«Все,что можно разделить, становится меньше, и только любовь - единственное, что при разделении становится больше..»
(Патриарх Сербский Павел)
ГОЛУБАЯ ЛЕСЕНКА (легенда о Пресвятой Богородице)
Существует одна замечательная легенда о Пресвятой Богородице, о Её доброте и великодушии.
Приходит однажды к Господу апостол Петр, которому Господь доверил ключи от ворот рая, и в великой тревоге и недоумении говорит:
«Господи, да минует меня гнев Твой. Вот уже несколько дней я замечаю в раю людей, которых не впускал в райские ворота. Как они сюда пробрались?»
Пошли они к гранатовой роще и увидели за кустом цветущих роз Пресвятую Богородицу.
Она стояла на крутом обрыве и смотрела вниз, на землю.
В руках Царица Небесная держала тоненькую голубую лесенку, которую Она опустила вниз.
И по этой паутинной лесенке с земли с плачем, стонами и горячей мольбой карабкались вверх исстрадавшиеся, измученные люди и со слезами радости разбегались по райским кущам.
С каждым спасённым Владычица подымала вверх свои прекрасные руки и молила:
«Господь Мой и Бог! Ты всё видишь, слышишь и знаешь. По неизреченному милосердию Твоему прости Мне, что нарушаю Я мудрые порядки Твоего пресветлого рая. Но жила Я на земле, и Сама Я мать. Так могу ли Я отказать матери, умоляющей за своего сына? И не Я ли мать всех слабых, страждущих людей? Отпусти грех Мой!»
Положил тогда Господь Всемогущий Свою руку на плечо потрясённого апостола Петра и сказал: «Пойдём отсюда потихоньку. Нам с тобой здесь делать нечего».
[700x479]
О ЛЮБВИ. Ее, как известно, графически изобразил в VI веке св. авва Дорофей (Д II, 617). Если центр круга - Бог, а люди - радиусы, идущие к Нему от окружности, то их движение к Центру есть одновременно сближение друг с другом. Стремление к Центру есть неизбежность взаимного сближения. И наоборот: если нет движения к Центру, то радиусы не приближаются друг к другу. Сближение людей в любви обусловлено их приближением к Богу. Если представить себе обратное движение, то чем дальше будут уходить радиусы людей от Центра, тем все шире будут расходиться их пути, теряясь в пустынях одиночества.
С. И. ФУДЕЛЬ. "ПУТЬ ОТЦОВ" Картина "А ты меня любишь? Птичий разговор о любви"
«Тело съедают незримые бактерии. Душу съедают мелкие заботы и переживания. Не допускай, чтобы мелочи жизни овладели твоей душой».
(Александр Александрович Зиновьев)
Благодатное дело – кормить голубей и других птиц... Очень полезно и очень важно — кормить голубей. Голуби – вымаливают умерших людей: когда они клюют хлеб или зерно – то это поклоны за усопшего, идёт очищение от грехов, поэтому, чем больше голубей, тем — больше поклонов...
Птицы небесные – надежные предстатели пред Господом. Во многих случаях, когда надо вымолить грешную душу, старцы благословляют кормить голубей...
Преподобный Серафим Саровский
Голуби из детства.
Я очень часто вспоминаю детство...
Со мной жил рядом мальчик по - соседству.
Его дедуля сделал голубятню.
И были голуби похожи, словно братья.
Мы голубям всегда давали крошки,
Они клевали зёрнышки с ладошки,
А днём они, так высокО летали,
Но нам их выпускать не разрешали.
Дедуля сам следил за голубями.
Кормил пшеном их, хлебом, отрубями,
Давал всё время свеженькой водицы,
Чтобы они всегда могли напиться.
Не голуби то были, ангелочки ...
Их лапки были в перьях - оболочке.
Когда они шагали важно, чинно -
Им вслед смотрели женщины, мужчины.
Промчалось время и промчалось детство,
Уехал мальчик, тот, что по - соседству.
Снесли домА. Разъехались все братья.
И разломали деда голубятню...
Маслова О., г. Санкт-Петербург
«Сила материнства»
Это была обычная бездомная кошка без клички, у которой было пять котят и которая старалась выжить в трущобах Ист-Нью-Йорка. Она устроилась в ветхом заброшенном гараже, где часто случались подозрительные пожары. Она рыскала по окрестностям в поисках объедков, чтобы прокормить свое подрастающее потомство. В 6 часов 06 минут утра 29 марта 1996 года все изменилось. В гараже внезапно начался пожар. Кошкин дом был охвачен пламенем. На вызов приехали спасатели пожарной команды 175, и вскоре пожар был потушен. Один из пожарников, Дэйвид Джаннелли, услышал мяуканье. Он нашел трех котят прямо рядом со зданием, еще одного — посередине проезжей части улицы, а пятого — на тротуаре на противоположной стороне. Котята были слишком маленькими, чтобы убежать самим. Джаннелли заметил, что у каждого следующего котенка ожоги были более сильные, чем у предыдущего, — они дольше ждали своей очереди, пока кошка-мать выносила их по одному. В сообщении «Нью-Йорк дейли ньюс» от 7 апреля 1996 года о местонахождении кошки-мамы и о ее любящей опеке говорилось так: «На соседнем пустыре Джаннелли нашел кошку-маму, упавшую от боли, и у него защемило сердце от этого зрелища. Глаза кошки были закрыты, и веки опухли от дыма. Подушечки на ее лапах были сильно обожженны. Ужасные ожоги покрывали морду, уши и лапы. Джаннелли нашел картонную коробку. Он осторожно положил в нее кошку-маму и котят. „Она не могла даже открыть глаз, — рассказал Джаннелли, — но прикоснулась к каждому из котят лапой, проверяя, все ли на месте“». Когда они приехали в приют Лиги по охране животных северного побережья, положение было отчаянное. В сообщении дальше говорится: «Были применены противошоковые медикаменты. Храброй кошке поставили внутривенную капельницу с антибиотиками. Ожоги осторожно смазали мазью. Потом кошку положили в клетку с кислородной камерой, чтобы ей было легче дышать, и все сотрудники приюта, затаив дыхание, стали ждать… Не прошло и 48 часов, как героиня уже сидела. Ее опухшие глаза открылись, и врачи установили, что с ними все в порядке». Остановитесь и задумайтесь. Представьте себе, как эта мужественная мать, с ее врожденной боязнью огня, входит в задымленное горящее здание, чтобы спасти своих мяукающих малышей. Войти туда за своими крошечными беспомощными котятами один раз — это уже подвиг; но повторить это пять раз, чувствуя, как с каждым разом боль от ожогов на лапах и морде становится все сильнее, — это невероятно! Ее кожа на месте ожогов была багряного, или пунцового, цвета, и поэтому храбрую кошку назвали Скарлетт. Когда эта трогательная история о силе материнской любви облетела мир, телефоны в приюте Лиги по охране животных северного побережья стали просто разрываться от звонков. Чтобы узнать о состоянии Скарлетт, позвонили, в общей сложности, более 6 000 человек, в том числе и из таких далеких стран, как Нидерланды, Южная Африка и Япония. Около 1 500 человек предложили взять Скарлетт вместе с ее семейством к себе. Позднее один котенок умер. Скарлетт покорила сердца многих людей во всем мире. Невольно напрашивается вопрос: неужели пример силы материнской любви, поданный Скарлетт, не трогает сердца миллионов матерей, которые избавляются от своего ребенка еще до его рождения или жестоко убивают его вскоре после рождения? https://marketium.ru/koshka-geroinya/
«История кота-зенитчика»
Я слышал эту историю в детстве, а для того, чтобы узнать или вспомнить, какое это было время, достаточно представить, что при рождении меня хотели назвать Никитой. Но поскольку папу звали Сергеем, то все мои близкие деревенские родственники, обложенные Хрущёвым налогами на яблони, плодовые кусты и всякий скот, от мелкого — до рогатого, всячески этому воспротивились. И бабки нарекли меня Виталием. Дюже ругались, что поповское имя. Потом попривыкли.
Лето 1944 года, Белоруссия. Через спаленное село, наступая на пятки продвигающейся армии, шла батарея МЗА. Батарея серьёзная и заслуженная. 37-мм зенитные пушки держали тогда самый опасный диапазон высот -2,0 — 3,0 км и надёжно прикрывали переправы, вокзалы и аэродромы от Фоккеров-190 до Юнкесов-88. Мессеров, и особенно Лаптежников, в тот год уже почти не осталось.
Короткий привал на развалинах деревни. Слава Богу — колодец цел. Времени — едва набрать фляжки и перемотать портянки. Единственная живая душа щурилась на солнце на останках сгоревшего сруба.
И этой душой был рыжий котёнок. Люди или давно погибли, либо ушли в Полесье, от греха подальше.
Пожилой старшина, докуривая цигарку, долго смотрел на котёнка, а потом взял его и посадил на облучок. Накормил остатком обеда, нарёк кота Рыжиком и объявил его седьмым бойцом расчёта. С намёком на будущую славу уничтожителя мышей и прочей непотребности в местах расположения, а особенно — в землянках.
Молодёжи лишь бы беззлобно позубоскалить, безусый лейтенант тоже не возражал, так Рыжик и прижился на батарее. К зиме вырос в здорового рыжего котяру со скромным, покладистым и честным белорусским характером, чем и расположил себе всех бойцов.
Во время налётов вражеской авиации Рыжик исчезал, неизвестно куда и появлялся на свет только тогда, когда зачехлят пушки. Тогда же за котом и была отмечена особо ценная особенность, за непонимания которой и получил в морду связист полка, попытавшийся пнуть сапогом животное, путавшееся у него под ногами.
А особенность эту заметил наш старшина — за полминуты до налёта (и перед тем, как смыться) Рыжик глухо рычал в ту сторону, с которой появятся вражеские самолёты. Все выходило так, что его дом, был по ошибке или целеустремлённо разбомблён немецкой авиацией. И звук, несущий смерть, он запомнил навсегда.
Такой слух оценила и вся батарея. Результативность отбоя редеющих атак противника выросла на порядок, ровно, как и репутация Рыжика. Во время войны никому не приходило в голову послать в действующую часть инспектора по чистоте подворотничков и зелёности травы, по этой причине Рыжик и дожил до апреля 45 года, до своего звёздного часа.
В конце апреля батарея отдыхала. Было это толи в Восточной Пруссии или Германии, я не помню, да это и не важно. Война отгремела и шла к концу. За последними фрицами в воздухе шла настоящая охота, поэтому, батарея МЗА ПВО просто наслаждалась весенним солнышком и Рыжик откровенно жал на массу на свежем воздухе, исключая законное время приёма пищи.
Но вот, айн секунд, и Рыжик просыпается, даёт шерсть дыбом, требует внимания и недобро рычит строго на восток. Невероятная ситуация ведь на Востоке Москва и прочий тыл, но народ служивый и доверяет инстинкту самосохранения. 37-миллиметровку можно привести в боевое положение из походного за 25−30 сек. А в данном статичном случае — за 5−6 секунд.
Тишина, стволы, на всякий случай наведены на восток. Ждём.
С дымным шлейфом появляется наш ястребок. За ним висит, на минимальной дистанции — FW-190. Батарея вклинилась двойной очередью и Фокер, без лишних телодвижений воткнулся в землю за 500 -700 м от наших позиций.
Ястребок на развороте качнул с крыла на крыло и ушёл на посадку, благо, здесь все базы рядом — 10−15 км.
А на следующий день мы встретили товарищей. Пришла машина полная гостей и привезла лётчика — грудь в орденах, растерянный вид и чемодан с подарками. На лице написано — кому сказать спасибо? Говорит — как вы догадались (долбанные ПВОшники), что мне нужна помощь, да так оперативно? Да, чтоб так точно в цель. Я вот вам, в благодарность, портсигар привёз, сало и подарки.
Мы киваем на Рыжика — ему скажи спасибо! Лётчик недоумевает, думает, что его разыгрывают. И старшина рассказывает длинную версию истории, вы её уже прочитали.
К его чести, на следующий день лётчик вернулся с двумя кг свежей печёнки для Рыжика. И уже не шутил, угощая кота, поверил и благодарил. Судьба штука тонкая.
Демобилизовавшись, старшина забрал Рыжика с собой. А это
«Первая задача: найти время, чтобы побыть одному. Времени для этого сколько угодно, но мы его не находим. Можно быть в полном одиночестве, когда мы сидим в поезде, мы бываем в полном одиночестве в большом количестве разных моментов нашего дня. Но мы их не используем. И вот – побудь в одиночестве. Что тогда? Опыт показывает: уйдешь, и сначала так тихо и так хорошо. Никто тебе не мешает быть одному. Внешнего шума нет, внешних побуждений нет. Могу быть самим собой. Но проходит очень непродолжительное время, и делается скучно. Что это значит? Это выявляет то, что все, кроме нас, о нас знают: что если с нами остаться вдвоем наедине, то через короткое время делается скучно. А почему? – Потому что во мне ничего нет, чем бы питаться. И тут обнаруживается, что человек большей частью не живет, а реагирует на то, что случается. То есть живет отраженной жизнью, как можно отражать свет. Не то что человек сам в себе имеет жизнь и из внутреннего побуждения, из внутреннего чувства или мысли что-то творит. А: что-то случилось – и я на это отвечаю, еще случилось – и снова отповедь даю; и так мы думаем, что живем. Но так мы не живем, так мы только отповедь даем, реагируем. Акции нет, есть только реакция, ответ на что-то, на вопрос, на оклик: но никогда мы не звучим из себя самих. А когда остаемся одни, оказывается, что действительно мы не умеем изнутри себя как-то действовать, жить.
Если принудить себя к одиночеству, то через некоторое время делается просто страшновато, потому что делается темно, и тесно, и страшно в этой пустыне. Пустыня это не только место незаселенное, это всякое место, где пусто. Такая пустыня бывает у человека в сердце. Такая пустыня бывает в толпе. И вот, делается страшно в пустыне. И надо идти дальше. И тут нужно проявить очень много терпения и мужества. Когда дошел до этого момента страха, до этого момента, где делается темно и тесно, надо сказать: Господи, аще и в сени смертней пройду, не убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс. 22:4) – и идти дальше, во тьму, во мрак, в это узкое ущелье, идти дальше, не ожидая себе света, не ожидая ничего, зная, что когда придет время – свет воссияет, когда придет время – встреча совершится; а пока – пусть будет темно, пусть будет ночь. И вот так идешь, и если претерпеть до конца, тогда приходишь в место, где снова поднимается заря. И это – единственное, что мы можем сделать для того, чтобы встретить Бога в молитве».
Митрополит Антоний Сурожский
Картина художника Э.Мане - Бар в Фоли-Берже 1882 г. (96х130см Courtauld Institute of Art, London, UK)
Если мы были людьми, то жили бы совершенно иначе (на примере отношения к коту)...
«Кот Маркиз»
«Расскажу о долгой бескорыстной дружбе с котом — совершенно замечательной личностью, с которым под одной крышей провёл 24 радостных года. Маркиз родился на два года раньше меня, ещё до Великой Отечественной войны. Когда фашисты сомкнули вокруг города кольцо блокады, кот пропал. Это нас не удивило: город голодал, съедали всё, что летало, ползало, лаяло и мяукало.
Вскоре мы уехали в тыл и вернулись только в 1946 году. Именно в этот год в Ленинград со всех концов России стали завозить котов эшелонами, так как крысы одолели своей наглостью и прожорливостью…
Однажды ранним утром некто стал рвать когтями дверь и во всю мочь орать. Родители открыли дверь и ахнули: на пороге стоял огромный чёрно-белый котище и не моргая глядел на отца и мать. Да, это был Маркиз, вернувшийся с войны. Шрамы — следы ранений, укороченный хвост и рваное ухо говорили о пережитых им бомбёжках. Несмотря на это, он был силён, здоров и упитан. Никаких сомнений в том, что это Маркиз, не было: на спине у него с самого рождения катался жировик, а на белоснежной шее красовалась чёрная артистическая «бабочка».
Кот обнюхал хозяев, меня, вещи в комнате, рухнул на диван и проспал трое суток без пищи и воды. Он судорожно перебирал во сне лапками, подмяукивал, иногда даже мурлыкал песенку, затем вдруг оскаливал клыки и грозно шипел на невидимого врага. Маркиз быстро привык к мирной созидательной жизни. Каждое утро он провожал родителей до завода в двух километрах от дома, прибегал обратно, забирался на диван и ещё два часа отдыхал до моего подъёма.
Надо отметить, что крысоловом он был отличным. Ежедневно к порогу комнаты он складывал несколько десятков крыс. И, хотя зрелище это было не совсем приятным, но поощрение за честное выполнение профессионального долга он получал сполна. Маркиз не ел крыс, в его повседневный рацион входило всё то, что мог позволить себе человек в то голодное время — макаронные изделия с рыбой, выловленной из Невы, птицы и пивные дрожжи. Что касается последнего — в этом ему отказа не было. На улице стоял павильон с лечебными пивными дрожжами, и продавщица всегда наливала коту 100−150 граммов, как она говорила, «фронтовых».
В 1948 году у Маркиза начались неприятности — выпали все зубы верхней челюсти. Кот стал угасать буквально на глазах. Ветврачи были категоричны: усыпить. И вот мы с матерью с зарёванными физиономиями сидим в зоополиклинике со своим мохнатым другом на руках, ожидая очереди на его усыпление.
— Какой красивый у вас кот, — сказал мужчина с маленькой собачкой на руках. — Что с ним?
И мы, задыхаясь от слёз, поведали ему печальную историю.
— Разрешите осмотреть вашего зверя? — Мужчина взял Маркиза, безцеремонно открыл ему пасть. — Что ж, жду вас завтра на кафедре НИИ стоматологии. Мы обязательно поможем вашему Маркизу.
Когда на следующий день в НИИ мы вытаскивали Маркиза из корзины, собрались все сотрудники кафедры. Наш знакомый, оказавшийся профессором кафедры протезирования, рассказал своим коллегам о военной судьбе Маркиза, о перенесённой им блокаде, которая и стала основной причиной выпадения зубов. Маркизу наложили на морду эфирную маску, и когда он впал в глубокий сон, одна группа медиков сделала слепок, другая вколачивала в кровоточащую челюсть серебряные штыри, третья накладывала ватные тампоны.
Когда всё закончилось, нам сказали прийти за протезами через две недели, а кота кормить мясными отварами, жидкой кашей, молоком и сметаной с творогом, что в то время было весьма проблематично. Но наша семья, урезая свои суточные пайки, справилась. Две недели пролетели мгновенно, и снова мы в НИИ стоматологии. На примерку собрался весь персонал института. Протез надели на штыри, и Маркиз стал похож на артиста оригинального жанра, для которого улыбка — творческая необходимость.
Но протез не понравился Маркизу по вкусу, он яростно пытался вытащить его изо рта. Неизвестно, чем бы закончилась эта возня, если бы санитарка не догадалась дать ему кусочек отварного мяса. Маркиз давно не пробовал такого лакомства и, забыв про протез, стал его жадно жевать. Кот сразу почувствовал огромное преимущество нового приспособления. На его морде отразилась усиленная умственная работа. Он навсегда связал свою жизнь с новой челюстью.
Между завтраком, обедом и ужином челюсть покоилась в стаканчике с водой. Рядом стояли стаканчики со вставными челюстями бабушки и отца. По нескольку раз в день, а то
[400x300]
Единственный путь к тому, чтобы измениться, — это любить кого-то больше, чем себя
Много-много лет назад я был в Бразилии, на Амазонке. Там мы посетили колонию для прокажённых. В этой колонии работали католические монахини из Франции. В те дни было очень жарко и душно, парило, пропотевшая одежда отвратительно прилипала к телу. Мы зашли в клинику, там была одна монахиня, перед ней на стуле сидел пациент. Она обмывала гниющие раны на его ногах. От них отваливались куски мяса. В воздухе стояло зловоние. Она была в полном монашеском облачении, мы видели только её спину. Я, тогда ещё совсем юный, ляпнул нечто непотребное. Сказал, что не смог бы делать такое даже за миллион долларов.
Монахиня обернулась ко мне. Это была очень красивая девушка лет двадцати трёх или двадцати четырёх. И она сказала:
— За миллион долларов и я бы не смогла это делать.
Единственный путь к тому, чтобы измениться, — это любить кого-то больше, чем себя. Совершать поступки ради любви к ближнему, а не ради любви к себе. Например, если нас одолевает страсть блуда и мы будем сдерживать, подавлять её, стремясь, чтобы нас не беспокоили помыслы о ней, то мы будем любить себя ещё сильнее, думая, что делаем что-то для себя. Тогда страсть не уйдет. Но если мы любим ближних — не ради себя, не ради того, чтобы что-то получить, но ради того чтобы отдавать, — то эта страсть, возможно, покинет нас.
схиархимандрит Иоаким (Парр)
Если вглядеться в свою жизнь пристально, очень быстро обнаруживается, что редко-редко мы живем изнутри наружу; мы, как правило, отзываемся на стимул, на побуждение извне. Иначе говоря, мы живем отраженной жизнью, реагируем. Что-то случилось – и мы отзываемся; кто-то говорит – и мы отвечаем. Но когда нет стимула думать, говорить или действовать, оказывается: внутри нас очень мало такого, что побуждает нас действовать в каком бы то ни было направлении; и это очень драматичное открытие. Мы совершенно пусты, мы не действуем изнутри себя, но принимаем за свою собственную жизнь нечто, что на самом деле нам скармливается извне; нечто происходит и побуждает нас совершить следующее действие.
Митрополит Сурожский Антоний
Иоанн Кронштадтский как-то сказал: «Смирение, Терпение, Покаяние – вот три вещи, способные -- спасти душу. Надо непременно выработать -- навык к этим вещам». Грех на душе, как пятна сажи на белой рубахе. А грешник пред Богом подобен путнику в пустыне, изнывающий от жары и жажды. При любой возможности он старается спрятаться от зноя, куда-нибудь в тень, прохладу. Так и грешник, не желающий терпеть и не имеющий навыка смирения и терпения, бежит от света правды Господа Бога. Бежит сам во тьму кромешную.
А вот лучшим лекарством против язв Греха на душе, является – чистосердечное Покаяние. Обличение самого себя -- пред Богом. Решимость – бороться с Грехами и жить по новому -- благочестиво. Причастие Святых Тайн – в буквальном смысле Возрождает человека, ЛЕЧИТ -- его душу и тело – ДАЁТ новые Силы и продлевает жизнь.
Врач показывает нам наши болячки раны. Обрабатывает йодом. Йод вначале жжет, но затем сушит и залечивает раны. Мы терпим, а затем наступает облегчение. Так же и Господь обличит грехи наши. Со смирением принимай их. Будет жечь Духом Святым... Терпи и кайся. Да, грешен Господи. Все мое, о чем ты говоришь. Но по милости твоей, прости раба твоего немощного. Очисти и прими в Царство твое Небесное, под покров Твой и защиту. И буду служить тебе верно до скончания века.
«Есть чиновники, которые ходят в храмы каждое воскресенье. Но что значит — ходить в храм? В храмы и воробьи залетают, и мыши бывают, и даже кота я видел. Зайти в храм и даже помолиться еще не значит стать христианином. Это только начало. Человека надо учить. Учить любви к ближнему. Вот толстый, сутулый, дурно пахнущий, пьяный человек. Как его любить? Как самого себя. Бывает, что я сам себе противен, но я же не прошу Господа, чтобы мне утюг горячий с пятого этажа на голову упал... Себя же любишь» (Протоиерей Димитрий Смирнов)
«Имейте к Богу сердце сына, к ближнему - сердце матери, а к себе - ум судьи». (Архимандрит Клеопа )
Она увидела свое тело со стороны — лежащим на операционном столе. Вокруг суетились медики. К груди прижали похожий на утюг прибор.
— Разряд! — крикнул профессор Псахес.
Тело дернулось. Но она не почувствовала боли.
— Разряд!
— Сердце не реагирует!
— Разряд! Еще! Еще!
Врачи пытались «завести» ее сердце почти полчаса. Она увидела, как молодой ассистент положил руку на плечо профессору:
— Борис Исаакович, остановитесь. Пациентка мертва.
Профессор стащил с рук перчатки, снял маску. Она увидела его несчастное лицо — все в капельках пота.
— Как жаль! — сказал Борис Исаакович. — Такая операция, шесть часов трудились...
— Я здесь, доктор! Я живая! — закричала она. Но врачи не слышали ее голоса. Она попыталась схватить Псахеса за халат, но ткань даже не шевельнулась.
Профессор ушел. А она стояла возле операционного стола и смотрела, как завороженная, на свое тело. Санитарки переложили его на каталку, накрыли простыней.
Она услышала, как они говорят:
— Опять морока: приезжая преставилась, с Якутии...
— Родня заберет.
— Да нет у нее никакой родни, только сын-малолетка.
Она шла рядом с каталкой. И кричала:
— Я не умерла! Я не умерла! Но никто не слышал ее слов.
...Каталку с безжизненным телом отвезли в холодную комнату без окон. Ангелина стояла рядом. Видела, как ее труп переложили на железный топчан. Как стащили с ног бахилы, которые были на ней во время операции. Как привязали клеенчатую бирку. И закрыли дверь.
В комнате стало темно. Ангелина удивилась: она видела!
— Справа от моего тела лежала голая женщина с наспех зашитым разрезом на животе, — вспоминает монахиня. — Я поразилась: прежде никогда не знала ее. Но почувствовала, что она мне почти родная. И что я знаю, от чего она умерла — случился заворот кишок. Мне стало страшно в мертвецкой. Бросилась к двери — и прошла сквозь нее! Вышла на улицу — и остолбенела.
Трава, солнце — все исчезло! Бегу вперед, а мне дороги нет. Как привязанная к больнице. Вернулась обратно. Врачей, больных в палатах и коридорах вижу. А они не замечают меня. Глупая мысль в голову пришла: «Я теперь человек-невидимка!». Смешно самой стало. Стала хохотать, а меня никто не слышит. Попробовала сквозь стену пройти — получилось! Вернулась в мертвецкую. Опять увидела свое тело. Обняла себя, стала тормошить, плакать. А тело не шевелится. И я зарыдала, как никогда в жизни — ни раньше, ни потом — не рыдала...
— Вдруг рядом со мной, как из воздуха, появились фигуры. Я их для себя назвала — воины. В одежде, как у святого Георгия Победоносца на иконах. Почему-то я знала, что они пришли за мной. Стала отбиваться. Кричу: «Не трогайте, фашисты!» Они властно взяли меня под руки. И внутри меня голос прозвучал: «Сейчас узнаешь, куда попадешь!» Меня закружило, во мрак окунуло. И такое нахлынуло — страсть! Боль и тоска невозможная.
Я ору, ругаюсь всяко, а мне все больнее. Про эти мучения рассказать не могу — слов таких просто нет... И тут на правое ухо вроде как кто тихонечко шепчет: «Раба Божия Ангелина, перестань ругаться — тебя меньше мучить станут...» Я затихла.
И за спиной словно крылья почувствовала. Полетела куда-то. Вижу: слабенький огонек впереди. Огонечек тоже летит, и я боюсь отстать от него. И чувствую, что справа от меня, как пчелка малая, тоже кто-то летит.
Глянула вниз, а там множество мужчин с серыми лицами. Руки вверх тянут, и я их голоса слышу: «Помолись за нас!» А я перед тем, как умереть, неверующая была. В детстве окрестили, потом в храм не ходила.
Выросла в детдоме, тогда нас всех атеистами воспитывали. Только перед операцией про Бога и вспомнила... Той «пчелки» справа не вижу, но чувствую ее. И знаю, что она не злая. Спрашиваю ее про людей: «Кто это и что это?» И голосок тот же, ласковый, отвечает: «Это тартарары. Твое место там...» Я поняла, что это и есть ад.
— Вдруг я почувствовала себя как на Земле. Но все ярче, красивее, цветет, как весной. И аромат чудный, все благоухает. Меня еще поразило: одновременно на деревьях и цветы, и плоды — ведь так не бывает. Увидела стол массивный, резной, а за ним трое мужчин с одинаковыми очень красивыми лицами, как на иконе «Троица».
А вокруг много-много людей. Я стою и не знаю, что делать.
Подлетели ко мне те воины, которые в морг
[250x186]
«В армии, — когда случался холод, нас заставляли маршировать и петь. Это была вынужденная мера, делалось это лишь для того, чтобы уберечь солдат от обморожения. Так и молитва, если в ней не участвует сердце, совершается только для нас самих. Такой молитвой мы просто успокаиваем свой помысл, она не простирается дальше…»
(Прп. Паисий Святогорец)
«Главное препятствие, которое стоит на пути воспитания сердца, это наш страх перед страданием, перед душевной болью, перед духовной трагедией. Мы боимся страдания, и поэтому мы свое сердце суживаем и защищаем. Мы боимся смотреть и видеть; мы боимся слушать и услышать; мы боимся видеть человека в его страдании и слышать крик его души. И поэтому мы закрываемся. И, закрываясь, мы делаемся все уже и уже, и делаемся пленниками этой нашей закрытости»
(Митрополит Сурожский Антоний)