Ты с другою пока поиграй,
Ничего, что тебя рядом нет.
Я займу тебе очередь в рай,
Впереди ещё тысяча лет!

Там варенье сварю из плодов,
Тех, которых в реальности нет.
Будем мы говорить про любовь….
Впереди ещё тысяча лет!

Ты со мною пока не знаком,
У меня твой словесный портрет.
Не беда! Мы столкнёмся потом.
Ну подумаешь, тысяча лет!


Зараза Кусачая

Не болит - заявляю уверенно,
Не болит - выдыхаю терпко,
Память стёрта, дискета утеряна,
И корзина - забита до верха.

Не смешно и не грустно - разом,
На поверхности - муть да пена,
И покинули порча с сглазом,
И душевная боль-гангрена,

Забываются песни, лица,
Обещанья... Всё курам нАсмех!
А ведь думала - застрелиться,
И стрелялась - раз двести, насмерть.

Катя Селюк

Если закрыта «для» и закрыта «от»,
Пишет «прости-прощай» на пороге в полночь,
Что ей твой ад в копилке земных невзгод?
Ноль тридцать три, ноль пять не придут на помощь.
Был бы 07. Да где там. Кругом Сибирь.
Крейг или Далтон - блажь голубых экранов.
Впрочем, устав безбожниц, да в монастырь?
Поздно меняться, сбрасывать кожу рано.
Постамнезийно, мойрам запутав нить,
Мниться рябиной в бусах промерзших ягод,
Вскриком забытой флейты.
...Недолюбить,
недожалеть,
а выжить назло…
хотя бы…

Липа Липовая

Неплохо бы, подумала она, сойти с ума и разучиться верить, уйти в себя, в запале хлопнув дверью и мерить жизнь периметром окна...
Вдыхать тоской расплавленный асфальт, окрашенный в цвет алого заката и скалиться улыбкою щербатой в пунктирами изломанную даль.
И гнев смирять, и рвать с души бинты, впитавшие остатки черной желчи, казаться выше гор, но - мыши мельче, - и крик искать вне эха немоты ...
Возможно ли, что в небе подло врут, о том, что ею в рай завален кастинг ?!
Ведь, если это правда, хоть отчасти - её, скорей всего, не отпоют ...

Маринка Обыкновенная

все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах - не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни - все хриплым голосом,
все стихи любимые - неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные - предатели,
весёлые клоуны - все печальные,
а упрямые скептики - все мечтатели.
если дом уютный - не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться - навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
а гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит, точно не с теми празднуешь.

Я опять осталась без него.
За окном бесцветно моросило.
Ну и ладно. Это ничего.
Я и не такое выносила.
У него умнейшие глаза -
Словно не одно, а десять высших.
Он мне очень многое сказал -
То, чего я не хотела слышать.
Я его во многом поняла -
Даже в том, что мне обрезал крылья.
Он, наверно, это не со зла.
Он, наверно, это от бессилья.
Он меня ругал, во всём виня.
Наши чувства ожидала свалка.
Он опять остался без меня.
Мне его реально очень жалко.

Серёгина А.

Это его жена, у его жены нервы напряжены.
Она снимает пальто, обнажает плечи. «Вот, - говорит, - так легче». «Вот, - говорит, - еще бы скинуть острые каблуки, да шелковые чулки, да умыть лицо, сорвать бы кольцо – да прочно вросло кольцо, даже не видно на пальце того кольца… Ищи его, подлеца».

Это его жена, у его жены было сорок зим, да нет ни одной весны.
Ждали сорок весен. Не было ни одной.
Все прошли стороной.

«Позовите мне архангела – кузнеца! Слишком прочно вросло кольцо – не сорвать кольца!»

Колокола поют, кузнецы куют.
«Сорок земных поклонов тебе даю,
сорок земных времен да его имен –
пусть он идет, отмолен и окрылен,
с вышитым покрывалом, с моим крестом…
А мне бы росточек малый…
Один росток».

В голосе дрожь да нервная хрипотца.
Ищет кольцо на пальце – а нет кольца.

Мальчик бежит кудряв, белокур и мал.
«Мама, - кричит, - я сразу тебя узнал!».


Кот Басё

«Мы с ней никогда не купим себе щенка.
Не будем по парку, состарившись, мы бродить.
Но я замираю, коснётся когда щека
Её до моей груди.
Она часто шутит: ты – муж, а я, мол, жена.
Надену фату, ну а ты разыщи букет…
И прячет в блокноте заветные письмена
И фантики от конфет.
Берет меня крепко за руку просто так.
Когда переходим на красный или спешим.
А в комнате вечный «лирический кавардак»
И музыка для души.
Она улыбается детям и старикам.
Еще когда ловит тайком мой тревожный взгляд.
А перед уходом целует меня слегка.
Куда-нибудь.
Наугад.
Она то и дело ерошит мой бедный чуб.
И вывести может за крайне рекордный срок.
Я мог бы, конечно, с ней быть и упрям и груб.
Но, чёрт побери, не смог…
А по выходным мы мечтаем наперебой.
На что облака похожи?
Куда плывут?
Зачем возвращаются птицы сюда весной?
И люди зачем живут?...
Из всех этих грёз я терпеть не могу одну:
Что вот где-то есть тот самый (её герой)…»
Он взял сигарету и подошёл к окну.
«За что она так со мной?»

Алина Краснослободцева

Ты, как обычно, в майке-алкоголичке выйдешь курить на балкон и забудешь спички. Если писАть, то, конечно, писАть всё в личку – от посторонних глаз.
Я, как афишу новую, клею статус – в тему/не в тему – это не важно. Кстати, Я вот сижу в этом старом (т)своём халате, слушаю старый jazz.
Так это странно. Безумно... Безумно-странно. Нас разделяют планы, дожди, экраны, раны и даже оконные эти рамы, сотни нелепых тайн.
Всюду мелькают знакомые чьи-то лица, только для счастья нужна лишь одна страница, чтобы без всяких там, ровно в семнадцать тридцать: я online – ты online.
Всё эти мелочи-милочи практикуем, громкими фразами сыпем напропалую, светят никчёмные звёздочки поцелуев – летние мотыльки…
Сколько ни пишешь – не выйдет прикосновенья – просто такое глупое поколенье. Вся наша нежность останется, к сожаленью, скобкой в конце строки...)

Алина Краснослободцева

В нашем городе «эн» жизнь течёт как обычно: птицы
Улетают на юг друг за другом, за стаей – стая;
Скоро выпадет снег самый первый, потом растает;
Все заклеят бумагой на зиму худые ставни
И попрячут в шарфы свои грустно-весёлые лица.
В нашем городе «зет» как всегда нелады с отопленьем
И с мостами, и с транспортом… В общем проблемы те же.
Ветер дует так сильно, бывает, что слышен скрежет.
Ночь приносит покой с каждым разом всё хуже/реже.
День проходит в борьбе с зевотой, а после с ленью.
В нашем городе «ка» очень быстро темнеет: в восемь
Ничего уж не видно, а дни всё идут на убыль.
Старый дворник ковёр, что из листьев, метёлкой губит…
Кто-то любит всё это, а кто-то, увы, не любит.
В нашем городе просто идёт полным ходом осень.

Алина Краснослободцева

Некоторым писателям удается в нескольких словах передать очень многое.

1. Однажды Хемингуэй поспорил, что напишет рассказ, состоящий всего из шести слов, способный растрогать любого читателя.
Он выиграл спор:

«Продаются детские ботиночки. Неношеные»

2. Фредерик Браун сочинил кратчайшую страшную историю из когда-либо написанных:

«Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались...»

3. О.Генри победил в конкурсе на самый короткий рассказ, который имеет все составляющие традиционного рассказа — завязку, кульминацию и развязку:

«Шофёр закурил и нагнулся над бензобаком посмотреть, много ли осталось бензина. Покойнику было двадцать три года».

4. Англичане тоже организовывали конкурс на самый краткий рассказ. Но по условиям конкурса, в нем должны быть упомянуты королева, Бог, секс, тайна.
Первое место присудили автору такого рассказа:

«О, Боже, — воскликнула королева, — я беременна и не знаю от кого!»

5. B конкурсe на самую короткую автобиографию победила одна пожилая француженка, которая написала:

«Раньше у меня было гладкое лицо и мятая юбка, а теперь — наоборот».

Мы возьмем для радуги
Три ведерка радости,
Тигра полосатости,
Солнышка кусок,
Каплю моря синего,
Шкурки апельсиновой,
Ленточки малиновой
Шелковый виток,
Наберем уверенно
Яркой свежей зелени
И в горах потерянный
Тихий ручеек
Зачерпнем ладонями,
А потом наполним мы
Фиалками задорными
Белый наш листок.

Пусть танцует радуга,
Всех поставит на ноги,
Всем подарит праздники,
Россыпи цветов.
Будет настроение
Теплое, весеннее,
Из любви и пения,
Из простых стихов.

Мара Киви

Возмущённо вскипев от злости,
Не нашла подходящих слов:
К нам приехала летом в гости
Легкомысленная Любовь.

Поселилась у нас, нахалка.
(Ну бесстыжая, хоть убей!)
Сразу видно – провинциалка –
Навезла целый дом вещей:

Радость, горечь, тоску, разлуку
Совесть, счастье, влюблённость, страсть -
Все внесли в нашу жизнь разруху
И остались в ней (вот напасть!)

Столько чувств не встречалось раньше,
И от этого – куча бед!
Но сбежало от нас подальше
Одиночество (наш сосед).

Вот и зажили мы спокойно:
Наша гостья да мы с тобой.
Наслаждались и солнцем знойным,
И молочно-златой луной.

Подружились с нахальной дамой,
Стали мы – не разлей вода!
И надеялись, что она нас
Не покинет уж никогда.

Но однажды, схватив за руку,
Ты, не веря своим глазам,
Прокричал мне: "Смотри! Подруга
Собирает свой чемодан".

Ах – и вправду! Пакует вещи…
Ничего уже в доме нет.
(И с улыбкой сухой, зловещей
Протянула нам свой билет).

И шепнула почти беззвучно:
"Я на встречу спешу с Судьбой.
Да, чтоб не было слишком скучно,
Посылаю вам почтой боль".

И прислала. Почти что сразу.
Я хотела спросить, зачем,
Но она унеслась, зараза,
И оставила нас ни с чем.

.................................................. ...
Я теперь вспоминаю часто,
Как когда-то без слёз, без слов
Мы с тобой на вокзал злосчастный
Провожали
свою
Любовь.

Таня Красильникова

Надежда контужена сотней твоих причин.
Где каждое слово — дамасская сталь мечей.
И я с ней к Дежурному Ангелу, чтоб лечил.
Он трогает ее пульс. С минуту потом молчит.
И вызывает всех ангелов, т. е. врачей.

А мне говорит: «Большая потеря души…
У самого сердца, видишь, фонтаном бьет.
Тут не контузия, милочка, надо шить».
Я плачу навзрыд: «Мне без нее не жить.
Пожалуйста, Ангел, ну как же я без нее!»

«Готовьте отдельное небо, — командует,- номер семь.
Наркоз из душистых трав, летних радуг взвесь,
Серебрянных нитей дождей. И собраться всем.
Скорее. Скорее. Надежда не дышит совсем.
Куда же Вы, милочка? Вам оставаться здесь.

Вам плохо, я знаю. И что — то внутри болит.
И там, где жила надежда, горит огнем.
Вдохните немного веры, чуть — чуть молитв.
Я Ангел, голубушка, а Ангел, что Айболит…
И если надежда поправится, сразу вернем».

Я просыпаюсь утром — душа пуста.
Город зовет делами. И я иду.
Кто — то не выдержал и без души устал…
Я не ропщу на вес своего креста.

Жду.

Галина Стрелкова
[680x602]

Ну, вот и всё. Последняя обновка. Простой кусок хозяйственного мыла. Теперь комплект – пеньковая верёвка, крюк, табурет и.... сердце вдруг заныло. Бумага, карандаш, свеча и водка. Плесну в стакан, глоток, другой, затяжка... Кричать? Рыдать? Я пел, а вышло вот как...
...Худющая облезлая дворняжка завыла за окном, предвосхищая... Иди ко мне, бродяга. Хочешь сыра? Теперь мы оба изгнаны из стаи и лишены любви большого мира...
...Свеча мигает, плачет стеарином, плевать мне – ночь ли, утро, поздно ль, рано... Споём, Дружок? И сколько не ори нам, мы будем выть – фальшиво, горько, пьяно... Два пса, два неудавшихся поэта, кудлаты, бесприютны и бесполы... И дружный звук охрипшего дуэта закончится моим тоскливым соло...
...А что писать? Кому? А кто-то вспомнит? Вот, сука-жизнь, бездарна и бескрыла! Уйду я гулким эхом пыльных комнат из этой яви, тусклой и унылой в угрюмый зев бездонного колодца, в безрадостную тьму ночного мрака...
...Так гулко чьё-то сердце рядом бьётся... А, это ты, несчастная собака. Ты знаешь, боль в душе сильней, чем в теле. Горит и жжёт, затравленная ядом... Мы как-то вдруг с тобой осиротели и оба не нужны всем тем, кто рядом. Похоже, нас покинула удача, до точки израсходована квота. И я сижу с тобой, курю и плачу, а ты хвостом виляешь... Ждёшь чего-то.
Портрет луны завис в оконной раме, и ветерок свистит в разбитых стёклах...
А может, прогуляемся дворами?
Давай пройдёмся, вечер нынче тёплый...

Алексей Порошин

Самолёт взлетел

I. Он представитель солидной фирмы, нынче летит на конгресс всемирный, шепчет тревожно за тонкой ширмой невозмутимости: «…скоро рейс…не долетает процент мизйрный… этот полёт у меня не первый …» Он теребит эспаньолку нервно, левой сжимает приличный кейс. Кресло, ремень – безопасность, всё же… Вспомнился фильм-катастрофа: «…боже…» Змейкой прополз холодок по коже. Он задрожал, побелев, как мел. Скотчем прилипла к спине сорочка. Сзади мамаша гнобит сыночка. Несколько долгих минут – и точка. Всё, началось.
Самолёт взлетел.

II. Девушка, крашеная брюнетка, слушает плеер, жуёт конфетку, рядом родители (aka предки), в плеере крутится эмокор. Розово-чёрный рюкзак, ботинки. В заднем кармане лежат резинки: «…взрослой вернуться должна, кретинка, дура набитая, в этот спор вляпалась по уши, это ж надо!..» Входит, садится с папашей рядом, и по соседям циничным взглядом: «…тот, с дипломатом, реальный чел…» Маленький мальчик устроил драму – видно, не хочет лететь в Панаму. Плачет, кричит, умоляет маму… «…поздно, пацан…»
Самолёт взлетел.

III. Взрослые врут – мол, игра такая. Нет, он не нытик. Он точно знает то, что сегодня, седьмого мая, кто-то нечестно ведёт игру; что самолёт непригодный, старый; что потеряют их все радары; что от невиданного удара скоро они навсегда умрут. Мама вставляет свои беруши. Мама совсем не желает слушать, как улетают на небо души из обгоревших несчастных тел. Маме до них никакого дела, ей надоело, осточертело. Мама сказала: «Ну, будь же смелым. Ты же мужик…»
Самолёт взлетел.

Экспромт-ответ.

I. Утром - привычная чашка кофе, фото на столике - милый профиль. Диктор знакомый о катастрофе тоном трагическим объявил: "Рейс 320 в Париж (о, Боже!) выживших нет"... Словно ток по коже: муж на конгресс полетел. За что же! Двери, балкон, холодок перил... Больно-то как, сердце рвется в клочья! Видно не зря мне приснилось ночью: чудище страшное с пастью волчей выпить пытается кровь мою... Кто ты, жестокий вершитель судеб? Горе и беды приносишь людям. Ты так уверен - талант не судят.
Дай только срок...
Я тебя убью!

II. Парень в ветровке и кедах "Конверс", рядом дворняга, с терьером помесь. Парня совсем истерзала совесть: надо же было затеять спор? Женщиной стать... Почему в Париже? Разве брюнетка красивей рыжей? Взрывы... И пламя обшивку лижет... И не забыть этот взгляд в упор. Ну и кому это нужно было? Ты сам себя мнишь "всевышней" силой. Знаешь, меня вот что, гад, взбесило: круто игру навязал свою. Псих, у тебя с головой проблемы: чем помешала девчонка-эмо?! В готы подамся, здесь нет дилеммы. Только сперва...
Я тебя убью!

III. Ждали, внучкA привезет к нам доча, только в деревне им скучно очень. Дочь говорила, в Европу хочет, вроде, в Париж или в Ливерпуль. Медленно на пол летит газета... Падает стул... - Что случилось, Света? - Нечем дышать. Валидол там где-то... Скорая, врач, у жены инсульт. Не долетел до Парижа "Боинг", дочка и внук... Умереть обоим им суждено было... Я спокоен... Лишь удержаться бы на краю... Тот, кто играет людьми как в карты, что сотворил ты в пылу азарта? Думаешь, взрыв - это так пикантно? Сволочь, дрожи!
Я тебя убью!

IV. Темень за окнами, дождь по крыше...Сон не идет. Ты все пишешь, пишешь. Хендрикса сделай чуток потише - скоро соседи стучать начнут. Даже подружка давно сбежала. Комната, словно фрагмент вокзала, где все валяется, как попало... Ты, не шутя, объявил войну - пишешь агонию, ужас, хрипы, и, обезумев от недосыпа, бьешь поезда, самолеты, джипы; давишь чумой, как Альбер Камю. Но не забудь, ты за все в ответе: есть у героев родные, дети. Стоном проносится по планете, их приговор:
"Я тебя убью!"

(c) Solstralen

IV. Сон не приходит ещё с субботы. И не придёт, не надейся, что ты… Сам посуди – ну кому охота дымом табачным дышать всю ночь? Так что не стоит терзать подушку. Выпей вина. Обними подружку. Хендрикса сделай на всю катушку, ежели скука и спать невмочь. Только смотри – от тебя не скрою – что существуют твои герои. Жить, умирать – по твоей, порою, вычурной прихоти – их удел. Ты прекращай, не пиши, не надо. Хватит выдумывать сцены ада, гнать персонажей на бойню стадом. Время пошло…
Самолёт взлетел.

Александр Оберемок

Она привыкла к приставке «профи». Таких – по пальцам одной руки. Ей можно не торопиться в офис и даже выбрать любой прикид. Стараясь не наступать на грабли, не верит в магию и в Таро. Она не ценит свои награды, но не умеет идти второй. Опять петлей проводов провисших заденет ветер верхушки лип. Она всех прочих настолько выше, что это – Тартар, а не Олимп. Шаги погаснут в ковровом ворсе. Дела закончены: гейм и сет. И, возвращаясь с работы в восемь, она привычно выходит в сеть.
Весна лениво в зенит стремится, и месяц в небе убог и хил. Она находит в сети страницу и вновь читает его стихи.

Накрылись схемы и алгоритмы, запятнан снегом Москвы сатин. Она могла бы стать Маргаритой, когда б ни дикий страх высоты. Хватало в детстве спортивных секций и не тянуло в бродячий цирк, а если что и прельщало сердце, так только строчки холодных цифр. Слова обычные не чета им – корявый росчерк карандаша. Но в те мгновенья, когда читает, она не помнит, зачем дышать. Рассвет наварит из звезд бульона, довольный долей своей вполне. Над миром тихо, почти влюбленно звучит торжественный полонез.
И ей неважно, кто он, откуда. Мажор ли, парень ли от сохи. Она сегодня при свете скудном опять читает его стихи.

А там - спихнут ли, как бабу с воза, добычей новой внесут в реестр… Вторичны даже лицо и возраст, лишь знать бы только: он где-то есть. А яркость слова, еще к тому же, ведь не причина сдаваться в плен. Она по-своему любит мужа, хотя не терпит в быту соплей. Фортуне нравится горный слалом, пусть от рожденья слепа, как крот. Она бы счастья ему послала из тех немногих - доступных - крох. В обмен на горечь разгульных пиршеств и пляски огненных саламандр. Раз получилось - стихи он пишет так, как мечтала она сама.
Чужая искренность боль врачует получше блефа нелепых схизм. Она, как девочка, верит в чудо, пока читает его стихи.

Всего труднее бывает, если нет смысла сетовать на судьбу. Она о чем-то мечтает в кресле, рабочий выключив ноутбук. Опять задержится до уборщиц, чтоб завтра утром на новый старт. Но с каждым годом как будто больше под сердцем странная пустота. И на пит-стопе в текущем ралли жизнь даст отмашку, мол, без пяти. Но вдруг удастся найти реальность, где их однажды сошлись пути. Без всяких вычурных вариаций, намеков тонких и слов вериг, не изгаляться, не притворяться, а выпить кофе, поговорить…
Он разогреет остатки пиццы, отыщет в плеере старый хит. А что сегодня ему не спится, совсем не повод писать стихи.


Юрьевская Татьяна

Так ночь болит, ослабшая под утро,
Так снег несут подальше от двери,
Так Василиса, ставшая премудрой,
Теперь ни слова вслух не говорит.

Но каждый раз, когда внутри светает,
И каждый звук в её изнанку вшит,
Она выходит на крыльцо босая,
Но, ударяясь оземь, не взлетает,
А всё лежит тихонько и лежит…

Е.Касьян

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлием из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою — нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
Основной механизм Рождества.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет — никому не понятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь - звезда.

И. Бродский

Пусть гневно лед в глазах сверкает,
И сердце каменно на треть -
Холодных женщин не бывает.
Бывает - некому согреть.
Не ожидая,не мечтая,
Живут, от жизни ждут атак.
Холодных женщин не бывает.
Бывает греют - да не так.
Что кутать плечи горностаем,
Когда в душе кромешный ад?
Холодных женщин не бывает,
Бывает - порох сыроват.
Без крыльев, веры и без стаи,
По веренице серых лет...
Холодных женщин не бывает.
Бывает, таять смысла нет...