться. Нужно было положить им свежих листьев. От недавнего дождя ягоды снежноягодника светились, как отполированные жемчужины, и манили ветки к земле. Но в тот день в самой их гуще было что-то непривычное для наметанного взгляда ребенка, который прятал в этом кусте свои сокровища.
В меня впились несколько десятков черных глаз, и каждая ягода цвета слоновой кости отражалась в этих зеркальных омутах. Ржавый панцирь был усеян наростами, как от ракушек, и я слышала скрежет лап о каменный хитин. Неведомое, безобразное, состоявшее из одних только глаз, ни один из которых не смотрел прямо, а всегда сквозь, вонзилось в меня острым страхом.
Он начал преследовать меня в залах. В первом ряду или в последнем, его жалящие гарпуны проникали в мое сознание и парализовали его. Он находил меня в толпе, и тогда я заново ощущала на животе прикосновение ледяного молока. И он никогда не набрасывался, а выжидал, пока озноб от безотчетного страха превратится в мучительный февраль, раздирающий плоть на тысячу кусков.
Куда бы я ни шла, видела красный панцирь, выглядывающий безобразным горбом, разбросанные по телу глаза, словно черные жимолости, слышала скрежетащий звук клешней,сжимающий волю.
Я хотела раздавить все до одного маленькие глаза, как ядовитые ягоды, разбросать по асфальту и топтать их, пока не лопнет последний ненавидящий, уродливый, чудовищный глаз, способный сковать мою волю и втолкнуть ее между железных прутьев клетки. Мы ропщем и заискиваем перед своими страхами, становимся жестокосердными, немилосердными, хотим освободиться от его мертвой хватки, но он почти никогда не ослабляет
У нас на даче был гамак. Катапульта к звездам. Если не держаться, можно выскочить из него и улететь в самое небо. Лежишь, а вокруг одни заговорщики.. Все шепчет, стрекочет, завывает. Приглушенно, будто понимают - тихий час, но от этого чудится какая-то лесная тайна. Лампочки, вкрученные в небесный абажур, мигают, как от помех. Звездам здесь ничто не перечит. Нет источников света, кроме них.
Босые ноги вязнут в мокрой траве, их жалят мошки и слепни, с готовностью прокалывая незащищенную детскую кожу. Храбрецы - ведь стоит только занести руку, и они замертво упадут в черноту с полными животами...Для них это настоящая война за жизнь. Сопровождающий их воинственный писк мешает мне прислушиваться к тому, что происходит за оградой.
Я всегда чувствовала, что кто-то притаился неподалеку, за калиткой, где начиналась кромка леса. Ни один вздох или шорох деревьев не ускользал от моих ушей - в темноте я слышала чутко, как слышит слепой, от страха слух обострялся в десятки раз.
В городе с населением менее четырехсот тысяч человек каждый знает, какого цвета поздняя осень. Будто все фигурки, силуэты,линии,очертания по очереди опустили в серую краску. Серый надели на себя деревья, с головы до пят закутались в него люди.
Коробка. На ней - ничего, крышка легко поддается. Это пазлы странных форм, зигзагообразные, объемные. В каждой вижу отрывки своей жизни, но они так трудно узнаваемы. Повертеть их в руках, так и вовсе не видно ни одной одинаковой. На этот раз мне все чаще попадаются детали из моего лета. Сейчас они занимают в памяти больше всего места, когда-нибудь будут меньше, поэтому я должна успеть собрать их сейчас. Я никогда не знаю заранее, что нарисовано на крышке этой коробки...
Города, как люди, о них невозможно знать все, у них есть свои секреты и в них можно влюбляться.
"Все теперь пойдет по-вашему"
Такими словами меня поддержала печенька-предсказание, когда подали горячий ужин на борту аэрофлота. Здорово, что придумывают эти ободряющие штуки. Вроде понимаешь, что они никак не могут повлиять на твою удачу, но в то же время бесхитростно надеешься, что это послание предназначается именно для тебя. Кто знает, может, кусочек теста и правда может стать попутчиком моей удачи?
Я хотела говорить о свободе в "Свободной стране".Видимо, американцы большие фантазеры, раз решились поставить этакое призрачное слово рядом с названием своей страны.
Свобода временна и постоянно изменяется. Она самая надежная вещь на свете, и в то же время , на нее никогда нельзя положиться. Она слишком легко превращается в зависимость, если вы хотите от нее слишком многого.
Кстати, ее не существует.
А раз так, то остается притворяться, что она есть..Она живет совсем близко к вашему воображению.
Я свою свободу держу только для себя. Это когда не нужен никто и нужны все.
Я все время хочу оказаться в другом месте.
Там или здесь."Там" - это что-то неродное, далеко. "Здесь" - близко. Я отвечаю, что я ТАМ для всех и ЗДЕСЬ я для Свободы. ЗДЕСЬ никто не сидит на скамейках и никто тебя не узнает.
Два с половиной месяца,5 штатов. Но Флорида, почему ты такая красивая? Раньше мы смотрели такие картинки в интернете, сохраняли на телефон и ставили на заставки, а теперь наши фотографии красивее, чем картинки.
Завтра над нами будет другой склок из облаков. Они валяются надорванные, их скинули на землю рыдать и содрогаться. Плакальщики. Иногда забывают, что только вчера плакали и все начинают по новой. Они могут лить свои слезы неделями, пока солнце не решится их разогнать. Звезды тут видно лучше, только вот чего на них смотреть. Они коварные-все время подмигивают. И смотрятся как наклейки. С моим зрением они еще больше, много-много светлых бесформенных пятнышек...
Схема исчезновения людей всегда одинакова. Словно старая знакомая мелодия, которая превращается в эхо и становится тише и тише... Сначала она теряет ритм и темп, и вам уже сложно под нее танцевать, потом путаются ноты, и вы не сможете ее насвистывать, а в конце вы уже и не вспомните, кто ее исполнял, и была ли она вообще, и почему вы были так взволнованы, слушая ее.
Время от времени в голове будет крутиться мотив, а с языка готовы сорваться слова, но вы так и не вспомните, ни того, ни другого. И тогда вы подумаете, что что-то очень важное упустили, что-то не так сделали...
Очень много черного. От темноты перед глазами только странные зеленые узоры. Я переворачиваюсь на другой бок, и пружины подо мной издают визг, словно скандалят. Дом уже старый, а мебель и вовсе годится ему в прабабушки. Вся сипит, скрипит, брюзжит, стоит только до нее дотронуться. Но когда спишь, дому не к чему придраться и он тоже засыпает. Спит чутким сном матери. Заворочаешься во сне, а он сразу начинает нервничать.
Где-то в темноте послышался писк комара. Он все приближался и приближался, потом зазвенел почти над ухом. Мне не хотелось угощать его своей кровью, и я с головой укуталась одеялом.Все стихло. Где-то снаружи он бился в пуховую преграду и не мог понять, куда подевался целый человек.