Памяти моего деда, ЧУПАХИНА Якова Петровича (1898 - 1970) и моего дяди, ЧУПАХИНА Виктора Яковлевича (1922 - 1942)  посвящается...

[700x436]

         Почти сорок лет назад, в 1970-м, дед мой умер от очередного инфаркта... А я помню его так живо, словно он находится сейчас в в соседней комнате, привычно читает у стола под абажуром  газету...

Кроме всех присущих ему  замечательных качеств - ум, доброта, внутренняя сила, трудолюбие и пр. и др.,  ему была даровано умение любить без излишнего "надрыва", воспитывать без назойливого и нудного "учительства" и назиданий, умение выразить всё, что он хочет сказать, одним единственным жестом -  тепло улыбнуться или погладить по щеке...  Но я хочу рассказать вам о его "патологической" скромности...  Дед последнее время болел - сердце...  Ему предложили  полечиться в "партлечебнице" - многие помнят такие лечебные учреждения в СССР - лечение получше, питание полноценное, свободный доступ родных  и прочие привелегии. Дед отказался и взял направление в обычный профилакторий для ветеранов, где не было ни нужной аппаратуры, ни  тех лекарств, которые были в той лечебнице, ни удобной кровати в двухместной палате, ни многого, многого другого. Семья узнала об этом случайно - лечащий врач на очередном вызове на дом проговорилась, попеняла - вот, мол, скромность себе в ущерб!  Бабушка ахнула, а дед посуровел, сдвинул брови и сказал, как припечатал:" А как я буду людям в глаза смотреть? Тем, кто не может в эту лечебницу даже на порог ступить?"  Вот вроде бы всё этим эпизодом и сказано про моего деда, но я хочу  рассказать про его военные, боевые награды. Я не преувеличу, если скажу, что он их СТЕСНЯЛСЯ надевать!!! Даже просто "иконостас", т.е. орденские планки...  Я школьницей была, и как-то 9 мая дед пригласил меня на прогулку по городу - ветераны сговорились внуков с собой привести на место встречи. День был солнечный, ясный и медали на пиджаках и жакетах ветеранов сияли золотом и серебром. Школьники дарили им цветы, поздравляли, улыбались...  А я тоскливо поглядывала на скромные орденские планки деда - эх, жаль, что не надел награды! Хорошо, что я не высказала сожаления прямо там, на празднике! Когда мы вернулись домой - дед чуть хмельной ("боевые 100 грамм", как же без этого в святой день! А вообще-то дед не пил горькую, только по праздникам, вместе с семьей и гостями , и не "дОпьяна"), а я возбужденная увиденным и веселая общим весельем - спросила-таки деда, почему же он не надел наград?  "Не думал, что мне придется тебе это объяснять, - ответил дед - "А чего ими звенеть? Хвастать заслугами нехорошо, некрасиво! Пусть в коробке лежат!"...  Дед никогда не шел грудью на очередь в магазинах, не рвал на себе рубашку с криками "Я за вас кровь проливал!!!" - так  в поликлинике, перед дверью в кабинет врача  с табличкой "Ветераны ВОв обслуживаются вне очереди" , с двумя инфарктами за спиной,  мог сидеть часами...пока врач случайно не выдет в коридор и не пристыдит: "Яков Петрович! Да что же это такое! Как ребенок, право! Читать не умеете?!" - и не покажет рукой на табличку...

(Отрывки из повести "Как я была маленькой"...)

        Дедушка был очень сдержанным человеком, выдержанным и тактичным, я за всю нашу общую с ним жизнь ни разу не слышала от него грубого бранного слова. Я, видимо, с младенчества очень уважала его и слушалась беспрекословно, боялась огорчить – не рассердить, нет, а именно огорчить. На ласки дед мой был скуп (чаще щипал легонько за щеку или за попу, я уворачивалась, смеялась – радовалась дедушкиному вниманию). Он так стеснялся  «нежничать», что ласки его были буквально на вес золота:  погладит по голове, улыбнется светло -  уже счастье  да тихая радость в душе, словно ангел осиял… А уж как он смущался и терялся, если кто-нибудь проявлял нежность к нему самому! (Дед был единственным в моей жизни мужчиной, которого я любила  безоговорочно и благоговейно, авансом, на сотни лет вперед. Может еще и потому, что он ни разу – ни разу! – меня не обидел, не унизил, не оскорбил, не предал.)

Какие замечательные беседы мы с ним вели! Обо всем на свете! Я была любопытной «почемучкой» и дед с удовольствием отвечал  на все мои многочисленные «почему», «зачем» и «отчего». Его рассказы про войну – «Деда, расскажи про войну!» – просила я и дедушка рассказывал, а я слушала, притихшая – были всегда насыщены каким-то особым электричеством…Мы рассматривали фотографии военной поры – вот дед в форме майора танковых войск в Берлине, а вот он нагишом сидит на мостках – моет ноги в Одере, а вот – среди машин и танков где-то на дорогах Польши… Я была маленькая совсем и не понимала, что  дедушка с каждой нашей беседой  переживает  все  ужасы и тяготы войны снова и снова – ведь недаром же он порой обрывал  свой рассказ на хриплой рвущейся ноте и уходил на балкон курить…

Этот наградной документ и фотографию деда в Берлине 1945 -го года наша семья бережно хранит. Дед присел на корточки рядом со стулом, слева... Придет время - эти реликвии  будет хранить наш внук Матвей...

[569x700]

И снова отрывок из повести:

 Окрестности, знакомство с Богом или кому за что стыдно

    Дед работал на строительстве водохранилища, его офицерская военная форма выгорела на солнце почти до белизны, а широкий кожаный ремень и портупея потрескались и утратили блеск. Выходных дней у него не было – все  тогда работали на износ. Вечером дед приходил усталый и серый от пыли, умывался-отмывался  в ванне, ужинал и шел на балкон начищать до блеска свои хромовые сапоги, чтобы утром обуть сияющими – он был всегда очень подтянут и аккуратен, я не помню его немытым, лохматым, небритым. Чтение газет и новостей по радио, короткий ночной отдых – и снова в котлован. Так что и в воскресенья мы с бабушкой были предоставлены сами себе, гуляли, ходили в гости, нарядные и пахнущие бабушкиными духами. Иногда мы ездили на экскурсии по окрестностям.

Самый памятный поход с бабушкой – на дно. Именно так я и запомнила, именно так и говорила потом подружкам – мы с бабушкой были на дне. И опять вокруг были какие-то люди, и опять не могу вспомнить ни одного лица. Но зато отчетливо помню тревогу и холодок под ложечкой, которые ощущала все наше путешествие по пустым улицам – скоро их затопят. Тут будет дно Жигулевского моря, рассказывала мне бабушка. Людей видно не было. Нам попадались куры, роющиеся в пыли и песке на пустых улицах, собаки, кошки.  А как же они, спрашивала я. Убегут, отвечала бабушка. Почему их не взяли с собой? Забыли? Не смогли, наверное, - отвечала бабушка. Мне было до слез жалко брошенных животных и я, не зная что такое смерть и как это «затопят» сжималась внутренне, понимая на удивительном  первобытном зверушкином своем инстинкте, что это неправильно, что ТАК НЕЛЬЗЯ!

Окна домов пыльные, без занавесок. Калитки и ворота распахнуты. Всюду валяется хлам.  Нет ничего страшнее этого зрелища. И – поучительнее. Я очень благодарна бабушке, что она взяла меня с собой. Это было Уроком.

Но больше всего меня поразил храм.  Разрушающиеся стены, осыпающиеся фрески библейских сюжетов, с которых смотрели на меня грустные лица.

• Ба, это кто?
• Божья Матерь.
• Ба, а кто это?
• Это Бог.
• А он где?
• Нигде. Его нет. Это все выдумки, сказки. Если бы Бог был, он не допустил бы войны и не погибло бы столько народа. 

Бабушка была атеисткой. Не воинствующей, но непререкаемой.

Она  отвернулась, сглотнула комок  и прокашлялась. На войне у нее пропал без вести старший сын, мой дядя Витя,  ушедший на фронт добровольцем после окончания десятилетки и сгинувший бесследно где-то под Ростовом. «Пропал без вести» - объясняла мне бабуля, я пугалась – «пропал!» -  и не понимала жуткого и бесповоротного слова «безвести», которое я на слух воспринимала именно так – слитно.  «Чточкать-почемучкать», уточнять и переспрашивать, как обычно это делала, не решалась, чтобы лишний раз не расстраивать бабулю, не  причинять боль воспоминаниями… Хотя, конечно, помнила она о пропавшем на войне сыне всегда, до самого смертного часа… Он был очень молодым, умным,  добрым, сильным и красивым. (Я видела его фотографию  в альбоме  - одно лицо с бабушкой!) Разве могла бабушка смириться с этой потерей? Эту потерю она не смогла простить Господу и отреклась от веры, хотя всю свою дальнейшую жизнь прожила по Его заповедям. Не лгала, не лицемерила, не взяла чужого гвоздя, не убила даже мухи, всегда  первой спешила, если где-то нужна была помощь…Трудолюбивой и выносливой была такой, какими только и были люди ее времени.

 Широкий солнечный луч спускался сквозь разбитую кровлю купола, в нем танцевали  пылинки. Огромные куски кладки на полу. Красный кирпич. Красная пыль. Разор и запустение. Я задирала голову, придерживала панамку  и смотрела вверх.

-  И церковь затопят?

• Затопят.
• Совсем?
• Совсем.
• И даже видно не будет? 
• Не будет.

Было видно… Многие годы  спустя  в документальных кадрах хроники вдруг мелькнул над водой купол  погубленного храма  и меня по самое горло затопили печаль и мучительный стыд. Стыд не за себя. Стыд  генетический. Стыд поколений. Утешилась только одним – я  была в этом Храме-на-Дне. Вместе с бабушкой.

И еще один документ - скорбный... Было время, когда мы активно пытались найти следы моего дяди, бабушкиного старшенького - Виктора Яковлевича Чупахина.  Мой папа, военной профессии человек, приложил все усилия, чтобы найти документы какие-нибудь, хоть что-то о нём.  В архиве, куда в то время не так-то просто было попасть, ему дали переписать страничку из сводного списка без вести пропавших и сказали, что погиб/пропал он где-то под Ростовом, не возможно установить даже точного места и  даты гибели... Так и было написано - пропал без вести в период  с 18  по 24  августа 1942 года... В какой из этих семи страшных дней  оборвалась его жизнь, никто не знает... Не нашлось и сослуживцев... Видимо, разметало нашего артеллериста, без пяти минут лейтенанта, вместе с его боевым расчетом  по земелюшке прямым попаданием... Не думаю, что бабушке принесли облегчение эти знания... Ей проще было надеяться, что он жив,  просто память потерял...вот и не возвращается... Прошло время, в моей жизни появился интернет, и я нашла-таки в архиве "Мемориала" эти страницы, сухие сводные данные горя и слёз...  Здесь, за номером 46, значится мой дядька двадцати лет отроду, курсант  Ростовского артеллирийского училища.  Вот они, эта странички: простите за качество - им  очень много лет... Пыталась осветлять - размывается и текст...   

[700x503]

[700x500]

Сайт "Мемориал" выдал мне вот такую справку:

Номер записи            1856968

Фамилия        Чупахин

Имя     Виктор

Отчество        Яковлевич

Дата рождения          __.__.1922

Место рождения       г. Харьков

Последнее место службы   -  Ростовское артиллерийское уч-ще

Воинское звание  -      курсант

Причина выбытия  -    пропал без вести

Дата выбытия     -       Между 18.08.1942 и 24.08.1942

Название источника информации          ЦАМО

Номер фонда источника информации       58

Номер описи источника информации       818883

Номер дела источника информации          507

Вот и всё, что я смогла найти... Даже без даты рождения справочка -  упущение штабных... А родился он 12 декабря 1922 года...

Это я к чему?  А к тому, что пока мы ПОМНИМ - каждый своих и все вместе - всех скопом! - они живы! Если мы ПОМНИМ - все они прошли горнило войны от начала и  до Берлина, как мой дед,  или накормили своей плотью землю-матушку, как мой дядька, НЕ ЗРЯ! БУДЕМ ПОМНИТЬ! И ВНУКАМ  ЗАВЕЩАЕМ!

С любовью к вам - ваша Марианна_Ви