Жил-был Царь Гвидон. Но, это совершенно не волновало маршрутчика Забобонова. А почему это совершенно не волновало маршрутчика Забобонова? Не знаю. Но, не волновало.
- Ах, ты, гадость какая! – возмущался Гвидон.
- Да! Мне на Вас, Царь Гвидон, чихать! – заявлял, бывалочи, маршрутчик Забобонов.
Трогательный старикан не мог взять в толк одну простую штуку. Что маршрутчик Забобонов – человек совершенно иной душевной организации.
- А чё ты, нна.. – продолжал не понимать Царь Гвидон.
- Гнида долбанная! – орал маршрутчик Забобонов до тех пор, пока не случилось вот, что…
А помер однажды Царь Гвидон от укуса бешеного петуха. Почему «однажды», а не «дважды» или «трижды», спросите вы. А я вам отвечу, что даже в садизме надо знать меру.
И пошёл маршрутчик Забобонов отринуто скитаться по белу свету. И так как шёл он нудно, долго и бесперспективно, ощутимо надоел мне маршрутчик Забобонов, и я вычеркнула его из сказки.
- Да чё ты, нна? – панически метался маршрутчик Забобонов, будучи перечеркнутым посреди летней лужайки, спотыкаясь о неприветливых хорей, которые валялись там, между прочим, повсюду, повсюду.. А всё потому, что был у них отвратительный вестибулярный аппарат, и сложно было им перемещаться то в холмистой плоскости.
А вы что думали? Вот, то-то.
И я уж думала, что можно сказку завершать на сём, как, вдруг, меня вежливо окликнули. Оборотилась я к клику передом, к лесу задом… Чего, кстати, делать нельзя никогда. И… Передо мной стояла, устало улыбаясь печальная и равнодушная Писька.
- Ну, наконец, я тебя нашла… - благостным голосом изрекла она.
- И что? – уставилась я прямо на неё.
- Да ничего… - сказала она, и стала сматываться.
- Стой!! Сто-ой! Тпру! Охолонись! – почему-то возопила я нервно ей вслед.
- Ну, чё те? – остановилась она снисходительно.
- Поговорить надо. – едва вымолвила я, повалившись в спелую осоку от одышки и непонимания происходящего.
- У.. Ты не понимаешь происходящего. – сказала она.
- Ага. – присела я на траве, в шоке от её внешнего вида.
- Ты в шоке от моего внешнего вида? – сказала она.
- Знаете что! Уважаемая.. Начитались о языке жестов, так не умничайте.. – отрезала я, и прекратила выдавать себя жестами.
Тем временем, она присела рядышком. Раз 50, наверно. Она, безусловно, бахвалилась своей изумительной физической формой и всё такое.. Но, нашего брата так просто не купишь. Кукиш. Поэтому я попросила её поотжиматься, сделать кульбит и пару тройных тулупов. Проверка прошла успешно. И мы категорически разговорились. Смеркалось…

- Чего тебе больше всего хочется? – спросила она, глядя в безумный кусок пылающего солнца.
- Не знаю. А тебе? – наслюнила я палец, и радовалась тому, что солнце пискляво и громко шипит при касании.
- Позитивной сублимации. – сказала равнодушная Писька равнодушно.
- О. Да. Это хорошо бы.. Картошки напечём? – сказала я.
- Или.. может, вообще не быть. – не слышала она меня.
- Или можно хлеба нажарить.. – не слышала я её.
- Или.. даже трансформироваться в луч.. – продолжала она задумчиво.
- Хотя, можно и хлеба, и картошки.. – улыбнулась я.
- Я тебя ненавижу, знаешь ли.. – тихо сказала она.
- А я тебя. Так картошки или хлеба? – отозвалась я.
- Но, у нас нет ни картошки, ни хлеба. И, к тому же, я тебя ненавижу. – прошептала она, шурудя прутиком в хохочущей пляске огня.
- Какая разница.. – сказала я, и тоже взяла прутик.
- О.. Смотри.. Забобонов плывёт.. – указала она на реку.

…По реке плыл Забобонов. Уже давно стемнело, и белая фара луны лупила так, как она лупит в третьей фазе ровно в два часа ночи. Забобонов плыл очень тихо, оставляя бесшумные люминесцентно белые круги на ночной воде.. Иногда он нырял, потом выныривал, и опять нырял, и тут не вынырнул…
Ах, нет, смотрите-ка, вынырнул.. И уплыл, поступенчато рассасываясь в кромешной тьме, не затронутой бликами костра..

- Где Забобонов? – недоверчиво покосилась я.
- Да я пошутила.. – не отрывая глаз от костра, сказала она совсем тихо, продолжая шурудить в треске умирающих искр.
- А когда рассветёт?.. – сказала я.
- Скоро. – сказала она, поднимая лицо к серым небесам. Таким паутинно-серым с начинкой из белёсой мглы..
- Да.. Горизонт уже голый совсем.. – посмотрела я на беззащитный его хребет, опрокинутый, кверху брюхом, в пустое небо со стекающими остатками звёздной иллюзорной пыли.
- Я скоро пойду. Как небо станет сиреневым, так и пойду. – сказала она.
- А если не станет.. – предположила я, опуская глаза.
- Станет. В мире всё подвергается неопровержимым истинам и канонам. Спектр красок неизменен. Солнце здесь надолго. Атмосфера пока тоже. Функции рассвета осуществляются без сбоев. И транслируют его строго тогда, когда нужно. – сказала она, поднимая на меня большие вопросительные глаза.
- Что?.. – спросила я.
- Я уже говорила, что тебя ненавижу? – прозвучала она хрипло, как звучат после пачки сигарет без фильтра, прохладной ночи на берегу странной реки, и нерешительности.
- Вроде, нет..
- Я тебя ненавижу.
- А я тебя.
- Смотри.. Забобонов плывёт..

…По реке плыл Забобонов. Какой-то очень красный и очень рыжий, оставляя на джинсовой воде багровые разводы, бесшумно, словно особый вид водоплавающих Жар-Птиц..

- Что это он такой красный и такой рыжий? – спросила я.
- Это солнце встало. Видишь? – сказала она, зашвырнув прутик в кусты, стряхивая с майки сухие травинки в уже почти не пшикающий тёплый костёр.
- Ты со мной? – тоже поднялась я, немо изучая утреннюю реку.
- Ты зовёшь? – не глядя на меня, сказала она.
- Ты знаешь ответ. – сказала я.
- Ну, тогда, прощай. Удачи. – протянула она руку.
- И тебе. – сказала я, и тоже протянула руку.

…Мы стояли с протянутыми руками, обратив тела к реке. Плывущий Забобонов посмотрел на нас внимательно, бесшумно сплюнул прозрачный глоток воды, и спросил:

- Чё? Костёр что ли затушить?
- Да. Будьте любезны.. – сказали мы.
- Как результаты переговоров, дамы? – спросил Забобонов двумя минутами позже, жизнерадостно писая в возмущенно шкварчащий и булькающий костёр.
- …А вот лично Вы, маршрутчик Забобонов, зачем по ночам в реке заплывами занимаетесь? – отозвалась я.
- С целью гармонизировать плоть и дух, разумеется.. – Забобонов закончил писить, и азартно добивал костёр сапогом.
- И как? – спросила она.
- Да никак. – сказал Забобонов, натянул сапог, и исчез.
- Ну, бывай. – сказала я, ещё раз оглядев её.
- Да. Бывай. – ответила она, отворачиваясь в ту сторону света, куда уходила по летнему, плачущему росой, лугу.

Где-то, далеко-далеко.. вздохнул Царь Гвидон. Безмятежный старикан не знал подобной дилеммы. Вот тока помер он. И значит, права голоса более не имел. А во все края вонзало жгучие лучи, и пересыпало пространство спектрами, огромное чистое солнце. Полыхающая радость и ось нового дня на Земле.