как они говорят, мама, как они воздевают бровки,
бабочки-однодневки, такие, ангелы-полукровки,
кожа сладкие сливки,
вдоль каждой шеи татуировки,
пузырьки поднимаются по загривку, как в газировке,
отключают сознание при передозировке,
это при моей-то железной выправке, мама,
дьявольской тренировке
мама, как они смотрят поверх тебя, если им не друг ты,
мама, как они улыбаются леденяще, когда им враг ты;
диетические питательные продукты
натуральные человеческие экстракты
полые объекты, мама, скуластые злые фрукты,
бесполезные говорящие
артефакты
как они одеты, мама, как им все вещи великоваты
самые скелеты
у них тончайшей ручной работы
терракотовые солдаты, мама,
воинственные пустоты,
белокурые роботы, мама, голые мегаватты,
как заставишь себя любить настоящих, что ты,
когда рядом такие вкусные
суррогаты
Ода нам.
И пока кто-то женится, душится, парится, обрываясь резко,
На карнизы встает и за бороду треплет немого Бога,
Мы придумываем ответы позабористей в эсэмэсках,
И по кухням ночами в бокалы льем кто-то пива, а кто-то грога.
И пока побережья заморские стонут тягучим и терпким блюзом,
Пахнут устрицы морем, в ведерке со льдом как прежде -
Мы корячимся в муках, не разродившись никак союзом,
Засыпая по спальням в пижамах, трико, и иной одежде.
Неподдельно от боли воя в пустынных просторах комнат,
Стережем одиночество. Свято храним, как зеницу ока,
Пока где-то нас ждут, пока где-то нас все же помнят -
Нам гордыня не даст проорать, как же дико нам одиноко.
Давай ходить по канатам
Так чтобы никто не понял- по нервам
Натянутым, строгим и готовым сорваться
наверно
Я не стану последней,
Как не стала и первой
Кто хотел бы твоих губ губами касаться
и казаться стервой.
Эти ночи в весенне-кошачьей бессоннице
Тыща вольт в нервах пальцев стряхнувших в пепельницу
Я дышу на стекло- твоей нежности хочется.
Набираю в аскью-
Нахами мне! Прошу! Иначе не кончится!!
Ты мне говоришь, что тебе постоянно снится
Неведомый мир, где реальное слито с чудом...
И ломкие пальцы пролистывают страницы
Такого былого, что даже поверить трудно.
Где каждый день из минут ожидания соткан
И даже стать на колени уже не волен...
Я должен молча смотреть на твой кружевной локон -
К чему кричать о своей любви или боли?
Стихи по ночам о тайном и сокровенном...
Какие слова! Какое упрямство страсти!
Поэзия прошлого, как аромат вербены,
Покажется сном, словно привкусом Высшей Власти.
Но время придёт, - вспоминая слова молитвы
И горько и сладко, как в детстве, просить прощенья.
Берёзовый Бог, с опрокинутым небом слитый,
Позволит, как в осень, вступить в костёр очищенья...
Тогда я коснусь щеки твоей лёгким ветром,
А может быть, каплей дождя охлаждая кожу
Фаянсовых ног, обожжённых татарским летом,
И ты улыбнёшься... И ты мне поверишь тоже.
Растай же вплоть до воздушного поцелуя!
Весь мир измени водопадом случайной ласки!
А я зимой тебе на стекле нарисую
Прекрасного принца, скачущего из сказки...
колодец
Входят и выходят из пределов круга личной жизни..
Они.. Разные.. Девочки- мальчики..
С глазами усталыми, с сердцами продрогшими/ресницами промокшими..
И почему я каждому/каждой должна сказать что он особенное и ни в чем неповторимое чудо?
Где другие слова которые кто то должен был сказать до меня?
Я не накапливаю баллы/бонусы
За каждый остановленный вздох/выдох,
Непролитые слезы, отброшенные сигареты..
Но в моем колодце остается так мало водицы..
Я хочу ее сохранить для действительно раненных,
Для первой и последней помощи на переправе..
Вот только мантии судьи нет в рюкзаке/бардаке
Не могу взвесить за и против. легкое против тяжелого,
слабое против мягкого.. больное против здорового
Пусть пройдут дожди благодатные.. И снова..
Я буду открыта, как благодарность Иова
Как самое важное слово,
сказанное на рассвете
и только для тебя.
Когда я усну под спокойным деревом
Когда я усну мудро и далеко
Раскинув мозги и перышки
Не надо меня шевелить
Мокрыми красными руками
Даже если ваши руки
Не мокрые и не красные -
Все равно
Не надо меня шевелить.
скрепят, словно качели, прокладывая маршрут полета, выученный наизусть
обманы
про холод, кто-то, что-то,
про не взлетающие самолеты
и о том, чего не писал Пруст в своих романах.
вдыхай мои стихи, вдыхай вперемежку с марихуаной.
без нее тебе летать
еще слишком рано.
уже пропала всякая вера...
черт возьми, ну какого хера
я не могу быть обычным,
нормальным.
Ни в жизни личной,
ни в виртуальной.
мальчику девочку, девочке мальчика
лишь у меня, неудачника,
всё не как надо.
был бы хоть кто-нибудь рядом.
нравится или не нравится
уже как-то даже без разницы.
хочу, как больной, смотреть в стену,
и чтоб у меня на коленях
чьё-то лицо и волосы,
и кто-то едва слышным голосом
читает стихи и проповеди.
пожалуйста, проведи,
схватив меня за запястье,
туда, где слепое счастье,
ломает рёбра и позвоночник,
разрывая сознание в клочья,
стихи пишет твоею же кровью...
/вы это зовёте любовью./
эх, мне бы
билет на небо,
зиму без снега,
пальцы из "lego"...
Баранкин, будь человеком!
мне б из двадцать первого века
куда-нибудь да подальше...
лет, эдак на тридцать раньше.
в уютные семидесятые,
где секс-драгс-рок-н-ролл проклятые
диктуют свои законы
и раздают короны
почти без разбору, по пьяни
тем, кто [туда] рано.
живи быстро, умри молодой.
...заберите меня с собой
Mама,
какой он наглый, до губ прокушенных невозможный
до туго натянутой
венки височной - сложный
как кислород под водой, истерично нужный
огромный
и неотложный
как мне вместить это все в мое тельце, мама
до
сих пор нетроганная моя
крохотная душа
потому что теперь ее самая
тихая глубина
оживает и мечется, так, что нельзя дышать –
это
глупо, но как мне легкими управлять
когда он улыбается, мне согревая
там все, до дна
знаешь, ведь от него у кого-то родится сын –
это
будет самый красивый на свете мальчик, клянусь
только если об этом
подумать, мама, то я свихнусь
потому что во мне очень громко идут
часы
отмеряя фатальное: десять, девять. мам, я боюсь
мам, мне
страшно, я снова маленькая такая:
мне четыре, ты плачешь. зачем? я не
понимаю
мне пятнадцать, и я не верю, что разберусь
или даже
тринадцать – я некрасивая и стесняюсь
и уже с девяти ненавижу, когда
мне врут
я настолько маленькая, что рыдаю
прямо на эскалаторе, в
шумном и темном метро
он не видит, наверное, как мне обжег нутро
и
не чувствует, как я за час без него замерзаю
если в двух словах:
посмотри, он в меня врастает
а я корчусь от боли, отчетливо
представляя
как потом его вырвут и заберут
а еще я знаю
что
таких, как я, в это долгое плавание не берут
Как хочется порядочных мужчин,
И знать, что это редкость, так досадно,
И среди тех, кто дожил до седин,
И средь юнцов безусых и нескладных.
Как хочется надёжного плеча,
Обдуманного, сдержанного слова,
Не обещаний, данных сгоряча,
Не клятв, порой пустых и бестолковых.
Как не хватает сильных рук мужских-
Их крепких и заботливых объятий.
Порывов - чистых, помыслов простых,
И мелочей, подаренных не к дате.
Цветов, преподнесённых без причин.
Признаний не избитых и шаблонных.
Как настоящих хочется мужчин,
А не мужчинок липких, беспардонных.
Не глянцево - лощёных жеребцов,
Не грубых, неотёсанных мужланов,
Не вечно инфантильных молодцов,
Не одержимых властностью тиранов.
Как хочется красивых, умных лиц.
Улыбок тёплых, взглядов благородных,
В смущении опущенных ресниц,
Ухаживаний долгих, старомодных.
И среди тех, кто дожил до морщин,
И в молодом цветущем поколеньи
Мы так и ищем рыцарей мужчин,
Но редко их находим, к сожаленью...
На самом-то деле у меня все о'кей, ребята,
Просто дорожки размыты морским прибоем,
Просто меня, как личность, стерли когда-то
Одной короткой фразой "я не с тобою".
И я с тех пор никого никак не ревную,
Никого не держу и мне ничего не нужно,
Я не ищу никакую "душу родную",
Нечеловеческой верности, вечной дружбы...
Я идеальный слушатель для несчастных,
В три часа ночи, в Сети, на холодной улице,
Я утешала людей - и похожих и разных,
А они говорили мне "боже, какая ж ты умница!".
Все очень просто, друзья мои, выньте душу,
Будьте для всех чужими, по жизни прохожими,
Всей добротой и любовью ходите наружу...
Вам все еще хочется быть на меня похожими?
На самом-то деле, у меня все о'кей, ребята,
Все хорошо, зеркала прямы, я - предельно искренна
Я живу как хочу, я делаю то, что надо,
И стараюсь не думать о том, что это бессмысленно.
Если ты - только губы, то я знаю, почему такое происходит со мной.
От неосязаемого.
Если ты - только запах, то я знаю, почему люди сходят с ума.
От невидимого.
Если ты - голос, то я понимаю, почему не сплю.
Ты не произносишь моё имя.
я лампа в тысячу свечей, я точёное лезвие, я промозглый ветер, я вечер под домом, я не люблю "я" без "ты", я старый пиротехник, уже не молочная трава, не кленовый сок, не прятки за дождём, не крепкий орешек, не станция переливания крови, не "продолжение следует", не нужно, не нужно...
...а часам тоже больно, когда переводят стрелки?
Я трагедия, а ты Шекспир.
Леди Макбет и король Лир.
Я бабочка, а ты - мой, и только, Кафка,
Мои сцены, стены, крылья, булавки.
Я сто лет твоего одиночества, Маркес,
На сто первом году ставший книгой,
толщиной в палец.
Ты мой сбывшийся сон, я тебе - последнее море.
Напиши моё имя в пустыне
перекатиполем.
Я Мураками, а ты - Заводная Птица.
Журавлём у колодца стоять, никогда не напиться.
Ты - между строк, а я - в недописанной части.
В библиотек стеллажах обложка к обложке
встречаться.
Ты встречаешь холодные всполохи рассвета,
словно художник, раскрашивая их глазами в запомненные цвета;
словно маяк, направляющий на главный путь большое судно, стараешься не чувствовать ветра
и пустого пространства,
живя этим целые минуты.
Тебе двести лет,
в этих развалинах давно нет людей, давно нет света,
но редкие осколки окон
там, наверху, по памяти
встречают рассвет красками,
и ослепшие камни делают вдох, сохраняя в себе до самой смерти тот воздух,
в котором впервые взошло для него
осень опять надевается с рукавов,
электризует волосы — ворот узок.
мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров
и бережёшься слишком больших нагрузок.
мир кладёт тебе в книги душистых слов,
а в динамики — новых музык.
Губы плавя в такой ухмылке,
Что на зависть и королю,
Он наколет на кончик вилки
Мое трепетное «люблю».
И он делается незыблемым, как штатив,
И сосредоточенным, как удав,
Когда приезжает, ее никак не предупредив,
Уезжает, ее ни разу не повидав.
Она чувствует, что он в городе — встроен чип.
Смотрит в рот телефону — ну, кто из нас смельчак.
И все дни до его отъезда она молчит.
И все дни до его отъезда они молчат.
Она думает — вдруг их где-то пересечет.
Примеряет ухмылку, реплику и наряд.
И он тоже, не отдавая себе отчет.
А из поезда пишет: «В купе все лампочки не горят».
И она отвечает:
«Чёрт».
Что-то догнивает, а что-то выжжено – зима была тяжела,
а ты все же выжила, хоть не знаешь, зачем жила,
почему-то всех победила и все смогла
Пусто. Ни противостоянья,
Ни истерик, ни кастаньет.
Послевкусие расставанья.
Состояние
Расстоянья —
Было, билось — и больше нет.
Помолчали — и стал ничей.
Жаль. Безжизненно, безнадежно.
Жутко женско и односложно:
Был так нужен,
А стал Чужой.
Надо было поостеречься.
Надо было предвидеть сбой.
Просто Отче хотел развлечься
И проверить меня тобой.
Я ждала от Него подвоха –
Он решил не терять ни дня.
Что же, бинго. Мне правда плохо.
Он опять обыграл меня.
От тебя так тепло и тесно…
Так усмешка твоя горька…
Бог играет всегда нечестно.
Бог играет наверняка.
Он блефует. Он не смеется.
Он продумывает ходы.
Вот поэтому медью солнце
Заливает твои следы,
Вот поэтому взгляд твой жаден
И дыхание – как прибой.
Ты же знаешь, Он беспощаден.
Он расплавит меня тобой.
Он разъест меня черной сажей
Злых волос твоих, злых ресниц.
Он, наверно, заставит даже
Умолять Его, падать ниц –
И распнет ведь. Не на Голгофе.
Ты – быстрее меня убьешь.
Я зайду к тебе выпить кофе.
И умру у твоих подошв.