Грифелем ногтя разрисую стены,
Выкинув старый ненужный хлам.
Скребу по стене, рисую измену,
Заблудшую душу изображаю
Оставив на черный день вам!
Кистью подошвы, мраком замажу!
Черные полосы! Линии белые!
Жирной тушью жизнь я подкрашу,
Ретушировать буду за весь мир!
За вас мои добрые, умные, смелые!
Транслировать мозгом разгромы буду,
Завалы и взрывы – все вам покажем!
Ужас войны никогда не забуду…
Из окружения выбраться сможем,
После внукам чужим все расскажем.
Грифелем черным замазаны стены,
Выкинут старый ненужный хлам.
Потерта стена, на окнах измена.
Заблудшие души отображены,
Остались на черный день вам…
[421x698]

Умирать, так молодым,
Голову склоня,
Разбиваясь об асфальт
Завтрашнего дня…
Замереть, так замереть,
Жизнь свою отдать.
От стыда потом гореть,
Себя на части рвать…
Растопить, так растопить
Лёд в своей душе.
Ничего не говорить –
Некогда уже!

Они признают лишь подвалы,
Воруют одежду и пищу с прилавков.
Грязные, неумытые, угловатые,
С некоторой поволокой на лице.
Мы с ними бок обок живём
И видим их жизней завалы.
Они балуются наркотиками,
Вдыхают пары едкого клея.
Лица похожи их на щенячьи,
Такие опухшие, детско-взрослые лица
С открытыми, злыми, голодными ротиками.
Они умирают в грязи и пороке
Не зная, что, может быть, где-то
Родители их, несерьёзные, пьяные,
С бутылкой в руках
Обивают чужие пороги.
Они ухмыляются, видя нас с вами,
Смотрят вслед уставшими взглядами,
Они ненавидят наши порядки,
Следят из помоек злобно за нами.
Они дети улиц, дети Москвы,
Дети, живущие своими ногами,
Дети несчастные, дети живые.
И всё что им нужно –
ЭТО МЫ С ВАМИ!
[500x500]

Краюшку румяного, тёплого хлеба,
Солнца луч жаркий, палящий,
Кусочек безоблачный синего неба,
И запах лесной, хмельной и пьянящий.
Людскую любовь желанную, нежную,
Тепло и уют дома.
Красавицу зиму морозную, снежную,
Почувствовать запах соломы.
Силу душевную и силу воли,
В ноги – огонь, в голову – холод.
Не чувствовать лжи и не чувствовать боли,
Болезней не знать, не испытывать голод…

Девочки скакали по дорожкам.
Был июнь, но дул холодный ветер
В окна шепча молитвы.
Из окон, обратно, унося запахи
Квартир ненужных и сплетни.
Ты на кухне, помешивая
Ложечкой серебряной чай,
Размышляла о законах природы,
И о другом, насущном, тоже себе мыслила,
Ведя нескончаемую прямую речь.
И мысли твои, тоже прямые,
Уносились вперед моего поезда,
В котором Я ехал, в плацкарте душном,
От тебя дальше, чтоб не встретить больше.
Осмысленно.
И в окна тамбура заглядывал ветер.
Оттого становилось страшно,
Что только он мой попутчик.
А ты с белой чашкой, подаренной чьей-то мамой
Недвижимо застыла на кухне в цветочек.
Где-то я ее уже видел, эту женщину в черном саване.
Во сне, наверное, знал ее,
Стоящую рядом в прокуренном тамбуре.
Табурет бы мне и веревку,
А еще счастья! Чтобы мысли ушли за ветром.
И мой пузырек с валерьянкой пустеет по капле.
И содержимое пачки помятой с крепкими сигаретами
Исчезает со скоростью ветра…
Болит мое сердце.
А ты, ничего не поняв, снова и снова
Мешаешь и баламутишь черную массу.
У тебя еще масса времени. И ты,
Заказав билет на поезд скорый до…
А, неважно куда! В одном халате и тапках
Едешь за мной. Но я уже кончился.
Я с ветром влечу в твой тамбур,
Ведь ты из него не уйдешь в купе.
И волосы твои потреплет ветер и подол задерет
Хулигански присвистнув. И подумав, помыслив, ты
Однажды оценишь ту любовь, о которой слагали
Легенды и морские кораллы шептали
О чувствах, данных обоим.
А ведь думали, что любим, любимы раз.
И время плыло, утекало сквозь пальцы.
Бессонные ночи. И кошмарно тянулись сумерки.
А мы не ценили данное, и умер я
Духовно. Потому что любви отсутствие –
Смерть большая и долгая.
Вот кем приходится эта женщина,
Стоящая рядом в тамбуре, в скором.
А мы и не знали. Не думали.
Зря...Поздно одумались...
[640x486]

Отчаливай от меня, как парусник
Пресловутых условностей обещаний.
Надежд вымышленных я узник,
Коллекционер ваших прощаний.
В твоем багаже: уловки, леность восприятия,
Изысканное благородство.
Тебя бы да на распятие!
Пригвоздить твои ноги руки,
Да вот только в подмётки не годишься.
Иисусу бы твои «адские» муки.
Энергией моей опохмелишься.
Плыви от меня быстрым катером
С унылой своей благородностью,
К какой-нибудь чьей-нибудь матери,
Беременной безысходностью!
[700x700]

Мужчина-террорист шагает по городу,
В чёрном до пят плаще.
У него усы. И не сбрил бороду.
Он не бреется вообще.
Под плащом его тело обвязано
Поясом. В нём тротил.
Два года контрактом смертельным связан,
С тех пор, как семью хоронил.
Он смеётся, харкает, шагает,
Папиросу сжимает в зубах.
Он семью свою вспоминает,
Вопрошает: «За что? И как?!».
И милиция нет, не сможет
Дерзость действа предотвратить.
У него прямая к смерти дорога,
Он погибнет со словом «МСТИТЬ».
Мужчина-террорист шагает по городу,
В чёрном до пят плаще,
У него много злобы,
Он хохочет в бороду.
Он не бреет лицо вообще…
[409x448]

Мальчик маленький с пакетиком маленьким
Оторван от жизни привычной.
Он завядший росток, цветочек аленький,
Жизни мерзкой, убогой и нищей…
Дурак! Не нужно маленьким детям пакеты держать
С содержимым химическим, желтым, радиоактивным.
Он бы рад был, если б его повязали, задержали.
Жизнь в колонии, хоть и пресна, но все же менее
Противна.
Бедный! Сидит, пакетик прозрачный к лицу
Прислоняет,
Вдыхает «Момент», в целлофан влезает по уши.
Ох, не улица на него так влияет, убивает,
А наше людское пустое равнодушие.
[699x601]

Слушать этот музыкальный файл

Слушать этот музыкальный файл

Слушать этот музыкальный файл

Слушать этот музыкальный файл

Слушать этот музыкальный файл

Вячеслав Камнев, замечательный бард.

Изнасилованная дикая кошка
Родила нежеланных котят.
Ощетинившись, грызла нежные горла,
Уставив в пол кошачий взгляд.
«КЫШ!!!» - люди вопили кошке скотски,
Не умеющей делать аборт.
В месиве визга и фарше плотском
Звучала музыка рваных аорт.
[550x413]

Вот и наступил двадцать первый век!
А что он оставит?! Человек
В течение веков изобрел много:
Лосьоны, крема, машины,
Компьютеры, телефоны, зимние шины,
Капли в глаза, линзы, щетки,
Ватные палочки, кожаные плетки,
Средства защиты, телевизор, калькулятор,
Массажер, удлинитель, трансформатор.
И еще: Путевки на Кипр, в Египет,
И треугольник и параллелепипед,
Сапоги, бутылки, корсеты…
Можно бесконечно продолжать список
Успехов вещевых, придуманных человеком,
Живущем до и в двадцать первом веке.
НУ А ГДЕ ЖЕ ЛЮБОВЬ?!
Она не важна?! Она механически
Превратилась в успехи века.
Переродилась в чувство, когда панически
Человек боится любить человека.
Или разучились любить?! Не умеют
Отдавать всего себя и вся.
Все перечисленное не вставая, имеют,
Никогда никого не любя?!
НУ А КАК ЖЕ ЛЮБОВЬ?!
Она не должна быть в ряде вещей,
Придуманных современным человеком.
Она отдельно! От всего вообще!
Впереди механизмов века!
[465x605]

Дедушка Зигмунд, по фамилии Фрейд
Совершил пробегом по психике
Психоанализа рейд!
С революцией был повязан
И не важно какого рода.
Развита слишком оральная фаза
У русского «психонарода»!
[300x402]

Я смело сжимал твои руки
Грубыми пальцами,
Сгорающим днем от скуки.
Глотал твои мысли,
Душой запивая,
Желал неприятностей разных,
Мысли свободы глотая.
Я гладил рукой твое тело,
Чувствуя бархат кожи.
Отражаясь во мне, ты хотела
Страстью гореть, но все же
Была ты хорошей, а после ужасной.
Будь не похожей, а вскоре прекрасной.
Лови мои губы губами,
Вплетайся в меня корнями,
Покрой заодно корою,
Зеленой сочной листвою.
Я нежно ласкал твои руки
Мягкими пальцами,
Седеющей ночью, от скуки.
[342x500]

Черная цапля чертила клювом
Магические узоры.
Я знаю, что после своих деяний
Не оберусь позора.
Зеленый кузнечик в траве верещал,
Играя изысканной скрипкой.
Он так же, как я в этой жизни прощал
Чужие людские ошибки.
Кузнечик на скрипке так свиристел,
Что сердце в груди на миг встало,
Замерло сердце, отбилось от дел,
Но время прошло – застучало.
Белая цапля чертила клювом
Таинственные узоры.
Я знаю, что после своих деяний
Смогу избежать позора!
[480x421]

Смотреть это видео

Смотреть это видео