У паперти, умытой
Встревоженным дождём,
Старик лежит. За битой,
Отброшенной в проём
Решётчатой ограды,
Следят его глаза
Незрячие, и рады
Дождинкам как слезам,
Что смоют пыль и горечь
С обносков и внутри.
И слышно в мерном хоре
Прозрачных струй:" Смотри...
Стал мир печально светел.
Сейчас, почти любя,
Он, наконец, о т м е т и л
Отсутствие - тебя ".
И тех мордоворотов -
Как не "благодарить" ?
Что жизни этой - с лёту
Перерубили нить.
- Сучий потрох! Поучи его, под дых, под ды-ых да-аай, - орала толстая баба, безобразно разинув рот с крупными желтоватыми зубами. Опрокинутые вместе с лотком паляницы пылились под ногами, а подольский базар гудел как потревоженный улей. На земле возился клубок из мужских тел. Били вора.
- А ну, цыц вам!, разбуянились - послышался сзади низкий женский голос.
Словно захлопнулись створки ларца - разом утихли разъярённые торговки и разгоряченные мужики. Толпа нехотя расступилась и в круг вошла высокая худощавая женщина.
- Опять эта Мокрина... Креста на ней нет,- люди недружелюбно перешёптывались, глазея на ладную фигуру в серо-розовой льняной свите(1).
Чем-то остро-тревожным, чуть слышной угрозой веяло от её смуглого лица, полоски сухих, сжатых губ. А щёки были гладкие, налитые вишнёвым румянцем, и как у молодухи полыхали жаром чёрные глаза.
- Ишь ты., какая..., кровь без молока. А ведь боятся её, - мелькнуло в невезучей, разлохмаченной Петровой голове .
- Ко мне пойдёшь в услужение ? Платить хорошо буду. - Вон ты какой, молодой да крепкий, - женщина отрывисто усмехнулась, - и зазря тут пропадаешь.
- Пойду, коли не шутишь, - Петро торопливо разлепил разбитые губы, боясь что вдруг она - передумает.
Монета стукнулась о землю, за ней другая. - Вам за урон. Вставай, паря, будет тебе вылёживать...
Народ разошелся, базар постепенно замедлял ритм привычной торговой жизни, но ещё долго украдкой бросал кто-нибудь беглый взгляд вдогонку двум скрывшимся за воротами фигурам и тут же отводил его в сторону.
Согрелась я теплом июньской ночи,
Незоркий кто-то сердцу напророчил:
"Довольно жить на свете не любя -
В моей судьбе есть место для...тебя."
И захлебнулись соловьи от песен,
Стал сердцу мир большой немного тесен.
И радость доросла до звёзд вселенной -
Свободной стала, вырвавшись из плена.
Но соловьи отпели. Отцветая,
Сирени лепестки сбивались в стаи
И просыпались наземь нежным пеплом,
Гася мечту на фоне ночи светлом.
Согревшись в тёплом жизненном укладе
Спокойных дней, любви нелепой ради
Ты свой покой, увы, не отменял:
В твоей судьбе нет места для... меня.
(из цикла Сны Британских островов)
Когда на небе луна
Созреет и станет огромной,
Позеленеет она,
Затмив свет от звёзд вероломно.
И тонкий зелёный луч
Вонзится мне в бледную кожу
Стрелой, из облачных туч,
И будет на зов он похожий.
Проснётся ветер в ночи,
Завоет, камыш развевая.
Протяжно выпь закричит,
Ему в камышах подпевая.
Они подскажут:" Пора.
Покуда день тьму не проглотит,
Всю ночь тебя до утра
Прождут на Подлунном болоте.
Вереск в ночной темноте
Покажет к болоту дорогу,
Страшно мерцая, но тем
Придёт он тебе на подмогу".
И я бегу по холмам,
А вереск мне светит, усердный.
Скорее, ведь где-то там
Найду я разгадку, наверно.
Кто ждёт меня под луной,
И чьи это длинные тени
Тростник завесой сплошной
В трясине закрыл по колени.
Но падаю...вниз, опять,
Как раньше я здесь спотыкалась.
Всё повторилось и вспять
Бегу. Только сил не осталось...
Так мучает сон меня,
Преследуя тайные цели,
И ветку вереска я,
Проснувшись, найду на постели.
I.
- Мамо, я всё равно пойду!
- Нет, доню, слышишь!? - закрою на засовы,
И матерь божью умолю,чтобы она тебя,
безумную, остановила.
- Не начинай, родная, снова.
Пойду. Ночь воробьиная* вот-вот наступит.
Ты помолись, авось удача к нам заглянет на порог.
Сама же знаешь, как прохудилась наша хата.
И лихо в ней живёт, с тех пор как умер тато.
Крестила вслед её дрожащею рукой
и плакала, кусая губы,
плакала беззвучно:
Как сердце материнское
в тревоге вдруг зашлось...
Река вздымала волны, сердитая,
стремясь за берега пролиться.
Метались в небе, как подраненные птицы,
оставляя след, пугливые зарницы.
Над хутором уже сгустились тучи,
сверкая, молнии расшили нитями
стальными воздух.
Дерзкий гром с угрозой
пОдал голос грубый
и ветер бешеный
в падучей забился так,
что заскрипела земная ось.
А дивчина шальная бежала к лесу:
\"Скорей, успеть бы...\". Туда
где скоро, под лиственным навесом
родится
в бутоне колдовском
чудесный талисман.
Днепровский бор темнел угрюмо,
похожий издали на призрачный обман.
Деревья старые колоннами стояли,
подпирая небо,
и защитись собой пытались
лесные залы от грозы,
Землистый пол, устеленный густым ковром,
казалось, простирался
в бесконечность.
С тоской смотрела Ганка под ноги,
впивалась взглядом в темноту
и озиралась беспомощно по сторонам:
Нужна, похоже, - вечность,
чтобы найти его.
Настала полночь, но... - ничего.
II.
Внезапно заблестело что-то из потайных глубин
лесного царства.
Бесстрашно Ганка бросилась туда
и зачарованная, встала...
В зеленоватом сумраке широких листьев
раскрылся Папоротников цвет,
похожий на пылающий рубин
и как живой в глубокой сердцевине
извивался огонёк.
Сквозь пляшущие тени за ним из темноты
следили сотни злых, ревнивых глаз.
- Пора...
Багровый стебель от цветка в руке холодной сжала -
боль нестерпимая ладонь пронзила жалом!
Был так настойчив папоротника гулкий шелест,
сливаясь с приглушённым шумом
ветра и дождя: \"Возьми, сорви... старайся удержать\".
И - сорвала, помедлив.
А за спиной...
- Брось, брось: рычали голоса.
Взбесилась яростно невидимая рать!
Толкала сзади рылами, рогами
и крыльями нещадно била по рукам.
- Ганка, брось... - едва послышалось сквозь адский гам.
- Оте -е-ец? ...
Напрасно обернулась ты, в смятении:
глумится нечисть.
Это тени, только тени
от стволов замшелых - никого вокруг.
Ослабли пальцы как от хлёсткого удара,
и... выронила
она залог заветный на удачу.
Дождь быстро загасил его усилившимся плачем.
Но почему такая боль в груди,
а яркий свет разрезал впереди
полночный мрак?
Свирепый хохот прокатился
по верхушкам сосен,
усилился тысячекратно.
Внезапно грохот эха стал
совсем несносен -
И раскололось небо от него
на множество осколков,
где в каждом отразился
вой тоскливый волка,
что вдруг умножился
в поющий дикий хор:
То реквием лесной играли
сердцу остывающему Ганки.
Оборотилось медленно оно
цветком душистым, манким...
Его приходят собирать
на властный зов вернувшегося Леля
дивчата, парубки охотно по весне,
вплетать в венки, петь песни
для румяного апреля.
Святить любовь и смелость.
И даже солнце, что в долгой жизни
ко всему устало
присмотрелось,
охотней улыбается,
Когда проснётся и белеет снова,
расцветая в травах,
но болит уже едва ли,
такое слабое и нежное
из \"человечьей стали\",
сердце бедной
Ганки-хуторянки.
*Воробьиная ночь - с сильной грозой или зарницами; время разгула
нечистой силы и, по некоторым украинским поверьям - ночь, когда цветёт папоротник.
Фотография взята из интернета.