[525x700]
В них обретает сердце пищу
Иногда Бог даёт мне ровные дни, когда без сомнений иду, спокойно – потому что идти должна. Вот сегодня именно так – иду на Ваганьково, к могиле Владимира Высоцкого. Впервые к родной могиле. Погода немного мрачновата, но благодатна. Воздух стоит. Ни ветерка. И тепло – бабье лето пришло в октябре! Так что день с самого утра удался! Несу Володе жёлтую хризантему. Чуть ревную, впервые увидев могилу: у, вон сколько тебе сегодня уже надарили цветов! Одёрнула себя – ревность – ей только место дай, так развернётся, что не приведи Бог, как, собственно, любая из страстей-гадюк. Это хорошо, что много цветов - тебя помнят, тебя по-прежнему неостудно любят! На могильной плите курится ладана ароматное облачко – дивно, прекрасно! Женщина читает акафист, её маленький сын на велосипеде рядом, муж ожидает – семьёй пришли почтить. Вот как, скажите, нужно жить, чтоб тебя помнила целая страна и не просто помнила, а любила? Какое сердце надо иметь, боль всех вмещающее? Вот тебе и пил… Потому и пил, что нельзя столько боли народной вместить и не запить при этом!
- Володь, к тебе пришла. Рад? Ты рад мне? – спрашиваю мысленно. Ответа нет, замерла душа, ожидая движения мысли.
«Любовь к отеческим гробам». Красиво вокруг – пышные золотом деревья укрывают собой небо, еле шелестят словами мудрого Соломона: «Пройдёт, всё пройдёт, и это пройдёт».
Почти у входа кладбищенский служитель, он в ушанке, не по погоде, не ко времени. Смешной и смеющийся:
-Ты зачем приехала? К мальчику своему маленькому? – спрашивает.
Первая мысль: откуда знает. Следующая за ней: ничему удивляться не надо, здесь Бог, Его Нива, где «сеется в тлении, восстаёт нетленно». Здесь есть и те, кого поминаю многие годы, и просто «зде лежащие и повсюду православные».
- Моему «мальчику» тридцать семь, ой нет, тридцать девять и он – мужчина. А в голове строчка: «На этом рубеже легли и Байрон…» Поняла! Со мной Высоцкий, со мной Пушкин – теплеет от радости общения сердце. Эта цифра 37, она знаковая. Упокой их, Господи!
- А вас как зовут? – спрашиваю старика.
-Чарли меня тут все кличут.
- О - как Диккенса! Упокой и его, Господи! Когда-то за него подавала записки в алтарь, много лет, ежедневно, но потом меня «отловил» батюшка и очень журил: мол, какое несмирение – за иноверца подавать. А я ему: «Так это Диккенс, батюшка, его произведениями все православные свои души наполняют», - он засмеялся, но велел поминать его дома. А по-настоящему как ваше имя?
- Николай. Родился на зимнего Николу, в честь него назвали родители. Вон его икона-то, - он обернулся, показывая на храм. Там прямо у стены, где икона святителя Николая, снаружи храма, стоял подсвечник, оплывали на ветру зажжённые свечи.
- По твоему радостному лицу видно, что, как сказал Пушкин: «Если хочешь быть счастливым, будь им», - похвалил он меня.
- Это слова не Пушкина, это сказал Козьма Прутков. Вымышленный персонаж, под его именем творили Алексей Толстой и братья Жемчужниковы. Алексий у меня в синодике.
-А ты у Есенина-то была на могиле?
-У Есенина? О! Вчера ж был день его памяти, только я, по словам Высоцкого, «темнота некультурная», не знала, что и его могила здесь.
-Да вон же она. За поворотом, иди. К прозорливому старцу зайди, святому! Тут все ходят, к Амфитеатрову, пойдёшь вокруг, увидишь (это старик по покрытой шарфом голове моей понял, что захочу святому поклониться).
- Валентин Амфитеатров здесь? - всё же удивилась снова.
- Да, найдёшь…
Медленно прогуливаясь, рассматривая кресты и могилы, пошла по кладбищу. В сердце моём сейчас, без сомнения, Ангелы. Сужу по тому, что «голоса» их незлые - на сердце радостно - со мной русские поэты, русские писатели, православный их дух! Дорогие имена живут во мне! Могила молодой поэтессы, монахини Марфо-Мариинской обители, Клеопатры! Она умерла 23 сентября, в день святых Минодоры, Нимфодоры и Митродоры, а сороковой день – на святую Клеопатру! «Как хорошо!», - сказала она после Причастия и умерла. Нет. Перешла. Уже встретилась с Богом! Радуюсь встрече с ней. Потому что день её смерти - 23 сентября - чту особо.
…После ранней Литургии у «Троице-Сергия» (если помнить Ивана Шмелёва, то Лавру только так хочется называть), завтракая пирогами с капустой и монастырским чаем на выбор - кому с травами, кому с мёдом - увидела монахиню с очень открытым, добрым и ясным ликом. Подошла к ней с ласковым вопросом: «Матушка, скажите, трудно это – быть монахиней?».
-Ох, трудно, милая. Очень трудно.
Оторопела несколько от такого ответа, не ожидала: монахи жаловаться не имеют права, так мне казалось. Матушка увидела замешательство и тут же
Читать далее...