В secret places нашли проросшие желуди, принесли их домой и посадили в горшочки. Несколько уже выпустили корни и даже ростки. Ждем, что будет дальше!

[700x467]
[700x467]
[700x467]
[467x700]

-а бывают желтые собаки?
-бывают светло-рыжие, почти как желтые.
-а бывают красные?
-ну, бывают ярко-рыжие, как красные.
-а бывают синие собаки?
-нет. но бывают собаки с синим языком. знаешь, как они называются?
- нет.
-чау-чау.
-пока-пока?

Вот она какая появилась :) Абсолютно ручная.
[700x465]

Самая красивая природа весной. Когда еду на работу, дорога все время поднимается и опускается, петляет, образует круги, так что впереди раскрывается вид на несколько километров. Вокруг зеленеющие холмы, на одном из которых снежный заяц с длинными ушами с каждым днем все дальше и дальше продвигается к реке, постепенно исчезая из виду. В лужах-озерцах отражается синее небо и облака, как будто в низинах забыли зеркала.

Хозяин поставил стулья четырьмя рядами. На каждый из них положил программку. Хозяйка сняла с радиоприемника кружевную салфетку. Щелкнула пальцами, чтобы привлечь внимание гостей. Настроила аппарат так, чтобы он ловил тишину.

Они сидели на соседних стульях в третьем ряду. Он — в недурном расположении духа, приятно удивленный тем, что такое еще бывает. Она — сложив руки на животе, спокойная, поглощенная музыкой тишины.

Лето было в разгаре, вечерний воздух в комнате, слишком маленькой для такого числа гостей, был пропитан духотой, и хозяину пришлось даже несколько раз прерывать концерт, чтобы проветрить. Во время этих неприятных пауз гости старались оградиться от внешнего шума негромкими разговорами. В какой-то момент его взгляд зацепился за приветливый взгляд соседки, и он слегка покраснел.

— Вы сюда часто ходите?

— Я тут недалеко живу, — ответила она. — Скажите, вы слышали это величественное крещендо тишины в первой части?

Он смутился еще больше. В музыке он разбирался не самым лучшим образом. Покуда, словно из неведомых глубин, вновь нарастало первозданное молчание, он отчаянно искал повода возобновить разговор. И вдруг на ее вытянутой шее заметил весьма необычное ожерелье. В начале следующего антракта он робко спросил:

— Вы уж простите меня, издали не разберу — это у вас жемчуг или самоцветы?

— Ни то ни другое, — улыбнулась она.

— В жизни не видел подобных украшений.

— Само по себе оно не редкость. Но лишь немногие носят его таким образом, — на какую-то секунду она умолкла, как бы не решаясь сказать всего. — Это бусы из слов. Здесь их десятка два. Самое крупное слово — БЛЕСК. Дальше идут два СИЯНИЯ, потом четыре СВЕРКАНИЯ, а все остальное, до самого замочка — это мелкие БЛЕСТКИ.

— Никогда бы не подумал, что такое можно сотворить из слов, — признался он.

— Любопытный вы юноша, из слов можно творить все что угодно. И опять же, в наше время к словам прибегают, когда хотят сделать из них нечто совершенно противоположное их содержанию.

Хозяин вновь закрыл окно. Хозяйка поспешно разогнала отголоски внешнего шума. Гости опять расселись по местам, продолжая внимать тишине. Он больше не поворачивался к ней, а сидел, вперясь в программку — чистый лист бумаги, но ощущение от ее лица он изучил самым внимательным образом. Она, верно, чуть старше его. У нее большие глаза, белая матовая кожа, с лица не сходит улыбка. Легкое платье с узором из вишневых веточек облегает ее движения. От нее исходит аромат. Особенный. Он прижал правую руку к своей груди, боясь, что она услышит его участившееся дыхание. И все же, когда отзвучал концерт, он не удержался.

— От вас так замечательно пахнет, — вырвалось у него.

— Спасибо. Это БЛАГОВОНИЯ.

— Как вы сказали? БЛАГОВОНИЯ? Это что, настой экзотических трав?

— Нет, это слово БЛАГОВОНИЯ. Понимаете, всего лишь слово. БЛАГОВОНИЯ. Так это называется, вернее, произносится. Аромат исходит как раз от этого слова.

Гости прощались с хозяином. Среди стульев, которые уже не были выстроены рядами, они остались вдвоем. Она пробормотала какие-то дежурные слова прощания. Уже двигаясь к выходу, он услышал, как их общий знакомый сказал ей:

— Анна, я надеюсь, тебе понравилось.

— Все было ВЕЛИКОЛЕПНО, — ответила она уже в дверях и вручила хозяину на прощанье это свое последнее слово. Он вспомнил, что даже не представился, и побежал за ней.

— Анна, подождите! Я вам должен сказать, как меня зовут!..

Возьмите его за краешки и слегка скрутите
— Очень приятно, как бы вас ни звали, — она опустила ресницы. — Но мне пора.

— Вы мне должны кое-что объяснить. Про запах. Пожалуйста! — спешил он за ее шагами вниз по лестнице.

— Ах да, — она остановилась. — Ну, положим, у вас есть какое-то слово. Возьмите его за краешки и слегка скрутите. Смотрите только, не слишком туго. Чтобы из него показалась капля-другая сока, но не выжимайте сильно, чтобы оно еще могло распрямиться. Мой аромат выжат из слова БЛАГОВОНИЯ.

— Подождите, это ведь невозможно. Вы шутите. Как это может быть...

— Хорошо, скажите что-нибудь, — она посмотрела прямо на его губы.

— Что сказать?

— Что угодно, желательно что-нибудь красивое, неважно что. Наверняка вы знаете какое-нибудь слово, в котором есть красота.

— ПОЦЕЛУЙ! — сказал он и в тот же момент пожалел об этом, испугавшись, что далеко зашел.

Анна слегка вздрогнула. Но тут же сделала несколько легких движений. Казалось, будто она собирает сказанное в щепоть. Потом она осторожно растерла ПОЦЕЛУЙ между пальцами. Затем подушечкой указательного пальца провела по нижней губе. Под пальцем остался влажный след. На алую блестящую дорожку слетались окрестные лучи света.

— Как красиво вы это сказали, — прошептала она, продолжая спускаться по лестнице.

— Подождите! Подождите, дайте хоть НАГЛЯДЕТЬСЯ на вас, — закричал он ей вслед, и подъезд наполнился его криком.

Она обернулась, как если бы ей некуда было бежать. Прислонилась к стене. Она просто отдалась этому слову, слову НАГЛЯДЕТЬСЯ, скользящему нежно — по волосам, страстно — по шее, бегло — за ушами, щемяще — по плечам, Читать далее...

ШЕСТОЙ ОКРУГ
«В давние времена был в Нью-Йорке Шестой муниципальный округ». — «Что такое округ?» — «Кто-то обещал не перебивать». — «Да, но как же я пойму твою историю, если не знаю, что такое округ?» — «Это все равно что район. Или несколько районов». — «Но если Шестой округ был, то какие пять есть?» — «Манхэттен, само собой, Бруклин, Квинс, Статен Айленд и Бронкс». — «А я бывал где-нибудь, кроме Манхэттена?» — «Ну, начинается». — «Мне просто интересно». — «Пару лет назад мы с тобой ходили в зоопарк в Бронксе. Помнишь?» — «Нет». — «И еще мы ездили в Бруклин смотреть на розы в ботаническом саду». — «А в Квинсе я когда-нибудь бывал?» — «Сомневаюсь». — «А в Статен Айленде?» — «Нет». — «А Шестой округ по правде был?» — «Ты же не даешь мне дорассказать». — «Больше не перебиваю. Честное слово».
«Книги по истории о нем умалчивают, ибо не сохранилось ничего (за вычетом косвенных улик в Центральном парке), что могло бы послужить доказательством его существования. Каковое именно поэтому так легко отрицать. И хотя большинство людей наверняка скажут, что им недосуг или что у них нет оснований верить в Шестой округ, и не верят в него, они все равно употребят слово «верить».
Шестой округ тоже был островом, отделенным от Манхэттена мелководным проливом, самая узкая часть которого совпадала с мировым рекордом по прыжкам в длину, и следовательно, только один человек в мире мог добраться из Манхэттена в Шестой округ, не промочив ног. Из ежегодного прыжка сделали грандиозное празднование. Гирлянды из бубликов растягивали между островами на специальных спагетти, боулинговали самосами[62] по багетам, греческий салат разбрасывали, как конфетти. Городские дети ловили светлячков в склянки и пускали их по проливу от округа к округу. Прежде чем умереть от асфиксии, жучки…» — «Что такое асфиксия?» — «Удушье». — «Они что, не догадывались проделать в крышках дырочки?» — «За несколько минут до смерти светлячки мерцали особенно ярко. Все было точно рассчитано, и река заливалась светом именно в тот миг, когда ее пересекал прыгун». — «Клево».
«Свой разбег прыгун начинал ровно в назначенный час от Ист-Ривер. Он пробегал с востока на запад через весь Манхэттен, а жители Нью-Йорка болели за него, толпясь по обе стороны улицы, свисая из окон квартир и контор, с ветвей деревьев. Вторая авеню, Третья авеню, Лексингтон Парк, Мэдисон, Пятая авеню, Коламбус, Амстердам, Бродвей, Седьмая, Восьмая, Девятая, Десятая… И стоило ему оттолкнуться, как ньюйоркцы, собравшиеся на берегах Манхэттена и Шестого округа, разражались бурной овацией в честь прыгуна и друг друга. В те несколько секунд, что прыгун находился в воздухе, им всем казалось, что и они способны взлететь.
Или, лучше сказать, «повиснуть». Потому что больше всего в этом зрелище окрыляло не то, как прыгун перелетал из одного округа в другой, а то, как надолго он зависал посередине». — «Это точно».
«Но однажды, много-много лет назад, кончик большого пальца на ноге прыгуна чиркнул по поверхности реки, и по воде пошла рябь. Все затаили дыхание, пока она бежала от Шестого округа к Манхэттену, сталкивая друг с другом склянки со светлячками, подобно тому, как ветер сталкивает ветряные колокольчики.
«По-видимому, вы неудачно оттолкнулись!» — крикнул член муниципального совета Манхэттена через пролив.
Прыгун отрицательно покачал головой, скорее в недоумении, чем от неловкости.
«Вы прыгнули против ветра», — высказал предположение член муниципального совета Шестого округа и протянул прыгуну полотенце, чтобы тот вытер ногу.
Прыгун отрицательно покачал головой.
«Может, он лишнего съел за обедом», — сказал один зевака другому.
«А может, и вовсе потерял форму», — сказал другой. Он привел посмотреть на прыжок своих детей.
«Да просто не собрался как следует, — сказал третий. — Без полной выкладки далеко не прыгнешь».
«Нет, — сказал прыгун, отвечая всем сразу. — Все это ерунда. Я прыгнул прекрасно».
«Озарение…» — «Озарение?» — «Осознание». — «Ага». — «Оно прокатилось по толпе, подобно ряби, пущенной по воде большим пальцем на ноге прыгуна, и когда мэр Нью-Йорка облек его в слова, все только согласно выдохнули: «Шестой округ отодвигается». — «Отодвигается!»
«По миллиметру Шестой округ стал отдаляться от Нью-Йорка. Настал год, когда прыгун промочил ступню, а еще через несколько лет — ногу по самую голень, а еще через много-много лет (так много, что никто уже не помнил празднований, не омраченных волнением) он с трудом дотянулся до Шестого округа вытянутыми руками, а потом и вовсе не смог до него достать. Восемь мостов, соединявших Манхэттен с Шестым округом, постепенно обрушились в воду. Тоннели до того растянулись, что вот-вот должны были лопнуть.
Оборвались телефонные и электрические провода, и это вынудило жителей округа вспомнить старинные приспособления, большинство из которых выглядели, как детские игрушки: они использовали увеличительные стекла, чтобы подогревать себе еду; делали бумажные самолетики из важных документов и пускали их из офиса в офис; а склянки со светлячками, что некогда Читать далее...

Придуманный в креатив-мобиле, он же весна-мобиль, рисунок, наконец, обрел материальность. Зеленое и синее бархатное на ощупь.
[493x700]

...довольно неспешно плыли ледяные платформы, некоторые идеально отрезанные, как ножом, большие, как пол у квартиры, некоторые толстые и неровные, слоистые и каждый слой своего оттенка - как у куска торта.
потом, я прошла против течения по берегу реки. там она делала поворот, и на этом повороте льдины сбивались об берег, замедлялись, ныряли, сталкивались, разламывались.
а потом еще дальше против течения. там, не зная о грядущем повороте они неслись быстро и просторно, и ничто не было им преградой.
[700x467]

Мысли о двухвостых львах и герольдических животных обострили мое восприятие, и внезапно на коробке вкуснейших шоколадных конфет был обнаружен золотой дракон. Оказывается, лого. А я и не замечала. Лого-логово)
[367x137]

Иностранные монеты кажутся удивительными по сравнению с родными. Чешские - именно такие. Святой Вацлав, Карлов мост и лев с двумя хвостами. Интересно, почему у него два хвоста?
[400x350]

[700x457]

По счастливой случайности оказалась на концерте Flёur в ЦДХ в Москве. Вся сцена была усыпана лепестками роз и чем-то сверкающим. Я подумала, стеклом, это сочеталось бы с моим их воприятием - красиво и больно. Но нет, это была блестящая фольга. В зале много красивых людей, внешне - удивительных, естественных, утонченных, многих хотелось бы фотографировать, такие светлые глаза. Но фотоаппарата, конечно, не было, поэтому запоминала. Понравилось, как Оля рассказывала о старой заброшенной украинской военной базе, заросшей листвой, так что нельзя забраться внутрь орудий. Песня о шиповнике. Круто играли музыканты (хотя их было мало на этот раз, скрипачка была в с/з очках, похожая на осу), но такую аранжировку не пустят в альбом, поскольку это смещает акценты с солисток и текстов на музыку. А потом был дождь, и город, в котором я как всегда потерялась.
[700x465]

"Мы проводили вместе кучу времени. Мне кажется, не было никого, с кем бы я проводил больше времени, чем с ней, по крайней мере, после папиной смерти, если только не считать Бакминстера. Но про многих людей я знал больше. Например, я ничего не знал о том, как она жила, когда была маленькой, или как встретила дедушку, или про их свадьбу, или почему он ушел. Если бы мне понадобилось написать историю ее жизни, я бы только и смог сказать, что ее муж умел разговаривать с животными и что мне никого не следует любить так же сильно, как она меня. Вот я и спрашиваю: на что мы угрохали всю эту кучу времени, если ничего друг про друга не узнали?"
(Джонатан Сафран Фоер, Жутко громко и запредельно близко).

"Я спрятался за кучей земли, вырытой для книжной могилы, литература была единственной религией, которую ее отец исповедовал, когда книга падала на пол, он ее целовал, прочитав книгу, старался отдать ее тому, кому бы она понравилась, если же достойный кандидат не отыскивался, он ее хоронил, я высматривал ее весь день, но так и не увидел, ни в саду, ни в окне, я дал себе слово, что не уйду, пока ее не увижу, но настал вечер, и я знал, что пора возвращаться домой, как же я ненавидел себя, что мне мешало быть тем, которые остаются? Я шел назад, понурив голову, я думал о ней не переставая, хотя почти ее не знал, я не представлял, что будет, когда ее увижу, но знал, что мне необходимо быть рядом с ней, я вдруг подумал, идя к ней на следующий день с низко опущенной головой, что она могла уже и вовсе забыть обо мне. Книги были зарыты, поэтому я спрятался за купой деревьев, я вообразил, как их корни опутали книги, тянут соки из страниц, я представил годовые кольца стволов, составленные из букв, я прождал долго, я увидел твою мать в одном из окон второго этажа, она была еще совсем девочка, она поймала мой взгляд, но Анны я не увидел. С дерева слетел лист, он был желт, как бумага, пора было домой, а потом, на следующий день, меня опять потянуло к ней" (с)
(Джонатан Сафран Фоер, Жутко громко и запредельно близко).
[411x600]

[664x500]

Акриловые краски, кленовый сироп и кленовые леденцы ^____^
[334x500]

Современные люди только и делают, что говорят о своих проблемах. А если говорить не с кем (это тоже проблема!), то они о проблемах постоянно думают. Как бы так перестроить мышление, чтобы в нейтральном выискивать не проблемы, а наоборот, приятности. И счастливости. А может, это просто взрослость...

Это цитата сообщения Хаэль_МакРори Оригинальное сообщение

зелёная "Чёрная Морискилла"))

мва-ха-ха ^^
печатное слово.

[334x500]