Вот такой рекламе я бы поверил.

1 июня в Москве умер поэт Андрей Вознесенский.

О нём много и долго говорили, и повторять это будет излишне. Я хочу сказать совсем о другом.

Люди, которые меня окружают совсем далеки от поэзии. Я сказал им:
Вы знаете, что умер Андрей Вознесенский?
А они сказали:
Ну умер и умер, чего он там писал, кто его знает.
А я помолчал немного и ответил:
«Миллион алых роз».
И тогда я увидел, что в их глазах появилась грусть. И в этом, наверное, и есть самое большое признание, гораздо большее, чем любая литературная премия.

Кстати, недавно страна поминала Иосифа Бродского. Многие смотрели посвящённую ему передачу на Первом канале, кое-кто раз в год кликнул «Культуру», многие, кто не знал, прослышали и он снова стал входить в неувядающую моду.
Но Бродский в стране, в которой «Ахматова не продаётся, не продаётся Пастернак», так и остаётся для многих загадкой, распадающейся в сознании.
Совсем другое дело Андрей Вознесенский. Дело доходило до совершенных курьёзов, когда наша с маленькой буквы сатира высмеивала» «девочку, всю в слезах и в губной помаде» как образчик бездарной попсы в стихах. А это написал великий поэт ещё в 1959г.:

Первый лед (1959)
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Все в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо.

Дышит в худенькие ладошки.
Пальцы - льдышки. В ушах - сережки.

Ей обратно одной, одной
Вдоль по улочке ледяной.

Первый лед. Это в первый раз.
Первый лед телефонных фраз.

Мерзлый след на щеках блестит -
Первый лед от людских обид.

И в завершении, хотя мне очень неудобно, я бы хотел бы добавить пару своих строк:

Броднесенскому.

Пусть ветер мечтаний детских
В словесах и голосах,
Несёт нас по-детски дерзко.
На дерзких,
Свободных,
Честных
И белых их парусах.

Пусть будет орех грецкий,
Сомкнувшись,
Хранить прах,
Но смерть
Как всегда телесна,
А Бродский и Вознесенский
Навеки
В наших сердцах.

[показать]


Про Анно. Поэзографика


Ты - Рок. Укор. Плаха. Мешок. Альфа. Добро.Глагол матерящий. И для меня, Монаха, Ты -настоящий Бог. Про Анно. Владимир Чернышов

[538x377]

1

Там были не только бараки,
Не только доносы в крови,
Не только несчастны бедняги
Хватали несчастно статьи.

Не только расстрелы и пытки,
Не только взвеличенный культ,
Не только финансо-убытки
От щедро растраченных пуль.

Не только там шли по этапу,
Бессмертно по смертным стопам,
И рыли руками каналы
Не только, наверное, там.

2

А были не только бараки,
Не только доносы в крови,
И ели каспийские раки
Каспийские же мужики.
И строились брачные браки,
За стенкой спивался сосед.
И выли облезло собаки
На старый по-старому свет.
Алели по флажному маки.
Без устали шёл Следопыт
Пока каждый раз Подстрекатель
Придуманно не был раскрыт.
Боялись гремучие страхи.
Но их не боялся тот план,
Что в необозримом замахе
Рулёво чертил Капитан.

Ведь были не только бараки,
Не только доносы в крови,
И те же душистые злаки
Всходили из красной земли.

3

Не нужно нам знания лоций,
Нам есть кем ещё растопить,
Россия особенный остров,
Где нужно особенно жить.

Забытые старые плахи
Как призрак маячат вдали,
Но те же державные враки,
Державно лежат на груди.

Всё те же державные гимны
Отжившим далече годам
Играют как прежде солидно,
Но новым уже господам.

Всё те же державные планы,
Точнее замученный План,
Всё славят того Капитана,
Хоть умер давно Капитан.

Когда-то Аркадий Гайдар написал сказку про Мальчиша-Кибальчиша и его Твёрдое слово.
Но твёрдое слово оказалось не у всех, а о некоторых пионерам, лётчикам, паровозам и теплоходам и вовсе было стыдно вспоминать. Одним из таких был генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов.


[показать]

Карьеру Власова можно назвать потрясающей даже для тех неспокойных лет. Он явно не был лишён талантов. Бывший семинарист и уроженец села, в 1917г. метнувшийся в трудовую школу, а потом поступивший в аграрный университет Нижнего Новгорода, о чём нижегородцы теперь, наверное, не вспоминают, он вступил в ряды РККА в 1920г., при чём был призван, что говорит о его небольшом желании проливать кровь за красные идеалы. Ведь к 1920г. исход войны был уже во многом решён.
Власов быстро окончил командные курсы и проявил такое рвение, что в 22 году уже попал на командные должности, развил преподавательскую деятельность, а через 7 лет сумел пробиться в ряды элиты армии молодого советского государства и окончить Высшие командные курсы.
На следующий год он совершает ещё один тактический манёвр и лёгким движением руки оказывается в руках РКП(б). В 35г. мы находим его в военной Академии им. Фрунзе, неплохая тяга к учёбе!
Сталинская диктатура опирается на таких, как он. В 1937-1938гг., когда многих ждёт незавидная участь или увольнение, он сам в числе тех, кто инспектирует. Инспектирует усердно и жёстко, так что заметив, что командир 99й стрелковой дивизии изучает тактику вермахта бех колебаний сообщает кому следует. Режим изощрён и умеет наградить верных людей. В лучших традициях восточного государства Власов получает должность комдива 99й, можно представить что говорят о нём офицеры и о чём шепчут солдаты. Но ему уже не до этого, ведь его почти сразу отправляют советником по военным вопросам в Китай, где он насоветовал до ордена Золотого дракона и трёх чемоданов подарков от китайских товарищей, которые, правда, отобрали "друзья из НКВД".
Но карьера идёт на подъём. В 40м году он уже генерал-майор и комдив, в декабре ему доверяют
выступить на совещании высшего командного состава Красной армии, а в январе он становится уже комкором с неожиданным февральским бонусом в виде ордена Ленина. В общем, если бы всё шло так, как оно шло, у Советского Союза однажды мог появиться ещё один маршал.
Власов, который смотрит на нас с фотографии больше похож на скромного сельского учителя в смешных очках, чем на боевого генерала, определяющего своё кредо как "верен генеральной линии партии и за неё всегда боролся". Правда, мы уже видели как именно он боролся за неё в годину Гражданской войны, да и бои ещё предстояли.
Но в первых месяцы комкор не подвёл. Его 4й механизированный корпус вступает в бои подо Львовом, действия Власова оказываются достаточно организованными среди всеобщей сумятицы и о нём впервые начинают говорить как о мастере обороны. Приобретённая им репутация скоро приводит его на место командующего 37й армией, он обороняет Киев как может, но, конечно, не в силах остановить врага. Армия разгромлена, но Власов, даже ценой ранения, сумел обеспечить её отступлене. Позже Георгий Жуков скажет о нём: "Лично генерал Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет. С управлением армией справляется хорошо". Эти слова забудутся маршалом в силу определённых обстоятельств.
Но тогда в ноябре 1941г. Власов вызывается Сталиным из госпиталя. Сталин предлагает ему сформировать 20ю армию. Впрочем. это предложение является больше приказом. Андрей Андреевич соглашается, и действительно оправдывает своё реноме мастера защиты - 4я танковая армия остановлена его соединениями и не в силах более поддерживать другие части вермахта. Советские историки хотели как-то приуменьшить факт его участия в обороне Москвы, поэтому появилась версия о том, что он якобы лежал в госпитале, в то время как операцией руководили то ли Лизюков и ко из оперативной группы, то ли начальник штаба Сандалов. Так или иначе, в Кремле рассудили по-другому.
Между тем, боевые действия продолжались. 20я армия должна была наступать и в ходе боёв за Волоколамск и Солнечногорск смогла сломить оборону фашистов (как же-как же, мы ведь в политкорректном веке). 24 января 1942г. армия смогла сломить сопротивление противника на реке Ламе (примечательно, что Власов намеревался задействовать кавалерийский корпус) и к 25му числу выйти на рубежи Гжатска. Здесь армия

Я знал её запах,
Я помнил его,
В нём было что-то
коричное.
Корица и кофе.
Корило оно
За трусость мою
Обычно.

Я знал её запах,
Я помнил его.
Она мне чего-то шептала,
Что то ли любила,
Что то ль ничего,
Что то ли я друг,
То ли чёрт знает кто,
Что то ли она
и не знала.

Потом между делом
Мне говорит:
Признался в любви
Другой.
И, знаешь, я знала,
Об этой любви.
Сама растерзала
Покой.

Но ты всё равно
Мне как лучший друг.
Ну что ты молчишь,
Уснул?
И бился в ушах
Замогильный звук,
И я головой кивнул.

Потом по каким-то
Ступеням шёл,
Уныло болтался нос,
Этажно. Пролётно.
И этажом я в
Первый случайно
Врос.

Тогда сорвалось
Моё первое – нет.
За ним было всхлуное - да.
Но ты убеждать, убеждая,
Уметь, умела твоя слеза.

Но я памятую тебя как медь,
А я как железо твёрд,
И ржав, коррозивен,
И буду тлеть.
Пока не стану как лёд.

И вот ухожу, наконец,
Навсегда. Турецкая
Феска на мне.
Ни легче. Ни злее.
Ни это. Ни там.
Ни в этом оконченном
Сне.

Я помню твой запах.
Я знаю его.
Я вижу тюрьму твоих стен,
Моё пожеланье –
Желанье Ему
Скорее избегнуть
Твой плен.

Ты приз уходящий,
И счастье твоё
Никто не удержит,
Поверь.
Ты ангел порочный.
Святой сатана.
Наивный расчётливый
Зверь.

В этот вторник (какое там было число) в Воронеже состоялась презентация книги Валерия Львовича Чекмарёва "Одноколейка в "пятьдесят восьмую...", посвящённая семье автора, пострадавшей от рук сталинских палачей.
Презентация должна была пройти в конференц-зале дома Актёров в половине седьмого,но я отправился туда загодя, рассчитывая сначала посетить памятник Высоцкому. Загодя настолько, что пройдя весь воронежский центр иобратно, я всё равно пришёл к месту в начале седьмого, глупо спросил улюбопытствующей ещё с советских времён сотрудницы как пройти вконференц-зал, получил в ответ - на презентацию?, и двинулся на 3й этажмимо ожившей театральной старины.
Презенторы, как оказалось, были ещё не готовы и потому попросили подождать в коридоре.
- Вы не замёрзнете?- спросила меня женщина с добрым лицом и вся какая-то тонкая-тонкая, и в душе, и в наружности, и в чертах.
- Нет,- ответил я, думая, что да,- полагаю, нет.
Онаулыбналась, а я улыбнулся в ответ. Обманывать не хорошо, тем болеелюдей из Малого православного братства. Но что поделать, доброта -слишком благородное оружие.
Итак, я сел с приобретённым по путиальбомом Делакруа и стал рассматривать чего там намазюкал французскийромантист. Мазня была так себе, но больно люблю я французов. Народприбывал. Чудно было видеть их взгляд, встречающий меня у двери и стольже неожиданный понимания, когда их выгоняли ко мне.
Всё-таки женщинабыла сама доброта, и даже вынесла ещё 4ре стула, чем очень смутила,ведь никто, включая меня ей не помог, и я как дурак пытался загладитьсвою вину, предлагая занять свой стул всем проходящим. Никто несоглашался, не понимая моего порыва.
Тем временем, в коридор вынеслинесколько книг, и, какого-то вида усатый мужчина (он мне незапомнился), стал их не слишком-то бойко продавать по стандартной ценев 100 рублей. Дались им эти конкордии империалес.
Ещё появилсямолодой любопытствующий Пушкин, в котором я узнал редакторастуденческой газеты Переход тов. (или, может, г-на?) Кондратенко. Личноего я не знал, знакомиться смалодушничал, хотя его блог я читаю. Но онпоказался мне личностью примечательной, хотя и не без суетливости, онвсё время куда-то выходил, выбегал, а потом и вовсе ушёл не дождавшисьдаже кульминации, чем в тайне меня расстроил, ведь с ним всё какзалосьтаким законченным и органичным, а без него только брос тебе иосип титои кого там только не было.
Правда, и Тито не было. Были Бах,Рахманин, мазурка, которую написал репрессированный в 37 году отецВалерия Львовича, были фотографии его семьи, людей чрезвычайноблагородных и, как бы сказали тогда, родовитых. Но я бы сказал -породистых. И в нём, и в его выступлении эта порода была настолькоявной, что она мне казалась какой-то естественной и властной. Вгоподине Битюцком, что открывал презентацию и собственно помогалавтору, опубликовал "Воронежские сталинские списки", возглавил"Мемориал" этого не было. Этого не было в тонкой женщине,преисполненной изящества, и в православном брате с гитарой не было(хотя было православное братство). И в нас этого не было. А в нём было.
Кстати,в начале нам показали старый пропагндисткий фильм о большевисткомплане преобразования патриархальной Москвы в новую, гигантическую какзамыслы красный партии. И мне Валерий Львович, показался осколком тойсамой, старой не Москвы, а России - сильно перестроенной, но ещё живой.
Правда,пока я думал о прекрасном, рука моя нестерпимо затекла от держанияДелакруа, записносй, да ещё и выданной мне в качестве бонуса газеты"Комсомольская правда". Я всегда знал, что КП до добра не доведёт.
Действозаняло что-то около двух часов. Лагеря, что приняли Чекмарёва в 10тимесячном возрасте ещё существуют, ещё существует одноколейка, и рана внашей исторической памяти то же не загладилась. Но Чекмарёв былсентиментален, а не злобен, и когда его спросили "об усатом" он непозволил себе лишних эмоций. Такой вот аристократ духа.
Рука же ныланестерпимо, и потому едва лишь всё только кончилась. я побежал навыход, и достиг его в три с четвертью шага, так мне хотелось воздуха.В голове почему-то крутилось:

Промелькнула
чужая улыбка,
И свернула,
теплея, за столб,
Жизнь, должно быть -
Смешная ошибка.
Жизнь, должно быть,
Загвозденный гроб.

Ивот, я почти бежал по проспекту, и всё думал - а почему? Простобеспредметное почему. И когда я достил злополучного "Детского мира" иличто-то такое, я увидел там двоих молодых людй, и один всё кричал:
- А тёлки? Тёлки будут?
-Да погодь, счас позволню, блядь,- он взял