Жду пока на моей улице перевернется грузовик полный шоколадок и я выберу себе самую Прешоколадную…
В кинотеатре зрительница села на кресло и почувствовала
боль
от укола в ноге. Когда она присмотрелась увидела еле видную иголку в
кресле, которая выглядывала примерно на 3—4 миллиметра, а также записку:
«ВЫ только что инфицировались СПИДом».
Центр по контролю за
заболеваниями сообщает о многих подобных случаях в других городах,
произошедших недавно. Все иголки были проверены на реакцию СПИДа и
оказались положительными.
Центр по Контролю за Заболеваниями сообщает:
«Иголки
стали находить в банкоматах. Мы просим всех быть внимательнее,
осторожнее, когда вам встречается подобная ситуация. Все кресла в
общественном транспорте, поездах, электричках, самолётах надо проверять,
так как они несут возможную угрозу вашему здоровью и жизни.
Перед тем как сесть — посмотрите очень внимательно на спинку и сиденье».
Это
новый вид терроризма международного неофициального союза ВИЧ-носителей и
больных СПИДом. Им терять нечего в их жизни и поэтому они решили
мстить.
В дополнение, Центр просит, чтобы вы спасли жизнь, если
отправите
это сообщение как можно большему количеству людей — просто
предупреждение, чтобы были внимательнее в общественном транспорте —
потенциальная угроза существует.
Недавно один врач сообщил, что
подобный
случай произошел в кинотеатре в городе Дели, столице Индии, с его
пациенткой. Молодая девушка была помолвлена и собиралась выйти замуж
через два месяца, но пошла в кино и получила укол с такой запиской:
«Приветствуем в мировой семье больных СПИДом и ВИЧ-инфицированных».
Врачи
сказали её семье, что проходит около 6 месяцев до того, когда вирус
вырастет достаточно мощным, чтобы суметь начать разрушать системы
человеческого тела и органы, но девушка, ставшая жертвой может прожить
еще 5—6 лет.
Из-за сильного психологического стресса заражённая девушка умерла через 4 месяца.
Мы все должны быть внимательны в общественных местах —
остальное
в руках Всевышнего. Просто задумайтесь — вы можете спасти чью-то жизнь
или своих родственников, многих друзей, близких вам людей.
А я-то думаю, почему он такой симпатичный? Так он, оказывается, на R8 приехал
Где менты? Где преподаватели? - которые не берут взятки
Где хоть кто-то, кто поможет бесплатно???
Они наверное играют со мной в прядки, оправдываясь, что у них мелкие зарплаты.
У него поезд в Бруклин
А у меня в университете долги
И за зачет по фармакологии 29 тыс.
Первый Мед — это вам не хухры =)
-Зачем я сделал это?
Я не знаю, быть может я хотел найти там ответы на свои вопросы.
- И вы нашли?
- нет, у меня стало еще больше вопросов.
В 20 лет у меня было всё
Всё, кроме желания жить дальше.
Я не из тех кто достаёт с неба звёзды,
Не из тех кто на ходу остановит поезд.
Брожу вечерами, размышляю так просто,
В плеере Моцарт,стираю протектор кросс.
У меня Бостон в голове,Chanel,Lacoste.
Для тебя бит и майк это как новая доза.
Я не их тех кто греет ложку в поисках идеала.
Просто завариваю чай,а он мне помогает
Справиться секунд на 10 с моей печалью.
- Что бы ты без меня делала?
- Наверное умерла. Или если бы тебя не было совсем, изначально, то и не было бы меня.
Мы бы не знали про дорогие украшения и машины, и были другие или совсем не были.
-Не съедят тебя на твоей рублёвке!
- не съедят, сожрут.
Хочу завтра умереть.
Уходи из моей жизни, прошу уходи, не звони и не пиши, не хватит моей усталой такой души.
Мало ли кто проезжает мимо меня в ночи. Мне никто не звонит, никто не подыхает со мной от неловкости, от нежности, от глупых фильмов.
Никто не прошит со мною на сквозь.
Мы отчаявшиеся в этом мире для контраста, ходим в кино одни, молчим.
Нас некому спасти. Мы знаем о наркотиках и винах.
Предупреждения — «ты плохо кончишь» - для меня сплошь клоунада, не насильственной смерти над боятся, а насильственной жизни. Я умею жить, что в торнадо, что без торнадо, выживу не переживай
От Внуково — До киевского вокзала, мне нравится быть вне адреса и вне доступа.
Вузы, зачеты, коллоквиумы, а тебе всё ровно.
Ты одеваешь пальто на футболку, мир кладет тебя как закладку в книгу. Тут ничего не двигается, лишь эти — люди, так я их называю. После самого грустного фильма иду зареванный, а им та что не всё ровно ли? Одеваю очки, темные, вру что фотофобия.
В наушниках музыка, а город как 4 утра после вечеринки. Я фотографирую, что успеть, не забыть, память в архив. Фотографии помнят нас вместе, ради такого кадра ничего, слышишь ничего не жаль.
Ты в метро прислоняешь, там где написано что нельзя, но тебе плевать, мир катается по этим ровным линиям метро, и в жизни кажется, что всё не то.
Я жду когда снег растает, быть сердце у кого-то оттает и я похорошею, похудею, поумнею.
Срвусь. Билеты. На море, на сутки, где море холодно плещет 24 часа в сутки.
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы — почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку, фотографировать — ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний — эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует — безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь — ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает — прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь — то выкидыш, я уж думала — все, не выношу, несудьба.
Зачинаю — а через месяц проснусь и вою — изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола.
А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще — но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота
- остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится — и до вечера будет маяться отчего-то.
[показать] Его настроения такие не сложные
Её платья за несколько тысяч долларов.
Он из центра, самого центра этой прокуренной Москвы.
Он с Рублёвки, той самой Luxury village.
И вот они встречаются иногда, что бы осудить поездки, сплетни. Допивают кофе и разлетаются по своим мирам. Они словно на параллельных прямых, которые никогда не должны пересекаться, лишь касаться слегка.
За окном падает дождь медленно, они в своём мире пленные.
Про таких не снимают кино, слишком скучные, слишком нежные, по выходным на белорусской пропитанные алкоголем и одиночеством на двоих.
Она научила его ходить по прямой, улыбаться тем кого ненавидишь, научила писать, публиковать, просто любить мир.
Он рассказал ей о сам главном, она считала его главным, и все эти луи, те что виттоны, лабутены, и шанели, все когда — то жили, были, а они сейчас здесь, такие пьяные и смешные. Они говорили, н не капли о смысле жизни, улыбались, грустили, они любили, особой любовью, не той что люди называют секс и прочее, для этого у них были другие, красивые, умелые.