И ходил за тобою уверенно так, спотыкался прямым -
Кланялся. Тело твое просмолённое дымом низринул,
Заменил на набитых опилками зайчиков глухонемых.
Протоптав к тебе стопки стихов, опостыл, у порога в ладони
Бросился горсточкой мелочи, словно котенка в дар принял.
Отпустил самовольно. А после купил пенопластовых клонов
Сотню. Выкручивал винтики глупым, и лыбился искренне.
Ими нажравшись, на поиск улучшенной копии кинулся.
Сцеживал ночи короткие с ней, для тебя сбереженные.
Шептался твоими словами. Запутывал в нитях винила
Пальцы, твои вожделея расчесывать пряди. Но чёрная
Свернулась в три точки слеза… для тебя, моя кукла Мальвина.
Выстучит дробью капели
Последнюю песнь ледяное
Сердце зимы в понедельник
Незрелой весны. Остальное
Забудется так, без прощаний
Вытечет холод из города
По дорогам ручьем. По гортани
Скатится приторность солода.
Засидишься обычно в сети
До полуночи. Может быть в шарф
Замотаешься. Там впереди
Для тебя пробудилась весна.
Только там меня нет, как и снега,
Осталось раскрыться. Без слов
Выплакать год и раздетым
Уйти… Преприятнейших снов.
Откровенно, Ты – шлюха с ценником
Приблизительно средней стоимости.
А пока /бл/ядовитость слова, не
Окисляясь, крепчает в стойкости,
Раздеваешь себя без цензора
И без напусков /тошно/скромности.
Но по – детски едва готовая
К фееричным изыскам порно, ты
Ускользаешь навек, а в полночь
Возвращаешься с новым прайсом и
Забываешь, что может начатый
Непомерный наплыв инфляции
Привести результат к дефолту. Но
А пока густоватость строчек за -
Твердевает в «попсовость», значишься
Недошлюхой, с которой хочется...
Когда сквозняк захлопнет двери в теплый дом,
В карманах свянут роз цветы, не сбросив семя,
А лунный свет накинет ложных шаль веселий
И выбьет из колен болты на робкий ход,
Прими меня. Склонись всё тем же строгим и гордливым,
Сокрой спиною от восставших жизнью мертвецов,
От затхлых истин толп ведомых глиняных бойцов.
Прими меня … Прими, когда распустятся оливы.
До телесного рыдания, до всхлипов
По кнопкам выкрикивать пальцами
Карябать их от нервов, недосыпов,
От недостатка тепла и кальция,
/От недо/траха (ми,).
Параграфами
Вычерпывать девочке любящей
Исповедь невнятностную. Выплачет
Помуть сетующего /щей/,
Мальчишке расшатывать детектор праг-
матизмом с отрицательным вычетом,
А своими воспаленными молить маг -
матичного цвета (глазами)
Тощие минуты, а не «Занят»
До физических рвот, изрыганий
/без поиска причинности/ сердцами.
До паник от злоб расстояний,
Где континуум не есть
Протогенез.
До «До свидания», или свиданий…/?/
Иосиф Бродский
От окраины к центру (1962)
Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.
Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.
Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.
Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.
По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.
Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.
Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.
Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того —
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.
Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.
Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.
Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.
Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари — по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.
Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять — только это возможно.
То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.
Это — вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.
Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.
Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не
И вдруг решила Коломбина,
Что она хрустальный Кай.
Пьерот глотает витамины,
Роняя сопли в горький кофе.
Добрый зверек или человек сказал, что Сурок есть прототипный экземпляр сказочного Кая, тот же одобрил свою шаблонность легкой тематической одержимостью. Вся эта фикция была массово поддержана. Одна очень хорошая подруга написала несколько очерков для новоиспеченного Кая от моего лица. Несмотря на бутафорность самого предмета обсуждения, зарисовки прекрасны.
|
Мой чудный,мой прекрасный Кай
|
 [230x367] |
На плечах одиноко бледнеющий свет Глаза чуть прикрыты,ресницы дрожат И атласный сверкающий бликами цвет Пробегает едва,чуть приметный,кружа И внутри,в глубине там где лунный карьер И разверстая пропасть от старых страданий Ты отважен и скор как огонь-флибустьер Ты герой мой из мифов,былин и преданий |
|
-Скажи твои сны,они такие же...-молчание было красноречивым и лёгкая тень зари отразилась на щеках |
||
Автор: Намин Наари
Здравствуй, моя милая Ласка.
Снова остывший воздух сквозит в беличьей прямой извилине. Шелушится замерший розовый нос. Снова ноябрь, как тогда: первый минус по Цельсию и первые колючие осадки. Как и раньше я торчу на своей любимейшей ветке и в прохладные ночи кутаюсь в полосатый вязаный шарф. Легким движением я устремляюсь на землю, а петли шарфа цепляются за кору, тормозят мой полет, и я кубарем падаю вниз. Эй! Не пугайся! Это абсолютно не больно, ведь в эту пору почва покрыта упругой мягкой листвой.
Я все также думаю о нем… О небе…. Созерцая небесные своды, я понимаю, что я не один, кажется, что я с кем-то связан, а может быть со всем миром… А значит связан и с Ним?! Но никогда и нигде не бывает так одиноко, как здесь…
По вечерам мы с Вороной часто сидим на ветке и болтаем о всякой чепухе. Точнее она болтает, треплется о последних лесных новостях, а я ее вовсе не слушаю… Я думаю… Вот бы у меня были крылья как у Вороны! Тогда бы я полетел высоко, высоко, прямо к звёздам и попросил бы у них: «Звёзды, Звёзды, горите чуточку дольше в летние ночи и чуточку ярче зимой!». Когда Ворона устает от монологов, она грустно вздыхает и уходит в дупло, а я как можно быстрее взбираюсь на вершину нашего дуба. Вместе с Вороной мы живем уже год. Она говорит, что гнездо пока на реконструкции, а мое дупло пока гостеприимно. Не знаю, что в нём радушного, вроде дупло как дупло, может быть это всё, потому что из него видно Большую медведицу - созвездие семи звёзд? Но ведь там, на вершине нашего дерева звёзды не поддаются подсчету! Крона лесного массива расступается перед безумием звёздного количества!
- Звёзды, Звёзды! Вы меня слышите? Небо, перестань ронять свои слёзы! Я боюсь, что звезда упадет мне на голову!
А звёзды всё падают и падают, и всегда так далеко… Почему же они меня сторонятся? А вдруг упадет луна? Нет, не вдруг, звёзды-то падают, потому что всё время висят на одном и том же крючке, утомляются, им хочется полетать, а луна и так каждую ночь летает.
Луна…
Почему эта звезда такая большая? Почему она зажигается на небе раньше других звёзд? И от кого все время убегает?
Мне не понять луну… Не постичь её тоску. У луны есть небо, а она одна… Она превратна, и одиночество её фальшивое...
С недавних пор я совсем перестал смотреть на небо, только чтобы не видеть луну, не обижаться на неё, но я очень скучаю по звёздам, и завешал своё дупло маленькими фосфорными звёздочками, они горят по ночам.
Снова холодный воздух сквозит в острых ушах. Снова ноябрь, как тогда, когда Мы первый раз встретились. На лазурной поляне зверята часто играли "vkroket", и однажды я решил втайне от Вороны сходить на поляну. И там был Он. Маленький зверёк, который забрал у звёзд всю мою любовь – Сурок. Тогда я совсем его не заметил, стоял в стороне, а он мне предложил сыграть вместе с ним. Он был такой весёлый, улыбчивый, и я решил, что у него много улыбательских друзей. Но теперь-то я знаю… Он как луна. Одинокий и непостижимый мой друг…
Моё первое посещение лазурной поляны не стало последним. Незаметно для себя самого я стал часто туда выбираться. А потом я и Сурок стали вместе гулять по лесу. Он рассказывал мне о своей жизни в запустелой норке, а я задавал ему глупые вопросы, вроде того, какого цвета дружба или радуга. А ещё я рисовал на берёзе странные палочки и заставлял его угадывать, что это такое, хотя и сам не знал, что они означают. Мой милый друг всегда был очень разговорчив со мной, но со временем стал больше молчать, а я потихоньку стал понимать, что внутри него таится лунная печаль...
Как-то раз мы с Вороной собирали грибы, и я решил подарить каждому приятелю по грибу. Вот тогда-то я понял, что самый красивый гриб хочу подарить Сурку.
-Самый красивый гриб! Самый красивый гриб! Самый