От автора:
Я знаю, эта книга не для всех, кто вообще сегодня читает книги и даже не каждый, из тех кто возьмет ее в руки, захочет прочитать. Ее откроет тот, кому она нужна, кто задумывается над жизнью и смертью, кто задает вопросы и ищет на них ответы, кому необходимо понять, зачем эта жизнь и что Он в ней?
Эта книга для тебя. Да-да, именно для тебя, Здравствуй, мой незнакомый друг! Дай руку, я поведу тебя в Храм Отца твоего. Нет, не в тот, что придумали и построили люди, чтобы разговаривать с Ним, а в тот, что построил Он, чтобы разговаривать с Тобой! Там нет места лжи и притворству. Там каждый соответствует самому себе и не скрывает своих мыслей и чувств и по способностям своим получает то познание и то приближение к истине, которое ищет. «Стучи и откроется тебе. Проси и воздастся…»
ЧАСТЬ - 1
«Так у сосенки, у красной
Каплет красная смола,
Так в ночи моей прекрасной
Ходит по сердцу пила..."
М.Цветаева
Г Л А В А - 1
К А Ч Е Л И
Сон первый (Largo - appassionato)
Сафронов уже не спал, но еще не пришел окончательно в себя от оглушающее тяжелого короткого сна. Где-то за ним тускло маячила неясная болезненная тревога. Она угадывалась в душном, настоянном на табачном дыме и выдавленных на палитру красках, воздухе мастерской, в обыденности предметов, в привычном беспорядке рабочего помещения, но была неуловима, ускользала от притушенного сознания в таинственной неопределенности сумерек и звуков.
Отдаленно, с утренней истомой в медном голосе, тенькнул трамвай, громыхнул на стрелках и убежал, постукивая колесами, словно подкованный конь. Хлопали двери подъездов, рассыпали по асфальту разноголосый перестук каблуков. Сквозь стены просачивался невнятный говор, скупой, хрипловатый с утра смех. Просигналила машина, мягко хлопнула дверца, коротко уркнул двигатель машины и все снова замерло, притаилось в темных углах шепотливой тишиной, жестяно названивало прохудившимся на кухне краном:
-Кап!.. Кап!.. Кап!..
«Одна капля – одно мгновение моей жизни. Неповторимое… Невозвратное… Они проходят одно за другим, мои летящие в бездну мгновения. Не поймать, не остановить. Жизнь каждого из них неуловимо быстротечна. Мгновение…»
-Кап!.. Кап!.. Кап!..
«Мгновение, мгновение…»
-Кап!.. Кап... Кап!..
«Я могу только помнить, что оно было и ожидать следующего. Предчувствие и память, а между ними осознание моего Я, - короткое, как укол. Укол сознания. Вся жизнь – укол сознания…»
-Кап!..
Чудесный урок от Калачевой Вероники.
Внутренний дворик
Вилла Toda House представлена японским архитектором и дизайнером Кимихико Окада (Kimihiko Okada). Она подобна кольцу, которое бразует внутренний дворик. Благодаря этому создаётся ощущение природы, полностью интегрированной в дом.
Дом построен в Хиросиме.
[524x700]
Средневековые замки Австрии.Часть 6
[показать]
Замок Шаттенбург (Schattenburg) – находится в Австрии, на самой западной окраине страны, в старинном городе Фельдкирх. Всего на всего несколько километров его отделяют от государственной границы с Лихтенштейном. Замок – важнейшая достопримечательность маленького австрийского городка.
[показать]Шаттенбург – когда-то резиденция графов Монтфортов, сегодня является одним из наиболее хорошо сохранившихся средневековых крепостных строений на территории современной Центральной Европы. Название замка переводится не иначе как «теневой», и это слово в данном случае имеет смысловое значение «защитный». Расположение замка удивительным образом увенчивает самую верхушку города Фильдкирх. ДАЛЕЕ...
Архитектура и интерьер
Эктор Гимар (1867-1942 гг.) - французский архитектор и дизайнер, самый яркий представитель стиля Ар Нуво во 
Франции. Воспитанник Школы декоративно-прикладного искусства и Школы изящных искусств Парижа, начинал с неоготических тенденций. Много экспериментировал с растительными орнаментами и виньетками в духе рококо, при этом активно используя такие современные материалы, как стекло и сталь. Автор уникального дизайна входов в парижский метрополитен. В рамках искусства "модерн" Гимар работает уединенно, при этом поражает своей активностью: за 15 лет им созданы необычайно красивые архитектурные сооружения, а так же великолепная отделка архитектурных построек.
В период окончания учебы за успехи он был награждён поездкой в Англию и Бельгию. Молодой мастер вернулся во Франиию в 1894 г., потрясённый интерьером дома Тасселя, построенного Виктором Орта, и стал первым последователем бельгийского архитектора во Франции.
Гимар впервые сделал металлическую конструкцию одним из элементов архитектурного решения в особняке Беранже (1897-1898 гг.). Мастер вписал в каменную арку входа асимметричную композицию кованых ворот, в рисунке которых не было ни одной повторяющейся линии, и продолжил металлический декор в вестибюле.
[224x300] 
[402x270]
Этот проект сделал Гимара известным. Множество заказов, которые были выполнены после этого, позволили ему продолжать его эстетическое исследование, обрести стилистическую гармонию. Это здание получило первый приз за самый красивый фасад города Парижа в 1898 году на конкурсе, организованном газетой Le Figaro.
ГЛАВА - 6
КАЛИТКА (из прошлого)
В тесном уютном дворе весело от нежаркого вечернего солнца. Роются куры в земле, мелькают между ними пискливые цыплята, белье сушится на проволоке. Ключ Илья нашел на прежнем месте: в нише, вы-рубленной в матице навеса над амбаром. В дом не пошел, решил подождать мать. По всему видно, она скоро придет. Сбросил с плеч рюкзак и этюдник, присел на лодку у амбара, где родители неторопливо обговаривали вечерами свои дела в пору его детства. «Ох, и ничего-то здесь не из-менилось, - подумал Илья, чувствуя, как взволнованно бьется сердце, – только калитка перекосилась. А ведь это я так неловко прибил ее когда-то».
Было это вскоре после похорон отца, когда Илья уже учился в десятом классе. После школы, едва перекусив, бежал на пятачок, Там, на окраине деревни, на поляне, окруженной старыми дуплистыми тополями, жгли костры, затевали игры или расходились парами по травянистым берегам Чудиновки. На той утоптанной многими поколениями молодежи поляне, каждый вечер ждала его Варька – его сладкая мечта неискушенного сердца. И разве могла быть важнее этого какая-то покосившаяся калитка?!
Из-за тех-то осенних костров, из-за предрассветных Чудиновских туманов, не хотел он видеть, с каким отчаянием в полном одиночестве борется мать со своим горем. Смерть отца для него тоже была болезненным ударом. Но переживал он ее по своему. Прибегая к разным хитростям, чтобы не встречаться с матерью, бежал от сиротской запустелости дома к друзьям, к кострам, к Варькиным зеленым глазам, а мать оставалась в доме одна, где каждый вбитый гвоздь, каждая вещь напоминали об отце.
Как-то утром, выходя из дома, он увидел, что мать сама пытается приладить сорвавшуюся с петель калитку. В темном, до бровей повязанном платке, в большой отцовской телогрейке и сапогах, одинокая и беспомощная, она, вдруг напомнила ему раненого неуклюжего грачонка выпавшего из гнезда. Он как-то нашел такого в тополиной роще, С ним играла соседская собачонка, наскакивая и поскуливая от удовольствия. А он бил слабыми крыльями по земле, угрожающе разевал желтогубый клюв, и не мог ни защититься, ни убежать, ни взлететь.
-Мам, ну что же ты? Не так, - лепетал он, чуть не плача от стыда и боли, - дай я… ну, давай же! – пытался он оттеснить мать от болтающейся калитки.
Вдруг ощутил под пальцами тонкое запястье материнской руки. Гораздо тоньше его, острое плечо под телогрейкой, увидел близко ее глаза в темной сетчатой оправе морщин, уже не молодые, как раньше, без блеска, с горькой мудростью несчастливого человека и слезы досады на себя и любви к последнему на земле близкому человеку залили его глаза.
Мать стояла рядом и смотрела с тайной горечью и иронией на его суетливую возню. Сказала негаданное:
-А Варя хорошая девушка, Илья, работящая, приветливая, Ты бы пригласил ее к нам, в дом.
-Вот еще?.. – оторопел Илья от неожиданности. – Зачем это? Да и не пойдет она, засовестится...
-Да ты попробуй сначала – не пойдет - много ты понимаешь. И рюкзак сними, работяга. Что у тебя там? Уж больно тощий.
Мать проворно стянула с плеч Ильи почти пустой рюкзак, расстегнула верхний клапан.
-Т-а-ак, хлеб, лук, соль, яйца… и все, что ли? Ты, никак, в лес собрался и, поди, с Варей, а?
-На Тимофееву пасеку решили сходить. Варька просит показать ей мои корни и рисунки, что я за лето напластал. Да и так, отдохнуть. Выходной же.
- И этим ты ее потчевать там будешь, а, обалдуй? Пошел с девушкой, а взял с собой сухую корку?
-Ну, так . что нашел…
-Что нашел… - передразнила его мать. А в печь заглянуть, лихо тебе было да? А спросить мать, где, что есть? Ну, точно, обалдуй. Ладно. Дождись тут меня, я сейчас соберу вам подорожники.
Мать ушла в дом, а он, обрадованный ее неожиданным участием, веселее принялся за работу и, конечно же, зашиб себе палец молотком.
[показать]
[показать]
|
Предлагаю вам фотоподборку необычных животных, которые по мнению британских ученых, могут исчезнуть как вид в ближайшие годы.
[показать]
Роскошная резиденция в Малибу создана архитектором Эдвардом Найлз (Edward Niles) в 1993 году.
Усадьба Henman House (Дом Германа) построена в Малибу, штат Калифорния, с видом на Тихий океан и горные вершины. Площадь резиденции из стекла и стали — 550 кв.м.
Herman House состоит из трех спален, пяти ванных комнат, кабинета и гостиной зоны. Кроме того, «Дом Германа» имеет 18-метровый бассейн, вертолетную площадку и паркинг на 25 автомобилей.
В настоящий момент владельцем этого чуда являются создатели Herman Guitars — режиссер Грэхам Герман (Graham Henman) и его жена, стилист Пэрис Герман (Paris Henman).
Супруги выставили резиденцию на продажу за $7,95 миллионов.
ГЛАВА - 7
КРАСНЫЙ КАМЕНЬ (из прошлого)
Туманным сентябрьским утром, еще только откричались первые деревенские петухи, Илюшка Сафронов уже с неприязнью прислушивался к знакомой, надоевшей тишине. Она пряталась за шебуршанием мышей под печью, за монотонным тиканьем ходиков, за обыденными, далекими и близкими, деревенскими звуками, доносившимися с улицы. Означать это могло только одно: бабы Кати нет дома. Она или не пришла еще с утренней дойки, или уже приходила, но убежала по своим делам и теперь жди ее, по-жди тут один, покуда она явится. Попробовал, было, хныкать для порядка, но в устоявшейся тишине собственный голос показался ему слишком громким, и он закусил губу. В животе свербило от голода, но спускаться с печи побоялся. Опять наладился, было хныкать, да вспомнил, что наказывала ему вечером баба Катя. В дальнем углу печи в ряд стояли валенки, приготовленные на зиму. Он подполз к ним и стал шарить в каждом по порядку. Наконец нащупал и вытащил на свет пол-литровую бутылку молока, заткнутую пробкой из скрученной газеты. У трубы нашел прикрытую полотенцем чашку с хлебом. Вытащив зубами пробку, отпил из горлышка молоко, за тем откусил хлеба, сколько мог…
Как же это было вкусно! Всю свою последующую жизнь Илья Сафронов помнил этот завтрак на печи. Никакие изысканные рестораны с их экзотическими блюдами не могли сравниться с ароматом бабушкиного хлеба и непередаваемым вкусом свежего молока. Всякий раз, вспоминая детство, он видел себя четырехлетним мальцом на печи, уплетающим за обе щеки бабушкин хлеб и запивая его парным молоком.
Баба Катя пришла, когда Илюшка, соорудив из пимов баррикаду, расстреливал сковородником драпающих от него фашистов, но, услышав шаги, притаился. Он видел, как она, осторожно прикрыв скрипучую дверь, на цыпочках прошла за занавеску, отрезала на кухонном столе кусок хлеба и, аккуратно завернув его в чистую тряпицу, сунула себе под телогрейку. Так же осторожно прошла обратно. Пошарив за печью, вытащила пестерюху и шагнула, было к двери, но Илюшку не проведешь. С пестерюхой баба Катя ходила только в лес за грибами или за ягодами, а это означало, что ему опять оставаться одному.
-Я с тобой, ба-а-а… Я с тобой хочу-у-у, - тонко заныл он.
-О, Господи!.. Наказанье ты мое. Да ты не спишь, чё-ли? Напугал ить баушку-то. Давай-ко, ягодка моя, поспи ишшо чуток, родимый. А я тебе гостинцев принесу из лесу.
-Не-е-е-ет, - ударился в слезы Илюшка. - Я хочу с тобо-о-о-ой. Не хочу один оставаться.
На этот раз он твердо решил не отступать. Хватит, насиделся один, наскучался по бабе Кате, которая и так дома не бывает. То она на ферме, то на заготовке дров, то в поле на прополке, то на уборке овощей.… А он все один, да один. Иногда к нему забегает Шурко, тетки Федорин. Но он много старше Ильки. Поиграв с ним немного в жмурки или в бабки, сьев все, что Ильке оставила на день баба Катя, он начинает, вдруг, спешить. Говорит, что если не придет домой вовремя, то его так выпорют, так выпорют… Хорошо, если не забьют до смерти. Нет уж, пусть лучше Шурко, проглот, дверь поцелует, а его баба Катя излупит в кровь, за настырность, он на все согласен, только бы не оставаться дома одному.
-Да ить комары тебя сьедят, такого сахарного. По болоту ходить, на Клюквенном-то.
-Ну и пусть едя-а-а-ат, хочу с тобой, на Клюквенно-о-о-о… - Продолжал
ГЛАВА-8
ПРИЮТ ОТШЕЛЬНИКА (Сон второй - adajio)
Сафронов открыл глаза, когда холодный туман осенних сумерек уже высасывал за окном последнюю каплю жизни этого дня. В доме напротив светились окна, мастерская тонула в мороке выползающей из углов ночи. День умер тихо и незаметно, как умирают кошки, пряча от глаз хозяев тайну своей смерти.
Он снова остался один на один со своей разоренной душой. Он не думал о том, сколько времени бездумно отсутствовал в этом мире, не помнил, какую последнюю мысль оборвала пленившая его дрема, но знал, что за благодатью несуществования, в пустынной тишине ночи его поджидает мука Гефсиманского сада. Он уже не мог забыться во сне и предстоящая ночь страшила его незатухающей болью в груди и физической немощью. Хотелось бежать от всего этого слабого, больного, несчастного, выпрашивающего грошик слезливой жалости и покаяния, в близкое или далекое «Туда». «Там» ждет его тихая родина души, полная согласия с собой и с тем жалким миром за окном, где адские качели времени раскачивают его между прошлым и будущим над бездонной пропастью маленького серого дня. В эту-то бездну, истекая по капле в будничной простоте, и канула вся его жизнь.
Сегодня Сафронов впервые боялся своей жизни. Мужество покинуло его. Он больше не мог оставаться один на один с собой. Вдруг возникло острое желание куда-то пойти, с кем-то встретиться, поговорить на отвлеченные темы, может быть, послушать музыку или просто пройтись по улицам. Теперь, лишь непреодолимое желание все изменить осталось для него смыслом и надеждой «Идти, идти, идти…» решил он: «хоть куда, немедленно идти…». Вместе с ним пришло облегчение, словно в этом, спонтанном решении был какой-то выход, что-то обещающее в простом желании выйти из дома на улицу.
Он собирался так, словно спешил на важное свидание. Твидовая пара английского кроя, которую он одевал всего лишь раз, черная водолазка и кожаный плащ с серым атласным кашне могли бы, пожалуй, создать ему некий торжественный вид. Но осунувшееся лицо со впалыми щеками и мукой в глазах за покрасневшими веками, выдавали его с головой. Из зеркала на него смотрел еще не опустившийся, но уже усталый, равнодушный ко всему мирскому, спивающийся интеллигент.
-Да и черт с ним! – пробормотал он своему отражению. – Там, куда я иду, до этого никому нет дела.
-А куда мы идем? - вдруг проснулось сознание.
-Куда-куда?.. – Туда!.. Да и все…, - отмахнулся он.
Он не знал, куда идет. Сейчас это было совершенно неважно. Как было неважно и то, что в свете фонарей сверкает дождь вперемешку со снегом, под ногами хлюпает шуга, а на зонтах и плечах прохожих нарастает снежный мех.
Вечерний город готовился к зиме и ко сну. Не было суеты на тротуарах и у дверей магазинов, и не было привычного шума, который уже и так не воспринимался равнодушным ухом горожанина. Звуки города тонули в волглой мороси, растекались вместе с ней по ярким, в ночи, витринам супермаркетов и окнам трамваев, налипали на крыши автомобилей, фонари и
