У меня оружие слабо — и только имеет ту цену, что оно моё собственное, что я взяла его в моей тихой жизни, а не из книг, не понаслышке...
— В поездке ты сможешь поближе познакомиться со своей дочерью: о чём она мечтает, чего боится...
— Хелен, а это обязательно?
— Джейк!
— Но я боюсь.
Я верю тому, что меня убеждает.
Произведение искусства требует времени, чтобы созреть и окрепнуть. Если начать судить его слишком рано, можно ошибиться в оценке.
Продай свой ум и купи замешательство.
Жизнь сжимается и расширяется пропорционально нашей смелости.
Трудна жизнь тревожного подростка. Силы растут день ото дня, но их никогда не хватает на все испытания: испытания растут быстрее.
Волнение от предстоящей поездки всё росло, а вместе с ним рос я сам.
Мне нравилось смотреть, как алые вагоны, помедлив, въезжали на запасные пути, потом выписывали неторопливый круг по площадке и показывались из-за кирпичного домика, высекая из проводов лихую искру. Но ещё больше почему-то волновал вид старых жёлто-бордовых трамваев, которые стояли в тупиках и годами не трогались с места. Это была не жалость или, по крайней мере, не только жалость. Старинные, то выгоравшие на солнце, то утопавшие в снегах вагоны не были руинами. Они могли двигаться, как могла бы и сегодня выстрелить исправная фузея восемнадцатого века. Казалось, эти трамваи каждую минуту ждали отправки. Вот-вот мог зайти человек, сесть в обитое дерматином кресло, поворотом рукоятки поднять дугу, включить мотор и пустить вагон в путь. Но ежеминутное ожидание ничем не кончалось ни зимой, ни летом. Наверное, именно этот тревожный заряд холостого ожидания волновал меня в старых трамваях.
Туман, это бледное животное, высосал за ночь зеленый сок из листьев.
Мы не можем избежать страха. Можем только превратить его в спутника, который сопровождает нас в наших захватывающих приключениях... Рискуйте каждый день — чуть-чуть или по-крупному, — и позже вы почувствуете себя замечательно.
— Я сделал кофе, а потом вспомнил, что вы его не пьёте, и выпил сам всё сам. Ты поспала?
— Да. А ты поспал?
— Нет, но я перебрал семнадцать вариантов, как нам быть, с учётом того, что у нас нет паспортов, мы не знаем английского, у меня на счёте 525 долларов и я швырнул в лицо директрисе дохлую летучую мышь.
Я двигаюсь сквозь
триллионы молекул
они расступаются
расчищая мне путь
а другие триллионы
с обеих сторон
остаются на месте.
Дворник на ветровом стекле
Начал скрипеть.
Дождь прекратился.
Я остановился.
На углу
мальчик
в жёлтом дождевике
держит за руку маму.
А д м и н и с т р а т о р. Самый лучший способ утешить принцессу — это выдать замуж за человека, доказавшего свою практичность, знание жизни, распорядительность и состоящего при короле.
К о р о л ь. Вы говорите о палаче?
Жизнь предполагает отсутствие уверенности, незнание того, что и как будет дальше. Едва только вы узнаете это, как вы начинаете потихоньку умирать. Творческие люди никогда не знают наверняка. Мы угадываем. Мы можем ошибаться, но всё же делаем прыжок за прыжком в темноте.
Картину нельзя дописать. Можно остановиться на интересном месте.
Это правдивая история, клянусь вам. О, я, конечно, изменила имена, географические названия и эпоху, а также профессии героев, диалоги, порядок событий и их значение. Но тем не менее, всё, что я вам расскажу, правда.
— А вы думаете, Зверь существует? — спросила я.
— Думаю, что-то такое тут есть, — сказал Фрэнк. — Но я сомневаюсь, чтобы он съел Келси Ньюмана.
— Я видела его, — вдруг сказала Ви. — Ну, я думаю, что это был он. Я видела собаку — очень большую и чёрную, похожую на увеличенную копию Бесс. Но это была просто собака — и всё.
— Серьёзно?
— Да.
— Где ты её видела?
— На тропинке.
— А ты, Фрэнк?
— А, я в этот момент как раз отвечал на зов природы и не видел его.
— Вообще-то, — решила уточнить Ви. — Я думаю, Зверь был скорее она, чем он.
— И что ты сделала? — спросила я.
— То, что делаю всегда, когда вижу собаку без хозяина. Сказала ей идти домой. И она пошла. Потопала по тропинке и вскоре исчезла.
А как же наша вечная любовь? Мы поклялись встречаться до самого выпускного!