Я лежал на кровати, под одеялом, связанным бабушкой довольно давно,
слушал домофон.
Там, за стеной,
глухо, почти тая, раздавались голоса,
шуршали кошки у меня по комнате.
А я лежал.
С ноутбуком на коленях.
Меня тянуло на озноб, и я, сжимая в кулаке ампулу,
завернутую в мятый рецепт, верно, пытался решиться, но не мог.

«Может…водой? Или нет.
Интересно, как он с пищей реагирует?
Я молоко сегодня пил, может, плохо?»

Нервозно нажимая на кнопки вышел из социальных сетей.
Сейчас мне это совершенно не нужно было,
во мне жило что-то гадкое тающие липкое и противное.
Тишина напрягала, но не нервировала. Выдыхаю. Вдыхаю. Еще раз.

О том, как все просто знают телефона провода.



В группу зашла молодая, загруженная всяческой бижутерией женщина.
Она скептически оглядела ребят, и ее взгляд остановился.
Эти глаза, синие, глубоки, ты их никогда не забудешь.
Они пронзили насквозь, как рентген, заглянули в самое сердце.

Через день подали документы, через три у тебя появилась семья,
через пять ты уже стоял посреди огромной комнаты,
которую по праву мог назвать своей.

Внезапно в твои владения вломилась девушка, старше тебя лет на 7.
Она что-то кричала и улыбалась до ушей.



- «А я смотрю на дым и не понимаю…»

Я поднял взгляд с пола на юношу, внимательно наблюдавшего за дымом,
выходящим из табака известной марки.
Правда, марка тут совсем не при чем, ведь все табаки одинаковы.

- «Не понимаю…как растворяется то, что было дорого…?
На глаза теряет форму, обретает звук…», - он прикрыл опухшие веки,
и волосы упали ему на лицо, руки показались нестерпимо ватными,
будто силы ушли или уходили на глазах, таяли в воздухе, как дым.
- «У меня отец сидит…Ты это хотел услышать?»

Женя медленно поднял голову и посмотрел отсутствующим взглядом
куда-то почти мимо меня.

- «Воозмоожноо…», - протянул он каким-то неестественным тоном.

Я сжал челюсти, поджал губы.
Хотелось встать и ударить стену. И я встал. И ударил. Со всей силы.
Костяшки покраснели и тут же опухли.
А я не почувствовал боли.
Совсем.
Даже как-то фантомно отразил, что произошло.
А парень даже не дернулся.
Остался держаться таким же спокойным.

- «Знаешь, - вдруг каким-то обычным голосом,
по громкости как у всех людей, заговорил он, - оставь ты это.
Ты заебешься хватать дым руками.
Грех пытаться тень догнать.
Никто из тех, кто ушел, не вернуться,
потому что они уходят по своей воле.
Если бы не хотели, они бы не ушли, а раз ушли,
значит так хотели, значит циферблат так хотел,
значит пора откладывать холст и рисовать другое размазанными красками…»
- «Ты все еще бьешь…?»
- «Даа…есть такое…», - на выдохе почти задыхаясь протянул юноша.
- «Бей», - увереннее, чем обычно, произнес я,
сжав руки в кулаки, соединив их, вытяну вперед.
Женя немного вытянув лицо перевел взгляд из пустоты на меня.
- «Здесь?»
- «Да»
Он молча покосился на меня недоверчивым взглядом и уточнил: - «Что будем бить?»
- «Affectus, qui passio est – desinit esse passio simulatque eius claram distinctam formamus ideam»
- «…отлично…», - с какой-то гордостью в голосе произнес юноша.


«А возможно ли вернуться?
Отмотать стрелки часов назад,
вернуть поезд обратно на перрон и вечно бегущих людей?
Здесь, снаружи, жизнь стала какой-то не такой.
Почему-то у меня это ассоциируется с понятием «тюремный человек».
Это когда ты прожил почти всю свою жизнь там, за решеткой,
а, выходя, ты собственно остаешься никем, хотя ТАМ ты был кем-то,
возможно даже кому-то нужен, а здесь – нет.
Дак вот, может я – «больничный человек»?
Хоть пробыл там немного, а стены эти уже изрядно полюбились мне,
и окна, выходящие в лес, исказили мир до неузнаваемости.
А, может, это они меня просто исказили…? И просто»

- «Саааааш! Ты идешь сегодня?», - откуда-то из коридора раздается приглушенный крик матери.
- «Да! Я сейчас уже ухожу!»
- «Не забудь, о чем мы договаривались!»
- «Да-да…я уже собрал документы…»

Где-то, растворяясь в воздухе, хлопает входная дверь,
и квартира остается абсолютно пустой. Хотя, уместнее всего – пустынной.
В углу под батареей зевнула кошка.
Да так сладко, что мне даже позавидовать ей захотелось.
От ее беззаботной жизни мало какой идиот откажется:
спи себе, сри, куда нужно,
а уж покормить-то тебя в этом доме уж точно не забудут.
Главное после плотного ужина прилечь на диван и довольно замурлыкать,
как маленький компактный трактор,
а остальное приложится.
Хотя все это прозябание жизни, когда ты тупо спишь,
несомненно, приведет к волне возмущений среди тех,
кто борется за права животных.
Грин пису стоит пойти покурить, пока я тут размышляю,
а-то еще испортят себе пару детских отделов нервной системы.
«Мы боремся за права животных и в том числе кошек!», - заорут они.
Да боритесь, Господи, кто вам запрещает,
вы, главное, про предпочтения самих кошек собственно не забывайте, окей?
Ну Читать далее...

Сейчас, спустя столько лет, я склоняюсь над большой бежевой коробкой паззл,
которые должны были по идее составлять карту древних континентов в оправе итальянских художников,
но я так и не смог собрать ее, терпения не хватило,
и, открывая немного потасканную крышку, заглядываю внутрь.
Там все разложено по пакетикам и каждый цвет отдельно.
И все вроде бы ничего, но вдоль короткого края сложены в аккуратную стопку,
перевязанную канцелярской резинкой неестественно зеленого, старые конверты,
письма и тетрадные листы с рисунками, сложенные вдвое.
Их края уже изрядно помялись и пожелтели, и запах тонких духов улетучился,
не смотря на то, что Она пропила на конверт пол флакона,
а аромат был «потрясающий» как Он говорил.

С какой-то небрежностью вырываю из стопки самый старый бежевый конверт
с нарисованными на нем елочными игрушками и красной надписью
«С Новым Годом».
Форма немного погрубела и собралась волнами в уголках,
но обратный адрес все так же четко выделяется на фоне:
г. Нино, ул. Страж Революции.

«Интересно, Она все еще там живет?»

Я открываю конверт.
Как-то резко.
Но он все равно не плотно заклеен от постоянного жульканья, и ничего не рвется.
Достаю клетчатую бумагу и нехотя откладываю сам конверт в сторону.
Мне как-то не по себе, он не мой и не мне, но у меня,
и как это обычно бывает в драмах, получатель ничего не возразит,
а лучше бы подал голос и упрекнул меня в чем-то или хотя бы дал понять,
что Он все еще здесь.
Я оглядываюсь.

«Может, это просто шуршание кошек…?»

Тишина в ответ.
Такая, какая бывает в заброшенных домах, где слышно,
что происходит в другом конце коридора.

Я разворачиваю листы один за другим.
Две картинки.
Ее.
«By my Valentine» в центре первой,
в углу в квадратных скобках «for you…».
Человек с вырванным сердцем отдает свое другому.
Вздыхая, отодвигаю картинку и беру следующую.
На ней молодые люди.
Милая девочка блондинка, с белыми, как бумага, локонами,
присела на скамейке, обнимает молодого человека, склонившегося над ней,
запускающего ей в волосы пальцы.
Его лицо почти полностью крыли черные волосы, но я-то знаю.
Где-то на фоне это осенняя аллея, и пожелтевшие облетевшие листья кружат вальс вокруг пары.
Они только для друг друга.
«it’s my autumn…» в верхнем левом углу мятого листа.
«it’s my w» буквы в нижнем правом углу размылись и исчезли.
Прислоняю листок к лицу, пытаясь ощутить те самые духи,
но пахнет лишь бумагой и стариной.
Время утекло.
Открываю третий зажульканый листок.
Немного неровным почерком «Привет любимый ^^. Если честно,
письмо вообще пишу первый раз в жизни»,
но закрываю и вышвыриваю со стола одним резким взмахом руки.

«Заткнись.
Заткнись, слышишь?!
Ты не имеешь права.
Лед.
А эта зима просто снесла нам всем крышу и с тех пор выносит ее каждый год!
Заткнись, твою мать!
Хватит.
Этот голос каждый раз в голове»

Я вцепляюсь руками в голову и сильно давлю пальцами в виски,
жмурюсь и напрягаюсь, что есть силы.
Дыхание зафиксировалось на мгновение,
но потом с шумом выдыхаю накопившийся воздух.

«Черт возьми, время, я же родился под знаком часов, вернись!»



Иногда я наблюдаю, как он выплывает из своей палаты,
бесшумно прикрывая двери, не щелкая замком, сгорбившись,
тихо передвигает ноги, медленно плывет по коридорам, спускается с лестниц,
почти паря, и в одной футболке выходит на крыльцо,
засыпанное по колено пушистым снегом.
Ветер рвет ему волосы и поднимает вверх, желая, верно, забрать с собой,
а они лишь липнут к сырым щекам.
Последнее время он совсем закрылся.
Окончательно.
Только печатает что-то, курит немыслимо много и потирает покрасневшее лицо ладонями,
списывая это на то, что просто устал.
Но все не так, совсем не так, как хотелось бы.
Боюсь даже спросить что-то и молча наблюдаю за тем,
как он гниет, чахнет, пишет длинные монологи на бумаге, видно, подбирает слова.
Просил Ника достать чистый конверт.
После того случая они как-то успокоились и просто перестали замечать друг друга.
В коридорах стало тихо, без криков.
Разве что иногда, под ночь, я выходил вслед за ним в главный зал,
где стояло пианино, и играл.
Наверное, я пытался найти идеальный Реквием, а он стоял у огромного окна,
смотрел в лес, и предсмертный свет солнечных лучей окрашивали его лик в бардовый цвет.
Он поднимал глаза в небо и улыбался грустной улыбкой рваным облакам,
цеплялся тонкими пальцами за край подоконника и чуть поднимался на цыпочки,
вытягиваясь во весь рост, будто пытался взлететь или оказаться там, в небе.
А я играл, играл без остановки,
подбирая вариации дрожащими руками выбирая следующую ноту.
Боялся ошибиться.
А за стеклом кружился вальс огромных снежинок, и они, оседая,
заставляли его веки опускаться,
тогда,
из-под его ресниц выкатывалась вода и с силой разбивалась о пол,
отбрасывая брызги,
но он снова потирал лицо и говорил, что Читать далее...

- «Говорят, Майк пропал, бесследно…»
- «Жень, прости», - я подошел к нему и положил руку на плече,
он остался неподвижно сидеть, будто ничего и не было.
- «Майка надо найти…», - продолжал он, как зомбированный.
- «…эм…кхм…Жень…», - никак не получалось подобрать слова и я путался в возможных вариантах.
- «Как думаешь, где он…?»
- «Ты…у тебя и правда проблемы с этим…?
- «С чем?», - он говорил со мной весьма заторможено, смотря в одну точку.
- «С наркотиками...»
- «Ааа…, - медленно он подносит сигарету ко рту и затягивается, - какая уже разница…?»
- «Что значит какая?!, - не выдерживаю я и начинаю лихорадочно трясти его за плечи,
предварительно повернув к себе лицом, - ты мне друг!
Скажи, ты сидишь на чем-нибудь???»
- «Хах…ну да…на стуле…»
- «Женя!!!»
- «Три года на пущем гаше,
хули, богатый папаша.
Порш последней серии…
у Жени дома даже есть бассейн.
Третий курс вышки,
папа платит за мальчишку…», - мерно напевает он себе под нос.
- «Это значит да?!»
- «Саш…вот чего ты пристал…?
Че тебе надо вообще?», - щурясь как под кайфом,
с какими-то наглыми нотками в голосе обращается он.
- «...н…нет…не-не, Жека! Скажи, ты понимаешь меня? Понимаешь?!»
- «Сань, не трогай меня а…на вон,
лучше жвачку пожуй…», - он сунул мне в руки что-то странное и внимательно проследил,
что я буду делать дальше, но я замер в неведении.
- «Что это?»
- «Жвачка! Жуй уже!», - он насильно пихнул в меня пару непонятных мне субстанций.

Через некоторое время меня помутнело.



Ты любила рисовать.
Правда выходило это у тебя немного криво и размазано, но ты же ребенок.
Тебе можно.
Бывало,
и я обмакивал ладонь в вязкой гуаши и с удовольствием
и детским трепетом расставлял «печати» на белых стенах в твоей комнате.
Там мы нарисовали весну.
Вместе.
Это яркое теплое солнце и зеленеющие яблони самых разных сортов,
детей, бегущих по лужам,
и влюбленных взрослых, гуляющих по паркам за руку,
улыбающихся девушек с букетами подснежников во французских беретах и легких плащах,
ручьи, бегущие прозрачной рекой вдоль бордюров…
А потом, в углу картины…
Ты нарисовала тень.
Тень, которая расплылась над почти безжизненным телом парня,
которого только что сбила машина на полном ходу.



Fallen Angel
ты все же не веришь в меня

Fallen Angel
думаешь не смогу выбраться из ямы?

Fallen Angel
никто не верит

Fallen Angel
ну ладно, назло всем выберусь)

[Mr. Seya]
выбирайся
удачи

Fallen Angel
отправлю эти несчастные листы бумаги и расслаблюсь)
надеюсь, руки больше дрожать не будут

[Mr. Seya]
надейся

Fallen Angel
ждать, надеяться, прощать, жить - все эти слова стали для меня ключевыми в этой долбаной больнице

[Mr. Seya]
ага

Fallen Angel
здесь меня научили жить)
Хоспаде спасибо)
до гроба буду помнить

[Mr. Seya]
придурок

[Mr. Seya]
надо писать *Господи

[Mr. Seya]
идиот

Fallen Angel
ну не идиот)

Fallen Angel
знаю я, как говорить надо

Fallen Angel
но я называю
Это так

[Mr. Seya]
молодец
всё сказал?


Он отвел мутный взгляд от экрана.
За окном уже падало за край земли солнце,
и ветки деревьев в лесу в километре от забора приобретали какой-то зловещий оттенок.
Их тени скрещивались, образовывая паутину острых углов.
Вереницы тонких лучей разрисовали протоптанные дорожки в камуфляж леопарда,
и уже где-то под самым окном запел сверчок.


Fallen Angel
ты стала такая... не такая)

[Mr. Seya]
знаю

[Mr. Seya]
и что?

Fallen Angel
ты не принимаешь ничего целесообразного

[Mr. Seya]
да, наверное

Fallen Angel
зря ты
ребенок ведь еще

[Mr. Seya]
Да-да-да-да
Бла-бла-бла

Fallen Angel
ты сама все время говорила, что ты ребенок

Fallen Angel
ты - ребенок, понимаешь?)

[Mr. Seya]
и не перестаю говорить

[Mr. Seya]
понимаю)

Fallen Angel
но ведь это же прекрасно)

Fallen Angel
детство - классная штука)

Fallen Angel
и я хочу)

[Mr. Seya]
хоти
=Ъ

Fallen Angel
хочу)

[Mr. Seya]
ага

Fallen Angel
может тоже заделаться в ребенка?)

Fallen Angel
хотя нет

Fallen Angel
у меня это вряд ли получится)

[Mr. Seya]
не вряд ли

[Mr. Seya]
не получится

[Mr. Seya]
ты слишком рано повзрослел



Когда мне становиться особо туго и никто не пишет в социальных сетях,
я начинаю писать.
Много.
Еще вспоминать,
пытаясь восстановить капли осколков кораблей и людей, выпавших за борт в шторм.
А я пережил его, хотя вода с силой била по палубе и рвала паруса…
Когда-то давно я дал себе обещание, что смогу дописать эту историю,
рассказать ее, так сказать людям, поведать, открыть тайну чего-то прошлого,
человека, которого они не знают.
Но ведь это и интересно?
Узнавать других людей?
И знать бы как бы не только их лица и походку,
не ту оболочку, которую мы можем потрогать, похлопав по плечу или пожав руку,
а ту непосредственную сущность, что нельзя взять,
а можно лишь увидеть, почувствовать, Читать далее...

- «Что нам делать, доктор?»
- «Я бы посоветовал вам пройти реабилитационный курс у нас в больнице.
Просто так оставлять это без внимания нельзя, можно запустить,
и тогда мы уже вряд ли сможем помочь»
- «А это поможет?»
- «Я понимаю Ваше волнение, это же все же ребенок,
но у нас ему понравится.
Пойдемте. Я покажу больницу»
- «Собирайся, мы уходим», - обратилась женщина к ребенку,
собирающему пирамидку.

Мальчик быстрехонько вскочил на ноги с коленок и подбежал к бабушке,
взяв ее за руку.

- «Да отцепись ты!», - вырвала ладонь пожилая дама.

Трое тихо вышли из кабинета, забрав все нужные бумаги,
и направились по длинным коридорам.
Мальчик скакал впереди в поле зрения взрослых и прыгал по невидимым классикам,
пока врач, прогулочным шагом следующий за ребенком,
объяснял женщине где какие процедуры проходят и вводя ее в курс лечения.

Они завернули за угол одного из коридоров, и мальчик замер в оцепенении.
Его взгляд остановился на двух санитарах в бледно-голубых халатах везущие носилки.
Один из них приподнялся на носочки,
чтобы открыть шпингалет высоких дверей для того чтобы пройти без эксцессов.
Вот шпингалет брякнул, и бледно-серые двери с желтыми пятнами проскрипели.
Второй санитар тут же стал проталкивать носилки через проем.

- «Прошел! Отлично! Эй…привет, малыш, а ты тут что делаешь?
Без взрослых», - обратился молодой человек, завидев мальчика,
внимательно наблюдавшего за всеми перемещениями.

Паренек не ответил, лишь спрятал за высоким воротом свитерка свои огромные черные глаза и уставился в упор из-под лобья.
Затем медленно перевел взгляд на второго ассистента, и, наконец,
на глаза попались и сами носилки из холодного металла.
На них, грузно развалившись, лежало укрытое белой простыней мужское тело.
Судя по всему, мужчина при жизни был под два метра ростом,
так как его длинные погрубевшие от времени ноги с вросшими желтыми ногтями торчали и свисали со стола.
Второй санитар толкнул носилки, и рука «пациента» соскользнула с его груди,
повиснув замертво у лица мальчишки.
Тот, только еще больше округлил глаза, но продолжил молчать.
На уже побелевшей коже синела полу размытая надпись.

- «Я сво-бо-ден», - прочитал парнишка вслух и поднял голову.
Юноши переглянулись,
и один из них поспешил подобрать руку покойного и прикрыть простыней.

Они поспешно удалились, завернув за угол, откуда выскочил мальчик,
и покатили вдоль по коридору.

- «Я…свободен…», - повторил вслух ребенок почти шепотом.



Октябрь. 2000г. Дело №13507

За неимением улик дело заморожено до обнаружения новых сведений.



Декабрь. 2005г. Дело №52369

По наводке независимого свидетеля, который пожелал остаться анонимным,
в лесополосе недалеко от границы города, удалось найти тело годовалого ребенка.
Девочка.
Завернута в одеяльце 1х1,5 метра.
По предварительным отчетам специалистов,
причиной смерти послужило переохлаждение.
Возможно умышленное убийство первой степени.




Дверь палаты приоткрылась, и из проема выглянула часть жениного лица.

- «Можно…?», - тихо спросил он.
- «Тебя не приглашали!», - продолжал эмоционально реагировать Никита.
- «Ник, успокойся, а. Да, Жень, входи»
- «Медсестра сделала мне чаю, но я решил вернуться побыстрее, а то мало ли что…»

Я не смог сдержать улыбки.
Этот тихий парень, не вступающий в какие-либо перепалки,
мне определенно нравился. Возможно, я отчасти даже завидовал ему.
Первое впечатление, которое он производит, внешность и характер,
создают своеобразный симбиоз идеального человека.
Однако, как всем известно, идеальных людей не бывает, и сама возможность существования у него недостатков,
пусть даже самых пустяковых, вгоняла меня в глубокое уныние.

- «Что я сказал?! А ну, убирайся отсюда!», - орал мой друг во все горло.
Глаза его медленно наполнялись яростью.
- «Мне позволили пройти…значит я могу здесь находиться», - почти издевательским тоном настаивал на своей позиции парень.
- «Да что ты?!», - Ник бросился на Женю, прижал его к стене,
чуть подняв над полом за футболку,
и стал со всей ненавистью колотить того спиной так,
что с потолка на их макушки крошками сыпалась побелка.
- «Ник, нет!, - соскочил я с койки, - Отпусти его!», - пытался перекричать их обоих,
стараясь всеми силами оттащить друга.
- «Саня! Ты идиот что ли?! Да он же все врет! Притворяется!!!»
- «Отпусти! Немедленно!»
- «Да…лучше отпусти…», - почти задыхаясь, хрипло пробубнил Женя.

Никита резким движением обернулся ко мне,
и я поймал его налитый кровью взгляд.

«Нет…таким злым я никогда его не видел…Что с ним?»

- «Саша! Он же болен! Ты сам мне говорил, что с ним что-то не то!»
- «Отцепись…», - немного успокоившись, потребовал я.

Он взглянул на парня и,
ударив его о плоскость с оставшейся силой в последний раз, разжал кулаки.
Тот, соскользнув вдоль стены, не удержавшись на ногах, сильно ударившись,
сел на Читать далее...

- «Я иду искать Майка!»
- «Стой! Нет-нет, стой! Кого?!»
- «Майка!», - крикнул Женя, убегая вдоль по коридору.

«Что, блин, с ним могло случиться за одну ночь?
Подумаешь…гуляет сейчас где-нибудь или опять зарылся и ждет,
ищет от кого бы еще кусок оттяпать…Да чтоб его…»

Я сохмурился и опустил руки вдоль тела, глубоко разочарованно вздохнул.

«Не успел…ему бы понравилось…»

Поглядел на книжку в толстом переплете и, еле передвигая ногами,
сгорбившись, как старик, шурша по полу тапками, удалился в свою палату.
Внутри боролся меж собой целый ворох мыслей,
которые были не нормальнее одна другой.

Fallen Angel
...прости меня если сможешь....

[Mr. Seya]
Ты давно прощен...
Что-то еще?..

[Mr. Seya]
Что ж...как знаешь

Fallen Angel
...мне больше нечего сказать...
я вижу тебе и так не плохо, без жалкого виртуального мальчика

[Mr. Seya]
...о да...мне просто прекрасно...
и я не плачу ночами и не кусаю губы в кровь...
я не скучаю по тебе, и ты мне не нужен...

[Mr. Seya]
Это ты хотел услышать?
Обломись
Всё с точностью наоборот

Fallen Angel
ну зачем

[Mr. Seya]
Не знаю

[Mr. Seya]
Самой надоело

Fallen Angel
сегодня Хелл принес мне письмо...

[Mr. Seya]
Я знаю..
Ты его отдать кому-то хотел...давай
Мне уже и рисунков не жалко..

Fallen Angel
Нет...Хеллу же хотел его всучить, но я передумал

[Mr. Seya]
А что так?..

Fallen Angel
это все что у меня осталось

[Mr. Seya]
От прошлого нужно избавляться...

Fallen Angel
я так не могу

[Mr. Seya]
Зря...

Fallen Angel
если у меня не будет прошлого, я никогда не смогу быть собой.
И ты тоже..


Иногда я вспоминаю их разговоры с томной грустью и твердо осознаю,
что в чем-то он всегда останется прав. Хотя бы в том, что он остается собой.
Всегда.
Как бы ему не наступали на горло и как бы не угрожали.
Как бы не потрепала жизнь.
И даже смена принципов не меняет его сущности, угол зрения, улыбки,
он остается ребенком, зная наверняка, что долго это не продлится…
А может потому и улыбается, что знает – это не долго.


[Mr. Seya]
..не тебе судить..

Fallen Angel
в этом ты права на все 100

[Mr. Seya]
Я знаю...

Fallen Angel
...у тебя потрясающие духи...


Я часто представляю, как она, весело заливаясь звонким смехом,
бежит по сугробам в одной толстовке с высоким воротом и пышных белых варежках,
мелькая тонким изящным телом среди почерневших на фоне снега деревьев.
И белый комочками собирается на краях длинного шарфа, что ползет следом,
и тянет назад – в пропасть.
Она кидает в кого-то не слипшиеся снежки,
но, за рассыпчатой блестящей дымкой, я не могу различить лицо.
Наверное, это был ты, но невозможность фантазий ставит сознание в тупик.

Я присаживаюсь на подоконник и, откинув голову назад,
наверное, засыпаю, а мимо окна парят огромные ватные хлопья,
которые, оседая на ветках, возвращаются в сон.




Мне часто грезилось, что ты, такая маленькая, вернее, крошечная,
стоишь на воде совсем босиком и тянешь ко мне свои пухленькие ручки.
Ты в черном кружевном платье, как у кукол готического стиля,
и твои белоснежные длинные волосы ниспадают локонами до самых колен.
Но я, отчего-то, не смею даже прикоснуться.
Наверное, боюсь, что ты просто растаешь,
как изображение в кристальной воде, и улыбка исчезнет с твоего личика.
Эхом, почти бесшумным шепотом,
по залитому белым светом пространству раздаются отдаленные звуки капающей воды,
а горизонт жидкого кристалла расплывается у тебя под ногами.

Но уже кто-то другой обошел меня с бока и поднял тебя на руки,
ты обхватила его шею, и он, проваливаясь в толщу моря,
уверенно зашагал прочь.
Мне остается смотреть ему в след, в спину.
Ты грустно улыбнулась мне и помахала рукой.
Как это делал он.
Когда-то.


- «Между прочим, жизнь по расписанию не так уж и плоха!, - старательно уверяла меня мама,
собирая вещи, - вот выздоровеешь, выйдешь отсюда,
и отдадим мы тебя в какой-нибудь институт! Здорово, правда?»
- «Нет, мам, это не здорово»
- «Почему же? Ты же всегда хотел иметь много друзей!
Вот и обновишь, так сказать, там свой круг общения!»
- «Мне это уже совсем не нужно»
- «Отчего же? Неужели, ты передумал поступать?»
- «Дело не в этом. Я хочу поступить, мам, но…»
- «Саш, у тебя что-то случилось?», - ее голос стал более напряженный и разочарованный.
- «Я вдруг понял, что те, с кем я имел виды раньше, они…другие.
В общем мне не нужны такие люди»
- «Ну а как же Никита?»
- «Нет-нет! Никита он совсем другой!»
- «Ну хорошо, - она обняла меня, как в детстве, - к тебе кто-то пришел»

Я обернулся туда, куда был устремлен удивленный взгляд мамы.
В проеме, взъерошенный и грязный по колено стоял и пытался отдышаться Женя.
Он, окончательно сгорбившись, растопырил костлявые пальцы рук, с которых уже капал растаявший снег.
Он показался мне немного расстроенным, но старался не подавать виду.
- «Может Читать далее...

И только оказавшись среди незнакомых людей можно, наконец, проснуться.
А больше и ничего.
Наверное.
По крайней мере, так казалось мне.

- «Этот калейдоскоп никогда не перестанет существовать»
- «Перестанет.
Достаточно покрутить колесико,
чтобы цветные стеклышки крутануло по ребристому зеркалу,
и они, поменяв свое положение, показали другую картинку»
- «Но выйти отсюда не получиться, верно?»
- «Ты сможешь выйти отсюда, но потом.
Потом»

Под дверью нервно зашуршала собака.
Она царапала пол своими длинными когтями и скребла замки,
оставляя на них глубокие следы, как в страшилках, которые пишут на заказ,
скулила и нюхала нижний проем, будто пыталась добраться до кого-то,
порой рычала и скалилась, но ничего не могла поделать.

- «Чего это с ним?»
- «Это Майк, он постоянно около ошивается. Не знаю почему»
- «Он же пес глав. врача, так?»
- «Нууу…вроде да, по крайней мере так говорят.
Правда я никогда не видел его с собакой.
Честно говоря Майк здесь уже давно, и я не замечал за ним каких-то «хозяйских» привычек,
в том плане, что он вроде как особо-то никому и не подчиняется.
Так, иногда поскулит, когда рявкнешь, да и все.
Чаще скорее это он вгоняет в какое-то оцепенение пациентов»
- «Это еще почему?»

Женя немного криво улыбнулся, но продолжил.

- «Ну а ты можно сказать не испугался его тогда, в коридоре?
По-моему большая такая живая махина вгонит в ужас даже закоренелого ловца собак.
А тут еще и немного агрессивная»
- «А он кого-нибудь уже…загрыз?»

В дверь постучали, и ровный звонкий звук заставил напрячься все мои нервы.
Женя соскочил с кровати и помчался к двери, сшибая по пути вещи,
вечно находящиеся в «художественном беспорядке», как он это называл.

- «Да вроде нет! По крайней мере я об этом не слышал!, - кричал он на ходу, задыхаясь,
подскакивая в двери и толкая ее в сторону коридора, - ой…здравствуйте…»
- «Шейхмитов, ты тут один?»
- «Нет, Альберт Арнольдович»
- «Выйди. Нам нужно поговорить…о…твоей дальнейшей реабилитации»
- «Саааааш, я выйду, ок?, - крикнул парень из-за приоткрытой двери, - я не на долго,
ты тут пока ничего не вороши, пожалуйста»

За юношей хлопнула дверь,
но пес за это время сумел пробраться в палату и юркнуть под кровать.
Он вжался к стенке и, прижав уши к слегка крысиной морде, громко заскулил.
Я громко ударил по пружинам кровати и когда собака наконец заткнулась, прислушался:

- «Ты задолжал еще за тот раз!», - раздался приглушенный эхом голос доктора.
- «У меня нет возможности расплатиться! Не выходит!
Отец пока не перечислял денег»
- «Щенок, я предупреждал тебя покрыть долги!
Что я скажу начальству?!
Куда деваются деньги?!»
- «Скажите, что они в разработке проекта!
Не знаю…Придумайте что-нибудь!»

Послышался плотный удар о стену.

- «Проект?! Какой к черту проект?!
Ты на себя посмотри!!!
Какие могут быть проекты с такими как ты, кончеными?!»
- «Я еще не закончился!»
- «Ах, да у тебя все впереди, щенок!
Неблагодарная мразь!
Сколько можно покрывать тебя?!
Да если б не твой отец, большая шишка,
ты бы давно на заднем дворе закопан был живьем, и я бы лично распорядился!»

Последовал смачный удар, видимо, наотмашь.
Тема разговора становилась еще более любопытной для моего еле соображающего мозга.

- «Вы знаете, зря все это»
- «Зря? ЗРЯ?! Слушай меня сюда, мальчик, - по звуку казалось,
что что-то плотное, по видимому тело, соскользнуло вдоль стены и упало на пол,
сильно задев плинтус, - никто, никогда, не указывает мне, что зря, ясно?!
Здесь я, и только я, решаю, кто когда срать будет!
И ты, парень, не выдавишь и капли без моего разрешения!»

Голос эхом прошелся по стенам, и мое как по фону воображение начало само рисовать картинки.
Я вытягивался и мои образы тоже, как будто хотели уйти.
В окно мерно застучал холодный дождь,
первый за эту зиму, которая по календарю все еще была осенью.
Капли на стекле замирали, останавливаясь на секунду,
превращая стекло в тысячи импровизированных увеличительных луп,
мяли таявшее изображение заднего двора,
за которым стеной громоздился уже облетевший к тому времени лес,
который на фоне сырого продрогшего вечера
казался еще более мерзким и вселяющим какой-то загадочный мертвенный ужас.

Майк зашуршал под койкой когтями и громко заскулил.
Я было протянул руку вниз, чтобы успокоить и погладить его,
но он уже рыча и хлюпая слюной вцепился мне в кисть.

- «Мразь! Отцепись!», - взвыли как будто не мои голосовые связки.

На мой ор в палату вбежали ошарашенный происходящим Женя и молоденькая девочка медсестра,
которая, по видимому, проходила практику.
Доктор же повис тенью по ту сторону еле освященного проема.
Молодая девушка подскочила на месте от неожиданности и выронила небрежно сложенные бумаги,
которые она, по-видимому, несла на чье-то рабочее место,
села на корточки и стала судорожно собирать их с пола.

- «Да брось! Я соберу. Помогу ему!», - Читать далее...

Слушать этот музыкальный файл

Слушать этот музыкальный файл

«хочу партак, что бы по олдскулу был
ласточек, звездочки, ангела с крыльями
хочу по масти че, в паутинке локоть
на плечо АКАБ, не точно
не решил еще

хочу партак на руке
хочу, чтобы текли реки
на голове гоу веган
глаза на закрытых веках
череп кости
пиздатых зомборей с кровью на ебле
дорого мне, ровно бей

хочу как тимати, что б не было живого места по жести
на кистях кресты, текста манифеста на спине,
кастет, скелеты, перстень
strt edge на фалангах пальцев
в цвете на ногах из Vanguard magazine планета»

- «Она такая знакомая»
- «Да-да! Тебе передать?»
- «Ну давай, а-то совсем тут пухну со скуки…»
- «Где ж твой Женечка?»
- «Да его не видно…Может занят чем,
а может просто решил побыть наедине с собой…ну или ноутбуком»

По коридору эхом прошел задорный Никитин смех,
на столько до боли знакомый и заразительный,
что я тут же почувствовал себя как дома.

Ник всегда был мне лучшим другом.
С ним мы пережили многое и еще многое собирались пережить.
Я все еще помню, как мы вместе пошли в школу.
Тогда, на линейке, он сшиб меня своим огромным портфелем и, извинившись, подал руку.
Собственно все так и шло у нас на протяжении всех школьных лет,
и мне даже порой бывает грустно от того, что время идет, мы взрослеем,
меняются принципы и жизненные понятия, и нам, когда-нибудь,
придется пойти по своим дорогам.
Возможно, когда-нибудь он женится,
у него будет красавица жена и умница дочка, будет бизнес в любимом деле,
и они семьей будут каждые каникулы ездить за границу…
Но это будет потом.
Не сейчас.

- «Чем этот тип мог заинтересовать тебя, Сань? Он же убогий!
И слова-то без мамочки выговорить не сможет!»
- «Не говори так. Это неправильно…», - я отвернулся,
чтобы скрыть обиду под волной отросших волос.
- «Ну-ка ну-ка. Рассказывай! Ты с ним сдружился, так? Саня!
Ты совсем тут без меня одичал»
- «Да нет…Просто там, за окнами, за грязными стеклами,
все совсем иначе выглядит.
Люди другие.
Что мы там делали, Ник?
Что мы сделали?
Мы только бухали, прогуливали учебу и знакомились с красивенькими девчонками,
а по сути и все.
Разве мы сделали что-то полезное? Скажи мне? Ну скажи же…»
- «Э, Саня…Ты чего это?, - он едва пихнул меня в плече, - ты где это такой гадости понабрался-то?
Нормально у нас все было!
Как у всех подростков!»
- «Но Ник…Ведь мы должны быть надеждой для взрослого поколения,
мы должны быть стимулом для младшего, а кто мы?
Кто…?»
- «Мы люди, Саня. Лю-ди. Подростки. Понимаешь?
Мы должны отрываться, клубиться, теряться, убегать из дома, бухать,
знакомиться, сечешь фишку? Саша! Мы молоды!
Что ты будешь делать в старости? Праааааавильно.
Ты будешь вспоминать молодость! И пересказывать ее своим внукам!
А они будут тебе в ответ говорить «Дед, ну это ж отстой»,
а ты будешь злиться на них, и говорить, что они ничего не понимают.
А что ты будешь помнить, если вот сейчас убьешься в работу?
Что?
Работа-работа-работа.
24 часа в сутки работа.
Что ты им расскажешь?
«Я ничего не помню, потому что всю жизнь работал»? Так что ли?»
- «Нет…Наверное…Ты прав…Но меру тоже знать надо»
- «А никто о мере и не заикался!
Это все из-за него, да?
Это он тебе всю эту лапшу на уши навешал?
Ты только скажи, где его искать, сразу все мозги выбью!»
- «Думаешь, это его утихомирит…? Если даже смерть его толком не пугает…»

Никита, обреченно вздохнув, плюхнулся рядом со мной на подоконник,
поставив ноги на еле греющие батареи.

- «Слушай, а ты уверен, что он нормальный?
Не, может у него с головой что-то не то, вот он и пропихивает все, что вздумается?»
- «Да не знаю даже…Нельзя быть таким спокойным.
Это же патология…когда человек вот так спокоен…»
- «А его это, ничем тут не накачивают, не знаешь? А-то он и вправду как скелет»
- «У меня от него мурашки по коже…брррр…Вернее,
от его вакуумного молчания. Особенно, когда он смотрит»
- «Неприятный тип», - на выдохе произнес Ник и прикурил.



Я побаиваюсь его.
Знаешь, я всегда думал, что он ничего из этого разговора не слышал.
Как оказалось, он стоял за углом коридора и видел.
Он слышал нас.
Возможно опускал голову еще ниже, прикрывал веки.
Соскальзывали руки с глухих стен.
Он, верно, в чем-то разочаровался.
Вернее, конечно же, во мне.
Малышка, знаешь, мне все еще перед ним стыдно.
Наверное, он считал меня другом, возможно даже единственным,
а я, как последняя сволочь, вот так посмел выразиться.

Похоже, он сейчас просто мстит.
Не мне, нет.
Тебе.
Ведь только наблюдая за тем, как дорогой тебе человек мучается,
ты чувствуешь самые острые клыки совести у себя на шее.
И он знал об этом как никто другой.
Мне жаль.
Давай поменяемся?


- «Хах, я всегда хотел партак набить!
Это даже можно сказать страсть какая-то!, - с широкой улыбкой произнес Женя,
поудобнее усаживаясь у меня на койке, - слушай, а курить тут у тебя можно?»
- «Можно»
- «А сам?»
- «Да нет, я в курилку хожу бывает»
- Читать далее...

- «Ты знаешь, - произнес он почти незнакомым голосом,
- а я ведь терпеть не могу все это»
- «Это?»

Он преподнес эту толстую крепкую сигарету к губам и мерно затянулся,
закрывая глаза.

- «Они предали меня. Все меня предали»
- «Кто именно?»
- «Они. Они ушли. Они обещали, что вернутся, но не вернулись»
- «Почему?»
- «Спроси у них сам»
- «Я не умею разговаривать с мертвыми… ты уж прости»
- «Зря… тебе бы это здорово пригодилось», - усмехнулся он сквозь клубы плотного дыма.
- «Дак почему?»
- «Ты хочешь знать?»

В воздухе повис очередной вакуум,
которого я стал даже побаиваться со временем.

- «Думаю…да! Да, я точно хочу знать!»

Женя улыбнулся и забрался с ногами на подоконник, вытянув их,
тонкие как спички, вдоль всего окна,
облокотился на стену и в молчании докуривал.
Он было отвернулся к окну, и его узкое лицо окрасилось в голубой от сумерек цвет,
но, выкинув фильтр в приоткрытую форточку,
повернулся и смерил меня как обычно паталогически спокойным взглядом.

«Откуда в нем столько похуизма?
Или это просто душевный покой…?
Да нет… откуда в нем покой…
За все время что я здесь, я ни разу не видел его с кем-то… такое чувство,
будто он даже среди толпы пациентов на всю больницу пожизненно один.
Почему к нему никто не приходит?
И вечно клацает что-то по ноутбуку.
Да… он только туда улыбается… в экран.
Что он там может видеть? И говорит-то мало.
Почти всегда молчит. Что я о нем знаю?
Ф.И.О. и номер палаты. И все?
Как же скупа однако моя картотека на него.
Зря все гонят на него.
И ничего он не странный, просто скрытный.
И болтает мало. Вернее не болтает вообще.
Только по какому-то делу.
А эта безумная прическа ему очень идет.
Эти вечно взъерошенные стоящие во все стороны черные волосы…
я даже немного завидую ему… прямо Альберт Энштейн.
Интересно, а как он учился?
И вообще, по какой специальности?
Словарный запас у него большой, читает много наверное.
И вечно эти разбросанные по палате книжки самых разных размеров на самые разные тематики.
Но больше всего я подмечаю о медицине.
Странно. Что он в них ищет? И правда, вечно что-то ищет».

- «Мне было пять лет мама с папой должны были ехать в гости.
Куда-то.
Не помню куда…, - он заговорил очень точным звонким,
но печальным голосом и выдернул меня из мыслей, - они оставили меня с бабушкой.
По маминой линии.
По папиной к тому времени все уже умерли.
Мама стояла в прихожей в своей старой этой шубе, пропахшей нафталином,
и красила в зеркало губы красной помадой,
а папа лакировал свои выходные ботинки.
Я помню, как будто это было вчера.
И наверное отдал бы все, чтобы не помнить вовсе,
но боюсь придать их точно так же, как они предали.
Н хочу опускаться до чье-то уровня, мне всегда казалось, что я - выше.
Мама что-то долго объясняла ему, видимо, как ехать.
У них была машина.
Я не разбираюсь в моделях, но большая.
Отец накинул свою кожаную куртку и вышел, прикрыв дверь.
А я… заплакал.
Что-то очень томно-муторное мучило меня, и я кинулся к маме на шею.
Умолял ее не ехать. Просил.
Но бабушка вцепилась в меня и оттащила.
Эта старушка всегда была немного не нормальной:
верила во всякие привороты там, знаки, открещивалась от шестиконечных звезд
и никогда не разрешала мне рисовать.
Мои детские картинки ее пугали.
От чего-то.
Не знаю от чего.
Однажды я нарисовал картинку, знаешь,
там был человек, вернее, его подобие,
такое, какие делают куклы для колдунов вуду:
мешковатое обрисовывание тела человека.
Его подвесили где-то под потолком. За шею.
И тело его свисало, как мертвое, вернее, он конечно же был мертв.
А внизу его цепляли и тащили вниз костлявые запястья.
Их было много. Тысячи. Миллионы.
Они рвали его ноги, тащили плоть вниз.
На фоне этого действа я изобразил два глаза.
Человеческий и кошачий. Второй был порван шрамом на пол лица,
но он смотрел в самое сердце.
Но тени...
Тень, отбрасываемая подобием человека, была не так проста.
Его щуплое тельце в тени еще больше вытягивалось, но в нем были крылья.
Птичьи. Они все еще после смерти пытались взлететь,
уйти от всей этой криминалогии.
Прости, я отвлекся.
Помню, как мама подняла мое заплаканное лицо за подбородок и поцеловала в нос,
сказав, что вернется скоро.
Она обещала.
За ней щелкнула входная дверь,
но меня не покидал ужас, засевший тогда в сердце.
Прошла ночь.
Потом день.
И снова.
Телефон предательски молчал, как молчит всегда, даже сейчас,
когда случается что-то, что навсегда изменит твою жизнь…
И он изменил жизнь. Одним звонком. Навсегда»

Я затаил дыхание. Мне было страшно даже вдохнуть.

- «Ты же прекрасно понимаешь, что случилось…», - произнес он все тем же звонким голосом,
чуть улыбнувшись мне,
что показалось весьма напрягающим.
Казалось, до него все еще ничего не дошло.

Я помотал отрицательно головой.
На это Женя лишь усмехнулся.

- «Аварию показали по TV через сутки.
Было много шумихи, но СМИ не говорили Читать далее...

Глубоко вниз тянулась холодная бетонная лестница.
Там, где чернело основание, отбрасывали блики маленькие колебания воды.
Стены, зажавшие ступени обросли мхом от влаги,
и охлажденный воздух оседал на каменную кладку плесенью и изморозью.

Я спускаюсь вниз.
Правда, сам не понимаю зачем.
Что-то звало меня туда своим почти предсмертным воплем внутри моей головы.
Но внизу не было ничего.
Это точно.
Едва ли вода коснулась моих тапок,
поползло ощущение чего-то неизбежно близкого и опасного для жизни.
Я шагнул вперед.
Потом еще.
Вода хлынула через швы обуви, забивалась под джинсы,
вздымалась потоками по коже.

Когда мои ноги оказались по колено в мутной вонючей черной воде,
я смог немного прийти в себя и оглядеть помещение,
в котором оказался по иронии судьбы:
лестница спускалась до упора в огромный недостроенный зал,
затопленный примерно на половину, и могла бы спускаться ниже,
но обрывалась в пяти метрах под водой.
Разбитые плафоны ламп под сводом высокого потолка
рассыпались осколками на дне импровизированного бассейна
и отражались в неровной глади воды блестящими экранчиками солнечных зайцев.
Хотя солнца здесь не было.
И быть не должно было.
Это просто блики тусклого света, который кое-как рассеиваясь,
падал на поверхность воды.
Несущие колонны уходили в основание потолка осыпавшейся штукатуркой,
оголяющей драные пятна старого кирпича.
Эхом от осыпающихся стен отражается звук еле танцующей воды,
и капает с ржавой, уродливо торчащей из-под черной кромки, глади.

Где-то позади,
глубоко наверху круговой лестницы с силой хлопнула железная дверь.
До ухо донеслись тихие быстрые шоркающие шаги и эхо металлического удара.
Прохладный сквозняк достиг моей кожи,
и волосы на голове тот час встали дыбом, мурашки поползли по спине.
Я подсел на паранойю.

«Господи, нет», - пронеслось в голове и вернуло меня в ужасающую реальность.

Я рывком, разгребая ногами воду,
булькая ею во все стороны, стараюсь,
как можно быстрее спуститься о лестнице вниз.
Спотыкаюсь.
Падаю в воду целиком, ударяясь о поверхность больно лицом.
Успеваю только немного глотнуть воздуха и тут же ныряю как можно глубже,
осознавая, что времени уже нет.

«Вода…холодная…и вязкая, слишком вязкая…
Черт, глубже, еще глубже ну.
Не оборачивайся, главное не оборачивайся.
Чтоб мое любопытство вырвали с гландами!»

Волосы плотной тканью забиваются в ноздри, липнут к лицу.
Я как можно резче под водой на сколько это возможно поворачиваю голову,
а вместе с ней и туловище, повисаю в глади метрах в четырех под поверхностью.
Открываю глаза.
Видимость почти нулевая.
И все же.

В той стороне откуда бьет скудный белый свет,
по лестнице спускается щуплая фигура еле перебирая ногами.
Она останавливается на краю лестнице,
где та неизбежно уходит в воду, и долго вглядывается в толщу воды.

«Нет-нет, он меня слышал! Нет! Только не это!»

Темное пятно, с такого расстояния едва ли похожее на силуэт человека,
нагибается и что-то булькает в вязкой жидкости.
Поднимает голову и поисках чего-то, вернее, конечно же меня.
Встает, вытирает об себя руки и вновь поднимается по лестнице,
только лишь мелкими медленными шагами.
Удаляется.

Я, понимая, что кислород в легких быстрыми темпами сходит на нет,
перебираю невпопад руками и пытаюсь доплыть до стены.
Проходит несколько минут, как мне кажется, или целая вечность.
Сердце бьет марш у меня в висках.
Острая нервная боль пронзает руки, как будто течет по венам.
Хватаюсь пальцами за первую попавшуюся трубу
и с оставшимися силами выталкиваю свое почти бессознательное тело на поверхность.
Рывком откидываю назад волосы, потираю лицо.
Резко разворачиваюсь в сторону лестницы, учащается дыхание и становится до невозможности громким.
Жадно хватаю воздух.
Озираюсь по сторонам, ища ту самую бесплотную фигуру диким,
почти животным взглядом.
Дыхание эхом расходится по стенам по всему залу,
и дикий ужас въедается мне в поры, я продолжаю оборачиваться,
не останавливаясь рыскать глазами по полузатопленному помещению.
Адреналин резко подскакивает в крови.
Темнеет в глазах.
Я, из последних сил, ватными руками хватаюсь за трубы.

«Здохнуть? Только не здесь…»



Апрель. 2000 г. Дело №13507.

Найдено тело гражданки Гурзовой без видимых повреждений.
Первое заключение экспертов: самоубийство.
Потерпевшая была найдена в собственной квартире на полу в гостиной лицом вниз.
Зафиксированы следы волочения, ведущие из кухни в гостиную.
На столе на кухне найдены два прозрачных стеклянных стакана
с жидкостью по цвету напоминающую черный чай, сорт неизвестен
(продается в бумажных пакетиках на углу дома где было найдено тело по 40р за пачку. Установлено спец. службой).
Отпечатки на данных стаканах снимаются и будут отправлены на исследование в лабораторию.
Первый тип отпечатков по видимому принадлежал самой убитой, Читать далее...

Он сидел на кровати в комнате с выключенным светом.
Сжавшись в самый угол.
Смотрел в потрескавшееся серой краской окно,
за стеклом которого уже близился рассвет,
окрашивающий белоснежные леса огромного города в алые палитры.
Свет мерно крался по крышам жилых хрущевок, узким улочкам, бетонным плитам.
Еще одна бессонная ночь.

«Сколько их у тебя еще будет…?
Осмелься же уже в конце концов сказать слово «Хватит» и проснуться»

Этой ночью выпал ненавязчивый, но белый свежий снег,
и фонари выхватывали своим атомным оранжевым светом миллионы мягких мелких мух.
И тихие предутренние пения редких машин за окном нарушало только редкое клацание пальцев по ноутбуку…

Fallen Angel
Привет

[Mr. Seya]
Здравствуй

Fallen Angel
как ты?

[Mr. Seya]
Отлично

Fallen Angel
Рад

[Mr. Seya]
Аналогично

Fallen Angel
я почти закончил

[Mr. Seya]
я знаю

Парень оторвался от экрана,
бившего голубым светом в лицо, и уставился вглубь комнаты.

Стекло запотело от вскипавшего толстого пожелтевшего от старины чайника,
ржавчину и накипь которого отдирает и ворует скоропостижное неумолимое время в комнате 3 на 5 метра.
Больничный шкаф из сгустков опилок пропитался запахом не очень белых халатов,
дверцы которого скрипели своими высокими голосками,
петли отходили от опилок.
Бледно-зеленая раковина пропускала воду и трескалась когда-то лакированной поверхностью,
кран не желал молчать и пропускал коричневую после технических работ воду
(хотя и я, и он знаем, что никаких работ не было, что трубы все те же,
все та же перемотанная серебристым скотчем арматура,
торчащая в самые разные стороны Его излюбленного места),
слив не готов к новой порции грязи вперемешку со старым мылом,
которое уже не чистит и не пахнет,
и Его мечтами, которые вдруг слили в утиль.
Потрескались остатки.

Необъяснимая злость прокралась по слабому телу до самого мозга.
Инертно сжались кулаки.
Поехало несколько свежих стрелок на почти новом пододеяльнике.
Ужасная ночь: сырая от слез подушка, ледяная скрипучая кровать.
Он и не подозревал, что когда-нибудь окажется в подобном месте.
Белые стены, медсестра, приходящая и уходящая каждое долбанное утро и вечер,
неспособная попасть в вену ставя капельницу или вводя снотворное.
Он не помнит, как попал сюда, но точно знает: не по своей воле.
Прогнулись две кровати под тяжестью Его мыслей, сжались по стенам,
оставляя от острых тяжелых ножек царапины по полу, просили согреть человеческим телом.
Зачатки романтики хладели на Его бледном лице,
но тут прогнили и синели вены в мраморных порах потрескавшейся кожи, капилляры живут в белках не выспавшихся глаз.
Минусовая температура проникла в палату, кровать, Его сердце? Вряд ли.

Fallen Angel
кажется я знаю..)

[Mr. Seya]
хм
о чём ты?

Fallen Angel
знаю откуда ты знаешь

[Mr. Seya]
трудно не угадать

Fallen Angel
да) наверно

[Mr. Seya]
:)

Жизнь шла мимо, маячила перед глазами, звала,
но Он все сидел и пытался согреться рваным покрывалом,
которое уже износилось и пропускало тепло, и не давало ничего, кроме вони старины.
Дышала тишина в спину. Пепел летел вверх, сарказм здесь не уместен.
Мир лабиринта прогрессивных форм, в которых реальность прекращает существовать.

Он снова немного затянулся сигаретой и сощурил глаза.

Fallen Angel
весна...ты рада?

[Mr. Seya]
ты долбанутый?
зима же

Fallen Angel
в душе весна
дак ты рада?

[Mr. Seya]
нет

Fallen Angel
почему?

[Mr. Seya]
интересно?

Fallen Angel
да, есть немного

[Mr. Seya]
не люблю слякоть
мне нравится поздняя весна

Fallen Angel
ну все же весна) Мм…птички поют ^^

[Mr. Seya]
ага

[Mr. Seya]
хрен их тут услышишь, птичек этих

Он оглянулся, привстал немного и высунулся своими тощими руками,
очень напоминающими со стороны кости без кожи, в окно.
Многие бы, наверное, подумали, что Он чем-то болен,
вроде анорексии, но нет, они были бы не правы, просто парень чуть двинут мозгом.

Так мертвенно торчали из открытой форточки его локти,
а пальцы, едва ли удерживающие почти скончавшийся бычок казались синими и высохшими на фоне белого снега.
Утренний свет еще не добрался до этого укромного завитка
и маленькое окно в тупиковом отделе оставалось индиговского голубого цвета,
пока выключались фонари, освещавшие ночью весь город и лес с тыльной стороны двора.
Тело отчаянно повисло на окне,
через которое можно было разглядеть и сосчитать все ребра,
тело сильно напоминало скелет с натянутой на него насильно чьей-то чужой кожей.
Бычок выскользнул и, упав в тонкие слои белого, неизбежно потух, как мечты.
Послышался знакомый звук,
и голова с отчего-то ненормально пышными для этой комплекции иссиня-черными волосами повисла ниже,
как будто до этого была кем-то удержана,
а сейчас отпущена на своих силах.
Волосы спали вперед и оголили тонкую шею шириной с запястье нормального человека,
а вместе Читать далее...

Какое-то темно-муторное утро.
Я открываю слегка глаза с мерно плывущей картинкой.
Потираю лицо опухшими ладонями, чтобы разбудить сознание,
бунтующее от чего-то еще со вчера.

«Черт, мне нужно что-то холодненькое! Кажется, это жар…»

Взглядом медленно изучаю пространство комнаты
и замечаю ледяную оправу кровати из советской скрипучей стали.

«О да…», - протягиваю в голове,
хватаясь за посеребренный от долгого использования, шершавый, расцарапанный металл.
Мерно прикрываю веки,
чтобы ощутить весь кайф от нынешнего моего положения тела.

«Вот если бы еще хоть что-то увидеть…
Картинка принимает странные формы.
Может это просто болезнь?»

С этими мыслями рывком сажусь на кровати,
на секунду теряю равновесие, ощупываю горящими руками лоб.
Чуть не падаю, но удерживаюсь, теряя себя в прострации.

«Кажется в норме или это руки горячие и я не чувствую наверняка головных болей…»

Время как будто замерло и уперто не желало идти дальше.
Вернее, оно конечно шло, но так, будто его нет.

- «Вас беспокоит непослушное тело?», - раздался и отразился эхом от голых стен механически-знакомый голос.
- «Зря Вы, конечно, юноша связались с этим типом.
А с виду ведь приличный молодой человек,
а занимаетесь чем попало, Боже упаси!»
- «Что Вы имеете в виду...?», - каким-то скрипучим ломаным голосом протягиваю я, не переставая ощупывать свою больную голову.
- «Неужели Вы, молодой человек, ничего не помните?
В вашем-то возрасте стыдно иметь дыры в памяти»

Меня сразили любопытство и негодование.
Этот щуплый на вид мужчина обвинял меня в чем-то чего я не помню.
Однако ж должен согласиться, мало кто из знакомых мог бы предположить,
что в мои планы заниматься незаконными вещами не входило абсолютно.

Я напрягаю свое хилое зрение, щурюсь, силюсь и, наконец,
могу рассмотреть человека, стоящего в углу у входной двери.
Его подавляюще невысокий рост и идеально-выглаженные брюки сразу же цепляют взгляд.
Вычищенные лакированные ботинки не первой свежести отбрасывают ненавязчивые блики,
как будто кроме как вылизывать их потертости круглыми сутками и было главной обязанностью доктора.
Бледно-серый халат струился вдоль его высушенного тела
и кажется даже на три-четыре размера больше из-за неестественно широкий плеч изделия.
С левой стороны на груди прицеплен и повис деловитый бейджик повествующий о том,
что сам глав. врач данной больницы наградил меня своим присутствием.
Круглое потекшее морщинами лицо напоминало собой картину,
в которую плеснули кислотой,
но карие злобные горящие глаза как будто кричали о крутом нраве этого индивида.
Редкие седые волосы пропускали тонкую посеревшую от возраста кожу на черепе и напоминали кожаный воздушный шарик,
но я бы поспорил, что в отличии от шарика,
содержимое головы этого человека имело хоть маломальскую, но очень весомую цену на рынке медицины.
Хотя на счет шарика тут я тоже может не прав,
ведь еще не известно какая тварь чем туда дышала.

- «Я думаю, нам нужно более серьезно подойти к Вашему случаю в связи со сложившейся ситуацией», - холодно выдернул меня из размышлений голос в дальнем углу.
Он постоял немного, видно ожидая ответной реакции,
но, не дождавшись даже элементарных встречных ответов,
тихо удалился из палаты,
как-то по-особенному мистически тихо щелкнув дверью.

Я остался наедине со всем тем,
что врач только что посеял на мою плодородную почву фантазии.
Находясь в какой-то наркотически действующей на мозги тишине
я думал о вчерашнем.
Так и не найдя оправдание сделанному,
мое подсознательное «я» решило временно отключиться и перейти к более простой задаче:
изучение моей нынешней среды обитания например.
И потекли глупые ассоциации ручьем.

Глухо.
Лишь где-то откуда-то доносилось шуршание рвущегося ветра.
Поднималась температура, падало давление, учащался пульс,
лампы под сводом сжимали и разжимали зрачки, врывался сквозняк,
забирался под старое клетчатое больничное одеяло,
которое не давало ничего, кроме запаха старины.
В палате обои покрылись желтыми пятнами,
половицы отходили от нервных срывов,
пели унылые песни скрипом каждый раз, когда я пытался беззвучно опустить ноги на пол или тем более встать.
Драные шторы старались прикрывать собой тусклый солнечный свет,
который попадал сюда только до полудня,
после, становился и рассеивался по воздуху без капли следа.

Должно было пройти еще какое-то время,
прежде чем медсестра зашла ставить мне капельницу с каким-то физио.
Честно говоря эта процедура всегда меня напрягала.
Не очень-то я приходил в восторг от предметов которые в меня тыкают,
тем не менее терпеливо ждал окончания сверх неприятного мне действия.
Все это время женщина преклонного возраста,
выполняющая свои обыденные обязанности,
стояла рядом и молча наблюдала в норме ли показатели.
Иногда она украдкой заглядывала за штору,
будто проверяла есть ли там кто-то и почти бесшумно передвигалась по палате.

«Как ей это Читать далее...

Я открываю глаза.
Как будто вижу себя со стороны,
вернее,
ничего не вижу из-за слипающихся опухших век.
Пытаюсь поднести руку к лицу,
но неизбежно попадаю куда-то мимо и болезненно ощущаю слабыми скрюченными пальцами подушку.
Что-то плывет мимо.

«Стоп, куда ты? Нет-нет, стой!», - буквально орет мой внутренний голос,
однако ж сами связки не способны произнести ни звука.

Тихие шаги удаляются,
и до уха доносится едва ли заметный щелчок дверного замка.

Что-то настойчиво пикает у меня под левым ухом,
наверное, меряет пульс.
Судя по звукам - в норме.
Еле продираю глаза, и сквозь веки ослепляет белый свет,
настолько неестественный, что убить хочется того,
кто придумал эти энергосберегающие чертовы лампы,
и насрать малость, что они экономят зеленые бумажки.

Деньги для меня никогда не имели большой цены,
и я редко разделял радости моих сверстников по поводу новой пачки или
пополнения их платиновых карт.
Вокруг меня было много не бедных друзей,
но понять их я, увы, как не мог, так и сейчас не в силах.

Если уж говорить об этой теме,
то я скорее силился изображать безразличие.
Сам родился в не очень богатой семье,
и денег всегда было мало по сути,
да и я по детству особыми замашками не отличался, так,
папа купи машинку, мама купи кроссовки.
Обычные детские потребности.
В то время, как всякие малолетки в свои семь гоняли по городу с айфонами и ноутбуками подмышкой,
меня порядком напрягало и злило.

«Куда смотрят их предки?
Неужели они не понимают, что самое прекрасное детство,
это когда у тебя нет интернета?»

Мои мысли нарушил тихий бег по коридору за стенкой.

- «Боже, где он?? Где мой сын?»

Сразу узнал тонкий голос мамы.
Такой нежный, как шелк или даже мягче.
Она была миниатюрной милой женщиной с весьма недурным характером,
но слишком волновалась без повода.
Правда, сейчас повод у нее был на все 110%.

- «Не беспокойтесь, он жив и у него стабильное состояние», - почти механически отточенным голосом произнес мужчина.
Судя по всему, это был врач, хотя мне оставалось только предполагать.

- «Где он?? Где он?»

Дверь щелкнула замком и слегка приоткрылась со скрипом.
По палате пробежал легкий сквозняк, несущий с собой новый кислород.
Я жадно сделал глубокий вдох,
так как в закрытом пространстве мне находится было довольно душно.
Повисло томное молчание.

- «Саша…Сашенька, - спустя минуту очнулась женщина и подбежала к кровати, - что случилось? Что? Как тебя так? Кто?».
Она взяла меня за руку и стала нервно трясти ее, почти выдирая из сустава кисть.

- «Женщина, женщина! Успокойтесь!»

Врач стал силой оттаскивать мать от меня,
но она вцепилась своими тонкими пальцами в железную оправу койки и упиралась.

- «Как вы смеете? Не трогайте! Это мой сын!», - почти взвизгивая и сопротивляясь кричала она так, что голос разносился эхом по коридору, дверь в который оказалась не заперта.
Видимо кто-то из этих двоих забыл прикрыть ее, когда заходил,
и мне стало даже чуть неловко из-за того,
что их визги могли услышать совершенно посторонние люди.

Я едва приоткрыл глаза еще,
они было оба замерли и уставились на меня,
как будто я сейчас их за чем-то незаконным застукал.
Мамино лицо было бледно-бежевого цвета и совсем обвисло от усталости и постоянных нервных потрясений.
Ее серо-зеленые глаза были покрыты пленкой,
и белки потрескались сеткой тонких капилляров.

- «Ты плакала?», - хриплым шепотом выдавил я и тут же перевел взгляд на дверь, которая все так же вела в белоснежный проем.
В глуби бликов показалось лицо измученного юноши.
Мы встретились взглядами, и я почувствовал какой-то нудный дискомфорт.
Он тем самым, не теряя времени,
поднял руку и слегка помахал мне ладошкой,
как делают все дети дошкольного возраста, улыбнулся.

«Странный какой-то, но приятный»

- «Шейхмитов!, - раздался грубый голос врача, - что ты тут делаешь?! Я велел тебе пройти на МРТ!»

Весьма тихо и скромно последовал ответ:

- «Извините...»

Парень продолжал изучать меня своими черными глазами и не отрывался даже тогда,
когда доктор задавал ему несуразные вопросы.

- «Марш в третий блок! И чтобы я тебя в отделении хирургии больше не видел!», - яростно разошелся мужчина в белом халате.



Потянулись долгие больничные будни.
После столкновения у меня была сломана ключица,
несколько ребер, правая нога и пробита башка,
но меня это не сильно печалило.
Радовало постоянное внимание матери,
которое она раньше не смела уделять мне из-за работы.
На тот момент я еще был единственным ребенком в семье,
и отца у меня не было, но к данной истории это не относится, верно?




Много раз рассказывал тебе эту историю,
ты все еще хочешь слушать дальше?
Положительный кивок в ответ.
Ты давно не говоришь.
С тех пор, как я впервые рассказал тебе это.
И с того времени ты не обронила ни слова.
Иногда жестикулируешь руками, объясняя окружающим что-то,
или выводишь то, что хочешь сказать, Читать далее...

Помнишь, я рассказывал тебе о друге?
Ты наверняка помнишь эту историю.
И хоть я был участником тех, давних затертых событий,
все равно воспоминания по свойству своему напоминают эффект огромной дозировки таблеток на ночь:
просто на просто многое смешалось и щиплет глаза каждый раз,
когда я силюсь что-нибудь восстановить в своей голове.

Я был с ним знаком,
но не был на его месте и понятия не имею, что чувствует Такой человек.
Да я бы и не хотел, если совсем честно.
Это из-за того, что люди не поймут до тех пор, пока не окажутся на Его месте,
и я не понимаю тоже… но все равно… печалюсь.

У меня был друг,
тот, за которого стоит рвать глотку и смеяться до слез,
а потом выпивать счастье до дна бутылки,
чтобы найти там ответы на давно мучащие меня вопросы и советы на все случаи жизни,
тот,
чье сердце бьется два последних и привет.

Это была осень.
Такая же осень, как и множество других,
с разницей лишь в том, что она была последней.
В этом году я должен был закончить выпускной класс и,
успешно сдав экзамены, поступить в вышку, и закончил бы, и поступил бы,
наверное, если бы жизнь не поменяла свой ход так стремительно.

Они не знают обо мне ровным счетом ничего и это и есть самое забавное в этой жизни.

Александр,
приятно познакомиться.
Особенно с тем, кого я никогда не увижу и я бы протянул тебе руку для более этичного приветствия, но не стану.
Не буду будить спящего льва.

На момент тех событий мне было всего 16, и жизнь мне казалась текущем вдоль уличных поребриков ручьем:
она то ровно текла прямо, устремляясь и набирая скорость на склоне,
то резко давала влево и меняла мой маршрут навсегда, бесповоротно и беспринципно.
Я заканчивал среднее образование в одной из самых престижных школ нашего города,
и аттестат с образованием художественного класса почти был у меня в кармане.

Но довольно этого, и все началось в одно такое обычное утро.
Собственно все подобные истории начинаются одинаково.
В то утро,
такое мерзкое и продрогшее, да, я помню его даже спустя столько лет,
я проснулся от онемения в теле.
Это как, знаешь,
когда вроде сходишь к дантисту и у тебя во рту после анестезии как будто жидкий гудрон поклеили.
Но это ощущение уже не во рту,
а по всему телу, вроде и не болит особо,
а все равно, неуютно и неприятно.
Только вчера у одного моего знакомого был День Рождения и виски нещадно давили на нервы.

«Сейчас бы чего опохмелиться, - подумал я, чуть щурясь глазами, которые совершенно не хотели открываться, - никогда больше так пить не буду. Сколько время? Где мой телефон?»

Должен признаться,
в ту ночь я нажрался изрядно и просто соскрести себя с кровати для меня казалось непосильным трудом и,
все-таки, когда я, собрав всю свою силу воли в кулак и напрягая тощее тело,
дополз до кухни, чтобы глотнуть такой необходимой минералки,
почувствовал себя Богом.

«Да, то, что нужно»

Друзья называли меня «Бог» или «Определенно Бог» и это прозвище я пронес через жизнь и еще планирую пронести лет 9.
Дело скорее всего не в том,
что у меня завышенная самооценка и я наверняка ставлю всех ниже себя на две-три ступени, да нет,
скорее всего это погоняло преследовало меня по пятам оттого,
что, когда я ставил себе цель,
я добивался ее и всегда получал то, что требовал.
Правда, порой на это требовались годы, но все же я достигал желаемого.
Я просто шел по головам, по трупам и этот юношеский максимализм не рождал во мне ничего,
кроме дикой агрессии.
А еще, я был жестоким, принципиальным и дерзким.
А Боги, как правило, жестоки.

Ну вот кличка и въелась мне в кости и я даже когда думал про себя,
порой обращался к себе так,
будто и в правду сотворил весь этот мир,
но, на самом деле, создателем этого мира был не я,
зато я был миротворцем другого, не менее важного.

«Где эти обалдуи? Нужно сказать им, что я сваливаю отсюда, мне просто необходим кислород!»
- «Алле, Ник!, - крикнул я весьма серьезным тоном, потряхивая одного из парней, бывших вчера на вписке за плече, - просыпайся!»
Он что-то невнятно промычал в подушку, перевернулся на другой бок и смачно чавкнул во сне.
Я демонстративно закатил глаза, как будто здесь кто-то мог видеть мое разочарование и оценить актерский талант громкими овациями.
«Дубль два», - пронеслось автоматом у меня в голове
- «Никита Алексеевич!», - более настойчиво потребовал к себе внимания.
- «А? Че? А…Саня, че тебе надобно в такую рань?»
- «Я ухожу»
- «Куда?!», - почти сразу среагировал он и, подскочив на диване, сел и вылупился на меня глазами кота, которому только что прищемили хвост дверью.
- «Я иду на улицу. Подышать»
- «Ааа…, - протянул он, ложась обратно и поудобнее подтягивая к себе мятую подушку, - так бы сразу и сказал… А то потом ищи-свищи тебя, хрен найдешь»

В чем-то он был действительно прав.
Город у нас не маленький, а я частенько любил сматывать куда-нибудь подальше от суеты.
Природу я не переносил, да и сейчас не прихожу в восторг от Читать далее...

Совсем недавно я спрашивал тебя, часто ли ты плачешь?
И ты ответила, что нет, и повода найти не можешь.
И тогда я поклялся себе:
«Когда-нибудь я напишу то, что заставит тебя плакать».
И я написал это.

(Из диалогов с Александровой Наталией Дмитриевной)



Ло, можно я буду называть тебя просто «Ло»?
Ведь это куда приятнее, чем это серьезное «Лолита».
Ты восхищаешь меня своими работами и даешь надежду на вдохновение,
и вот оно – плод, пожалуй, тобой подаренного вдохновения.
Моя история очень похожа на твою, только она не столь печальна…

(Из диалогов с Ивановой Лолитой Дмитриевной)





Эта история началась давно.
За долго до этого.
На самом деле.
Но мое повествование начинается отсюда,
поскольку нельзя знать наверняка то, что было до тебя.
Мы можем только разве что узнать это от кого-то.
Ведь, согласитесь, о том, каким был мир, пока мы не родились,
сами мы – не знаем, но зато предполагаем благодаря учениям и науке.

Но эта история не о науке.
И не о мире, как казалось бы многим.
А о чем же тогда она?
Наверное, о людях.
Но таких историй много,
даже тех, которые, как эта, основаны на реальных событиях и говорят о еще реально существующих людях,
с разницей лишь в том, что те, кто умер, умер и в жизни,
а те, кто выжил – все еще живы.
Но и им надеяться на легкое «выздоровление» не приходится.
Даже тогда, когда надежда, по идее, должна умирать последней.
Но стандартная логика в этом рассказе никак не уместна.
Да ее и не применить, даже если сильно захочется,
те, кто попытаются, скорее всего, просто на просто, запутаются в паутине судеб совершенно разных людей,
случайно, а может быть и не очень,
оказавшихся все вместе здесь.
К счастью,
а может быть и не очень,
кто-то из них найдет выход,
а кто-то потеряется в «Безбудущности».

Но все не об этом.
Я возвращаюсь, чтобы создать что-то новое.
Построить новый город, на разрушенных мною руинах.
Но только сейчас я осмеливаюсь обернуться и написать это предисловие.
Может, это вызвано страхом,
а, может, и незнанием,
но лишь одно остается неизменным:
Боги – есть среди нас, и один из них точно был рядом.


Бога непосредственно убить нельзя.
Ибо Он аксиома, из которой, собственно, вырастает вся, так сказать, теория.
Но существует много способов минимизировать Его влияние.
Например – любовь есть Бог, Бог есть любовь,
и, уничтожая ее, ты как бы убиваешь и Бога.
Что, собственно говоря, мы всю жизнь и делаем…

иногда мне нужно выговорится
не просто сказать кому-то что-то, а именно выговорится
и для этого существуют вот такие вот электронные страницы
их много
гораздо больше чем кто либо из вас мог бы себе представить
но не о том
я не с вами говорю
я просто говорю

и даже иногда местами хотело что-то изменить
поменять имя например или отменить пару сотен встреч
не видеться с кем-то, кому-то позвонить и извиниться,
попросить вернуться обратно или просто услышать голос
просто поговорить
не важно даже о чем говорить, да хоть о лампочке или о погоде, просто говорить и все

я был в поиске собеседника
хорошего качественного собеседника и только
хотя порой и правда хотелось обнимать конкретного совершенно человека,
но нет, аморально наверное портить его уже устоявшуюся жизнь
а тем, кто возможно считает, что возможно этот же человек думает обо мне, мне хочется лишь приложить фак к груди и тихо сказать
"от сердца отрываю родные, от сердца"
попытки и ломки гордости ведут лишь к понижению самооценки
и я уже даже как-то не чувствую себя писателем
скорее размазанной по лобовому стеклу тлей
Фауст, Мертвые души, Достоевский, Фрейд
кто поговорит со мной обо всех этих вещах?
да ладно, не стоит

научиться недосказывать и многое держать при себе
залог железного успеха

кровь из глаз,
по венам виски вместо крови
и я ищу спасение в алкоголе

я даже где-то перестал чувствовать биение сердца
оно срывается на ленивый скрип и защемляет все чаще

чувствую, как я тихо иду на дно
шуршу осенними золотыми листьями
а в толпе прохожих
столько на тебя похожих
я жду
терпения во мне с каждым вздохом все больше
и я буду ждать лета
если сердце не сорвется и не остановится от стресса

нет
не говори ни слова
когда даже новый образ не спасает от бесконечного запаха весны и диких цветущих яблонь
я все равно схожу с ума
медленно, но верно

сжимая руки до хруста
снег круглый год
когда даже летом без тебя мне холодно