[526x371]Вчера, 27 июня – Собор Дивевских Святых. Накануне срезала пышные благоуханные букеты розовых пионов, в веселии сердца, с благодарностью и любовью расставляла их в запотевшие хрустальные вазы у икон. Храм святого Евангелиста Луки до блеска промыт: послушницы пол моют на три раза, третий - без порошка, только чистой водичкой. Даже в зной здесь прохладно, а теперь ещё и тонко благоухает воздух ароматом пионов, их вырастили служители сами рядом с храмом. В такой вот благости стала читать Евангелие: «Закхей, сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме. (Лк.19,5)… Слова эти «услышала» как повеление причащаться. Ты Сущий, Господи. Что повелишь мне делать?
А сегодня пью ароматный зелёный чай с мятой в трапезной. Здесь можно услышать много разного и интересного. Чай допиваешь на ходу, торопишься к своим занятиям, а оторваться от собеседника – то одного, то другого – нет сил: столько интересного, чудесного, полезного!
Сегодня в трапезной судачили с Галиной Васильевной (наш «шеф-повар»), женщиной нрава крутого, гневливого, но кающегося, о том, что нам сильно повезло с настоятелем и его матушкой. Деликатные они люди, так стараются устроить жизнь прихода по-христиански верно, милосердно. Как важно матушке руководить всей хозяйственной частью, не властвуя, а подчиняясь мужу-священнику, подставить ему плечо, точнее, всем существом нести продуманно устроение многообразного церковного хозяйства, как то: блюсти чистоту, организовать торговлю книгами, церковной утварью, свечами в лавочке и не только, но и на ярмарках, выставках, воскресную школу. Все таланты, всё служение её подчинены главному: помочь мужу честно нести священный Крест, разгрузить его для молитвы, для духовной жизни, пребывая у него в послушании. Ведь не матушкина прекрасная многодеятельность созидает приход - мир, уют, покой, порядок в нём, а батюшкина благоговейная молитва, его благословение, трепетное отношение к Таинствам, любовь и уважение к своей половине и всем людям, их личностной свободе, деликатность, благородство, сердце горЕ и Божий ответ – вот истинная созидательная сила.
-Да, у нашей матушки Ларисы школа послушания отличная была – отец Фёдор!
Это Галина Васильевна говорит, она присела, чтобы чистить ревень-корень с нашей грядки для постного воскресного пирога.
-Положу-ка ещё немного твоего плова, Галь, - встаю из-за стола с чашкой, - и борщ сегодня отличный, кисленький, и плов постный – с кусочками рыбы, кукурузой – вкус новый.
-Кто говорит: сладкий борщ, кто кисленький, - недоумевает Галя.
А мне в храме всё кажется вкуснее домашнего: благодатью приправлено! Удивляюсь, как вкусно. Вспоминаю, что с одиннадцатилетним тогда Лёшей в Киево-печерской Лавре трапезничали, и пустые щи он уписывал с хлебом, будто с голодного края. Стыдно было.
-Прям! Стыдно! Чего тут стыдного-то? Мы с сестрой поехали в Дивеево, она впервые обедала в монастырской трапезной. Ели кашу, а она, не хуже маленькой, ест и нахваливат: «Кака-ая ка-а-ша вкусна-ая! А хлеб какой!! Можно ещё каши? А можно хлеба с собой взять – такого вкусного сроду не ела!».
Мы, русские люди, с замиранием сердца вспоминаем белёную русскую печь, слюнки глотаем от воспоминаний томлёных в ней щей с куском свеженины, пышных оладий, шанег, ватрушек, что пекли нам бабушки. Почему простая еда: картошка в мундирах, щи, каша, печёное яичко, топлёное молочко, кусок разварной свинины – были такими вкусными у наших бабушек? Ответ всем известен: наши бабушки без Бога – не до порога.
[700x696]Боже! Войною полны до краешков,
В струны натянуты души женские.
Не попусти снова горя и выстрелов,
Нам бы поэзий да вальсы венские.
Боже, да как же мы просмотрели?
Мы ведь такие счастливые были!
Мы ведь мечтали, свадьбы играли,
Часто ругались, но больше любили.
Боже! Пусть станут мужчины главными.
Пусть хоть всяк день на рыбалке бывают.
Пусть хоть под утро придут, но живые.
Боже! Друг друга пусть не убивают.
Мы станем тихими, честно, Господи.
Скромными станем в речах и одежде,
Больше мужьям поперёк ни слова.
Лишь бы живые, дома, как прежде.
Про феминизм даже думать забудем,
Мы за рулём им уступим место.
Будем вязать свитера им в полоску,
Стряпать вкусняшки, вымешивать тесто.
Будем рожать сынишек и дочек,
Деток своими поднимем горбами,
Только живите, родные, живите,
Не возвращайтесь домою гробами.
Боже! Не дай мужчинам сражений.
Все ведь они чьи-то папы и дети,
Чьи-то любимые, чьи-то родные.
Как же без них нам на этом свете?
[453x640]Я знаю: каждым мигом бытия
Я в должники пишусь святому Небу,
Касаюсь с трепетом обыденных чудес:
Травы, росы, кудряшек детских, хлеба...
Я вижу акварели облаков,
Феерии заката и рассвета,
Я пью туманов тёплых молоко,
Ныряю в зной полуденного лета.
Я в должниках за музыку дождя,
За вьюги вальс, за перезвон капели,
За холод льда, за теплоту огня,
За все стихи, что прозвучать успели.
Цветным ковром лежит под звездами Земля,
Былинкой каждой будит в сердце человечность
И Божий Промысл смешную жизнь мою
Вплетает тонкой ниточкою в Вечность.
И дай мне Бог сполна отдать свой долг,
И чистым сердцем каждому ответить -
Сочувствовать, сопережить, понять,
Поднять упавшего, унылого приветить.
Дай Бог души покровы не пятнать
Ни грязным делом, ни собрата кровью.
Я в должниках пред Небом и Землёй
И долг тот отдаётся лишь любовью.
[269x206]О, если б этот цирк не на слезах,
Куда как просто - ёрничай и смейся!
Но клоуны с повадками убийц
И по колено кровушки, залейся.
О, если бы страна не на раззор,
Не холод и разруха в наученье,
О, если бы не глупости позор,
Не смерть невинных, не детей мученья...
Расплата будет. За душевный хлад,
За ложь, не обличённую в начале.
За алчность новоявленных князей,
За то, что о гордыни лишь кричали.
Нет Украины. Развалилась на куски
И часть её в безумии ослепла:
Бесчинствует майданом от тоски.
Другая часть встаёт с колен из пепла.
И выбора никак не избежать,
Хоть уклоняйся, хоть тяни с ответом -
Иль злобный мрак самовлюблённых врак,
Иль правды крест. Но всё-таки со светом.
[700x560]Вздыхает утро зеленью дерев,
Мозаикой меняет свет и тени,
И грозди роз в холодных бликах рос,
И зайчик солнечный - без спроса - на колени!
И, Боже мой, какая тишина...
Лишь шелест листьев да пичуги пенье.
Быть может, ночью умерла война,
Глухим услышалось, слепым прозренье?
Не говорите мне:" Всего лишь пару дней...",
Надежде в сердце дайте петь струною,
Обнять живых и тёплых сыновей
И помянуть растоптанных войною.
Пусть Ангелы немного отдохнут.
Пусть женщины чуть-чуть поднимут плечи.
Пусть будет жизнь хоть день, хоть пять минут
Сегодня не прощания, но встречи.
И музыка земного бытия:
Шагов сумятица, стук ложек, звон посуды,
Вверх дном весь дом, разноголосый гул
И до утра про мир за рюмкой пересуды.
Возможно, новых битв не избежать.
Ни отступать, ни прятаться не буду,
Но, Боже мой! Спасибо за покой!
День без войны - прикосновенье к чуду.
Что ж, украинцы, мы вам больше не нужны.
Нас убивать привычным стало дело.
Донбасс сказал: " Мы не продажные рабы.
Не пешки в партии большого передела".
Ты, Украина, как язычница, в огонь
Швыряешь дев и сыновей Донбасса
За правду их, несхожую с твоей.
За то, что люди, но не биомасса.
И страшной жертвой подлости страны -
Семь миллионов "террористов" из Донбасса,
И славят зло твоих правителей жрецы
Бессменно правящего Украиной класса.
И нашим жизням нынче грош цена.
Неконвертируемы боль, людские слёзы,
Испуганные детские глаза
В глухие души не вопьются, как занозы.
Иных убьют, а прочих продадут
И станешь, Украина, ты убога.
Страна, в которой убивают свой народ,
Уже мертва - для правды и для Бога.
[441x700]
Мы нынче не хороним, как всегда,
Посёлком всем не провожаем к Храму.
Мы, где сумеем, там копаем ров
И батюшка кропит святой водою яму.
Ложатся в ряд сосновые гробы -
На кладбище нас снайпер не пускает,
А отче плачет и вершит обряд,
С молитвой души к Богу отпускает.
Живых мы стали знать по именам -
Болеет Лида, ей бы инсулина.
Борисыч без воды. У Сашки мать
С подвале спит и с нею внучка Лина.
А тётя Маша будет печь сегодня хлеб,
На всех и ночью, чтоб не видно дым от печки.
Дед Лёша снова просит сигарет,
А бабе Тане - Библию и свечки.
Бинты, бинты, конечно же, бинты...
Пододеяльники и простыни - всё в дело.
Не дай нам, Боже, ночью артобстрел.
Не дай нам, Боже, утром - снова тело.
Мы ляжем спать с иконкой в головах,
В молитве слез раскаянья напившись.
Мы на Донбассе посреди войны живем.
Живем,двумя руками в Крест вцепившись.
Моя хата с краю сгорела...
Не сидите. И ваша сгорит.
Не молчите в тупом равнодушии,
Если совесть слезой говорит.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Кирилл довольно быстро поймал наименьшего петушка с одним гребешком и маленькими красными капельками под клювом. Махом отрубил петушку голову и долго всматривался в застывающий в полной панике жёлтый глаз. Ошпарил в тазу с горячей водой, который вынесла Феодосия, и сам ощипал. Привычное дело. Чем только не приходило заниматься, когда «шестёркой» бегал… Да и потом, в охотку на охоте с «братанами».
– Чисто срубил, – вдруг услыхал Кирилл голос Панкрата и резко обернулся.
Ступишин смотрел на него с одобрением, улыбаясь. Никакой подозрительности! Не узнал, что ли?
– Не всё деревенское, видать, из тебя истравлено, – заметил он дружелюбно.
– Наверное.
Ступишин окинул его взглядом.
– Крепкий ты мужик. Поможешь?
[367x400]
Вандышев остановил «Мазду» и выдохнул. Нет. Это не дорога. Это кто-то плюнул на камни и пальцем провёл. Д-дороги! Он оглянулся назад. Пристёгнутый ремнём кейс пялился на него углами. Он явно бахвалился своим содержимым. Вандышев отёр потное лицо. Жарища. И хоть бы какой родник попался. Вода в полуторалитровке почти выпита, и запасов больше нет.
От пронзительного свиста Вандышев вздрогнул и настороженно огляделся, вопрошая подозрительным взглядом каждое дерево и затемнение в кустарнике. Никого… Нет! Вот оно! Перед машиной! Он хотел выстрелить, но в последний момент разобрал, в кого целился. Крупная птица – чёрное перо, круглый глаз – хромала по едва видной колее и раскрывала клюв, издавая испугавший Вандышева визгливый крик.
Галка! Откуда в этих местах галка? Мистика просто… Кто-то её, похоже, ухватил зубастой пастью и едва не съел… Он дотронулся до клаксона, чтобы спугнуть птицу. Та от неожиданности высоко скакнула, повернула голову.
[367x400]
Вандышев остановил «Мазду» и выдохнул. Нет. Это не дорога. Это кто-то плюнул на камни и пальцем провёл. Д-дороги! Он оглянулся назад. Пристёгнутый ремнём кейс пялился на него углами. Он явно бахвалился своим содержимым. Вандышев отёр потное лицо. Жарища. И хоть бы какой родник попался. Вода в полуторалитровке почти выпита, и запасов больше нет.
От пронзительного свиста Вандышев вздрогнул и настороженно огляделся, вопрошая подозрительным взглядом каждое дерево и затемнение в кустарнике. Никого… Нет! Вот оно! Перед машиной! Он хотел выстрелить, но в последний момент разобрал, в кого целился. Крупная птица – чёрное перо, круглый глаз – хромала по едва видной колее и раскрывала клюв, издавая испугавший Вандышева визгливый крик.
Галка! Откуда в этих местах галка? Мистика просто… Кто-то её, похоже, ухватил зубастой пастью и едва не съел… Он дотронулся до клаксона, чтобы спугнуть птицу. Та от неожиданности высоко скакнула, повернула голову.
А мы теперь всё более молчим...
Привыкли к выстрелам и тишину лишь слышим.
С соседями не спорим, не кричим,
Мы породнились. Мы одной бедою дышим.
А в небе Ангел тонкой кистью пишет
Приветы от ушедших в мир иной,
И облачными белыми стихами
Те письмена витают над страной.
И степь донецкая полынью горькой дышит,
Эфир дрожит от воинских страстей,
А матери глядят с тоскою в небо,
Разыскивая в облаках детей.
Им в этом мире всё уже не нужно.
Разрушен дом, детишек смолкла речь,
И каждый день идут к могилам свежим
С одной мечтой: скорее рядом лечь.
От взгляда их глаза не отводите,
Себя спросите: " Сделал всё, что мог,
Чтоб матери не одевались в траур?"
И тяжесть их Креста не дай вам Бог!
А Украина продолжает бойню.
Что для убийц во власти плачущая мать?
Ослепшая, продажная, немая
Страна способна только убивать.
Уходят в небо женщины и дети.
И мудрость стариков. Сынов краса.
И Ангел облаком вам передаст посланье
От нас. Донбасс уходит в небеса.
[470x700]
Самое тёмное время в ночи - сразу перед рассветом.
Пауза долгая и тишина - перед правдивым ответом.
Самый противный и липкий страх - перед подъёмом отвесным.
Неотвратимый и праведный суд - перед Судьёю Небесным.
В перья павлиньи, как не рядись, каркнешь, если ворона.
Коль самозванец, с трона слетишь, хоть на макушке корона.
Если на брюхе во власть проползёшь, всяк назовёт тебя гадом.
Если дерьмо, значит, всё же дерьмо, хоть облепи шоколадом.
Коль лицемер, то всегда без лица. Будет не лик, но личина.
Всякий подлец оправдает себя. Только добро без причины.
Всякий, войну развязавший сатрап, будет повержен войною.
Братьев стеной разделивший дурак будет придавлен стеною.
Жаждавший золота нищим умрёт - не кошельком, так душою.
Труса на землю и слабый собьёт паникой небольшою.
Богу склонишься, коснёшься Небес. Кающегося не судят.
Делай, что должно тебе на земле, ну, а уж будет, что будет.
[525x700]
Отец Кронштадский Иоанн!
Великий всероссийский пастырь!
Твои слова для наших ран -
Как мазь целебная и пластырь.
Нет, ты не уходил в леса,
Где только небеса да птицы, -
Людского горя голоса
Неслись к тебе со всей столицы.
И ты пожертвовал собой,
Своим покоем и уютом,
За души шел на смертный бой,
Наперекор грехам и смутам.
Ты - как сияющий алмаз,
России Богом был подарен,
Молясь и предстоя за нас.
Но враг спасения коварен...
Ты надрывался, бил в набат,
Предупреждал о катастрофе
И плакал, Раю был не рад,
Россию видя на Голгофе...
Душа у нас кричит от ран,
И обжигает пламень адский...
Но щит и меч нам - Иоаннн,
Великий праведник Кронштадский.
[520x700]
Начните не для вида вы
Читать псалмы Давидовы.
Где сила слова Божьего,
И не коснулась ложь его.
Псалтирь ещё дороже нам
Коль в переплёте кожаном.
Лето. Небо в облачном кружеве,
В мягких травах земная твердь,
В зелень листьев июнь укутался,
[700x368]
За то одно, что мы живём в России,
Что свет добра в народе не угас
И мы Россию любим что есть силы, -
Как ненавидят они нас!
Мы им нужны лишь как рабы и быдло,
Для этого, где только ни возьми,
Отравленное льют на нас повидло
Закупленные ими СМИ.
А мы порой в иллюзии,что прочен
Такой ценой заслуженный уют.
Но прочь самообман - уже наточен
Тот меч, которым нас убьют.
Уже лихую заварили кашу.
Была бы только совесть в нас чиста:
Мы пострадаем за Россию нашу -
А это всё равно что за Христа.
Сретенье
Протоиерей Андрей Логвинов
Жил назад две тыщи лет
В Иерусалиме дед –
Симеон Богоприимец.
Смерти ждал – ан смерти нет.
Весь пророчеством оброс,
Что придёт к нему Христос.
А когда? – согнут вопросом,
И в усах вопросом нос.
В Иерусалимский храм
Всё ходил он по утрам –
Был упрям, чтоб смыть сомненья
Своего былого срам.
...Как-то в утро мглистое
Видит, Дева Чистая,
С Ней сокровище – Младенец,
Вечный мира смысл тая.
Божий дед – за триста лет –
Плакал, ветхий, как Завет,
В руки взяв Владыку мира
Как спелёнутый рассвет.
– Ждал я в глубине души,
Жил я, встречи чаявше.
Время Нового Завета.
Ныне отпущаеши...
Протекли столетия.
Душ спаслись соцветия.
И, сейчас живя на свете,
За Христа в ответе я.
За Христом хожу я в храм
По утрам и вечерам.
В храме – Сретение, Встреча!
Благодатно сердцу там!
Сретенье – сердечное.
Трепетное, свечное,
Пламя сердца сберегая, –
С Богом буду вечно я!
15.02.05
Сирень
День у меня набекрень.
Словно во сне роковом
в платье промокшем сирень
машет в окне рукавом.
В белые ночи уйдет -
буду опять в дураках!...
Радуясь, как идиот,
платье ношу на руках.
Тучи твердят про мигрень.
Жду - как весну и княжну:
пусть с соловьями сирень
сердце подержит в плену!
Ей прежде всяких невест
клясться на верность готов,
ибо готова на крест,
вся целиком из крестов.
Ночь у неё набекрень:
словно в навязчивом сне
виолончелью сирень
не исчезает во мне.